- Вопреки настояниям врачей, желавших бы уложить меня в постель, я явился сюда. Я не допущу, чтобы неизвестно откуда взявшийся грязный тип взорвал двадцать два доверенных моему попечению молодых человека, в то время как не делается даже попытки спасти их.
Большинство родителей было целиком и полностью на стороне Ентчурека.
- Господин доктор, Ентчурек прав!
- Если Плаггенмейер не сдастся, его надо пристрелить.
- Бургомистр, у которого недостает мужества для принятия решения, должен уйти в отставку!
Я начал понемногу закипать. Корцелиус тоже.
- Я свой долг выполнил, господа! - патетически воскликнул Ентчурек. - Выполните же и вы свой!
- Что я и сделаю! - крикнул Корцелиус и схватил Ентчурека, чтобы вытолкать его со двора гимназии.
В мгновение ока, прежде чем успели среагировать полицейские из оцепления, Корцелиуса окружили возмущенные мужчины и женщины.
Неизвестно, какой оборот приняли бы события, не появись в этот момент во дворе гимназии доктор Карпано.
Вот он стоит, доктор медицины Ральф Мариа Карпано. Персонаж, словно сошедший со страниц романа, печатающегося в модном иллюстрированном еженедельнике с продолжениями. В безукоризненного покроя белоснежном халате, который он якобы не успел снять в спешке. Как же, загруженный сверх всякой меры медик, у которого голова кругом идет. Предстояла встреча противников столь разных во всех проявлениях, что более кричащее несходство и вообразить трудно. С одной стороны, элегантный, привлекательный благодетель человечества, носящий в довершение всего такое звучное имя; с другой - полукровка, дитя приюта. Нет, условия игры нечестные.
На Карпано, несколько смущенно улыбающегося, как бы накатывала незримая волна всеобщей симпатии. Жителям Брамме он был по душе.
Я отказывался их понимать. Пока что смерть Блеквеля - абсолютная загадка. Никому не известно, был ли то несчастный случай или самоубийство, но даже и в последнем случае это вовсе не служило доказательством его вины в деле Коринны Фогес. Никакого признания в письменном виде не найдено. Другими словами- Карпано с той же долей вероятности мог оказаться виновным в смерти невесты Плаггенмейера, как и торговец автомобилями из Браке. Отчего же все они разве что в ладоши не захлопали, когда пред ними предстал главврач районной больницы Брамме? Что тому причиной? Необыкновенная притягательность личности Карпано или всеобщее и повсеместное преклонение перед жрецами в белых халатах?
Все было куда проще. Корцелиус, которому тем временем удалось вырваться из кольца возбужденных родителей - их, к счастью, отвлекло появление Карпано, - вновь просветил меня, стоило мне только заговорить об этом феномене.
- Вы, конечно, читали о несчастном случае, произошедшем весной 1971 года в одной из клиник Гамбурга. Ну, насчет облучения…
- Да, - ответил я, не находя между этими событиями никакой взаимосвязи. - Государственная лечебница святого Георга, двадцать семь пациентов погибли из-за неисправности облучателя, бетатрона…
- Правда, погибло всего девятнадцать человек, а восемь отделались тяжелыми ожогами и временным параличом, но в целом верно.
- А Карпано тут при чем?
- В бункере облучения районной больницы Брамме тоже есть бетатрон.
- И что же?..
- Лишь один случай с летальным исходом.
- Выходит, что Карпано…
- Да, когда в больнице умер первый пациент с подозрением на рак, и умер потому, что сердце не выдержало, Карпано сразу заподозрил что-то неладное с дозой облучения, хотя к тому времени ничего не было известно о катастрофе в Гамбурге и несчастном случае в университетской клинике Гисена. Совместно с обслуживающим персоналом ему довольно скоро удалось установить, что из усиливающей цепи прибора вылетела пластинка фильтра.
Несомненно, это заслуживает и признания и уважения.
