– Дошло до жирафа! – Чачин улыбался во весь рот. У него не было двух верхних зубов. – Сами выпали, – перехватил он мой взгляд. – Об кнехт на палубе стукнулся – они и выпали! Хэ-хэ-хэ… Кхех! Сами по себе. Давно я тебя не видел. Как ни приедешь, и все тебя дома нету. Петровна сказала, что в этом году обязательно приедет, но собирается весь отпуск в деревне провести. Был, что ли, хоть раз в деревне-то?
– Был, – ответила за меня мать. – Вот приехал недавно.
– Тогда давай за встречу…
Гость полез за пазуху и вынул бутылку "Сибирских Афин".
– Не бойся, настоящая. Паленую мы сами употребляем.
Мы сели к столу. Мать достала из холодильника купленных вечером копченых чебаков, принесла из сеней огурцов и нарезала хлеба.
– Давай с нами, Петровна, – предложил Чачин.
– Нет, я не буду, а вы сидите.
Шел первый час ночи…
Было приятно видеть товарища. Алкоголизм можно вылечить, а зубы вставить. В остальном Чачин был прежний. На него можно положиться.
– Ты все там же, в Москве? – спросил он.
– Теперь в Новосибирске.
– А Петровна говорила – в Москве.
– Это когда было? – прикинулся я удивленным. – Скоро год будет, как в Сибири. По привычке она.
Мой взгляд скользнул в сторону матери. Та согласно качнула головой. С полуслова понимает старушка. Пойдет молва по соседям: приехал, да не оттуда. Удостоверение даже имеется. Я вынул корочку и протянул Чачину. Тот раскрыл и взялся вслух читать:
– Полковник юстиции Кожемякин Анатолий Михайлович… Старший следователь по особо важным делам УВД по Новосибирской области… Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение табельного огнестрельного оружия.
– В командировку приехал. На две недели послали, – продолжал я сочинять.
Чачин принялся на глазах хмелеть. Его вдруг повело в сторону, табуретка подкосилась, и гость с размаху улегся на пол. Упал и ногой не дрыгнул. Я даже не успел его подхватить, как он приземлился. Лежит себе, храпит. Я попытался поднять его, но мать остановила:
– Не трогай. Он частенько так. Сидит сначала, а потом – хлоп на пол и храпит…
– Ударился, может, – пожалел я друга.
– Привык…
Мать надела поверх халата старенький пиджак и отправилась на двор. Там у нее кровать в избушке.
Я дождался, когда она прошла двор и вошла в избушку. Выключив во дворе свет, я вернулся в дом и сел к столу. Початая бутылка водки стояла сиротой.
Налив себе в стакан, я выпил и принялся закусывать. Копченые ельчики, чебаки! Как давно я не пробовал вас, сибирские рыбки! Съев парочку, я насторожился: кто-то стоял за окном нашего приземистого дома. Прошедшая по улице машина блеснула фарами, высветив фигуру у окна.
Не подавая вида, не изменяя положения тела за столом, я подобрал под себя ноги. В тот же миг, брызнув стеклом, в окно посыпались одна за другой, словно кедровые шишки, ребристые гранаты Ф-1. На лету они щелкали капсюлями-воспламенителями, горел быстрый порох в запалах. Почти сразу же град осколков раз за разом ободрал кухню, и погас свет. Я слышал, как на полу, мелко вздрагивая в смертельной истоме, ёжится Чачин. Ему я не смог бы помочь, даже если бы кинулся и накрыл его своим телом. От удара осколков оборонительной гранаты было бы два трупа. Спасла русская печь: едва зазвенели стекла, как я щучкой нырнул в устье печи и замер, поджав ноги и зажав ладонями уши.
Бульканье крови и хрипы быстро прекратились. По отсветам на стене было видно, что в дом через разбитое окно светят электрическим фонарем. На полу вырисовывался исковерканный труп Чачина. "Только бы не полезли внутрь, потому что в печи лежу я, – звенело у меня внутри. – Мне не успеть вынуть оружие…"
Контейнер покоился в подвале, а пистолет в ящике стола. Туда было пока что не добраться. Мать слышала взрывы, и я молил бога, чтобы она не вздумала идти в дом…
С улицы залпом ударили из множества стволов. Около головы словно били в плотную глину ломами. Но печь держала удары, пули вязли в ней.
