- Мало? - ошалел Виталик. - Ты как та баба. Ее уже трахают, она о цене договаривается. Переверни сотку. Нет зеленых вкраплений по белому полю на краях купюры. Американцы небрежные, краской заляпано все. Здесь как из-под ксерокса. Короче, статья за фальшивомонетничество тянет на пятнадцать лет, по моему. Со скидкой на писательских тараканов в голове - лет на десять. А вторая группа у тебя, или первая - им без разницы. На Богатяновской, говорят, вообще обрубки торчат. С первой и со второй чеченской.
Я стоял как вкопанный, не в силах засунуть фальшивку в карман. Примерно такая история приключилась с Хохлом. Года полтора назад Боря банковал в центре людного прохода рынка. Быстро выдвинулся на передовые позиции, перестав замечать не только коллег по работе, но и ментов - непосредственных хозяев. Его предупредили. Не понял. Гайки начали закручивать. Снова осечка. В один из дней с ментами подошли двое, похожие на сотрудников уголовного розыска из областного управления. Один указал на Борю, пояснил, что тот продал фальшивую сотню долларов. Хохла закрыли в камере предварительного заключения в тюрьме на Богатяновке. В "Вечернем Ростове" вышло сообщение о том, что задержан крупный валютчик. Изъяты Звезды Героев Советского Союза, Социалистического Труда, ордена Ленина, другие редкие награды, цены на которые исчислялись не тысячами долларов. Около сотни царских золотых червонцев, пятерок. Полгода среди валютчиков одних разговоров было, что дело потянет не на пять лет со скидками на "позолоченную ручку". Прогнозы оказались пустыми. Похудевший, заморенный, Хохол вскоре объявился. Попытался влезть на рынок. Но, поезд ушел.
Зябко передернув плечами, я впихнул сотку в карман. Мимо прошли Гена с Татарином. Поздоровались. Я машинально ответил. Кивнув Красномырдину, надумал уходить, когда тот остановил сообщением:
- Ничего не слышал?
- Что случилось?
- Беню, молодого пацана, что за Чипом стоит, в обед взяли на гоп - стоп. Вошел в ларек перелопатить деньги. Только открыл барсетку, как в бок что-то воткнулось. Хотел обернуться, через плечо голос, мол, давай бабки и расходимся. Беня локтем оттолкнул, ему по башке рукояткой от Макарова. Отдал, куда деваться. Приказали, чтобы не выходил из палатки, иначе пуля обеспечена. Беня дожидаться не стал, выскочил сразу. Тут патруль. Менты по рации базар перекрыли.
- Отмороженный? - негромко спросил я.
- Из Таганрога. Начал гнать, что пришел за долгом, а Беня его впервые в глаза увидел. Менты отоварили по почкам. Раскололся. Восемнадцать лет, еще в армию не ходил.
- Молодеет криминал, - дернул я щекой. - А ты задерживаешься. Не подъехал?
Красномырдин махнул рукой. Дойдя до поворота к главным воротам, я вытащил фальшивую сотку, порвав на части, выбросил в мусорный бак. Покосился на отделение милиции. Никого. Можно преревести дыхание и ехать домой расслабляться. До завтрашнего решающего дня.
Не успел зайти за порог квартиры, зазвонил телефон. Тревожилась любовница Людмила - везло мне на это имя. Предложил приехать самой. Пока она добиралась, съел тарелку сготовленного лично борща, поджарил пару кусочков вареной колбасы с яйцом. Любовница признавала только секс, за который расплачивался приличным столом с натуральными соками, пирожными, фруктами, рыночной ветчиной и модным йогуртом. За это получал бархатную кожу, матовые шары грудей с розовыми сосками, тонкую талию, округлую попочку, чувственные губы, вытворявшие немыслимое. Родная Людмила с сыном, наверное, забыла ко мне дорогу. Как потихоньку начал осознавать, прилипали женщины, не желающие обременять себя работой с домашними заботами. Но я радовался и таким редким приходам, лишь бы Данька ощущал мужскую поддержку.
