Человек, лишенный личности, эмоций, переживаний, нормальных желаний, с загнанной, душой в самые дальние потемки подсознания, от куда ей уже не было выхода, на удивление ученых, существуя только телом, стремился к смерти физической, поскольку, духовная давно уже случилась.
Невероятно, но этот зомби, еще недавно, казавшийся идеальным лабораторным образцом, оставленный без медикаментов, буквально начинал разлагаться изнутри. Впрочем, необходимых средств было всегда в достатке. Находившийся в прекрасной спортивной форме, "Темник" – ах как этот позывной подходил сейчас этому существу, жил одной минутой, не имея ни мыслей, ни страстей, в секундной готовности к выполнению любой задачи…
Цисаев долго обдумывал, взвешивал и анализировал создавшуюся ситуацию в Греции. Многие его соратники по "картелю" за последние два года, покинули так или иначе, свои посты, те же, что руководили на местах, либо пропали бесследно, либо были арестованы за шесть предыдущих месяцев. Он нисколько не сомневался, что есть среди них те, кто сможет указать и на него, но был уверен, в своей непотопляемости.
Всегда собранный мыслями, знающий чего хочет и каким образом этого можно добиться, Евгений Максимилианович, сейчас не мог точно сказать, чем именно руководствуется в данный момент. Выводы, сделанные им в последние дни, ясно говорили, что оба Ослябиных, и отец, и сын Петр, совместно работают против него. Прежние методы борьбы с врагами, казались очень действенными и по сей день. Узнав о появившемся слабом месте обоих, он посмеивался над их сентиментальной глупостью.
Сидя в глубоком кресле, генерал вертел в руках фотографию, удивительной красоты, молодой женщины. Сначала, ему хотелось растереть ее в порошок, вместе с ее отпрыском, затем он тешил себя воображением его пыток, съемки которых он мог бы послать куда нужно, а еще лучше выложить в интернет, но все было не тем, что могло бы успокоить его гордыню.
Взять ее в заложники, казалось не серьёзным, его враги не из того рода – племени, чтобы идти и на уступки, а потому он сразу отбросил эту мысль. Понимая, что изменить он ничего не в состоянии, а уничтожить ни Ослябина старшего, ни среднего он не может, генерал с сожалением вспоминал о героически погибшем Павле, как об отсутствующем рычажке воздействия.
Знал бы он, что "Ослябя" жив, и что Татьяна именно его жена, планы наверняка бы поменялись, и главный удар был бы направлен в другую сторону. Сейчас же приходилось играть в ва-банк, надеясь на ошибочную реакцию Льва Павловича. В любом случае подготавливаемые акции. Рано или поздно, по его подсчетам, должны вывести из состояния равновесия старого генерала, и вот здесь уже останется только возглавить его управление, как впрочем, и созданную им структуру, призванную "заменить" прежнее его детище.
Да, именно такая конечная цель стаяла теперь в конце всей цепочки. Потеряв, созданный им "картель", он планировал сделать все, чтобы взять в свои руки вожжи управления созданного "Седым" и генералом Ослябиным.
И первое, что предполагалось сделать – это после свадьбы выкрасть Татьяну, причем так, чтобы оставить след, который приведет в западню.
Конечно, Цисаев был осведомлен о ежегодном посещении несколькими людьми одного медицинского учреждения, где, как будто специально уже сведены их стези. Место содержание Артема находилось буквально в квартале от института, оба учреждения находясь под протекторатом Федеральной Службы Безопасности, соединялись подземным ходом.
Реабилитацию после нападения маньяка, проходила, как мы помним в этом здании и Весна, часто посещавшая, находящегося там же "Солдата". По стечению обстоятельств, сюда же был переведен и Мартын Силуянов, ему предстояло последнее обследование головного мозга, с последующей коррекцией, которая должна была убрать дикие головные боли, иногда приводящие к потере сознания – результат касательного ранения головы, во время того самого покушения. Кстати, теперь мы можем раскрыть тайну личности заинтересованного в нем лица.