Стрельба вдруг прекратилась. Теперь они пойдут внутрь и обязательно заглянут в печь.
По стене вновь запрыгал свет. Пятясь, я быстро выполз наружу, поднял за печью крышку подполья и опустился вниз. Над крышкой лежит широкий половик. Только бы его не закусило при закрывании: сразу догадаются, что внизу кто-то прячется. И тогда жди еще одной гранаты. Правда, при этом нечаянные гости сами могут остаться без яиц. Доски для осколков не преграда.
Чего боялся, то и случилось: над головой послушались шаги, раздались голоса.
– Вот он лежит. Видишь?
– Действительно, на Лешего походит. Но он обросший, а говорили, что бритый…
– Один дурак сказал: лысого видел – вот и пошли писать менты. Он это! Леший!
– Где мать его тогда, лешачиха?
– Не твое дело. Контрольный выстрел в голову и по коням. Нам ее не заказывали…
Раздался выстрел: в труп вогнали еще один кусок металла. Захрустело стекло под ногами у окна. Взревела снаружи машина и наступила тишина.
Я поднял над головой крышку: в темноте зияло с изуродованной рамой окно. На порванной веревке висела сбоку занавеска. Рядом лежал в луже крови труп Чачина. Мать в избушке вспоминала всех богов. Я открыл дверь и вышел в сени.
– Сынок…
Мать стояла передо мной, блестя в темноте глазами.
– Сиди, мама, в избушке и никуда не выходи. Запрись на крючок и сиди…
Проводив ее обратно и убедившись, что дверь заперта, я вернулся в дом. Пусть сидит и ждет меня. Бандиты сегодня не вернутся.
В темноте я натянул на себя форму, повесив под мышку кобуру. Пистолет "беретта" едва умещалась в ней. Захлопнув контейнер, я отнес его к матери.
– Пусть здесь стоит…
– Куда ты?
– Нам нужен транспорт. Отсюда надо уходить. Жди.
Я вышел за ворота. К темным стеклам в соседних домах прилипли перепуганные лица. Народ проснулся, но свет зажигать не торопился. Никому не охота получать пулю. Пусть смотрят. В темноте они разглядят лишь человека в мундире.
Пистолет мешал, и я переложил его в правый карман кителя. Патрон в патроннике. Снимай одним пальцем с предохранителя – и стреляй, не вынимая "машинки", прямо из кармана. Противник удивиться не успеет, как получит пулю.
Нужна машина, на худой конец – мотоцикл. Надо уезжать из Моряковки. Здесь мы с матерью больше не жильцы. По крайней мере сейчас. Скотины у нее особой нет, кошка да собака. Так что ухаживать не за кем.
Подойдя к отделению милиции, я заметил за углом желтый мотоцикл. Оказывается, этот цвет был еще в моде в здешних местах. Ключ торчал в замке зажигания… Ну, как в настоящем детективе. Осталось откатить технику подальше и попробовать запустить двигатель. Пользуйся на здоровье.
Я так и сделал: откатил "Урал" квартала за два и принялся заводить. Нога сорвалась, больно ударившись о рычаг. Я принялся вновь заводить, но у меня ничего не получалось. Нога словно прилипла к рычагу… Странно. Почему рычаг прилипает к стопе?
Из-за угла вдруг вышел сержант. Неделю назад я чуть не отправил его на тот свет. Чуть – не считается. Сержант живой. Живее не бывает. Стоит передо мной, честь отдает и улыбается.
– Заплатите мне, – говорит, – чтобы я поддакивал…
Умный, бестия…
И тут я проснулся: нога застряла между прутьев кровати и сильно болела. Луна светила вовсю сквозь тюлевые занавески. Я встал и, озираясь, пошел на кухню, еще не веря, что это был сон. Мать спала на боку, свернувшись калачиком. Стол чист, а русской печи нет и в помине. В этом доме ее не было никогда. Дверь заперта на крюк. О Чачине тоже ничто не напоминало. Ну и слава богу! Жив, значит, задрыга.
