– И врезал, – похвалился он, рубанув кулаком воздух. – Еще как врезал. Когда он опять подошел. Взял графин со стола и по кумполу ему. – И вздохнул зэк: – Жалко.
Лерыч не понял:
– Его?
Паша помотал башкой.
– Водку жалко. Так и не допил. Графин вдребезги. Водка по полу растеклась. Этот кабан плюх в нее рожей и лежит. А его козлы вскакивают и на меня. Втроем. Прут напролом.
– В этом случае надо кого-то сделать окончательно, – посочувствовал Лерыч, зная, как бы поступил он.
– Ну вот и я так же подумал. Схватил со стола вилку и всадил одному под ребро. По самую рукоять. Мне срок и повесили.
– А баба тут при чем? – не понял Лерыч.
Паша еще сунул морду в пакет, вдохнул пару раз, потом сказал:
– А при том. Мать мне написала, когда я уже здесь был. Танька, сука, за того козла замуж выскочила. Вот так.
– Которого ты вилкой? Он копыта не откинул?
Паша рукой махнул.
– Вилка – не нож. Ни хрена ему не сделалось. В ребро я попал. Неделю гад в больнице полежал, и все. А она не за него выскочила. А за того, которому я графином заехал по бестолковке. Этот-то оклемался еще до приезда ментов. Снюхался с Танькой. А ей-то все равно, чей хрен мочалить, лишь бы деньги были. У него денег полно. И вот теперь я здесь отдыхаю. А она там, с ним. Борисов его фамилия. На всю жизнь запомню гада. Разве так справедливо? Скажи мне, – зэк чуть не расплакался от обиды за любовь.
– Несправедливо. Надо было прикончить его.
– И прикончу, – разошелся Паша. – Выйду, и хана ему. И ее, суку, на тот свет отправлю.
Потом, перед выходом на свободу, Паша зашел проститься. Даже как-то непривычно было видеть его не в грязной робе, а в чистой одежде. Вроде как и не он это. Вот только борода. Ее хоть на дню по два раза брей.
– Ну бывай, Лерыч. Ты, если чего надо, напиши. Я пришлю, – пообещал Паша на прощание. И ушел.
А Лерычу тоскливо стало. И тоже на свободу хочется. Только еще семь лет ждать этой свободы.
Глава 18
С утра Лерыча вызвали к заместителю начальника колонии по режиму майору Луцику.
В кабинете, кроме самого майора, находился еще гражданский рыжебородый толстячок с улыбающейся сальной рожей.
– Вот что, Безруков, сейчас ты поедешь с Виталием Андреевичем на один объект. Художник ты хороший. Надо кое-что там нарисовать. Он тебе скажет и покажет все. А ты смотри, не подведи нас. Честь колонии, – сделал майор ударение, подчеркивая этим значимость учреждения.
– Не подведу, гражданин начальник, – пообещал Лерыч. Пусть хоть день, да за воротами. Согласен вкалывать на совесть, лишь бы не слышать окрики часовых да злобный лай овчарок.
– Поезжай, – сказал майор. – А вечером Виталий Андреевич тебя привезет.
– Все понятно, гражданин начальник. – Хотя этот Виталий Андреевич с первого взгляда не понравился Лерычу. Морда хитрая, как у вора. И с ехидцей. Но раз начальство приказывает, придется уважать его.
Объектом оказалась церквушка на окраине Рязани. Виталий Андреевич состоял при ней старостой и руководил ремонтом.
– Вот тут подмажешь, – показал он на полустертую фреску. – Потом с иконостасом надо чего-то решить.
– А чего решать, когда вся краска облупилась.
– А вот ты для этого и здесь, чтобы решать. Освежить красочку надо, – по-хозяйски проговорил толстяк.
Несколько раз рыжебородый староста заходил в стоящий рядом дом, в котором жил церковный сторож. И когда он в очередной раз подошел к Лерычу посмотреть работу, зек заметил, что от старосты сильно пахнет водкой.
Толстяк был доволен работой и очень расстроился, когда Лерыч сообщил, что у него кончилась голубая и белая краска.
– Надо в магазин идти, – сказал Лерыч, вытирая кисточки.
Староста озадачился. Самому ехать не хотелось. Выпивши он, еще чего доброго, на гаишников нарвется.
