- Будешь хамить, - предупредил, - ничего не получишь.
Но смилостивился, усадил на колени. Вместе тяпнули ликера, ее любимого, абрикосового. Донат Сергеевич достал из кармана сафьяновую коробочку с золотой побрякушкой - цепочка с медальоном-камеей. Знак Сатурна. Сонечка повертела гостинец так и сяк, поднесла к глазам, потом с улыбкой повесила цепочку ему на ухо.
- Не нравится?
- Папочка очень щедрый, но кошке надоело взаперти. Она хочет на волю.
- Ишь ты, - удивился Мустафа. - И что ты имеешь в виду под волей? Курский вокзал?
Девочка сладко зажмурилась, на припухших губах светлая капелька ликера. Теплый упругий комочек плоти, распаленный юной негой.
- Неужто папочка думает, что может запереть солнечный зайчик?
- Это ты - солнечный зайчик?
- Милый дедушка, поедем гулять. Пойдем в ресторан, куда хочешь. Не могу больше здесь. Душно мне.
Егозила все активнее, норовя тугими ягодицами пробудить в нем желание, и добилась своего, шалунишка.
- Хорошо, - вздохнул Мустафа, - поедем. Но сперва ступай в ванную, я тебя помою.
- Я и так чистая, папочка!
- Иди, не спорь, озорница.
Спорхнула с колен, умчалась в ванную. У Доната Сергеевича было намерение подсунуть ее мсье Дюбуа в качестве первого маленького сувенира, но теперь он окончательно передумал. Есть вещи, которыми не стоит делиться. Их даже нельзя продать. Все равно продешевишь.
Укутанная белоснежной пеной до плеч, Сонечка млела в ванне. В расширенных зеленоватых очах сумеречный блеск. Стараясь не замочить рукав рубашки, Донат Сергеевич осторожно потянул розовый, напрягшийся сосок. Девочка призывно застонала.
- Папочка, родной, залуди мне прямо здесь!
Дурь кинулась ему в голову.
- Встань, пожалуйста!
Расплескивая воду на пол, послушно выпрямилась. Прижала к мокрому животу его седую, лысую башку. Страстно бормотала:
- Старенький мой! Животинка моя! Ну возьми меня, возьми! Чего ждешь?!
Подсек под коленки, толкнул, Сонечка плюхнулась вниз, обрушилась, как тысяча наяд, затылком приложилась к ванне. Взгляд налился безумной отвагой.
- Ну старичок! Ну не будь же соплюшкой! Боже мой, подумал он, и это тамбовская курочка.
К чему катится мир? Тупо спросил:
- Родители-то небось переживают, где ты?
Взглянула с недоумением и вдруг захохотала как безумная, колотя ладошками по пене: едкие брызги полетели ему в лицо.
- Ну, дедка, уморил! Какие родители? Папка с мамкой, что ли?
- Что смешного я сказал?
Опомнилась от его скучного голоса, но враз не сумела остановиться.
- Как же не смешно, миленький, как же не смешно! Про родителей вспомнил! Который день красну девицу во все дырки тралишь, в лоскуты расквасил - и туда же. Что подумают родители. Правильно про вас пишут: реликты.
Надавил могучей ладонью на смеющийся рот, убрал под воду смазливое личико. Держал плотно, уверенно, да она вроде и не трепыхалась. Отпустил - не сразу вынырнула. Отплевалась, отдышалась - бедовые очи засияли азартом.
- Что, старый клоп, замочить решил? Гляди, с того света зацеплю.
Пора было кончать. Двумя руками ухватил за плечи, погрузил с головой. Стерег, давил бьющуюся, конвульсирующую тушку, чувствуя прилив немого сердечного восторга. Сколько раз помогал смерти управиться, и всегда накатывало вот это - почти счастье, почти покой, полное забвение мерзостей бытия. Счет времени пошел не на секунды, по закону вечности.
Когда вытянул из-под воды, прислонил к стенке ванны, она была мертва, но еще словно дышала.
