* * *
Отмычки не понадобились – просунутая в щель отвертка легко отжала защелку. Боясь скрипа в ночной тишине, Олег чуть приоткрыл дверь, проскользнул внутрь и включил фонарик.
Он прошел на кухню и плюхнулся на табурет. Предстояло мучительное ожидание – свет включать нельзя, курить нельзя, кофе заварить и то нельзя… И если бы была уверенность, что убийца появится сегодня.
Олег умел ждать. Надо только не напрягаться. Не думать ни о чем конкретно. Мысли должны свободно перескакивать на удобные им темы…
"Сегодня ровно четыре года, как я ушел с государевой службы. Старшим опером ушел. Сейчас мог бы быть начальником отделения или того выше. Очень быстро рост идет у тех, кто остался. Все активные разбежались – вот и места для роста… Интересно у нас рыночную экономику делают: столько свободных денег в разные фирмы вбросили, а органы безопасности в черном теле держат… Деньги – это как полив для огорода: и овощам полезно, и сорнякам. Только сорняки прут быстрее и мощнее. Тут бы резко усилить тех, кто пропалывает, а их ослабили. Вот все и заросло. Да так, что за сорняками ничего не видно. Зачахло все полезное. Тут уж не полоть надо, а косить под корень и перепахивать…"
Звук открываемого замка Олег услышал сразу… Он медленно поднялся и отошел в нишу возле мойки – даже если включить свет, за углом его не будет видно… Но тот, кто пришел, тоже был с фонариком.
Его действия Олег определил по звуку… Вот скрипнула дверь шкафа или кладовки… Вот позвякивание и скрежет. Очевидно, вытаскивается складная стремянка… Вот он установил ее в холле. Пробует ступеньки…
Брать его лучше, когда скрипнет четвертая или пятая ступенька. Фонариком в морду и "Руки вверх!"
Олег ощутил, что посетитель влез высоко. Надо готовиться к броску. Осторожный выход из ниши. Палец на кнопку фонарика…
Новый звук заставил замереть и Олега, и того, кто стоял на стремянке – во входную дверь подергались и начали скрежетать замком.
Все произошло за две-три секунды. В холл влетел новый посетитель с фонариком. Первый же, понимая неудобство своего положения на шатких ступеньках, попытался спуститься, но рухнул ко входной двери, обнимая только что вошедшего, используя его как единственную опору… Жалобный вскрик, звук падающего тела, цокот каблуков по лестничной площадке.
Когда Олег впрыгнул в холл, он успел заметить силуэт в дверном проеме. Машинально он рванулся за убегавшим, но споткнулся о что-то грузное и мягкое… Олег пролетел вперед и шлепнулся, ударившись плечом о дверной косяк. Частично, головой он был уже за порогом. Все же остальное лежало в холле квартиры и неприятно ныло.
Пока он поднялся, растирая ушибы, пока нащупал фонарик и осветил виновника своего падения, пока определил, что с этой минуты лежащего здесь будут именовать в протоколах не иначе как "труп" – на улице послышался рокот мотора и визг шин петляющего по двору автомобиля…
Олег вернулся на кухню, протер стакан, крышку стола, кран холодной воды. Проверил свои карманы и, стараясь не наступить на темную лужу вокруг тела, переступил его и, держа ручку носовым платком, легко, без стука закрыл дверь.
Олег знал за собой эту черту и очень ею гордился. В самые критические моменты он мог действовать очень спокойно и рассудительно. Было бы глупо говорить, что он совершенно не волновался, споткнувшись о труп. Это только ему, лежащему в холле старику было теперь все до фени. Но Олег умел на время загнать свои эмоции в дальние уголки подсознания. Запереть их там, чтоб не мешали планировать и действовать…
По лестнице он спустился согнувшись, прикрывая лицо – мало ли кто, разбуженный грохотом в нехорошей квартире, притаился за стекляшками дверных глазков.
