- Три трупа, а где этот урод? - послышался голос Сазанюка.
- Там, - крикнул Раймонд, но боялся заглянуть под фуру, опасаясь, что оттуда могут выстрелить.
- Нет у него оружия! - кричал Саванюк. -
Обходите фуру, а то убежит!
Иванов видел ноги в высоких шнурованных ботинках. Таможенники обходили машину.
"Так значит, и Саванюк с ними заодно, скотина!" - наконец дошло до бизнесмена.
Иванов понял если сейчас он не побежит, то участь его предрешена - пристрелят, как барана, прямо на дороге. И единственное, что сейчас сдерживает таможенников от выстрелов, то, что они боятся прострелить колесо у фуры.
Иванов завалился на бок и покатился к краю дороги. Первым его заметил Раймонд - вскинул автомат и выпустил короткую очередь. Пули выбили камешки из дороги, но ни одна из них не достигла цели. Иванов успел скатиться в топкий кювет и на четвереньках пополз в темноту.
- Свети! Свети! - кричал Саванюк, выхватывая фонарь из рук неповоротливого старшего сержанта. - Дай мне!
Он повернул конус, и луч света стал широким, заплясал по кустам, по еловым лапкам, заблестел в болотных лужах. Кусты еще шатались. Послышалось хлюпанье - Иванов бежал по дну неглубокой речушки.
Раймонд и Овсейчик бросились за ним вдогонку. Саванюк с фонарем остался на краю дороги. Раздался еще один выстрел, на этот раз одиночный. Бежать по дну речушки было тяжело, да и просматривалось русло лучше, чем поросшие кустами берега. Иванов вскарабкался на берег и напролом, через кусты бросился в темноту. Он хрипел, рычал, стонал, ветки и сучья рвали на нем одежду в клочья, обдирали лицо и запястья. Под ногами хлюпало, земля качалась, словно живая, но Иванов пока на это не обращал внимания
- Далеко не уйдет, - слышались возбужденные голоса преследователей.
Сухой сук зацепился за куртку, и Иванов несколько секунд не мог освободиться от него. Наконец куртка треснула, и часть ее вместе с куском рукава, с внутренним карманом осталась висеть, покачиваясь на ветру.
Через несколько секунд рядом с ней уже были таможенники.
- Туда, туда бежит! - и таможенники двинулись по прогибающейся и качающейся топи.
Вдруг они услышали истошный вопль:
- Помогите! Помогите!
Иванов, абсолютно незнакомый с местностью, попал в небольшое, масляно поблескивающее в ночи болотное окно, потянутое сверху мелкой ряской. Он провалился по грудь, и любое движение погружало его тело в зыбкую топь - все глубже и глубже.
Когда таможенники подбежали к окну, над поверхностью возвышалась лишь голова и правая рука.
- Ну вот, видишь, мы тебя и догнали, - сказал Раймонд, забрасывая автомат за спину, так охотник забрасывает за спину ружье, которым уже не собирается воспользоваться.
- Помогите! Вытащите! - шепотом произносил бизнесмен, боясь исторгнуть крик.
- Если вытащим, тебя вновь закапывать придется, а так сам уйдешь под землю, и никогда никто тебя не найдет. У нас такие случаи бывают, - мечтательно сказал сержант Овсейчик, вытряхивая из пачки сигарету. - В газете писали, когда‑то давным–давно, лет четыреста тому назад, рыцарь так, как ты, вместе с конем провалился в чертово окно. Так его три года назад нашли, он свеженький был,
даже доспехи не поржавели, словно в рассоле несколько веков пролежал.
- Помогите! Помогите! - уже с присвистом, с бульканьем продолжал шептать бизнесмен и, замолк. Его рот оказался ниже поверхности, глаза выпучились. Он смотрел в ночное небо, на спокойно курившего таможенника и понимал, что видит все это в последний раз.
- Ну прощай, бизнесмен Иванов. Последней в чертовом окне исчезла рука со
скрюченными пальцами. Казалось, бизнесмен пытается схватиться за невидимую нить.
- Правду говорят, - сказал Овсейчик, - утопающий за соломинку хватается.
- Что ж ты ему эту соломинку не бросил? На том свете зачлось бы.