Блаженно любовался, как произведением искусства. Да, она была слишком дерзкой, чтобы жить, но жалко ее до слез.
На ходу стягивая промокшую, прилипшую к телу рубашку, пошел в комнату. Оттуда позвонил в контору, чтобы прислали крытую перевозку. Диспетчер ни о чем не спрашивал, отвечал по-военному: "Так точно! Есть!" Кто-то из новеньких, а службу знает, молодец.
- Как тебя зовут, диспетчер?
- Георгий Кулик, ваше превосходительство!
Четкий, разумный ответ, надобно поощрить Кулика, отвечающего за все каналы городской связи.
Повесил трубку и зачем-то понюхал рюмку, из которой Сонечка недавно лакала ликер. Там светилась на донышке капля, как ее закатившийся глазик.
Он был доволен, что удалось оказать милой крохе добрую услугу. В Зоне помирают долго и нудно, и неважно, в какой - в той маленькой, которая ей грозила, или в большой, где она угадала родиться.
Глава 4
Пуленепробиваемая дверь, обитая кожей. Гурко позвонил. Через некоторое время "глазок" встрепенулся. Девичий, робкий голос: "Кто там?"
- Это я, Иркин племяш.
Его долго разглядывали, но открыли. Блондинка лет двадцати пяти, с чуть припухшим лицом, ненакрашенная. Ближайшая подруга пропавшей без вести Ирины Мещерской. Час назад Гурко разговаривал с ней по телефону. Объяснил, что приехал в командировку из Таганрога, рассчитывал остановиться у тетки, но ее не застал. Вот незадача, он же посылал Ирке телеграмму. Соседи вообще несут какую-то туфту. Будто Ирку не то похитили, не то убили. Приходила якобы милиция и всех опрашивала. В милицию он, разумеется, попозже сходит, но сперва хотел поговорить кое о чем с ней, со Светланой, потому что Ирка считает ее как бы сестрой. Легенда была шита белыми нитками, но в Москве любой бред сходил за чистую монету. Светлана Китаева даже не спросила, откуда у него ее телефон. И адрес свой не назвала, просто сказала: "Хорошо, приезжайте!", как если бы они были давно знакомы.
Гурко не удивился. Он навел о Китаевой необходимые справки и предполагал, что после смерти мужа, известного музыканта, у нее мозги набекрень.
Затевая охоту, Гурко ничего не делал случайно, хотя на первых шагах всегда больше полагался на интуицию, чем на компьютерный расчет. Он часа три изучал папки с документами, взятые у Самуилова, и только когда уткнулся носом в досье Ирины Мещерской, воображение заработало на полную мощность. С двух маленьких фотографий на него глядело изящное, полное внутренней смуты лицо. Он ощутил предостерегающий толчок под сердцем, и голос кармы подсказал: след!
Еще ничего не зная о Мещерской, кроме того, что крылось за скупыми строчками досье, он почувствовал тягу к ней. Откинулся в кресле, закурил, прищурился - и перед глазами поплыли яркие, как на цветном экране, картинки. Вот стройная модно одетая женщина спускается в метро. Она знает себе цену и не обращает внимания на грозные взгляды мужчин. Но и не уклоняется от них. Вот она в ресторане дерзкой рукой подносит к губам бокал шампанского. Одинокая, бездетная и безмужняя, не связанная никакими обетами. Вот ее хрупкая фигурка вспыхивает светлым пятном на берегу Сены. Белокурая искательница приключений на гастролях в Париже. Модели причесок на глянцевой обложке модного журнала. Красивая женщина, кропотливо строившая собственный счастливый мирок, но не сумевшая уберечь самое себя. Почему?
Исчезновение - вот самая полная метафора трагических дней. Исчезает все, что так надежно было под рукой еще вчера. Рушатся государственные структуры, и вместе с ними распадается на атомы слабый человек. Апокалипсис застал врасплох даже тех, кто готовился к нему заранее.
- Я тебя найду, - пообещал Гурко женщине, взывающей к его силе с крохотного портрета, - и, если ты мертва, справлю тризну.