- Как отношения с рыночной мафией? - сбрасывая модные туфли, поинтересовалась любовница. До меня она двадцать лет обслуживала начальника строительной организации, старше ее лет на тридцать, заимев при этом сожителя, грузина - студента, на двадцать лет моложе ее. Сочетание старого и молодого любовников, наверное, в сумме давало паритет. - Не испортились? Я за тебя переживаю.
- Чувствую, - я провел сорокалетнюю, могущую дать сто очков двадцатилетней, женщину за уставленный стол. - А как у тебя? Пердун не достает? Гоги Мачаидзе не наезжает? В Грузии сейчас голодно.
- Когда ты перестанешь подначивать? - запихивая кусок ветчины в рот, промычала любовница. - Не Мачаидзе, это во первых. Во вторых, я отшила его сама. В третьих, Пердун позванивает. Я сто раз могла стать его законной женой. Машина, дача в черте города, многокомнатная в "дворянском гнезде". Это у тебя первый этаж, от сырости стены осыпаются.
Здесь ты права. Как трубы потекут - а текут они всегда - и подвал отсыреет, так по полу ползают слизняки. Наступишь на жирненького - такая мерзость.
Любовница поперхнулась, метнула уничтожающий взгляд. Проглотив кусок яблока отдышалась, принялась за еду снова. Я не торопил. Когда у нее и у меня в желудке улеглось, высказал заветное предложение, после которого мир на время переставал существовать:
- Так. Пора работать.
И все заняло привычные, и все равно по разному яркие, места.
Гардероб у Людмилы шикарный. Был случай, когда за понравившуюся вещь не пожалела сшитой своими руками шубы из натурального меха. А шить она умела. Еще стригла породистых собак. Если бы не начавшая прогрессировать похожая на шизофрению болезнь, проведенное в ее обществе время считалось бы не потерянным. Нырнув под одеяло первым, я почувствовал себя королем. У какого мужчины не зашевелится, если рядом с носом начнут стягивать с бедер, с выпирающего лобка тонкие трусики, несколько минут назад лежавшие на витрине стильного комка. Если сама женская фигурка, выскочив за витринное стекло, решила добровольно прыгнуть в продавленную многими предшественницами кровать с потертой простыней и комковатыми подушками в разноцветных наволочках.
К двенадцати дня я был на рынке. Бригадира на месте не оказалось. Ребята послали на автостоянку напротив высоченной колокольни с крестом на маковке и церковным двором вокруг. В огороженном участке соборной площади сверкал деталями навороченный джип "Чероки". Бригадир не появлялся и здесь. Я вернулся. Все знали, на валютный рынок затесался писатель, банкует не первый месяц, не отстегивая ни копья. И жаба проявляла себя в полный рост. Я старался держаться независимо. У них своя психология, основанная на принципе выживания диких племен:
"Только мне и все сразу!"
Видно было как Борис-широколицый бывший мент - не хуже счетной машинки мусолил пачку пятисотенных купюр. Клиент уже скинул баксы, теперь барашком на заклании ждал расчета. Гена рассматривал серебряного "кайзера" - массивную цепочку особого плетения. Он влился в ряды валютчиков с полгода назад, ради быстрой наживы продав квартиру. До этого занимался рыбой. Но и громадный "ЗиЛ" с бочкой пошел с молотка для одной цели. Рядом разворачивался Пасюк, чуть поодаль Татарин обменивал солидную пачку немецких дойчмарок двум бородатым кавказцам. Стопроцентные боевики. Границы с гордым народом открыты настежь. Пострелял русских парней, приехал отдохнуть в Россию. Набрался сил, получил немало удовольствий на русских "мягких", безотказных бабах, пограбил русских, накупил у русских оружия, поехал перерезать горла русским парням снова. Где в мире еще такая страна идиотов? Только в Израиле. Но там за убитого еврея на тот свет отправляют минимум двадцать хэсболлаховцев. Еще израильтяне сравнивают с землей их логова, чтобы боевики зачинались, как в волчьей стае, под лунным небом на каменистой почве со звериным рычанием и жаркими каплями слюны с вывернутых губ. Тогда и боевик родится стоящий..