Из подъезда он сразу нырнул под защиту темных густых зарослей. Лишь метров через двести, когда его нельзя было заметить из окон соседних домов, Олег вышел на тротуар возле одинокого тусклого фонаря и осмотрел себя… Крови на одежде не было. Старик сразу же получил удар в грудь и упал лицом вперед, а Олег, споткнувшись скользнул по его спине.
Странно… Тот, кто убил старика, он именно этого и хотел? Иначе зачем у него в руках нож. Нож или… отвертка? Олег вспомнил, как три часа назад он сам открыл отверткой замок и, выставив правую руку вперед, шарил ей в темноте незнакомой квартиры… Фонарик он зажег только через пять секунд. Если бы до этого кто-то свалился на него со стремянки, вполне бы мог наколоться на эту отвертку…
Метро было уже закрыто. Вернее – еще не открылось… Выходить на трассу и ловить машину Олег не хотел. Опасно и глупо – можно нарваться на милицейский патруль с проверкой документов… Сейчас это не так страшно, но завтра, когда проявится труп, о ночном прохожем могут вспомнить.
Олег перебежал пустынную улочку и снова углубился в заросли. И это был уже не придомовой садик, не сквер, а роща, переходящая в лесной массив. Здесь можно спокойно дождаться потока первых тружеников, спешащих к метро. Удобней всего оказалось на детской площадке. Там под навесом был длинный низенький стол – все не на голой земле и крыша над головой.
Растянувшись на фанерном ложе, Олег задался коварным вопросом: спать или не спать? Лучше потерпеть еще полтора часа и принять вертикальное положение еще до прихода собачников – очень любопытная публика, а лишние свидетели не нужны.
Ему было, чем занять себя эти полтора часа… Лицо убитого он рассмотрел. По возрасту это вполне мог быть Вавилов. Олег никогда его не видел и знал лишь по рассказам старушек. И ключ от квартиры у него вполне мог быть. Как у приходящего мужа… Это был Вавилов и пришел он за чемоданом. Допустим… Если бы не этот второй визитер, Олег взял бы Вавилова и тот сидел бы уже в кутузке, а журналиста бы выпустили… Сейчас все только запуталось… Мог Вавилов убить Нину Ивановну? Мог! Но кто тогда убил его… Если убийца один, то это не Вавилов…
Олег чувствовал, что очень хочет спать и весь его анализ ситуации сводится к примитивным дурацким вопросам… Через несколько часов он выложит всю информацию Савенкову и пойдет спать. Пусть мудрая "Сова" сопоставляет факты, анализирует. И вообще – пусть начальство решает, как дальше ловить этого убийцу… Этого или эту?
Простая мысль заставила Олега даже приподняться на его жесткой кровати… А действительно, почему это убийцей не могла быть прекрасная Галина из "Хозяйственного". Она знала о чемодане – раз. Она любила деньги – два. Она не любила Вавилова – три… Хорошо бы получить Вавилова и деньги впридачу, но лучше – деньги без Вавилова… С помощью этого чемодана старик покупал "молодую" невесту. Но Галина Семеновна сама могла проделать тот же финт и прикупить себе тридцатипятилетнего парня. Он и Вавилов – это две большие разницы… Это не высшая математика, это – арифметика.
Олег встал и попытался припомнить виденный им силуэт в дверном проеме. Но он представлялся ему бесполой тенью. Разве что – в брюках.
Пытаясь помочь своей памяти моторикой, Олег закрыл глаза, сгруппировался, как тогда на кухне, бросился вперед и резко повернул голову в сторону воображаемой двери… Мелькнувший в его сознании силуэт обрел довольно пышный и виляющий зад… Олег решил повторить все еще несколько раз. Он напрягся, готовясь к прыжку, и с закрытыми глазами ворвался в холл квартиры – хорошо, что никто не видел его в этот момент. Та еще была картинка!
* * *
Редакция газеты "Актив" оказалась более внушительной, чем ожидал Савенков – охрана в камуфляже, обилие импортной техники, качественная отделка помещений, называемая теперь "евроремонтом".