- Он спас жизнь, по крайней мере, дюжине граждан Брамме. Когда эта история была обнародована одновременно с материалом о трагедии в Гамбурге, мы дали заголовок: "Спаситель Брамме". Вот почему Карпано пользуется всеобщим уважением.
Такое объяснение меня устроило.
Карпано прокашлялся и взял в руки мегафон.
- Послушайте, Берт, я от всего сердца сочувствую вам по поводу смерти вашей невесты. Я познакомился с ней, когда она лежала у нас с воспалением легких. Она действительно была очень милой девушкой, я вполне понимаю вашу боль. Тем не менее вы не должны…
- Вы это сделали или не вы? - закричал в ответ Плаггенмейер.
Голос прозвучал пронзительно-тонко и едва не сорвался. Ему в этом отношении куда труднее, чем стоящим во дворе гимназии - мегафона у него нет.
- Берт, мы начнем обсуждать все сначала? Вы же знаете, что полиция осмотрела мою машину и не нашла никаких вмятин или царапин. Разве этого доказательства мало?
- Но у вас нет алиби.
- О чем я тоже сообщил полиции. Я был дома. Разве вам никогда не приходилось оставаться дома одному?
- Речь не обо мне, а о вас!
Тут Карпано выбрал исключительно правильную в психологическом плане линию поведения: он отложил мегафон в сторону.
- Берт, - крикнул он, - так разговаривать невозможно, я подойду к окну!
Он сделал шаг вперед, намереваясь перелезть через мешки с песком.
- Ты с ума сошел! - Бут попытался его удержать. - Он тебя укокошит!
Кемена тоже не хотел пускать его к окну.
- Если взрывчатку у Блеквеля подложил он, вы… вы идете на верную смерть…
- От-пус-тить! - прикрикнул на него Карпано. - Я знаю, что делаю. Другой возможности у нас нет: мы обязаны пробить брешь в его эмоциональной изоляции, мы должны помочь ему, а не оставлять один на один с его мыслями и подозрениями.
И он действительно направился к окну, остановился совсем близко от подоконника.
- Образумьтесь же, Берт. Не то вы навлечете на себя большие неприятности.
- Вы это сделали?
- Нет.
- Вы лжете.
- Я ничего не понимаю, Берт. Почему вы обвиняете меня в том, что я сбил Коринну, а не господина Блеквеля, например?
- Потому, что вам куда больше терять, чем господину Блеквелю.
- Но ведь это Блеквель покончил жизнь самоубийством, а не я!
- Откуда известно насчет самоубийства? Я думаю, это был несчастный случай.
- Блеквель тридцать лет занимался своим делом, он машину мог разобрать вслепую. О какой неосторожности или случайности, о каком несчастном случае вы говорите?
- Почему же он не оставил прощального письма с признанием, если он и впрямь покончил с собой?
- Письмо обязательно найдется.
- Таких писем никто не прячет. Их всегда кладут на видное место. Нет, в самоубийство я не верю. И вообще, мне показалось, что в машине сидели вы.
- В такой туман вы меня разглядели?..
- Чувство подсказало мне…
- Чувство? Но это же несерьезно, Берт. Позвольте снова напомнить вам о моей совершенно исправной машине…
- Не знаю, как вы словчили, но сбили ее вы!
- За что вы, собственно, так меня ненавидите? Я вас когда-нибудь обидел, оскорбил?
- Коринну задавили вы!
- Боже мой, Берт, так мы с вами ни до чего не договоримся.
- А я и не собираюсь договариваться с вами. - Плаггенмейер ненадолго задумался. - Даю вам ровно десять минут. Если после этого случится непоправимое, виноваты будете вы.
- Вы с ума сошли, как вы можете!..
- Десять минут - я смотрю на часы.
Карпано повернулся и поспешил вернуться за бруствер. Он побледнел, выглядел усталым, но мне он напомнил боксера, который после первого раунда, закончившегося вничью, торопится в свой угол к тренеру.
Бут подошел к нему первым.