На конце ряда ларьков с деревянным настилом у фундамента пахали Свинья, Бес и Армян. Сухопарый Бес отирался на рынке со времен ваучеров. Армян был русским, кличку получил за схожесть с этой нацией. Возле стояли настоящие армяне - отец с сыном и их другом - беженцы из Азербайджана. Сдавать баксы я чаще бегал к ним, потому что давали самую высокую цену. То, что обзывали работающим на черных предателем, не щекотало нервы Давайте больше, тогда буду бегать к вам. Поодаль топтался Спринтер, заместитель Призрака.
В этот момент широкой и тяжелой ладонью придавили правое плечо. Сзади улыбался бригадир валютчиков. Готовое лопнуть, лоснящееся лицо, квадратная фигура на толстых, по деревенски раскоряченных, ногах. Темные пристальные глаза. Весь набор, с недавнего времени исчезнувшего, авторитетного рэкетира с излишним весом от по русски используемых шальных денег.
- Сдаваться пришел, - подмигнул Призрак. - Ну, пойдем.
Взяв под руку, бригадир повел меня вдоль длинного ряда валютчиков, не уставая повторять одну и ту же фразу:
- Это писатель. Он пришел сдаваться сам.
Валютчики снова реагировали по разному. Кто отворачивался, другие открыто улыбались. Бандера поднял вверх большой палец. С приехавшим на заработки из нищей Украины в наш Ростов ярым националистом мы до ожесточения спорили, с чего доблестный город Киев стал называться "матерью городов русских". Я доказывал, мол, в столице Руси Великом Новгороде князь Рюрик собрал войско, посадил его на струги, негромко взял город и сделал его - Отца хохлов - Матерью городов русских. Князь мужчина, племена родственные, земли общие. Вообще, заткнулся бы ты с Киевом, которого Батый сломал за пару дней. А городок русичей Козельск за семь недель взять не смог. Во вторых, кто освободил столицу Украины от татаро - монгольского ига? Правильно, и московские полки тоже. Освобождали хохлов не раз от других басурманов - шведов, литовцев, поляков, французов, немцев. А Крым пропитан русской кровью насквозь.
Мы подошли к месту Спринтера. Бригадир и здесь сообщил, что писатель пришел сдаваться сам. Невольно проскочила мысль, что я не последний человек. С другими зайцами, на дурнячка желающими жировать на необъятных базарных просторах, поступали жестоко.
Насладившись властью вволю, бугор сурово посмотрел в мою сторону. Я смекнул, что с ним все обговорено.
- Ты можешь выходить и работать в любое время, - начал Призрак. - Хоть с утра, хоть вечером, как пахал до этого. Исподтишка. Ведь я следил за тобой, - он похлопал меня по шее, обернулся назад.
Я увидел начальника уголовки с заместителем. Оба как бы продолжали разговаривать между собой. Валютчики разошлись по местам.
- Денег немного, хотел бы работать по вечерам, - заговорил я. - С утра, и плата как остальным, не потяну. Прошусь без вступительного взноса. Не с улицы пришел.
Просьбу озвучил, обратившись к начальникам положения. Те отвернулись. Призрак снова хлопнул меня по спине:
- Никто ездить не собирается, - оглянулся на хозяев. - Вступительные ты внес на заре приватизации, на ваучерах. Задумал выходить вечером - выходи. Сколько отстегнешь, столько и ладно.
- И все-таки, сколько? - как магнитом развернуло меня назад.
- Все вопросы к нему, - замахали руками оба служителя уголовного розыска - Мы здесь посторонние.
- Назначь оплату сам, потом разберемся, - повысил голос Призрак. - Ты банкуй, деньги никому не помешали. И пиши, пиши.