– Стонал ты сильно, Толя, – сказала мать, повернувшись на кровати. – Приснилось что-нибудь, наверно?
– Да, – ответил я, открывая бутылку минеральной воды.
– Разве же на такой работе можно работать, – сказала мать и добавила: – Зверячья работа у вас…
– Для кого как, – не согласился я.
– Вот и поговори с тобой. Все нервы себе измотал… Я уж думала будить тебя. Чо видел-то хоть?
– Войну…
– Вот, опять у тебя война. Все воюешь…
– Куда от нее деться…
– Бросай, Толя! – приказным тоном сказала мать. – Пора тебе успокоиться. Не маленький уже поди. Убить могут. Жениться не успел до сих пор с этими войнами.
– Не переживай ты…
– Ну как мне не переживать? Ты же все-таки сын мне.
– Вот и не мучь меня. Если спросит кто, знаешь ли полковника Кожемякина, скажи: не знаю такого, никогда не слышала. У моего, мол, сына фамилия Аникин.
Я вернулся в постель, но долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок. Проснулся поздно. Солнце стояло высоко, в комнате сделалось жарко, завтрак едва лез в горло. Настроение мерзопакостное. Сны не бывают напрасными. Вчера погиб напарник. Мы не были с ним знакомы. О нем нельзя не думать. На его месте мог оказаться и Кожемякин Анатолий. За него этому Кожемякину придется здесь отработать по полной программе. А сны… Сны имеют под собой материальную основу. Все в этом мире взаимосвязано.
Однажды ночью, при проведении первой в жизни спецоперации, я на минуту забылся тревожным сном. Мой взгляд словно падал откуда-то сверху. В помещении, наклонившись над столом, в полумраке сидело несколько человек. Они тихо разговаривали между собой. "Мы войдем туда просто", – сказал один из них. "Как же?" – удивленно спросил другой. "Очень просто, – пояснил первый. – Мы подойдем к двери и скажем: "Вам письмо". Они с дуру откроют. Остальное дело техники…"
Через секунду в комнате раздался сигнал: кого-то принесло среди ночи. Я проснулся. Сновидение сразу же выветрилось из головы. Осторожно, боясь заскрипеть половицей, я подошел к двери и прильнул к "глазку": в коридоре стояли двое мужиков.
– Откройте! Вам письмо! – прозвучал голос за дверью. Напарница, не дожидаясь моего согласия, приоткрыла дверь и рассматривала ночных гостей. Те упорно выжидали.
– Давайте же письмо, – попросила напарница, протягивая в щель пальцы.
Однако гости не торопились его передавать. Они зачарованно таращились на "собачью" цепь, на которую была закрыта дверь. Она словно завораживала их. Напарница уже теребила от нетерпения цепочный карабин, чтобы вынуть его из паза и открыть дверь, но не могла этого сделать: на ее пальцах оказалась моя ладонь. Силой отодвинув напарницу от двери, я взглянул на "гостей" сам. Им было лет за тридцать. Руки держат за спинами. Физиономии дубовые. Письмо среди ночи принесли! Почтальоны!
– Жду, – сказал я. – Где письмо, и вообще что за спешка?
– Наверно, мы ошиблись, – сказали те и, пятясь, боком вышли из тесного коридора, напоследок ободрав взглядом надежную цепь. Им не удалось бы порвать это нехитрое, но надежное приспособление.
Захлопнув дверь, я выглянул из окна. Вдоль стен прошмыгнули в темноте двое. По пути к ним присоединился еще один, выйдя из кустов у подъезда. Только тут я вспомнил сон и с тех пор стал в сны верить.
…Слушателей отбирали по какой-то особой программе. Казалось, меня зачислили по ошибке. В программе было не так много пунктов, слушатели школы не выглядели оригинальными внешне, их можно было легко спутать со многими другими людьми. Тем не менее, все они имели высшее образование, обладали вниманием и способностью к перевоплощению: во время проверки давался отрывок из стихов, который надлежало быстро запомнить, а затем, вжившись в роль, прочесть голосом героя.