"Послать, что ли, его?" – подумал он про Лерыча и спросил:
– Тебя в город отпускали из колонии?
– А кто ж мне краски покупает?
Рыжебородый староста достал из кармана пятисотку.
– Этих денег, надеюсь, хватит?
Лерыч поспешил заверить добряка:
– Хватит, Виталий Андреевич, – и взял деньги. "Надоело тут краской дышать. Хоть по городу прошвырнуться, на людей посмотреть".
Староста дыхнул на него водочным перегаром, поглядел на часы и сказал:
– Ладно. Будем считать, что у тебя обеденный перерыв. В твоем распоряжении – час.
Давно Лерыч не чувствовал такой свободы. Хоть посмотреть на вольную жизнь. Подышать свободой. На женщин глянуть. Большего тебе, зэк, не позволено.
Лерыч не спешил возвращаться. Подождет староста. Да и дураком надо быть, чтобы все сегодня сделать, а завтра опять за колючкой чесаться. Нет, работу надо растянуть.
Лерыч разменял пятисотку в ближайшей палатке и решил побродить по городу.
Рядом был вокзал, а за ним небольшой, но тихий сквер с лавочками, где можно спокойно посидеть и о жизни зековской подумать.
Под это дело Лерыч купил бутылку водки местного разлива и поллитровую банку болгарских огурцов. Отошел к скверу. После нескольких глотков водки подумал с тоской о свободе: "Может, сделать ноги? И ситуация подходящая. Отсюда до Москвы электричкой добраться – раз плюнуть. Жаль, документов нет". Отхлебывая из бутылки, Лерыч обернулся.
Со стороны сквера к нему подошел солдат в голубом берете, явно намеревавшийся присесть на ту же скамейку, где сидел Лерыч.
Места, конечно, не жалко. Но сейчас хотелось одиночества. А тут этот.
"Десантник долбаный", – покосился на него Лерыч. В Рязани их было полно, как собак.
– Земляк, – заговорил десантник нетрезвым голосом. – Сигаретой не угостишь? – Он посмотрел на открытую банку с огурцами и бутылку водки в руке у Лерыча. Поставил рядом свою сумку и плюхнулся на скамейку.
Лерыч внимательно глянул на солдатика.
"О-о, да ты на рогах, милок. Накушался", – Лерыч посмотрел по сторонам.
Десантник был один, явно собирался куда-то ехать.
– На, затянись, – протянул Лерыч десантнику пачку сигарет "Союз", вглядываясь в его худощавое, тронутое угревой сыпью лицо.
"Такой же недокормыш, как я. И как таких в десантуру берут?"
Солдат громко икнул, дыхнув на Лерыча перегаром.
"Фу ты, поросенок, – Лерыч даже поморщился, так противно стало. – Дать бы тебе по голубой тюбетейке".
– Куда путь держишь, десантура? В часть? – как бы между прочим поинтересовался Лерыч.
Десантник сидел и не отводил глаз от бутылки.
– Не. Я домой, – ответил он, сглотнув слюну. – На дембель. Отвоевался я. Пусть теперь другие послужат Родине.
Лерыч вздохнул.
"Вот и этот домой. Повезло тебе, служба". Он протянул солдатику бутылку.
– Давай, прими сто грамм, – предложил Лерыч.
Десантник охотно согласился:
– А хоть и двести. Десантура никогда не отступает.
Лерыч засмеялся.
– Молодец, служба. Ну давай, тяни двести.
– За дембель, – опять икнув, выговорил десантник и приложился губами к горлышку. Но выпил не двести граммов, как хвалился, а от силы сто.
Казалось, водка уже не лезет в него. Но он от жадности или от радости да с непривычки старательно вливал ее в себя. Потом схватил банку, глотнул рассолу.
Лерыч дал ему огурец.
– На, похрусти.
Десантник затолкал в рот огурец, захрустел, морщась.
– Крепка, зараза! По мозгам бьет.
Не обращая внимания на лепет солдатика, Лерыч осторожно спросил:
– В Москве живешь?
Солдат навел на него хмельной взгляд. Не понравилось, что незнакомый человек интересуется такими подробностями.
– А тебе-то чего, где я живу? Ты чо, мент?
