Жигульская ушла, оставив в кабинете Русанова стойкий приторный запах духов, и Виктор Иванович не выдержал - открыл пошире окно, постоял возле него, раздумывая над неожиданным фактом появления фамилии Битюцкого в "золотом деле". Но, может быть, к золоту Альберт Семенович как раз никакого отношения не имеет? Но тогда на кой черт ему водить знакомство с каким-то электриком, хлопотать за него перед Жигульской? И если они оба знали, что Калошин не есть Калошин, то тогда, значит, должен быть стимул, корыстный интерес. Надо думать, что ни Битюцкий, ни Жигульская за простое "спасибо" делать бы ничего не стали. Жигульская но знала до этого Криушина-Калошина, Битюцкому он не родственник… М-да-а…
Виктор Иванович позвонил Битюцкому - его не оказалось на месте. Секретарша сказала, что он уехал по делам и будет часа через два. Поинтересовалась, кто его спрашивает и что передать.
- Ничего не нужно передавать, я позвоню, - сухо оказал Русанов и положил трубку. Предупреждать Битюцкого ни о чем не нужно. Виктор Иванович уже решил, что устроит у себя в кабинете неожиданную для обоих "отличившихся" работников милиции встречу, официально говоря - очную ставку.
Ожидали Битюцкого долго. Жигульская давно уже написала объяснение, томилась в безделье и тревоге. В объяснительной она слово в слово повторила то, что рассказывала Русанову, прибавила лишь, что за свой необдуманный, легкомысленный поступок готова понести наказание. Женщина явно хитрила, когда просила себе наказания - ведь ничего еще не было ясно, разве только то, что Криушина-Калошина не существовало уже на белом свете.
"Да, зря я ей сказал о трупе, зря, - ругал себя Виктор Иванович. - Жигульская успокоилась: главного свидетеля теперь нет, а что еще скажет Битюцкий - неизвестно".
…Битюцкий шумно, чуть ли не по-хозяйски вошел в кабинет Русанова, подал Виктору Ивановичу руку, стал громогласно рассказывать, что ездил на базу Мебельхозторга, смотрел там кое-какие документы, а заодно, чего греха таить, и мебель… О причине вызова спросил Русанова легко, как бы между прочим, полагая, что речь пойдет, видимо, о совместной проверке "Электрона", и приготовился уже к этому разговору, хотя присутствие в кабинете Жигульской несколько его озадачило и заметно насторожило: "Этой-то, капитанше, что здесь нужно?"
Ответив на крепкое рукопожатие Битюцкого, Виктор Иванович попросил Альберта Семеновича присесть, сказал, что нужно кое о чем поговорить и в разговоре этом поможет Елена Владимировна.
- Ну, пускай помогает, - хохотнул Битюцкий и сел к приставному столику, а не у стены, где сидела Жигульская. - Надолго? - спросил он запросто у Русанова. - А то у самого совещание, - Альберт Семенович завернул рукав кителя, озабоченно глянул на часы.
- Да нет, не думаю, - нейтрально ответил Виктор Иванович и положил перед Битюцким фотографию. - Вам эта личность знакома, Альберт Семенович?
Битюцкий взял фотографию смуглой, поросшей мелким черным волосом лапищей, глянул.
- Конечно! Это Женька… как его… Галошин.
- Калошин, - поправил Русанов.
- Ну, один черт, - гулко засмеялся Битюцкий.- Что Калошин, что Галошин. Все равно на ноги надевать.
- А где вы с ним и при каких обстоятельствах познакомились?
Битюцкий с удивлением посмотрел на Русанова.
- Слушай, Виктор Иванович, ты что, допрашиваешь меня? Так бы и сказал. А то приглашаешь вроде бы по-дружески, а тут такие сюрпризы устраиваешь. Нехорошо.
Улыбнулся и Виктор Иванович.
- Да ну, какие допросы, Альберт Семенович! Действительно дружеская беседа. Надо кое-что уточнить.
- Ладно, хорошо. Дело есть дело. Надо только поскорее, - Битюцкий снова завернул рукав кителя, но на часы не посмотрел.
"Нервничает, - отметил про себя Виктор Иванович. - Но в целом держится хорошо, даже отлично. Ладно, поехали дальше".