Никто не знал, для чего отбирают слушателей. Знали одно: работа обещает быть интересной. И Кожемякин выдержал бесконечную череду проверок.
Казалось, их отбирают для работы за границей. Вероятно, у закрытого ведомства возникли трудности с кадрами, вот оно и решило подобрать для себя кадры в МВД. Ничего подобного. Это была ошибка. Родное министерство подбирало кадры для себя самого. Об этом стало известно, когда было предложено подписать новый контракт о поступлении на службу. Точнее, его можно было бы назвать контрактом о неразглашении. Это был своего рода кодекс чести. Мы клялись во всем, в чем могли, и обещали все, что от нас требовали. Другая сторона контракта не обещала ничего. Она гарантировала лишь пулю в случае предательства. И это выглядело нормой. Как же иначе-то? Каждый из нас готов был поступить в лучших традициях якудза – откусить себе язык и умереть от потери крови. Для этого лишь нужно, чтобы враг не заметил кровотечения – глотай собственную кровь, пока не остановится сердце.
Нас разбили на мелкие группы и готовили в разных местах. Разъехавшись после учебы, мы никогда больше не встречались. Не для того нас обучали, чтобы устраивать шумные именины по поводу окончания школы. После учебы я оказался в Москве и, не встретив там ни одной знакомой физиономии, сделал вывод: в стране существует либо несколько "центров", либо я оказался наиболее подготовленным. В последнем случае оставшихся "послушников" могли распределить в рядовые подразделения, взяв еще одну клятву о неразглашении полученной информации. Тогда этого было достаточно. Сейчас – нет! Где-то рядом, может быть, в городе, живет человек, обученный методам внутренней разведки. Если он работает на кого угодно, но только не на МВД, то мне будет трудно. Есть от чего затосковать. Конечно, он не скажет, допустим, что это был Толя Кожемякин, но то, что это был один из нас, скажет обязательно. Едва ли он узнает меня в форме, ведь внешность изменена. В форме мы никогда не встречались. Ему известно, на что способен каждый из нас, как, впрочем, мне известно, на что способен он. Мы обучены не только сбору информации, но и тому, как эту информацию защитить, а значит, обороне. При необходимости каждый из нас мог изготовить для себя оружие из подручных средств. Главное в нашем методе – будь таким же, как все. Не высовывайся слишком высоко, чтобы не привлечь к себе внимание, но и не рой при этом землю. Не показывай, что хочешь ударить, тогда как твой кулак уже летит неприятелю в ухо, ибо у нас не цирк по устрашению слабонервных, но специальная операция государства. Ошибаться вот только не смей, чтобы не пострадали безвинные, потому что ты к тому же еще и юрист, а не медведь на пасеке.
Я поставил перед собой пластмассовое изделие напарника, разложил пополам, вогнав в отверстие шило, и стал набирать на замке дату рождения погибшего.
"Если бы дежурный ПНУ был предателем, он не сообщил бы мне этих данных", – радостно подумал я, когда вторая часть контейнера вдруг открылась.
Глава 8
Полковник ФСБ Серебров прибыл в областное УВД к генералу Сухову. Обоих с некоторых пор связывала общая проблема – борьба с терроризмом. Циркуляры из Москвы предписывали бороться со злом всеми доступными средствами и, конечно, сотрудничать двум ведомствам. Говорить есть о чем. Есть о чем сказать друг другу. Вот только скажут ли? Все ли выложат друг другу?
– Товарищ генерал…
– Называйте меня по имени.
– Хорошо, Игорь Моисеевич. Вы хотели встретиться со мной. Я тоже, поскольку назрели некоторые проблемы. Наше управление отвечает за безопасность Северного, а также и объектов, там расположенных. Вас интересует другая проблема. Насколько я понял, вы обеспокоены проблемой исполнительной власти в нашем регионе. Мне это знакомо. Наслышан о взаимоотношениях между вами и губернатором. Данный вопрос мы тоже изучаем. Нам абсолютно точно известно, что за люди пришли к власти. Известно, кто за этой властью стоит.