Редактор издания Илья Фокин, приглашая Савенкова, был предельно учтив и любезен: "Я мог бы и сам приехать, но обстоятельства… Не могли бы вы… Буду весьма признателен…"
В телефонном разговоре Фокин ни разу не упомянул Диму Назарова, своего ведущего корреспондента, печатающегося под псевдонимом Н. Азаров. Или он чего-то опасался, или таким образом проявил уважение к Савенкову: мы, мол, солидные люди – и так понимаем, о чем речь пойдет.
Его явно ждали в редакции. Ребята на входе пропустили моментально. Чуть взглянули на паспорт и сразу, чего обычно не делается, взяли "под козырек". А тремя ступеньками выше уже ждала длинноногая девушка от Фокина. Она вела Савенкова по витиеватым коридорам, постоянно оглядываясь и "евроулыбаясь".
– Мне очень неловко, уважаемый Игорь Михайлович. Мне, мне надо было к вам приехать… Спасибо… Виски, коньяк?.. Понятно, я тоже на работе. За рулем! Очень, кстати точное определение. Наша газета мчится в потоке, а соседние так и норовят подрезать, в бок ударить, грязью обдать.
– Понимая, Илья Васильевич. В нашем деле тоже рулить приходится.
– Совершенно не то! У нас, в средствах массовой информации совсем иной мир. Зависть, подставы, погоня за рейтингом. страшная вещь! Все ниши заняты. И поднять себя можно лишь утопив соседа, коллегу, так сказать, журналиста.
– Но пока у вас все в порядке. Ваш "Актив" в первой десятке, как я понимаю?
– В пятерке! Так-то! А в интеллектуальной среде, которая не читает бульварные листки – даже в тройке… Но крах может наступить буквально завтра. Вы меня понимаете?
– Крах? Из-за Назарова?
– Именно… Если бы Дмитрий писал о, извините, сексе. Или о политике. Так нет, его конек – борьба с преступностью, юридические вопросы, чистота рядов соответствующих органов… И на тебе – старушку убил. Нет бы хулигана или милиционера, в крайнем случае… Старушка – это совершенно другой эмоциональный подтекст, понимаете…
Глава 5
На Петровке Савенков бывал часто – его старинный, еще со школьных времен друг генерал Дибич никогда не отказывал ему в аудиенции. И делал это открыто, хотя понимал, что в какой-то момент контакт с "Совой" может выйти ему боком. Он хорошо знал, что не все методы этого детективного агентства находятся в рамках закона. Как старый законник, Дибич четко знал, что это не есть хорошо. Но как не менее старый и профессиональный сыщик понимал, что иначе нельзя. То есть работать иначе можно, а получить результат – нет.
Правильно говорят – война с преступностью. А на войне, как на войне! В конце концов, и все партизанское движение вне классических законов войны. Тогда и Кузнецов, стреляющий гауляйтеров на улицах Львова и Ровно, банальный террорист. Нет уж! Здесь цель оправдывает средства. Правда, если цель благородна, а средства моральны. Моральны, а не законны.
Конечно, Дибич мог лишь рассуждать так, оправдывая "партизанские" методы "Совы". Но сам за границы закона выходил очень робко, лишь иногда делал маленький шаг и опять запрыгивал "в рамки".
Общая поддержка Савенкова была из таких нарушений. Иногда Дибич страховал "Сову", иногда снабжал ее информацией – если не "секретной", то уж "для служебного пользования".
И сегодня он планировал сделать это, зная, зачем к нему рвется Игорь Михайлович.
– Ты, Игорь, остынь. Я готов с тобой согласиться, – не виноват этот журналист. Не он убивал, но отпустить его мы не можем.
– Спасибо, – Савенков попытался вложить в свою реплику море иронии и сарказма. – Большое спасибо! Что еще ждать от ментов? Не виноват, но сидеть будет. Все сидят. Только Дибич в кабинете с кондиционером, а Назаров на нарах с двадцатью жлобами.
– Сам виноват.
– И чем же это, господин генерал, виноват молодой журналист? Или он слишком активно Петровку трепал? Так у него газета так называется – "Актив". Вот он и активничал.