Лерыч чуть не захлебнулся водкой.
– Типун тебе на язык! А спросил я потому, что друг у меня в Москве живет. Думал, ты оттуда.
Солдатик наслаждался сигаретой, развалившись на скамейке, полусонными глазами поглядывал на снующих около вокзала людей. Он мечтал побыстрее уехать из этого опостылевшего за время службы города.
– Ты правильно подумал. Я оттуда. В общаге жил. Как пэтэушку кончил, сразу туда и попал.
Лерыч обрадовался. "Выходит, он детдомовский. Это хорошо. Никто его не хватится", – подумал так и спросил:
– Так ты что, детдомовский? – Лерыч даже заерзал по скамейке. Такого и пожелать себе не мог. Вот они, документы. Надо только отобрать их у этого растяпы. "Постой, – Лерыч посчитал радость преждевременной, постарался погасить в себе это чувство. – Но ведь он очухается и побежит в ментовку. Сразу даст мои приметы. Нет, с ним надо по-другому…"
– Да, детдомовский. До девятого класса воспитывался в сто одиннадцатом образцовом, имени Крупской, детском доме. Понял меня?
Лерыч слушал десантника с раскрытым ртом.
– Да понял я тебя, – поспешил успокоить солдата. – Чего ж тут не понять. Жизнь такая. Я ведь и сам без родителей рос. Бабка воспитывала.
Сказал и тут же спохватился: "Зачем я ему все рассказываю".
– Знаешь что, – предложил Лерыч, – выпей еще. За дембель. Мне уже хватит, а ты прими грамм сто.
Но десантник отрицательно замотал головой.
Лерыч насторожился.
– Ты что?
– Не-е. За дембель не буду. За ребят выпью. Знаешь, сколько там осталось наших? – проговорил солдатик уже заплетающимся языком.
Лерыч улыбнулся:
– Давай за ребят.
Десантник, чуть не захлебываясь, глотал из горлышка водку.
"Только бы этот мудачок ехал один. Без товарищей. А уж я-то его не отпущу…"
Лерыч теперь не пил. Тут нужна ясность ума. Все продумать, просчитать. Пусть бутылку допивает он. Надо только не отпускать его. Любыми посулами, уговорами. Жаль, бутылка одна. Литруху под это дело не мешало бы взять.
– Ладно, давай еще по глоточку, и я пошел, – солдат посмотрел на часы. – Пора мне ехать.
– Патруля боишься? – со смешком спросил Лерыч, как бы насмехаясь над молоденьким десантником.
Тот нахохлился, готовый полезть в драку.
– Я боюсь? Да?
– Да я ведь так. Не серчай, служба, – поспешил успокоить его Лерыч, опасливо поглядывая по сторонам. На ментов бы не нарваться. Увидят этого бузотера, тогда не отделаешься от них.
– Тихо. Не кричи, – как можно спокойнее заговорил Лерыч, протягивая солдатику бутылку.
И тот вроде бы успокоился. Во всяком случае, кричать перестал, присосался слюнявыми губами к горлышку, глотая водку и проливая ее на форменную рубашку с кителем. Потом схватил банку с остатками огурцов и хлебнул рассолу. И тут же уронил банку.
Огурцы оказались на земле. Солдат тупо уставился на них, соображая, что это такое. И спросил, водя глазами по сторонам, будто пытался отыскать Лерыча.
– Это чего я?..
– О-о, да ты уже все, – тихонечко хихикнул Лерыч, хлопнув десантника по плечу.
Тот, как тряпичная кукла, повалился на скамейку, но Лерыч удержал его, не дал упасть.
– Сиди ты!
– Ты чего толкаешься? На десантника руку поднял. На защитника Родины, – залепетал опьяневший вконец парень, еле ворочая языком. – Да я таких, как ты, знаешь…
– Знаю, знаю. Тихо ты, не ори. Успокойся. На еще пять капель. – Лерыч сунул горлышко бутылки десантнику в рот и вылил остатки. – Тяни за Родину, защитник.
Солдат почти не сопротивлялся. Допил остатки водки.
Через пять минут он уже спал, уронив голову на плечо Лерычу.
"Порядок. Утих, служивый". Лерыч быстро огляделся.