Гулко хохотнув, он осмотрелся вокруг. Я упрямо нагнул голову:
- Во первых, много вечером не заработаешь. Во вторых, мечтаю о выпуске книги за свой счет. Оттого намерен узнать, сколько придется отстегивать, чтобы, как некоторые литературные тараканы, не пахать на чужого дядю.
- Кто пялится на чужого дядю? - завелся бригадир. - Писатель, следи за метлой. Тебе дают добро, не понял?
- Спасибо за доверие.
- Ступай и паши. Пока. Когда проверю, сколько можно накрутить за вечер, назначу проплату. Ясно?
- Само собой.
- Так кто пашет на чужого дядю?
- Я сказал к слову.
- Услышу про литературных тараканов, язык на сраку натяну, - бригадир перевел дыхание. Дал отмашку. - Свободен.
Сойдя с настила, я влился в нескончаемый людской поток. Сзади послышался дружный смех, в котором проскакивали фразы про тараканов. Понравилось. А меня пронесло, потому что имел я ввиду другое. Не со стороны грабили Красномырдина и иже с ним. Конечно, за движением менял следили отморозки и залетные бандиты. Но из банковавшего по бешеному основного состава трогали редко. Если не считать дерзких налетов с приковыванием наручниками к батареям отопления, как было с Меченым. Или убивали сразу - утром, при выходе на работу, или вечером, по возвращении. В подъездах. Ростов - город южный. Не цивилизованные Германия, Прибалтика, даже не наполовину азиатская Москва. Никто на помощь не позовет. Никто и не выйдет.
Я посмотрел на стрелки часов на похожей на минарет с православной луковкой на вершине, колокольни. Третий час дня. Можно приступать к работе. В окно хлебной палатки выглянула Людмила. Ребят на нашем углу не было, но зная, что Папен банкует внутри ларька, спросил:
- Все разошлись?
- Сидят в палатке, - неспешно ответила Людмила. - Ты сегодня без книг?
- С утра были дела.
- Понятно.
Из-за занавески показался Жан Луи Папен:
- Как прошла аудиенция? - вытирая салфеткой жирные губы, спросил он. - Нашли паритет?
- Отказа не было.
- Работать будешь по вечерам?
- Удобнее. Может, еще чего сочиню.
- Правильно, - поддержал Папен. - Главное, литература, а деньги гавно. Моя в Германию съездила, надо раскручиваться по новой.
Я осознавал, что говорит от фонаря. Деньги для него были все. Мечтал выучить какого из отпрысков от многочисленных любовниц в Кембридже или подобном заведении. На мою защиту встал по личной причине. Мы были почти одногодки, едва не одинакового роста и поначалу почти равного телосложения. Оба седые. С участившимися нападениями я затесался кстати. Папен прогнал метившего к противоположному углу ларька Аркашу. Тот считался конкурентом - деньги водились. С поста уходил незаметно, заметая следы. Я же продолжал торчать до вечера. Казалось, он с базара не исчезал. Зато я ощущал зловонное дыхание отморозков ежедневно, раз в неделю отбиваясь тем, что было под рукой.
К Папену подошли две женщины, торгующие на оптовом рынке одеждой и обувью. Компания скрылась в ларьке. Никто не видит, чем внутри занимаются. Плата за удобства - пара червонцев в день ларечнице. Я расчитывался с клиентом на месте. С книгами продавщицы гнали, пока не заступился хозяин ларька. Сурену я объяснил значение Библии. По своему. Мол, смысл великого творения в том, что людям нельзя говорить правду. Распнут как Христа. Видишь, идет косая на один глаз женщина? Если подойти и сказать об этом, еще о том, что ноги у нее толстые, она может плюнуть в лицо. Или нехорошо обозвать. Это правда? Настоящая правда, дорогой. Еще пример. Твоя дочь, Сурен… Тут я замолкал, потому что на ум приходила дочь моя. Но мы уже поняли друг друга от и до.