– Не надо мне такие гнусности приписывать. Я мстить не стану… А Назаров твой сам виноват. Сам вляпался.
– Чем виноват? Готовил статью, зашел к старушке, а она с ножом в груди. Попытался помочь – В крови испачкался и пальчики оставил. Все!
– Нет, Савенков, не все. Сбежал с места преступления.
– Испугался…
– Струсил! Вот и пожинает… Но и это еще не все. На вот, читай…
Савенков без энтузиазма взял лист с темной ксерокопией рукописного письма на клочке бумаги с ладонь величиной. Стало понятно, что он зря кричал на Дибича – тот, очевидно, знает что-то важное, очень осложняющее судьбу Назарова.
Савенков начал читать, чертыхаясь по поводу ксерокса-развалюхи, закупленного ментами еще в эпоху застоя: "Второй раз прошу тебя: пошуруй в той квартире. Пусть поймут, что не только я там был. Выйду – отплачу. То, что ты всегда хотел, твое будет…"
Записка была странная. Без конца и без начала… Савенков сообразил, что это писано рукой Назарова. И что достали ее в Бутырке через "свои возможности" – потому, вероятно, и не полная. Не успел дописать… А первой записки у них нет. Не перехватили. Была бы – Дибич и ее бы дал…
– Вот так, Савенков. Без этой записки – твоя правда. Убийца и Горюновой, и Вавилова, скорее всего, один человек. Значит это не Назаров… А с этой писулькой другой расклад. Журналист убил Горюнову, попросил дружка создать ему алиби, тот влез в квартиру и убил Вавилова. Складно?
– Одна из версий…
– Да, Савенков. Но она убедительная. И достаточная, чтоб не выпускать Назарова. Согласен?
– Согласен… А Назаров что говорит?
– Молчит… Этот дурак Бухонин…
– Следователь?
– Да… Так он сразу ляпнул ему про записку и про второе убийство. А Назаров – криминальный журналист. Сразу все сообразил. Если он Горюнову не убивал, то второе убийство вполне мог совершить тот, кто записку получил. Значит он, Назаров – заказчик, наводчик, соучастник… Вот он и молчит.
– А адвокат?
– Тоже молчит. Молчит и улыбается. Черт его разберет: то ли он первую записку передал, то ли в глаза ее не видел… За это время из камеры Назарова трое на волю вышли… Мог и из охраны кто-нибудь…
Они замолчали, чувствуя, что дальнейший разговор бесполезен. Каждый знал, что можно спросить, но спрашивающий знал, что можно на это ответить.
Немного поговорили о семье, детях. И уже перед уходом Савенков опять зацепил дело Назарова:
– А ваш Бухонин другие версии прорабатывает? Или он только в журналиста вцепился? Я же говорил, что бабки у подъезда в то утро видели племянника Горюновой. Его-то вы нашли?
– Ищем… Объявлять в розыск – нет оснований, а дома он не появляется… Есть у меня парнишка – Корин Слава. Я лично просил его внимательно поработать. Правда, его сразу же на другое дело перебросили. Но кое-что он наковырял. Ты ему позвони. Вместе найдете этого племянника. У него еще фамилия какая-то хитрая…
– Уколов.
– Вот-вот… Мы его ищем, а он где-нибудь на дно залег. Укололся и упал на дно колодца…
* * *
В последние дни Дима Назаров часто вспоминал мудрую присказку: "Весь век учись". Он многое знал в жизни, но здесь, в камере СИЗО начал учиться заново. Того, что нужно было здесь он почти не знал…
Камера Назарова была довольно спокойной, "правильной хатой". Постояльцев с тюремным опытом здесь было меньше половины, но остальные непонятным образом тянулись к ним и быстро впитывали принятые в подобных местах правила. Они понимали, что, возможно, надолго попали в чужой монастырь и хотели жить по его законам. Правда, здесь это называлось жить по понятиям.