Это обещание вдруг показалось ему важнее всего, что он говорил и о чем думал в последние месяцы. Уже к вечеру он позвонил в обитую кожей дверь кирпичного дома на Яузской набережной.
Блондинка Света, у которой по ошибке шлепнули мужа на автобусной остановке, задвинула два мощных засова и провела его в комнату. Не прошло и пяти минут, как стало понятно, что она трясется от страха. От еле заметного следа пахнуло паленым.
- Вы правда Ирочкин племянник?
- А то кто же? - Гурко улыбнулся. - Вас смущает мой возраст, но это легко объяснить. Мой отец старше ее мамочки на целую четверть века. Это бывает, поверьте. Редко, но бывает.
- Понимаю, - глубокомысленно кивнула она, услыша эту полную чепуху. - И что вы хотите выяснить? Я же ничего не знаю. Ирочка действительно пропала. Позвонила - и пропала. В милиции сказали: не волнуйтесь, все в порядке. Как это в порядке? Ведь ее же нет…
Страх синел в глазах, отбрасывая на щеки мертвенный отсвет. Гурко заметил грубовато:
- Я вообще-то с дороги. Может, чайку попьем? Я конфет принес.
Света поглядела растерянно и вдруг опомнилась, преобразилась, засуетилась:
- Ой, извините! Конечно, конечно… Что же это я?
Чай пили на кухне - с бутербродами, с конфетами, с печеньем. Мало того. Молодая хозяйка, окинув гостя внимательным взглядом, разогрела борщ, а потом и котлеты с картошкой. Ненавязчиво на столе засветилась бутылка "Столичной". Гурко основательно подзакусил и за ужином выяснил причину Светиного заторможенного состояния. За последние два-три дня ей было несколько странных телефонных звонков. Звонивший мужчина иногда дышал в трубку и молчал, а иногда произносил загадочную фразу: "Ну ладно, после поговорим", - и вешал трубку.
- Почему вы думаете, что это был мужчина? - поинтересовался Гурко.
- Как почему? У него же мужской голос.
- Ничего не значит, - солидно возразил Гурко. - У меня в доме бабка живет, пьянчужка. Как нажрется, таким басом орет, можно подумать, взвод ментов гуляет.
Света охотно улыбнулась. Они уже опрокинули по две-три рюмки, и беседа приняла доверительный характер. Света думала, что ей впервые после случайной смерти мужа наконец-то повезло: явился настоящий провинциальный кавалер, который за обе щеки уписывает недельного срока борщ и ко всем ее страхам относится всерьез. Она уже начала прикидывать, как бы задержать его подольше.
Кроме звонков по телефону, кто-то вчера ночью ломился в дверь, звонил и колотил ногой. Но в "глазок" она никого не увидела. И еще. Сегодня, когда она бегала по магазинам, ее сопровождал в отдалении мужчина средних лет, прилично одетый, в надвинутом на лоб кепаре, но не таком, как у Лужкова, а с длинным козырьком, как у французских клоунов.
- Почему ты думаешь, что он именно за тобой следил? - опять усомнился Гурко.
- Как же иначе, Олег?! Я же не дурочка. Вхожу в магазин, он ждет на улице. Иду в другой - он следом. Но ни разу не приблизился. До самого дома проводил. Ты что, не веришь?
- Я вот что скажу, - Гурко наполнил рюмки. - Я, конечно, человек женатый, случайных знакомств избегаю, но если бы увидел на улице такую девушку, как ты, вполне мог бы увлечься. Не прими за комплимент.
Света слегка порозовела и подумала: какое же он все-таки чудо, Иркин племянник. В Москве таких мужчин уже не осталось. Он был прост, незатейлив, но глядел ей прямо в душу.
- Ты мог бы переночевать здесь, - сказала она невпопад. - Вдруг ночью опять будут ломиться.
- Да вроде стеснять неохота, - Гурко солидно покашлял, ухватясь за бутылку. - Хотя, конечно, я бы на кухоньке вполне поместился. Чем в гостиницу ехать.