- Так вы говорите, Альберт Семенович, знали Калошина…
- Слушай, Виктор Иванович, мне что, тоже "выкать"? Не далее как позавчера мы с тобой, кажись, были на "ты"?
- Как вам удобнее, Альберт Семенович. Я лично такие разговоры, - Виктор Иванович выделил голосом это слово, - предпочитаю вести официально. Помогает.
- "Вы" так "вы", - охотно согласился Битюцкий. Сел на стуле в вольную позу, ногу закинул на ногу, черные его сапоги блестели. - Калошина этого я знаю… точнее, знал; мне сказали, что он уехал из Придонска.
- Кто сказал?
- Да рыбаки и сказали, Виктор Иванович. Мы ведь с Женькой на рыбалке познакомились. Позапрошлой, наверное, зимой сидели тут у нас, на льду водохранилища. Потом на Усманке встречались. Ну, выпивали, про жизнь толковали, не без этого, - Битюцкий широко развел руками. - Рыбаки все равны. Он меня Альбертом звал, я его - Женькой. Там чины не признают.
- Хорошо, - кивнул Русапов. - А как вы думаете, Альберт Семенович, почему Елена Владимировна участвует в нашей беседе?
Битюцкий переменил позу, в глазах его блеснули тревожные искры. Но он прекрасно владел собой.
- Елена Владимировна может присутствовать в этом разговоре только по одной причине: она когда-то меняла паспорт Калошину. Так, Виктор Иванович?
- Абсолютно точно! Но вы-то откуда об этом знаете?
- Да я же ее просил об этом.
- Вот, я же вам говорила, Виктор Иванович! - взволнованно подалась Жигульская вперед. - И написала чистую правду.
- О-о, она уже и написала! Ах ты доносчица этакая! - Битюцкий шутливо погрозил Жигульской.
- Значит, вы подтверждаете тот факт, что звонили Жигульской с просьбой заменить, точнее, выдать Калошину-Криушину паспорт? - строго спросил Русанов.
- Кому-кому? Криушину? Не знаю никакого Криушина, Виктор Иванович, ты… Вы что-то путаете.
- Это вы меня с Еленой Владимировной пытаетесь запутать, - Виктор Иванович устало потер переносицу. Вежливый этот разговор дается все же непросто, и главное - из него мало что пока проясняется.
- Да никто тут никого не путает, Виктор Иванович! - лицо Битюцкого побурело, а в глазах появился гнев. - Женьку Калошина я знал, это верно. Он как-то сказал мне, что потерял паспорт, на речке где-то утопил… Там еще у него какие-то документы были. Ну и попросил меня: Альберт Семенович, помоги, чтоб без особой волокиты и нервотрепки, а? Штраф я уплачу… Так я Жигульской и сказал. Так, Елена Владимировна? - повернулся он всем корпусом к начальнику паспортного стола.
- Да, примерно так, - подтвердила женщина.- Только вы при этом прибавили, Альберт Семенович, что хорошо знаете этого человека и паспорт ему нужно выдать сегодня же.
- Правильно. Его куда-то в командировку посылали, билет уже был на руках. Да, я звонил, Виктор Иванович, просил Жигульскую. Ну и что дальше-то? По какому поводу сыр-бор?
- Дело в том, что Калошин вовсе не Калошин, а некий Криушин, я уже говорил эту фамилию. А Криушин погиб. И вдруг выяснилось, что жил он по поддельному паспорту.
- А-а… - протянул Битюцкий. - В таком случае вот с нее и спрашивайте. А мне здесь делать больше нечего.
Он решительно поднялся. Встал и Русанов. Подписал пропуск Битюцкому, сказал вошедшему Кубасову, чтобы проводил Альберта Семеновича. А Жигульскую попросил задержаться на несколько минут.
- До свидания, - попрощался Битюцкий с самым невозмутимым и даже оскорбленным видом, не глянул на Жигульскую и ни слова ей больше не сказал.