- Ничего не выходит?
- У него навязчивая идея.
- Он это всерьез? - спросил Кемена.
- Боюсь, что да.
- Показать ему еще раз результаты технического осмотра вашей машины? - не отставал Кемена.
- Это не произведет на него ни малейшего впечатления. Чувство подсказывает ему, что виновник всего я. - Он достал из заднего кармана светлых брюк шелковый носовой платок и утер лоб.
- Остается один выход, - сказал Бут.
Карпано перевел взгляд на него.
- Какой же?
- Признаться… Тебе…
- Ты что…
- Для вида. Чтобы вытащить его оттуда, чтобы спасти детей.
Очевидно, в его отсутствие они этот вопрос обсуждали, потому что Кемена поспешил заверить:
- Разумеется, без всяких юридических последствий для вас, господин доктор.
- Мне самому поставить крест на собственной репутации? - с трудом проговорил Карпано. - Такого условия вы ставить мне не вправе. Потом все равно добела не отмоешься.
- Мы все засвидетельствуем, что вы руководствовались… что вы поступили так из человеколюбия, - сказал Корцелиус.
Карпано уставился себе под ноги.
Родители учеников 13-го "А", двумя плотными кольцами окружившие нашу маленькую группу, принялись уговаривать Карпано.
- Пожалуйста, господин доктор, сделайте это!
- Вы единственный, кто может нам помочь.
- Вы ничего не потеряете, а мы за вас хоть в огонь, хоть в воду.
- Никто всерьез не поверит, будто вы… Как только на Плаггенмейера наденут наручники, все уладится.
- Мы все, как один, подпишем документ о том, что вы человек чести.
- Моя единственная дочь… Младшенькую я потеряла в прошлом году… Умоляю вас!..
- Сейчас все зависит от вас.
- Вам ничего не стоит. Главное, чтобы он поверил.
- Вы должны!
- Вы единственный!
Карпано попросил у Бута сигарету. По тому, как он курил, было заметно, закурил он после долгого перерыва.
- Как я могу перед лицом всего общества признаться в чем-то, чего я не совершал? - отбивался он.
Бут не спускал с него глаз.
- Соглашайся. Все граждане города будут тебе обязаны.
- Ну ладно, - примирился с судьбой Карпано. - Раз кто-то должен пожертвовать собой…
Лица родителей просветлели. Они снова обрели надежду. Впервые после трех часов безысходного страха…
Карпано растоптал сигарету и взял в руки мегафон. Он был совершенно спокоен - ни капельки пота на лице, ни руки не дрожат. Не человек из крови и плоти, а бронзовое изваяние.
- Эй, Берт!
- Да?..
- Мне необходимо вам кое-что сообщить…
- Я знаю, - крикнул ему в ответ Плаггенмейер. - Вы только что договорились с господином Бутом и господином Кеменой, что признаетесь для вида, чтобы вытащить меня из крепости. Нет, я в эти игры не играю.
Мертвая тишина.
Ужас.
Неужели это тот самый придурковатый Плаггенмейер, который день за днем подметал у Бута в цехах, складывал доски во дворе и бегал рабочим и мастерам за пивом и булочками? Тот самый Плаггенмейер, мать которого ведет сомнительный образ жизни, а отец собирает хлопок на плантациях Луизианы? Тот самый ниггер, умственное развитие которого остановилось на уровне двенадцатилетнего ребенка?
Быть того не может!
Может, большинство присутствующих так и думают, я не поверю ни за что!
Если я сделал правильные выводы из сведений, полученных от Корцелиуса, то благодаря знакомству с Коринной, и особенно с Гунхильд Плаггенмейер в последние месяцы словно вторично на свет родился. Червяк не позволил себя растоптать.
А Карпано тем временем успел прийти в себя.
- Что вы предлагаете?
- Ваше признание для меня пустые слова, - крикнул Плаггенмейер. - Мне нужны четкие, неопровержимые доказательства, что преступление совершили вы. Доказательства, которые потом признает суд.