Читатель уже догадался, что чуть было на "тот свет" Мартына не отправил Евгений Максимилианович – именно его людям Силыч, сам того не зная, "прищемил" хвост. И полковнику еще повезло – если бы не начатая "Седым" операция по уничтожению "картеля", отвлекшая генерала от решения более мелких проблем, то семья Силуянова давно бы уже пострадала вслед за своей главой…
Подготовка к мероприятию не вызывала сомнений в успехе – трое из перечисленных должны были отправиться на тот свет: Мартын, журналистка и находящийся в коме. Татьяна исчезнет, проблем в этом не будет, благодаря подземному ходу. Петр, ошибочно предполагаемый настоящим ее женихом, вместе с отцом, бросившись по следу, попадут в расставленные сети, причем это произойдёт на территории Греции. Он позволит им жить до тех пор, пока Евгений Максимилианович не возьмет полностью контроль над новым концерном, заменившим его организацию.
В этих расчетах было сразу несколько ошибок, благодаря которым добиться конечной цели не представлялось возможным.
Переоценив главенствующую роль Ослябина старшего в организации уничтожения "картеля" и образовании новой структуры, Цисаев, совершенно не понимал ее задачи, бывшие совершенно противоположными, убранной со сцены мафии. Не понимал он, что и Татьяна имеет отношение не к Петру, а к Павлу, который жив, здоров, и гораздо больше принес ущерба, чем оба старших Ослябиных. И главное – этот новый концерн есть детище обоих "КРЕСТОВ", один из которых представлял Лев Палыч, а человек из второго, собственно, и был основным вдохновителем и зачинателем предприятия – "Седой", о котором вообще мало кто имел, хотя бы отдаленное, понятие. Кстати, в этой "командировке" Виктор имел позывной – "Пилигрим". А ведь это только основные участники этих событий…
Эти ошибки не были последствием не качественной работы или просто не умением. У Евгения Максимилиановича не было возможности черпать информацию из множества источников, обычно представлявших свои услуги, поскольку все обращения обязательно имели бы свой след и обратную реакцию, что, в свою очередь, тоже обязательно анализировалось бы… Созданный им "картель" тянул на государственную измену, а значит, приходилось быть осторожным, тем более что он остался практически один.
Сны
Эллада сегодня стала почти второй Родиной, когда-то бывшему "покупателю". Завербованные им молодые люди, в высших военных заведениях Советского Союза, в большинстве своем, уже добились многого в карьере и в жизни. Далеко не все были на стороне, защищаемую Виктором. Некоторые отдали свои жизни, но лишь один всегда пребывал в его памяти, несмотря на то, что сейчас, практически и не жил, находясь между землей и небом.
Почему-то, "Седой" считал, что неприкаянная душа "Солдата", освободилась от тела только на время. Иногда ему казалось, что он чувствует ее присутствие. Странным образом это совпадало со встречами с людьми, которых Алексей знал лично.
Последнее время, участились, какие-то видения. Это были запомнившиеся отрывки снов. Они повторялись в воображении и касались одного и того же. Он, как бы со стороны наблюдал, будто чужими глазами, за происходящими сценами общения разных людей. Некоторых он не знал, но во сне, почему-то, отдавал себе отчет кто они, и с этим знанием просыпался.
Поначалу, он пытался отогнать навязчивость происходящего, считая, что это игры его собственного разума. Но духовный отец, принимая исповедь, восприняв все серьезно, попросил подробностей. Священник настоял поразмыслить, чьим бы этот взгляд мог оказаться, хотя бы, исходя из списка участвующих в беседах или заинтересованности в информации, поставляемой таким образом. Другими словами отче настоятельно уверял не отбрасывать именно эти сны в сторону, хотя в принципе, к другим был всегда равнодушен.
Протоиерей Иоанн, не стал говорить своему духовному чаду, что и сам последнее время подвержен некоторым подобным же видениям. Кое-что, из рассказанного пересекалось с виденным им самим. Имея чуткое сердце, и будучи прозорливым человеком, батюшка ощутил опасность, нависшую над другими его чадами: Валерией – Элеонорой, Татьяной, Павлом и Мартыном. Настороженность и серьезность, заставили его совершить внеплановую поездку, сразу по возвращению из паломничества по монастырям с Элеонорой Алексеевной, к своему духовному отцу, бывшему затворником в одном из самых древних монастырей Руси.