- Ему уже ничего не надо. Перепачканные в болотную тину, вспотевшие,
разгоряченные погоней таможенники и Саванюк вернулись на дорогу. Тут ничего не изменилось с того момента, как они бросились вдогонку за бизнесменом. Клубился туман в свете подфарников, три трупа лежали прямо на дороге. Луч фонаря накрыл их всех сразу, высветив красные пятна на гравии дорожного покрытия. Саванюк хмыкнул:
- Вроде бы всех трех сразу, наповал, и контрольного не требуется.
Раймонд брезгливо, носком ботинка шевельнул головы трупов.
- Мертвы, - заключил он.
- Убирайте их, - приказал Саванюк.
- Сейчас, докурим. К чему спешить?
Дым смешивался с туманом, таможенники курили, растягивая удовольствие. Никому не хотелось первому браться руками за трупы, но все когда-то приходится делать.
Глава 9
Дорогин и Тома сделали вид, что идут вслед за всеми. Но когда Белкина и ее гости свернули направо, они нырнули в узкий коридор с наклонным, уходящим вверх полом. Вскоре голоса и шаги людей затихли в отдалении, и в этом закоулке телевизионной студии воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным гудением ламп дневного света.
- Мы выберемся отсюда сами? Ведь если заблудимся, то даже спросить не у кого.
- Телестудия - это такое место, где даже самой глухой ночью отыщешь людей и все остальное, что тебе может понадобиться. Потребуется бутылка водки - через пять минут отыщешь, сигареты - тоже стрельнешь. Единственно, кого тут не отыщешь ночью, так это бездельника. Все хоть чем‑то да заняты.
Они неторопливо двинулись по коридору. Тамара иногда выглядывала в редкие окна и абсолютно не понимала, куда те выходят. Ни за одним из них она не увидела знакомого пейзажа, лишь какие‑то проезды, тарелки спутниковых антенн, алюминиевые переплеты рам, зеркальные стекла, вынесенные на стену кондиционеры.
- Я чувствую себя здесь чужой, - произнесла женщина.
- А я, кажется, начинаю входить во вкус. Вспоминается киностудия в то время, когда я работал в кино.
Вскоре они оказались в широком холле, куда выходили лифтовые шахты. Журчал небольшой фонтанчик, обсаженный то ли искусственной, то ли просто экзотической зеленью, высились огромные кактусы и фикусы высотой с двухэтажный дом.
- Не хватает только птиц, - почему‑то шепотом произнесла женщина. - Джунгли в центре города.
- На окраине большого города джунгли бывают только каменными.
Они сбежали по облицованной мрамором лестнице и очутились в нижнем холле, где размещался милицейский пост.
- Честно признаться, я немного опьянела.
- Через арку миноискателя все равно придется проходить по одному, вдвоем не проберешься.
- Мирное место - телестудия, и зачем здесь милиция с автоматами?
- Сейчас мирное, а вспомни девяносто третий год.
- Да уж, трудно поверить, что такое могло случиться здесь.
Женщина осмотрелась в надежде найти хоть какие‑нибудь следы разрушений, хотя бы выколотые пулями куски из мраморных плит. Но все сияло безукоризненной чистотой, полированный камень поблескивал в лучах ламп.
- Я начинаю завидовать людям, которые здесь работают, - сказала Тамара. - Если забыть о мрачном коридоре с наклонным полом, то телестудия похожа на большую гостиницу.
- В чем‑то ты права, - улыбнулся Дорогин. - Коридоры с одинаковыми дверями, номера в них, жизнь, не затихающая ни днем, ни ночью. Иногда трудно понять, работают здесь люди или работа превратилась для них в жизнь. Ни днем, ни ночью нет покоя.
- Тебе, наверное, тяжело далось расставание с кино, Сергей?
- Сам бы я не смог его оставить.
- Да и не хотел, наверное. - Тамара вызволила руку и шепнула: - Иди первым.
Он миновал арку металлоискателя, звонок так и не раздался. Милиционер, сидевший за барьером, проводил Дорогина скучающим взглядом, чуть подольше задержался на Тамаре. Но сразу было видно: этот молодой парень уже испорчен тем, что каждый день возле него проходят сотни изумительно красивых молодых и не очень молодых женщин. Красавица Тамара, женщина, на которую засматривались на улице мужчины, особо его воображение не поразила.
Телевидение - такое заведение, куда некрасивая женщина может пробиться лишь в том случае, если ей не придется работать в кадре. Если же ей нужно самой выходить в эфир, то основным критерием, определяющим ее существование на студии, станет красота, миловидность, обаяние.