Шел по коридору, посмеивался: о смерти Криушина он теперь знает, а раньше конечно же знал, что парню надо смыться из города. И действительно, там, на рыбалке, за очередной бутылкой, Криушин попросил его о новом паспорте: дескать, сделай доброе дело человеку, Альберт Семенович. Власть у тебя большая, помоги. А я отблагодарю. И там же отдал Битюцкому десять тысяч рублей. Никто этого не видел и видеть не мог. Сидели они в тихом месте на реке, за камышами, удили, мирно попивали водочку и толковали о делах. Он, Битюцкий, сказал тогда: я позвоню одной бабенке, она мне обязана, она должна помочь. Только один "кусок" ей нужно будет отстегнуть.
- Да хоть два! - весело и беззаботно согласился Криушин. - Был бы паспорт, а все остальное приложится.
Он и приложил к липовой справке тысячу рублей, и Жигульская взяла. А раз взяла, да еще госбезопасности призналась - ну и отвечай теперь сама за все, идиотка! А он, Битюцкий, в этой истории - чист. Русанов это прекрасно понял, потому и отпустил. Эдька же никогда теперь ничего не расскажет. Что там с ним в Москве случилось - не так и важно.
Битюцкий вышел из здания, радостно вдохнул теплый, попахивающий бензином городской воздух, мысленно похвалил себя: "Вот так надо дела делать, Альберт Семенович!"
И зашагал в свое управление.
Глава девятнадцатая
Спустя неделю Битюцкому позвонила Долматова. Сказала, что не забыла о своем приглашении. Она сейчас дома одна, муж в командировке, у них стрельбы на полигоне, будет не скоро. Накупила мяса, приготовит жаркое, припасла и рыбки, есть хорошее марочное вино…
- Ладно, приду. Сегодня, - бросил Битюцкий и поскорее положил трубку. Говорить по телефону о таких вещах рискованно, тем более что Долматова ни черта, видно, не смыслит в конспирации, шпарит открытым текстом - и про отсутствующего мужа, и про выпивку-закуску. Разве такие дела так делаются?! Нужно сказать ей, чтобы в следующий раз, если будет звонить, говорила бы как-нибудь позаковыристее, чтобы только им двоим и было понятно, о чем речь.
Долматова звонила перед обедом, Битюцкий уже проголодался, собирался как раз идти в буфет, и потому сообщение о возможном вкусном ужине, жареном мясе и редкой рыбке вызвало у него здоровый аппетит: уж что-что, а выпить и поесть он был не дурак.
И все же Альберт Семенович колебался - идти или не идти. То, что дал согласие, еще ни о чем не говорило и ни к чему его не обязывало - пообещал и не пришел. Занят оказался, передумал - мало ли что? Объяснять Долматовой он ничего не обязан. Да и не к родне в гости собрался - к преступнице, как бы чего не вышло… Но поразмыслил и успокоился. Бутыли и мешок с деталями все еще были у него, он отвез вещественные доказательства преступления к себе в гараж. А у Долматовой, разумеется, болела душа, потому она искала контакта с ним. Скорее всего, будет просить его вернуть мешок и кислоту, ну а он посмотрит, как говорится, на ее поведение. То, что она позвонила в тот момент, когда мужа не было дома, и прямо об этом сказала, тоже о чем-то говорит. Да, ради спасения собственной шкуры на все пойдешь, все отдашь. Деньги - деньгами, а улики тоже бы нужно изъять. Что же касается возможных неожиданностей со стороны Долматовой, то Альберт Семенович об этом подумал, но тут же и отогнал эту мысль - она не посмеет. Бабенка эта у него на крепком крючке, а он со своей стороны знает, как себя вести, не мальчик. Поедет в форме, официально, для "проведения профилактической беседы". Может, и посидит с Долматовой за столом, не исключено: работники милиции тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. К тому же - вон какое время на дворе: административно-командные методы руководства, а значит и перевоспитания преступников, осуждены общественностью, следовательно, нужно искать новые формы работы. Определенный риск для него конечно же есть, но это все больше с точки зрения морали. Но без риска жизнь пресная, все большие начальники по-своему рискуют на своих должностях, потому что принимают, должны принимать ответственные решения. В отношении Долматовой он такое решение тоже принял - не сажать ее, дилетантку, в тюрьму, то есть сделал для человека доброе дело. Ну а если она и решила его отблагодарить, то кто в наши дни отказывается от благодарности?! И сегодня - он ведь по проявлял никакой инициативы! - сама позвонила, сама позвала. Послушаем, что будет говорить, что станет просить. А там видно будет.