Света грустно улыбнулась. Она понимала, что неожиданный гость хотя с виду незатейлив, но вряд ли ублажишь его кухонькой. Вон какой плечистый бугаек.
- В Москве почти стало невозможно жить, - пожаловалась она. - Какой-то притон. Выйдешь на улицу, и кажется, вокруг одни бандиты.
- В Таганроге тоже неспокойно, - утешил Гурко. - Кроме бандитов, там еще полно бешеных собак.
- Как это? - ужаснулась Света.
- Да так, натурально. Лежит какая-нибудь занюханная собачонка, вся запеклась на солнце, а зазеваешься - цоп за ногу! Пожалуйста - сорок уколов. Меня самого три раза кусали.
- И каждый раз делали уколы?
- Я их сам себе делаю. Шприц вон вожу в портфеле.
Прелестный юмор, подумала Света, просто прелестный. Какая уж там кухонька!
Гурко попросил еще раз подробно пересказать последний разговор с подругой. Света пересказала. Ей уже нравилось ему подчиняться, хотя он вроде ни на чем не настаивал. В тот вечер у нее были гости, покойного мужа друг с женой. Пили, слушали музыку. Ирка позвонила около полуночи. У нее был кто-то. Какой-то мужчина. Она уговаривала Свету приехать. Непонятно зачем, если у нее был мужчина. И разговор оборвался как-то внезапно, на полуслове.
- Пожалуйста, припомни слово в слово, что она говорила.
Света напрягла память.
- Сказала, что боится.
- Кого боится? Этого мужчину?
- Ну да. Я еще спросила: что он, кавказец?
- И что Ира ответила?
- Она сказала: "ой!" Олег, почему ты допытываешься? Думаешь, этот мужик… Вряд ли. Ирка осторожная. Кого попало в дом не водит.
- Значит, она с ним встречалась?
- Наверное, встречалась. Но ничего серьезного. Если бы серьезное, я бы знала.
Гурко машинально осушил чарку.
- Светлана, скажи правду. Мне можно. Мы родня. Она что, подрабатывала этим?
- Нет. Честное слово, нет. Зачем ей? Она в своем салоне зарабатывала, как нам и не снилось. И потом… Она брезгливая, ты же знаешь. Конечно, сейчас принято считать, что в этом нет ничего зазорного, иначе не проживешь, но Ирка святая.
- Это понятно, но все же…
- Олег, думаешь, ее убили?
- Это не важно. Главное, ее найти. Живую или мертвую. Не чужие все-таки. Хотя бы похоронить по-людски. Да и родителям надо сообщить. Они у нее где?
- В Благовещенске, - ответила Света, очарованная его деловой невозмутимостью.
- Правильно, в Благовещенске. А кто они, знаешь?
- Ирка говорит, оба алкаши. Но она их любит. Каждый месяц по лимону отсылает.
- Матушку с отцом нельзя не любить, - строго заметил Гурко, - Какие бы ни были, других не будет. Подумаешь, спились. Кто сейчас не спился. Время такое.
- Ты тоже спился, Олежек?
- Пока балансирую на грани. Не больше бутылки в день… Знаешь что, Светлана, пойдем-ка мы с тобой прогуляемся.
- Зачем? - испугалась девушка. Она уже мысленно подтягивалась к кровати, ей показался странным этот каприз.
- Оглядим окрестности. Вдруг и правда твоя хатенка на сигнале.
Тут ей в голову пришла мысль, что племянник Ирины не совсем тот, за кого себя выдает. Но какая разница? Сильный, ладный мужик, от которого пахнет молоком, забрел в кои-то веки на огонек. Не черт же с рогами.
Пришлось одеваться, искать сапоги. Пока одевалась, Гурко деликатно поддерживал девушку за локоток. Она сделала попытку упасть, чтобы ухватил ее покрепче. Только покойный муж был к ней так внимателен, да и то не всегда. Разве что первые несколько дней знакомства.
- Олег, ты в самом деле женат?
- Пусть это тебя не беспокоит.