На них никто из прохожих не обращал внимания. Еще спасало то, что лавочка находилась в конце сквера и от дороги с тротуаром ее прикрывали кусты ясеня.
Лерыч сунул руку в нагрудный карман форменного кителя.
– Вот они, документы. Все на месте, как и полагается солдату. Так, глянем. Зеленко Валентин Иванович. Ну и имя у тебя, служивый, как у бабы. Ты случайно не педик? Эй? – Он толкнул десантника плечом. Голова у того дернулась, но он спал и не произнес ни слова, только во сне зачмокал губами.
Лерыч убаюкал его:
– Спи, спи, Валентин. – Прикинул на глаз рост десантника. "Метр семьдесят в нем, не больше. У меня – метр шестьдесят восемь. Два сантиметра – это ерунда. Надо переодеться в его форму. Так я буду больше похож на дембеля".
– Эй, защитник Родины! – хорошенько встряхнул он солдата. – Да проснись ты.
Десантник покрутил башкой и заругался, вставать со скамейки не хотел.
– Отстань от меня, козел.
Лерыч разозлился. "Вот гад! Выжрал мою водку и еще лается на меня. Ну я тебе покажу козла".
– Рота! Подъем! – гаркнул Лерыч на ухо десантнику.
Тот вскочил, вытянувшись.
– Вот что значит армейская привычка. – Лерыч подхватил солдата под руку, взял его сумку.
– Ты чего? – жалобно прогнусавил пьяный десантник, роняя голову.
Лерыч потащил его под руку, взвалив на себя. Солдат только вяло передвигал ногами.
Теперь надо было найти тихое, укромное место и быстро переодеться в его форму.
Лерыч спешил и злился. Не хотелось мозолить людям глаза. Но одно он знал твердо: никакая сила теперь не отнимет этого молокососа у него. Нет ему обратной дороги.
– Шевели ты копытами!
Солдат вяло огрызался и ругал Лерыча матом. А Лерыч терпел.
В конце железнодорожной станции было скопище вагонов. Рядом здоровенная куча металлолома.
Туда и привел Лерыч солдата.
"Тут нам никто не помешает, служивый". Лерыч быстро раздел десантника до трусов и майки. На нижнее белье не позарился, побрезговал.
Солдат не сопротивлялся. Кажется, он вообще не понимал, что происходит.
Лерыч оделся в его форму, и когда уже зашнуровывал ботинки, десантник очухался, попытался встать на ноги. И заревел:
– Отдай форму, дурак. Я же защитник…
– Ты, ты. Только тихо. Не ори. Ты защитник, – Лерыч боязливо огляделся.
"Не увидел бы кто", – подумал он, решая, как поступить с пьяным десантником. Оставлять его в живых рискованно.
– Зачем забрал мои шмотки? – закричал солдат.
Лерыч выхватил из кучи металлолома обрезок трубы и ударил десантника по голове.
"Извини, землячок. Но у меня нет другого выхода".
Он посмотрел на притихшего солдата. Тот лежал на земле с открытыми глазами. Из раны в голове вытекала кровь.
"Оставлять его в таком виде нельзя. У ментов сразу возникнет подозрение на убийство".
Возиться не хотелось, но пришлось одеть мертвого десантника в свою одежду. Он должен заменить Лерыча.
Совсем недавно буйный, он теперь лежал на земле возле кучи металлолома такой тихий и спокойный, отошедший ото всех житейских проблем. И ехать ему никуда не надо. Он уже приехал.
Лерыч осмотрел его в своей одежде. "Порядок. Под зэка сойдет. Тоже коротко стриженный. И лицо худое. Ну вылитый зэк Безруков".
Локомотив, тянувший за собой состав цистерн по путям мимо кучи металлолома, набирал скорость.
Вдруг из-за этой кучи металлолома вывалился какой-то человек и полетел прямо под колеса проносившихся цистерн. Он не вскрикнул от боли, когда его зацепило и, перемалывая точно мельницей, поволокло по путям.
Потом оперативники линейного отделения долго собирали труп по частям, чтобы установить личность погибшего. По одежде, по фрагментам частей тела и по разовому пропуску, выданному Безрукову Валерию Александровичу, опознали зэка.
Составили, как и положено в таких случаях, протокол опознания, сложили окровавленные останки в пластиковый мешок и увезли, списав зэка как погибшего.