Волнение оказалось не праздным, старец подтвердил опасения, и духовным видением предупредил, что все кончится, когда неприкаянная душа страдальца вернется в тело:
– То и будет ему вторым началом… – После чего, пожевав седой ус, добавил с хитринкой:
– Смотри, сын мой, за "Пыльцой Ангела", она или спасет или погубит… – Отец Иоанн, в удивлении поднял брови. Он сразу понял, о чем речь – тот порошочек в мешочке, что Элеонора получила, при видении. Но от куда же это стало известно?
Секундное замешательство прошло, в чувствах он припал к, почти прозрачной руке, духовного отца и произнеся:
– Ну конечно же!.. Слава Богу… – Оба, без дальнейших слов, отдались происходившему в душах.
Подняв с колен только что исповедавшегося, старец усадил его рядом на скамью, служившую ему всем, что можно представить. Другой мебели, кроме иконостаса и не было. Наставление продолжилось следующим:
– От этого…, оживет он или нет, зависят многие судьбы и в прошлом, и в настоящем, и в будущем… – Не задумываясь, как чья-то судьба может зависеть в прошлом от настоящего или от будущего, протоирей кивнул, и получив благословение, через два часа уже ехал в поезде обратно в Москву.
Элеонора Алексеевна закончила свое путешествие несколько раньше, но уже с нетерпением ждала возвращение батюшки.
На полпути, в момент, когда появилась связь, он получил сразу два сообщения, чему не удивился.
Первое было от Элеоноры Алексеевны, второе от ее внучки. Не договариваясь, они одновременно послали почти одинаковый текст, получив и одинаковый ответа – "Жду вас к вечеру на чаек 22.00. Спаси Господи!"
В ожидании батюшка совсем не чувствовал усталости, время пролетело одним порывом ветра, и все, что он помнил – непрестанное делание им молитвы от самого выхода от старца, до своей келейки…
Женщины появились ко времени. Самовар принесли за пять минут до их прихода, как раз, минута в минуту, когда священник закончил читать свое правило. Кланяясь, и после, благословляя обоих вошедших, он, после целования, мягко произнес:
– Что сестры, умаялись…, или сны беспокоят?… – Сказанное, будто молнией, прибило обеих к полу – по поводу снов он попал в самую точку!
Мы все полны мистицизма, мы сами загадки и настолько индивидуальны своими тайнами, даже от самих себя, что таким же воспринимаем весь окружающий мир. Каждый из нас по-своему видит его, и пытается изменить под себя. Когда это не получается, мы начинаем верить, что, все же, кое-что вышло.
Мир же, оттолкнув все наши усилия, будто смеясь, одним мазком может ввести нас в состояние, о котором мы будем вспоминать всю оставшуюся жизнь, если сможем, конечно, из него благополучно выйти.
Что мы думаем о сновидениях? Как реагируем на них? Что они для нас? У всех по-разному, причем, в разные промежутки нашей жизни, разнится и отношение. Да что говорить, если не верящий в них, все свое существование человек, вдруг начинает утверждать, что ему всегда снятся вещие сны. Они бывают разные. Об этом существуют целые учения. Многие зарабатывают на их пояснении большие деньги, умудряясь убеждать не глупых людей в том, к чему они потом станут бессознательно стремиться.
Наиболее ценная мудрость: "Ночь прошла и сон за плечи!"
Но бывает их навязчивость и, действительная предвещательность, очень даже возможного, притягивает и не дает спокойно о них забыть. Что делать, если сны нескольких человек, касаются одного события, но остаётся непонятным – предупреждают они о хорошем и долгожданном, или о нежелательном и страшном?
В нашем случае, все видели, что-то свое, где пересекалось реальное с невозможным…
Батюшка смотрел на своих чад без вызова, скорее уставшим взором, выглядя человеком, слышавшим уже миллион раз то, о чем ему хотели поведать. Это была всегдашняя его привычка, помогавшая осадить человека, желавшего рассказать о произошедшем с ним чуде или явлении ему Самого Господа.