Женщины вышли. Выпер пузо Папен. Хотел продолжить разговор, да ко мне подвалила клиентка. Сначала я уловил плотный запах перегара, затем увидел алкашку. Она протянула грязную серебряную цепочку граммов на восемь. Получив червонец, качнулась на кривых каблуках туфель. Папен отошел на свой угол. Из ларька показалась последняя его сожительница Тамара, вместе подались к Буденновскому ловить тачку. Хозяином участка остался я. Клиент не заставил себя ждать. Плотный лысоватый мужчина предложил тысячу долларов. Надо было бежать в рынок, перекидывать баксы богатым валютчикам. Своей капусты пока кот наплакал.
- Брат, - обратился я к нему. - Поторчи минут пять, сбегаю за деньгами.
- Не понял, - уставился клиент. - Ты, вообще-то, валютчик?
- Бабки кончились, - заторопился я. - Мигом.
- Сам в силах сходить на базар, - усмехнулся догадливый толстяк. - Не первый раз.
- Посмотри на время, - блеснул сообразительностью и я. - Серьезные валютчики разошлись, а я знаю, у кого взять пачку сторублевых купюр.
Лысый занял место. Фристайлистом-международником, я залавировал к центру рынка. Армяне еще не ушли. Под неприязненными взглядами задержавшихся русских, проскочил к Молодому:
- Штука баксов. По шесть десять.
- Мало, - поморщился тот. - По шесть.
На рынке брали дороже. Если мы давали по пять семьдесят за доллар, то внутри цена держалась пять девяносто. Продавали по шесть пятнадцать - шесть двадцать.
- Шесть десять, - не уступал я. - Сотки новые.
- По шесть, - отрезал Молодой. - На сегодня затарился.
Придвинулся отец, облокотился о стену рядом. Сына без присмотра он не оставлял.
- Пошли, - согласился я. - Клиент на моем месте.
- Сюда пригнать не мог?
- Видишь, сколько перехватчиков? Не довел бы.
- Тебе надо, ты и беспокойся, - вмешался отец. - Куда зовешь? Здесь рассчитаем.
- Уже объяснил, - вспыхнул я. - Других валютчиков полно.
- Твоя головная боль. Хочешь заработать - крутись. Что, в карман чтобы деньги падали?
- Тогда скажу, чтобы клиент подскочил завтра.
- Вперед, - на ходу бросил Молодой. Ко мне он относился с уважением, вызывая у отца вспышки ревности. - В следующий раз брать не буду.
Мужчина маячил на том месте, на котором я оставил. Рассчитав, Молодой подождал, пока отойдет, повторил слова отца в мягкой форме:
- Договорись и приводи. Сколько надо - клиенту, навар - тебе. Я на подлянку не подпишусь.
Об этом я знал. Среди валютчиков не было, чтобы свои кидали своих. Удерживал неписанный закон рынка, а проще, каждый трясся за место. Впрочем, еще при ваучерах, тщедушный еврей Акула собрал с ваучеристов около пятидесяти тысяч долларов и смайнал. Через несколько месяцев похожий на менялу труп нашли на дне вонючего Темерника. Он или нет - кто бы в то веселое время разбирался. Ходили слухи, мол, жиденок заранее купил билет до Израиля, потом начал проворачивать дело на базаре. И привет Родине. Позже так поступит Красномырдин. Но сумма сбора будет куда меньше - около десяти тысяч баксов. Кроме того, Родина у него была одна. Передвинув сумку на живот, я просеял толпу. Мимо едва не проскочил темно-русый парень.
- Эй, что у тебя? - окликнул я его.
Притормозив, тот вынул из кармана сверток. Выложил на ладонь несколько серебряных монет. Я передвинул их с места на место. Это были русско-польские, русско-финские деньги времен Николая Первого. Жила Россия. Теперь даже паршивая моська без килограмма природных ресурсов старается облаять много веков родного слона. Двуглавый орел Российской империи расправил крылья на всю площадь монеты, зажав в хищных лапах символы державной власти. Я перевернул кружок на другую сторону. Три четвертых рубля равнялись пяти польским злотым. Два злотых - тридцати российским копейкам.
- Сколько хочешь за все? - небрежно спросил я.
- Сколько не жалко.