- Да он просто молодчина, - прошептал мне Корцелиус.
- Таких доказательств не существует в природе, - ответил Карпано. - Поскольку я преступления не совершал, я мог бы лишь подделать, подтасовать факты.
- Тогда позаботьтесь, по крайней мере, о том, чтобы подтвердилась вина Блеквеля.
Неожиданный поворот. Собравшиеся начали перешептываться.
- Вот видите, - сказал офицер из ГСГ-9.- Мало-помалу он становится сговорчивее.
Мне, правда, не понравилось, что в его словах прозвучало предощущение победы, но правота в них была. Совершенно очевидно, что Плаггенмейер предпринимает сейчас попытку создать для себя промежуточную позицию - не переходить к обороне, но и не отступать. Свое возможное отступление он еще раз закамуфлировал, выкрикнув:
- Даю вам еще час времени - потом здесь загрохочет! - но силы и прежней убежденности в них уже не слышалось.
Все собравшиеся во дворе гимназии и на Старом кладбище поняли: "Дайте мне сохранить свое лицо, позвольте мне отступить на почетных, так сказать, условиях - и я не трону ваших детей!"
- Сейчас он уже не думает о Коринне, он думает о себе самом, - сказал Корцелиус. - Он не хочет погибнуть, он хочет жить. Даже если это обойдется ему в десять лет Фульзбюттеля - только б выжить. По сути дела, он уже капитулировал и борется лишь за сносные условия капитуляции.
Да, не исключено, дело обстоит именно таким образом. Артподготовка прекращена, заключено перемирие, предстоит окончание войны и подписание мирного договора. Счастливый конец как бы запрограммирован.
Впервые за это утро Брамме мог вздохнуть спокойно.
11 часов 15 минут- 11 часов 35 минут
Это письмо, посланное мне из следственной тюрьмы Брамме, я получил спустя две недели после драматических событий того дня. В нем говорилось о вещах, мне совершенно неизвестных, - они развивались параллельно с основными событиями и приобрели в высшей степени опасный характер. Поэтому в соответствующих местах я буду приводить отрывки из него,
"Многоуважаемый господин!
Сердечно благодарю вас за то, что вы перевели деньги моей жене, они ей очень нужны. Почему бы мне не помочь вам, чтобы у вас поскорее получился репортаж про Брамме и про этот ужас. Я, значит, напишу вам про времена, про которые вы спрашиваете, что тогда было. Вообще-то писанина у нас всегда была на жене, но здесь, в следственной тюрьме, я рад, что есть чего делать. С языком я не в ладах, но водителю автобуса он на что нужен? Я обычно езжу по маршруту 23, от вокзала до Уппкампа. У меня на это уходит 32 минуты, если попадаю на зеленый. Здесь я с 1951 года. А родом я из Фюрстенвальде, родился 24.3.30 года в семье речника Готтфрида Гёль-мица и его жены Берты, урожд. Ферх. С моей женой познакомился в Западном Берлине, когда она приехала туда на экскурсию со своим классом. В 1954 году она подарила мне нашу дочь Гун-хильд. Других детей мы себе не позволили. Школу я не кончал, потому что на моторном судне отца это не получалось. Мы все время мотались между Чехословакией и Гамбургом. Когда было время, я ходил в школу в Фюрстенвальде, у бабушки. В учении всегда приходилось туго. На моторном судне всегда находилось мне что делать. В городах мне приходилось бегать на берег за покупками. После войны наше моторное судно "Берта 111" пропало, мои родители со мной переселились в Брамме, там я тоже ходил в школу, потом выучился шофером. Так в Брамме я стал работать на автобусе. Это я хочу предпослать тому, чего я сделал. Гунхильд для меня свет в оконце, я хочу, чтобы ей когда-то жилось лучше, чем отцу. Поглядели бы БЫ, сколько всего Гунхильд прочла! Везде полно книг! Она хочет быть журналисткой и писать книги, как нам живется. Ей всегда хотелось съездить в Стокгольм и нам оттуда написать, потому что ее дед с бабушкой, то есть родители моей жены, они из Швеции. Для этого я и жил, законно! Еще она хотела в политику, а я бы всегда на выборах был рядышком. Я бы ей подмогнул, потому что язык у меня подвешен как надо. Теперь этому не бывать.