На улице стоял такой вечер, какие бывают на Пасху или перед бомбежкой. Тишина, покой, будто всю гарь вытянуло в небеса. Фонари плыли над рекой елочной гирляндой, от воды тянуло живым запахом рыбы.
- Видишь, никого нет, - Гурко покровительственно обнял ее за плечи. Они устроились на лавочке у реки, на легком ночном июньском сквознячке. Набережная была пуста насквозь, и в этом не было ничего удивительного. Москва затворялась с темнотой, точно впадала в коллапс. Жители хоронились по своим квартирам, не рискуя без крайней нужды высунуть нос дальше лифта. Многие истратили последние сбережения на модные бронированные двери, в душе горько сознавая, что это такая же защита от беды, как закрыться ладошками от чумы. Оставались, разумеется, в Москве места, и даже целые улицы (к примеру, Тверская), где странные человекоподобные существа, нарядно одетые и со скошенными затылками, пировали и гуляли всю ночь напролет, но это лишь добавляло в призрачную суть города щепотку потусторонней жути.
Девушка доверчиво льнула к своему неожиданному защитнику. Оба курили, и дымок от сигарет застывал в воздухе причудливыми фигурами. Гурко лопатками ощущал, какую отличную они представляли собой мишень. Он заметил, как двое битюгов в распахнутых длинных куртках поспешно скользнули под арку, когда они вышли из дома, и еще засек черную "Волгу" с заляпанными номерами, которая ткнулась носом в телефонную будку напротив подъезда. Так на ночь машину не паркуют. За Светой не просто следили, ее готовились убрать. Видимо, случай вывел Олега в нужное место в нужный момент.
Похоже, серьезных людей обеспокоил ночной звонок Ирины Мещерской, и для порядка они решили зачистить всю цепочку. По чистому недоразумению Гурко подкатился под руку. Теперь, скорее всего, исполнители запрашивали у начальства указания, как поступить с неизвестным. Если он верно оценивает ситуацию, то боевикам будет велено повременить. Вплоть до выяснения. Ему был знаком этот почерк, не воровской, расчетливо осторожный. Почерк не банды, структуры, где распоряжения отдает не раздухарившийся пахан за бутылкой, а все ходы предстоящей операции опрятные сотрудники сперва закладывают в вариантную сеть компьютера. Таких структур в Москве немного, две-три-четыре, и уже года два как они начали подминать под себя прославленные группировки, типа солнцевских и одинцовских, победно заявивших о себе на заре перестройки. Обыватель по инерции опасался схлопотать пулю в подъезде, трепетал при виде грозных вооруженных молодцов, веселой кодлой вываливающихся из "мерседесов", почитая именно их за кару Господню, но те, кому положено знать, понимали, что лишь с появлением таинственных наглухо законспирированных структур над городом окончательно нависла общая, братская могила. Вся московская братва, от мелких бычар до крупных авторитетов, пылилась в пронумерованных папках на полках спецслужб, в ожидании часа "X": на случай приказа было просчитано даже количество камер, куда их можно втиснуть; более того, отдельные папки были помечены кодовыми стрелками, которые обозначали, что данного фигуранта вовсе необязательно довозить до камеры; но с новыми криминальными структурами дело обстояло иначе. На них, по сути, не было конкретного материала, и многие факты наводили на мысль, что управляли ими с самого верха, куда ни при каких обстоятельствах не могла дотянуться карающая рука правосудия. Когда Гурко пытался смоделировать, представить себе этого верховного распорядителя, поставившего на счетчик не обнаглевшего должника, а всю страну, перед его смущенным воображением неизменно вставал облик гоголевского Вия, с тяжелыми, земляными веками, с пустыми глазницами и с неопределенными, ускользающими чертами, неуловимыми для взгляда обыкновенного смертного. Впрочем расплывчатость, мнимая удаленность цели делала ее еще более привлекательной для специалиста.
- Светланочка, - ласково обратился Гурко к будто задремавшей девушке, - тебе ни о чем не говорит такое имя - Мустафа?
- Почему же не говорит?