– Шила в мешке не утаишь, – сказал начальник УВД. – Все вами сказанное так или иначе прошло через меня. Нас больше всего интересует общественный порядок и борьба с преступность, особенно организованной. Город Северный хотя и расположен на нашей территории, но не находится в нашей юрисдикции. Там своя милиция и подобные структуры. Впрочем, зачем я вам это рассказывать. Вы лучше меня знаете, о чем идет речь. Меня волнует проблема власти, у которой, думаю, со временем очень резко может измениться характер и направленность. По моим сведениям, администрация области заинтересована в том, чтобы начальником УВД стал другой человек. Я вовсе не о себе беспокоюсь, Федор Адамович. Я родился в этих краях, и мне не безразлично, какие люди будут жить здесь через какое-то время. Вместо меня планируют поставить Тюменцева, начальника одной из служб нашего управления. Он никогда не занимался ни розыском, ни следствием. Они нашли каналы в Москве, через которые и думают провернуть это дело. Мне уже навязали его в заместители.
– Понятно, – сказал Серебров. – Значит, подтверждаются мои худшие опасения.
– Что вы имеете ввиду?
– Пока это лишь предположения. Они требуют проверки. В нашем деле опасны одинаково и ложные подозрения и бездеятельность. Удивляет тот факт, что на поимку так называемого Лешего, которому и предъявить-то было особенно нечего, был брошен отряд милиции. Они прочесывали тайгу двое суток, хотя никаких данных о человеке как о преступнике не было. Обычно в таких делах обходятся простыми мероприятиями наподобие объявления в розыск. Может, я ошибаюсь, Игорь Моисеевич?
– Меня это самого удивило… Но я ничего сделать не успел. Тюменцев распорядился: "Разве от них убудет? Пусть в лесу поупражняются…" Вот и возьми дурака за рубль двадцать.
– Мы были на месте происшествия. Нас обеспокоила смерть научного сотрудника. Но мы не думали, что будет задействован целый отряд. Имеются показания двоих субъектов, которые якобы видели, что сбежавший утопил парня. С чего бы это, если они вместе несколько дней жили в палатках у реки? Не верю я их показаниям. Они словно с одного листа написаны. Да и ядерщик тот оказался липовый.
– Как это? – удивился генерал Сухов.
– Единственное, чем он причастен к ядерным объектам, так это диссертацией. Он действительно недавно защитил кандидатскую. Как оказалось, нужна она ему была по формальным соображениям – чтобы занять должность начальника узла очистки. Есть такой на Северном в системе городских очистительных сооружений. Находится в собственности мэрии и к предприятию отношения не имеет. Так что шум, поднятый вокруг "физика", был напрасным.
– Остается выяснить мотив убийства, чтобы выйти на самих убийц, – усмехнулся Сухов.
– Предполагаемый мотив… Это основное, над чем следует работать. Через мотив удалось бы выйти на окружение потерпевшего. Для этого необходимо изучить то, чем он занимался в последнее время. Кстати, уголовное дело прокуратурой района прекращено.
– Это после всего шума, который подняли в газетах…
– Вот именно. По моим сведениям, следователь не нашел в действиях так называемого Лешего состава преступления. Свои выводы следователь сделал на основании показаний двух очевидцев. В первоначальных показаниях они утверждали, что тот утопил потерпевшего, хотя и подтверждали, что тот якобы вытащил его из воды. Поэтому следователь принял решение о прекращении дела. Я бы, может, поступил так же…
– Несчастный мог утонуть и без посторонней помощи, – подумал вслух генерал.
– Возможен и такой вариант, – согласился полковник. – Но тогда становится непонятным шум, возникший вокруг его имени. Покойный еще только бултыхался в воде, а в городе уже об этом знали. Не правда ли, странно? Какая-то откровенная спешка в этом деле.
– Согласен с вами. Я тоже думал об этом. Леший мог бы прояснить нам ситуацию, но он сбежал.
На столе у генерала требовательно зазвонил телефон.
– Слушаю. Генерал Сухов! – громко сказал генерал, нажав кнопку на пульте.
– Москва беспокоит! – раздался в кабинете мужской голос. – Игорь Моисеевич, по линии службы охраны пришло сообщение: планируется поездка первого в вашу область. Понимаете, о чем я с вами говорю?