Назарова приятно удивило лишь одно – матерятся здесь значительно меньше, чем на редакторских летучках. Оно и понятно – народ тут очень ранимый и нервный. Случайно, для связки вставленная в разговор "мать" могла стать причиной смертельной обиды и новичок, который "без понятий", очень просто мог оказаться головой в параше.
Несложными для Назарова оказались и многие другие правила общежития. нельзя ронять хлеб или ложку, нельзя плевать на пол, нельзя, в конце концов, садиться на вмурованный в углу унитаз, когда кто-нибудь ест.
Уже вскоре Назаров увидел, как встречают в камере новичков. При этом он очень удивился, что ему удалось избежать целой серии незлых, но довольно болезненных "подлянок". Так, одного из прибывших настойчиво заставляли подраться с нацарапанным на стене злым мужиком. Отказываться было нельзя и парень остервенело лупил кулаками по шершавому бетону. Когда он в достаточной степени сбивал руки в кровь, ему под общий хохот объясняли, что всего-то надо было сказать: "А пусть тот, кто на стене, ударит первым".
Десятки подобных "шуток" составляли традиционную тюремную "прописку" и были одновременно развлечением для давно прошедших эту церемонию. Трудности переносятся намного легче, когда видишь, что в данный момент кому-то еще хуже, еще больнее.
Назарову удалось избежать не только "прописки", но и "крестин". Попавший в тюрьму без клички вполне может быть "кинут на решетку" – его заставят орать в окно и просить соседние камеры "дать кликуху". При этом наверняка можно получить что-нибудь обидное или оскорбительное.
Дмитрию повезло – он сразу открыл свою "масть", а статья за умышленное убийство была здесь почитаема. Кроме того, использовав материал из своих статей и назвав ряд непогрешимых в этой среде авторитетов, Назаров смог "умняка замакарить", то есть произвести впечатление очень нужного всем, образованного человека.
Местный камерный авторитет "Голубь" это быстро сообразил, окрестил Назарова и призвал на личную беседу: "Журналист, значит?.. Писатель?.. Ну, иди, Писака, ко мне, тянись на мою шконку, побазарить надо".
Конечно, и кличка "Писака" была не самая благозвучная, но Назаров воспринял ее спокойно. В основе ее – благородная профессия, а главное, что нужна она на неделю. В этом он был уверен. И адвокат внушал доверие, и Фокин не оставит в беде, не допустит пятна на своем любимом "Активе".
Покровительство "Голубя" было приятно и полезно, но "базар" с ним ничего почти не давал. С такими уликами он лишь советовал "идти в полную несознанку и гнать гусей". И если по первой части Дмитрий был согласен, то строить из себя дурака ему не хотелось – он был очень гордый.
Правда, планы поведения на следствии хороши, когда активно идет это самое следствие. Но за неделю Бухонин вызвал его только раз. И это была формальная встреча – для бумажки, для протокола:
– Поймите, Назаров, я готов поверить, что не вы убивали. Значит есть настоящий убийца. Заявится он к нам – хорошо! А если нет? Кто его будет искать? Какому оперу при таких на вас уликах нужны новые приключения?.. Значит доведем мы вас до суда – и им будет достаточно улик. Отпечатки, кровь на одежде, свидетели вашего бегства… Но при этом вы, Назаров, не сознаетесь. Значит вы – злостный нераскаявшийся преступник. Значит – дать вам надо максимальную меру. Сообразили?
– Сообразил… Но я же не убивал.
– Это детали, Назаров. Надо сознаваться… Найдем с вами линию поведения, разжалобим, смягчим. И получите вы минимум… Вам, Назаров, не все равно же: пять лет сидеть или десять?
Логика была железная и трудно возразить. И Назаров не возражал. Он не мог ни о чем думать. В голове у него крутилась только одна фраза: "Все равно не сознаюсь, не дождешься!" И ему казалось, что среди потока слов следователя Бухонина он слышит непроизнесенный вслух ответ: "Ну и не сознавайся. Мне это не очень и надо".
Почти сразу после первого допроса "Голубь" предложил Назарову написать записку – есть, мол, возможность "натянуть провода", связь с волей установить.