Часам к семи вечера, закончив дела, Битюцкий заказал такси, поехал на Тенистую, быстро отыскал знакомый дом, по входить сразу не стал, а потоптался на улице, понаблюдал. Ничто его не насторожило, не обеспокоило - тихая улица жила своей тихой жизнью.
Битюцкий шмыгнул в калитку, она была не заперта, и он понял, что его ждут. Открытой оказалась и дверь на просторную веранду.
- Разрешите? - сказал он громко, даже начальственно, подчеркивая этим и свое положение, и отчасти официальность визита.
Долматова - в нарядном кружевном переднике, о красиво уложенными волосами, разрумянившаяся у плиты - встретила его очаровательной улыбкой, подала руку. Битюцкий улыбнулся в ответ, на миг задержал ее теплые мягкие пальцы, ароматно пахнущие жарким, снял фуражку, подержал в руках, оглядываясь, куда бы ее положить. Валентина приняла фуражку, дурашливо нахлобучила на голову, покрасовалась перед зеркалом.
- Проходите, Альберт Семенович, проходите! - спохватилась она, гостеприимным жестом приглашая его в зал. В комнате работал большой цветной телевизор, показывали хоккей, мелькали на экране красочные одежды спортсменов, мечущаяся на ледяном поле затурканная клюшками шайба, недовольные лица болельщиков.
- Хотите - посидите, - предложила Валентина. - Или посмотрите, как я живу. Не стесняйтесь. А у меня на кухне скоро все будет готово.
Он воспользовался ее приглашением, мельком заглянул в другие комнаты, отметил: недурно живет, недурно. Что-то даже задело Битюцкого после этого осмотра: он, полковник милиции, занимающий высокий пост, жил гораздо скромнее, многого, что было в доме Долматовой, не имел. Во всяком случае, у него не было видеосистемы, полированных гарнитуров, нескольких ковров, хрусталя… Если бы все это увидела его жена, Александра, был бы у них в доме новый неприятный разговор на тему: "Люди вон как живут, а у тебя, начальника, обои на стенах по семьдесят копеек, диваны старые, продавленные, телевизор, который пора давно выкинуть…" Словом, она бы перечислила все их, в общем-то, добротные и исправно служащие семье вещи, которые, может быть, и вышли из моды. Александра, как всегда, преувеличивала. Она хотела барской, роскошной жизни и нещадно пилила его за то, что он не может или не хочет устроить им с дочерью "сносную жизнь", живет на одну зарплату, а ведь имеет такие возможности!… Жена не конкретизировала, какие именно эти "возможности", но прекрасно их понимала, не раз говорила ему: "Ты, Алик, веди себя так, чтобы комар носа не подточил, но чтобы люди сами тебя благодарили. Я тебе зла не желаю, но для семьи ты, мужчина, должен делать побольше. И Галю надо кормить-одевать, и сама я не хочу выглядеть хуже других женщин".
Галя у них училась на технолога-пищевика, девица была болезненная, слабая. Дома всегда велись разговоры о врачах, поликлиниках, курортах, пахло лекарствами…
Оказавшись в гостях у Долматовой, молодой и красивой женщины, увидев здесь мир уюта и довольства, Битюцкий невольно тоскливо подумал, что хорошо бы приходить сюда после работы, отдыхать душой и телом, пить горячий кофе и смотреть цветной телевизор… Но это была мимолетная и вздорная мысль, сюда он пришел не за этим.
Валентина вынесла из кухни поднос, уставленный едой, быстренько сняла с маленького полированного столика накидку, придвинула его к дивану, где сидел гость, стала расставлять тарелки.
Битюцкий следил за ее ловкими руками.
- Хорошо живете, Валентина Васильевна, - не удержался от замечания. - Красиво у вас, уютно.