Обе осеклись, но вспомнив важность снов, по старшинству начали:
– Ты у нас, батюшка, прозорливец…
– Да обычен я, не наговаривай. Все от Бога, что есть…
– Пусть. И все же. Что не говори, а страшно даже стало. Видела…, урода, как будто демон, сидит на подоконнике и наматывает веревку на руку…, а я, как будто его мысли понимаю. Сидит и считает: "10… 20… 30…" – души им загубленные. Нууу, думаю, на этом остановится, третий этаж – куда ж больше, и так уже длинная…
– Почему третий?.. – Отче напрягся…
– Помилуй, так в больнице этой, где отец Танин…, он как раз на третьем…
– Больница? Опять больница… Ну…
– Он все считает и считает. Вдруг остановился и как закричит: "Еще пятерых не хватает!" – то есть, пяти душ, для сплетения достаточной длины веревки, чтобы ему окаянному, попасть, куда он хочет. Присмотрелась, а он уже отматывает от рулона туалетной бумаги. Отмотает и отдерет, отмотает и отдерет, а на каждом этом кусочке, чья-то душа. Оторвал, бросил…, и с бумажки душа взлетает, будто, что жил – то зря. Я стараюсь рассмотреть, да не вижу – одеваю очки за очками, а разглядеть не могу! А он все пять, да пять! Вдруг, вижу в палате то не одни мы, а как всегда несколько нас. Только в этот раз все под балахонами одинаковыми – ни лиц, ничего не видно. Отдерет он, выбросит, и один балахон, и тот, кто под ним, вслед за бумажкой… фьють! Я уже и молиться стала, всех в здравии помянула. Не знаю, батюшка, как пятерых отсчитал, так брык, и с подоконника вниз…
– И кто ж остался?
– Да проснулась я, только и поняла, что цифру пять! Не верю я в сны, драгоценный ты мой, да только неспроста этот!
– Неспроста, неспроста, Ляксевна, как пить дать, неспроста… Бди непрестанно, раз так. Чувствую, тьма собирается. Святынька с тобой?
– Со мною, отче, со мной…
– Знаешь же, что каждое благое дело, а тем более, начавшееся с того, что мы с тобой видели на твоей родине, противодействие иметь будет. И раз был сам чудотворец Алексей…, жди и самого дьявола!
– Свят, Свят, Свят!
– А то ты его, перепугалась, что ль? Как хулиганить или грешить…, в молодости, в молодости… – Поправился отче и продолжил:
– Все мы ему, в свое время…, свечки ставили…, кто чем. Кто в картишки перебрасывался, кто водочкой, а кто и похлеще! Все, даааа…, всеее. Спаси, Господи!… – Элеонора Алексеевна сняла мешочек с шеи и протянула священнику. Тот с благоговением принял, поцеловал, и почесав в бороде, задумчиво, как бы сам у себя, поинтересовался:
– Может разделить? Наверняка и одной пылинки хватит… – Подумав. Сам себе и ответил:
– Мня, мня…, отец мой сказал, что это и оружием может стать, и лекарством, и проводником…, только вот тому, кому надо достаться должно. Для них-то там… – Поднял указательный палец вверх, имея в виду Царствие Божие:
– … это поди, как кислород в воздухе, а у нас…, дааа… Вот, что сделаем. Разделим на пять частей – тебе, Ляксевна, тебе, Татьяна, и каждому священнику по части… Мня, мня… А сколько нас будет – отец Филарет, отец Андрей, если сподобиться, и я многогрешный… Так то оно так, только, чувствую, за эти две недели, что остались, многое еще произойти может… – Покопавшись еще в бороде, отец Иоанн, наткнулся взглядом, на совсем понурую Татьяну, о которой совсем и забыл. "А ведь может быть, это её, со чадом то, больше всех и касается" – подумалось ему. Он взяв ее за руку, усадил на сундук рядышком и спросил, гладя по голове:
– Ну, матушка, а у тебя что?… – Капля за каплей начали вывалиться из огромных глаз, падая в подставленную, батюшкой ладонь, большие слезинки. Он показал на них, образовавших маленькую лужицу, и сказал, чтобы успокоить:
– Смешаю с елеем и добавлю в Господскую лампадку – ни одна зря не пропадет. И сама помни – о каждой Господь знает. Ну, дочь моя, в чем печаль?…
– Прости, батюшка… Видела я себя глазами маленькой себя же… мне кажется это было, ну тогда в первый раз, помните, когда еще дядя Мартын пришел и сказал, что дяди и тети подарили моему отцу второй шанс. Мне тогда совсем…, толи девятый, то ли десятый год шел…
– Как не помнить – помню! Ты тогда…, мы еще соборовали твоего батюшку, а ты все время его голову буйную в руках продержала… Ннн-дааа…
– Угу…, вот это и видела…, или чувствовала поначалу. Вроде бы держу его голову, а он тогда еще, как младенец, будто спит. И снилось ровно тоже самое. Стою я, держу, а мне все тяжелее и тяжелее, уже и выскакивает. Знаю, выскочит – разобьется. Кричу о помощи, но ни один не двинулся, как будто вымерли все…, а потом, как начали драться. Бьют друг друга, рубят на куски, кровь везде, отрубленные руки, ноги, головы, и конца края нет! Вижу, то один пытается подойти, то другой, но ни у одного, ни у второго не получается… Вдруг, появляется такой страшный, почти с черным лицом. Рожа совсем звериная, вся в язвах и трещинах, глаза, потухшие, но все видят и смеются ледяной злобой. По шее погладил, мол, тебя в самом конце… Погладил и протягивает мне голову… – Тут она заплакала еще пуще! Выпив несколько глотков чая, взахлеб продолжила:
– Мне и так тяжело, а тут еще это. Думаю: "Дайка выброшу, отец важнее!". Да забыла, в какой руке принесенная голова, глянула, а в одной руке голова папы, в другой Пашеньки моего… – одни головы, и обе просят, даже требуют, чтобы именно его голову выбросила. Хотела помощи или, хотя бы совета попросить, а вокруг сплошная стена огня! И вдруг отец повернулся, как-то так…, то есть голова его к Паше, и что-то шепнула ему на ухо. Тот согласился. Папа мне говорит: "Ты, дочка, пригни ухо своё к моим губам…". Только я к нему подалась, как муж мой откусывает себе язык и плюет в огонь… Все пропадает… В руках только голова отца, а губы шепчут: "Либо я, либо он…, но выбирать мне! Я тебя счастья лишил, я его и верну…, помолись о душе моей……. и вот…
– Еще?… Еще кого-нибудь видела?…
– Нет, отче, а должна была?
– Не в этом дело…
– Хотя…, может показалось – священник… он прыснул на лицо этому бесу, иии… дальше не запомнила… Еще, кто-то с белой головой…, или волосами…
– Белые волосы…, чем дальше, тем больше серой пахнет. Молитва нас только спасет…
…
Человек с белыми волосами, сидел, облокотившись локтями о барную стойку. Солнце палило нещадно. Пляж отеля был заполнен. Пиво закончилось. Вместо обычного, принесли безалкогольное, поэтому бармен, поливая своего помощника словесными помоями, отправился сам.
Две бирмарки, лежащие на столе, одна красного, другая черного цвета, рекламирующие разные сорта пива, привлекали, поочередно, его внимание. Подымая перед глазами красную, он произносил: "Или так?…" – поднимая вторую, спрашивал, сам себя: "Или так?". Он не столько был озабочен выбором, поскольку давно принял решение ехать в Москву, сколько пытался представить концовку этой поездки. Как он не просчитывал, а все заканчивалось бойней. Вот только где она произойдет. Осталось "поставить последнюю банку", как он говорил, имея в виду, те самые банки, что ставят при простуде на спину.
Последнее действие оставалось предпринять, чтобы поставить точку в этом долгом и трудном деле – разобраться с Цисаевым. Как это будет – для него уже не важно. Главное скорее! По его данным, тот что-то затевает, но что, пока не известно.