До Москвы Лерыч добирался электричкой.
Никто на солдата-дембеля не обращал внимания. Уже в Москве, на Казанском вокзале, патруль вздумал проверить документы у десантника, но особенно не докапывался. Кому он нужен, отслуживший свой срок.
Глава 19
Бородатый Паша долго смотрел на Лерыча, прежде чем впустить его. Уж слишком непривычно было видеть его в форме десантника.
– Да я это, – сказал Лерыч, настороженно улыбаясь.
Не хотелось, чтобы у Бородатого в доме были посторонние. Теперь надо было соблюдать осторожность. Неизвестно, чего там в Рязани менты решили с трупом десантника. Если поверили, опознали в нем зэка – хорошо. Нет – как собаки пойдут по следу. Вот почему он и не поехал к своей бабке. Светиться там не резон. Да и старая она, не сегодня завтра помрет. Наследства никакого, только комната в коммуналке, а возни полно. И Лерыч решил отсидеться пока у бывшего зэка Паши Бородатого. Вспомнил, когда уезжал в электричке из Рязани, как Паша говорил, что у него свой дом на окраине Москвы. Место глухое, спокойное. А живут они вдвоем с матерью-старухой.
Лерыч о лучшем и мечтать не мог. Паша не стукач, в ментовку не побежит сдавать его. Припомнил, что-то говорил он, будто счеты хочет свести с обидчиком своим, который увел у него бабу. Вот и пусть сводит. Подбить его на это дело, чтоб замочил того козла, а заодно и сучку свою бывшую. Тогда уж можно не сомневаться в нем. Свой он будет в доску и рот на замок запрет. Кому захочется срок тянуть за два трупа.
– Рад тебя видеть, – сказал Бородатый, а у самого в глазах радости нет. Понял, откуда на Лерыче солдатская форма. Да и срок ему тянуть и тянуть, и раз он здесь…
Лерыч не стал кривить душой.
Сказал сразу:
– Ушел я. Вместо себя солдата оставил.
Паша еще раз оглядел форму. Вот черт! Как по Лерычу шита.
– Солдат дембельнулся…
Бородатый понял, о чем недоговорил Лерыч, но посмотрел ему в глаза не моргнув. И Лерыч изучал этот взгляд. Минуту-другую молчал. Смотрел и молчал. "Нет, Пашка меня не сдаст". Наконец поверил и сказал:
– Документы надежные. Из части он выбыл. Отметочка имеется. И получается, никому до бывшего солдата дела нет.
Паша кивнул непричесанной башкой. Никаких возражений. Только спросил:
– Как при матери тебя называть?
Лерыч усмехнулся:
– Да так и называй, как по документам. Зеленко Валентин Иванович. Бывший детдомовец.
– Ладненько. Валентин так Валентин, – согласился Бородатый, но в глубине души пожалел, что необдуманно дал свой адрес Лерычу. С его появлением здесь засосало у бывшего зэка под ложечкой.
Вечером, когда они сидели вдвоем в кухне, доканчивая вторую бутылку водки, Лерыч спросил:
– Деньги нужны?..
Паша только руками развел:
– Нужны. Я пытался на работу устроиться. А на материну пенсию не разгуляешься.
Лерыч только посмеялся.
– На работу. Чудак ты, Паша.
Бородатый опрокинул стакан с водкой, чувствуя расположение к приятелю зэку. Кто, как не он, поймет душу зэка.
В углу на полке Лерыч увидел опасную бритву в зеленом перламутре. "Это то, что нужно".
Он вспомнил ту девушку в темном переулке. Не надо было ей носить в сумочке опасную бритву. Сама смерть накликала. И ведь не бил ее по горлу. Только провел острым лезвием, как погладил, а человеческая плоть и разошлась. Вот это заточка. И главное, незаметно ее в руке, когда сложена. Раскрыл, и пострашней ножа будет.
– Это чего у тебя? – спросил Лерыч про бритву. – Кому приготовил?
Паша обернулся и поежился. Вспомнил, такой вот бритвой Лерыч раскроил горло своей жертве.
– Да это я приготовил побриться. Ею почище. А так утром побреюсь, а к вечеру опять борода отрастает.