- Кое-что от родителей досталось, а в основном с мужем заработали, - охотно пояснила она, хорошо, конечно, понимая, почему ее гость так говорит. Она похвалила себя в душе за предусмотрительность - перед приходом Битюцкого убрала кое-что лишнее. Начальник из милиции будет смотреть на ее жилище не теми глазами, какими смотрят обычные ее гости. Может быть, он и прийти согласился лишь потому, что хочет убедиться, что живет она не по средствам. И потому убрала в чулан второй цветной телевизор (он стоял у нее на кухне), пару редких сервизов из буфета, украшения, кое-что еще. Ни к чему мозолить глаза - и так вон в доме всего понапихано. Особо тщательно она продумала, что надеть. Выбрала вишневое, с кружевным воротником платье, плотно облегающее фигуру. Это было ее любимое, она надевала его в ресторан, когда они с Анатолием отмечали годовщину своей семейной жизни. Оно выгодно подчеркивает ее женские прелести, вот и Битюцкий так и следит за каждым ее шагом маслеными глазами.
- Папа у меня военным был, - неторопливо рассказывала Валентина, стремясь оставить у гостя нужное впечатление. - Зарабатывал хорошо. Они сначала с матерью под Челябинском служили. Там я и родилась. А потом папу сюда перевели военпредом на "Электрон", тут он дом купил, отремонтировал его, сад развел. А потом он умер… Мама скоро снова вышла замуж, сейчас она в Москве.
- Что же вас, одну оставила? - уточнил Битюцкий.
- А я уже взрослая была, Альберт Семенович. Замуж первый раз вышла… Анатолий-то у меня… ну, не первый муж.
- Понятно.
- Ну вот и все, пожалуй, - Валентина придирчиво оглядела стол, осталась им довольна. Сняла фартук, села рядом с Битюцким. - Можно ужинать. Ничего вам не навязываю, Альберт Семенович, смотрите сами, что пить и есть. Но жаркое рекомендую. Мое, фирменное. Таким вас никто и нигде не накормит. Коньяку налить? Или водки?
- Коньячку, только по рюмашке, - сказал Битюцкий и поднял протестующе руку - хозяйка лила коньяк в довольно объемистый фужер. Но Валентина не обратила внимания на его жест, придвинула к нему почти полный фужер, и гость не противился.
- Еще раз спасибо, Альберт Семенович, - проникновенным голосом произнесла Валентина и подняла свой фужер. - Если б не ваша доброта и человечность…
- Ладно, будет, - он остановил ее ласкающим взглядом. - Я же говорил тогда, в кабинете: посадить человека - раз плюнуть. А вот уберечь его для общества, для семьи сохранить… В этом я вижу одно из назначений правоохранительных органов. За вас, Валентина Васильевна. За ваше гостеприимство и красоту!
Битюцкий выпил, пожевал твердой и вкусной колбасы, повертел в руках коньячную бутылку, разглядывая на ней этикетку. Коньяк был отличный, редкий.
"Какая-то кладовщица живет как принцесса, - думал он ревностно, чувствуя в теле блаженное тепло. - А тут - и правда что - начальник, с тремя звездами ходишь, а живешь так себе".
Валентина налила ему снова, он не отказался. Заметно повеселел, расслабленно откинулся на спинку дивана.
- Давно на заводе, Валентина Васильевна?
- Давно. Техникум кончила, мастером работала, потом ушла, не поправилось. Нервная работа, голова стала болеть. Начальство ругает за план, рабочие высокую зарплату требуют - цены, мол, в магазинах да на рынке видишь какие! А тут, в изоляторе брака, хорошо, спокойно. Хотя и работы очень много. Да и ответственность…
"И воровать удобно", - мысленно добавил Битюцкий.
- Изолятор брака у нас большой и штат немаленький - кладовщики, грузчики, электрокарщик… Да вы наливайте, не стесняйтесь, Альберт Семенович. Я лично коньяк не люблю, шампанское больше…
Еще выпили. Битюцкий сидел раскрасневшийся, довольный. Снял китель, расстегнул ворот голубой форменной рубашки. Валентина невольно косилась на его большие милицейские звезды.
"Видишь, хоть ты и начальник, а на дурничку и выпить, и поесть горазд, - думала она. - Ну, ешь, ешь. Главное, дело делай".
"Спаиваешь, голубушка, - посмеивался про себя Битюцкий, замечая старания женщины. - Но меня споить не так-то просто. Да еще при такой отменной закуске. Одной бутылкой тебе не отделаться, Валентина Васильевна".