Но мне сказано писать, как все получилось.
Я про ужасное узнал в полдевятого у вокзала, когда я как раз разворачиваю, а один из моих коллег кричит мне: "Эй, Хельмут, там, в классе, один псих залетел, ну, где твоя дочка, и хочет их взорвать!" Я чуть не упал, диспетчеру нашему даже придержать меня пришлось. Я опрокинул подряд две рюмочки водки, и мы прямиком туда. Во время войны я был уже достаточно взрослый, разбирался что к чему, но это меня прямо под дых садануло, в мирные времена такое дело. Всего за пару месяцев до окончания гимназии. И моя Гунхильд там! "Боже мой! - говорю я инспектору. - Ей-то за что это?" А я столько лет пахал, как лошадь, и моя жена тоже. Вы себе это только представьте!!! Хуже всего, что все стоят и ничего не делают. Говорят, мы, значит, возьмем его измором. Этого недоделанного Плаггенмейера. А они ничего не предпринимают. Живут на наши налоги, как у Христа за пазухой, да, тут они мастаки, а как найдет коса на камень, они в кусты. Вы, господин, возьмите и напишите про это! Они же ни на что не годятся! Я сам человек маленький, меня про такое не обучали, и то мне, по крайней мере, что-то в голову пришло.
Но все по порядку, как говорится. Мы, родители, знаем этих полицейских, их, хоть что хочешь делай, не заставишь пошевелиться. Ну, я и начал сам думать. Блеквель теперь вроде умер, и Плаггенмейер интересуется больше доктором Карпано. Ему, конечно, больше всего хотелось, чтобы они оба отправились на тот свет. Согласитесь со мной, господин!..
И раз смерть его невесты раскрыть никто не может, он решил бить наверняка. А ко мне пришла идея. Моя жена всегда говорит, если бы образование получил бы, вот тогда бы… Вышел бы из меня бог знает кто! Наследственность-то есть, посмотри на Гунхильд. Но я, наверно, далеко загреб в сторону. Я ведь много читал из книг Гунхильд. Всегда что-нибудь да застрянет. Но это уже другая музыка.
Короче, я вдруг вспомнил про Хейко Фюльмиха, он у нас в клубе стрелков "Ганза Брамме-2" президент, откуда я его и знаю. Вы его, конечно, тоже знаете, потому что он работает по профессии в нашем городском театре. Он всегда играет богатых господ, которые в жизни чего представляют, - ну, врачи, предприниматели, адвокаты. Хейко так похож на доктора Карпано, что можно подумать, что они два брата. А что, подумал я, как рдеть Хейко доктором Карпано, на что еще театр и ихние бутафор с гримером. А под рубашку подложим пластиковый пакет с куриной кровью. Потом он пойдет на школьный двор, вроде он доктор Карпано. Это он сможет, он же кем работает! Я прямо рехнулся от моей идеи. Я так подумал: я подбегаю к Хейко, которого все господа из-за сходства принимают за доктора, ну а Плаггенмейер особенно. Я сразу кричу: "Раньше, чем умрет моя дочь, умрешь ты!" Как в кино, законно! У меня в руке театральный такой кинжал, безопасный, им я его и колю. А кровь как брызнет! Хейко упадет, притворится умирающим, и все подумают, что доктор Карпано умер, как и господин Блеквель. Я мечусь туда-сюда, ору, меня арестовывают. Не по-серьезному, конечно, Плаггенмейер свою месть получил и отпускает мою Гунхильд и остальных на все четыре. Вот я как надумал Гунхильд спасти. Вы понимаете!..