Тамара очень четко это прочувствовала, сидя в студии во время передачи. Смех ведущей, восклицания Белкиной казались ей ненатуральными, эмоциональными, гротескными, как и косметика, наложенная на их лица. Но стоило перевести взгляд на монитор, как сразу становилось ясно: именно они смотрятся в кадре натурально. Срабатывал тот же феномен, что и в театре, когда реплика, услышанная со сцены, воспринимается нормально, но те же слова, сказанные нормальным тоном на улице, вызывают один лишь смех.
Они шли по широким каменным ступеням. Приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не оступиться. Лестница была нестандартной, тоже чисто киношной, телевизионной, которая хорошо смотрится в кадре, но в реальной жизни пользоваться ею крайне неудобно.
На самой последней ступеньке Дорогин задержался.
- Ты чего? - спросила Тамара. - Погоди.
В холле звучало множество голосов, группки людей стояли тут и там. Но в одном месте говорили уже явно на повышенных тонах. Назревал скандал. Дорогин и Тамара обернулись. Они увидели крепко сложенного мужчину в дешевом костюме. Он стоял к ним спиной и о чем‑то спорил с молодым милиционером.
Мужчина, если бы захотел, сгреб недоростка в милицейской форме в охапку и спустил бы его с лестницы. От волнения затылок его уже покрылся красными пятнами, коротко стриженные редкие седоватые волосы липли к голове от пота, серый в клетку пиджак на спине покрывали морщины.
- Мне туда нужно, сержант, ты понимаешь?
- На вас пропуск не заказан, - мягко втолковывал милиционер, хотя уже начинал злиться.
- Сержант, будь человеком! Я же тебе объяснял, мне не просто так туда надо, я же не за себя прошу. Ребенок, ты пойми!
- Не положено, - втолковывал милиционер.
- Не будь сволочью, сержант! - мужчина говорил с легким акцентом, не то белорусским, не то украинским, твердо выговаривая "р" и "ч" - Ты объясни мне, сержант, как туда попасть?
- Если каждого пускать, кто туда просится, новости выходить перестанут! Я затем и поставлен, чтобы посетителей фильтровать.
- Но ты можешь мне хотя бы объяснить, как туда прорваться?
- Если мне позвонят сверху, из отдела выпуска новостей, и скажут, такого‑то пропустить, а потом еще и пропуск принесут, я тебя пропущу. Мне все равно, кто туда идет, лишь бы документы оформлены были.
- Но я же там никого не знаю!
- Твои проблемы, мужик.
- Тебя что, чужая беда не трогает?
- Я не могу на чужие беды реагировать, потому как на мне форма, - резонно заметил сержант и устало прикрыл глаза.
Ему уже надоело уговаривать мужика, который явно плохо ориентировался в московских реалиях и вот уже четверть часа безуспешно пытался прорваться в студию.
- На стенке список телефонных номеров висит, пойди позвони, вдруг кто тебя поймет.
- Я уже звонил, ни один телефон не отвечает.
- Время позднее, вечер. Завтра приходи.
- Завтра у меня времени нет, уезжаю, да и тебя, сержант, завтра здесь не будет. А другому… - мужчина сглотнул слюну, ему явно хотелось сказать "менту", -…объяснять у меня уже сил не осталось.
- Знаешь, сколько здесь таких, как ты, за день проворачивается? - миролюбиво сказал сержант, поглядывая на часы, до конца его дежурства оставался целый час. - Сегодня одна пришла, девочку привела. Она тоже хотела, чтобы ее в выпуск новостей пустили, а когда поняла, что ничего не обломится, бросила ребенка тут двухлетнего и убежала, мол, ей дочку кормить нечем. А я что с этим ребенком делать буду?
- Я же тебя по–человечески прошу, я же внучку с собой не привел!
- Сергей, пошли, - Тамара потянула Дорогина за рукав. - Я, конечно, понимаю, у него важное дело но ты ему ничем не поможешь.
- Тамара, ты видишь, у человека, наверное, последняя надежда осталась на то, чтобы его беду по телевизору показали.
- Да, я понимаю, но ты‑то здесь при чем?
- Мы можем вернуться, отыскать в баре Белкину и свести их вместе.
- Сергей, не лезь не в свое дело. Белкиной и без этого проблем хватает.
- Мне кажется, я его знаю.
Тамара тяжело вздохнула, понимая, что Дорогина не, переделаешь. Если он мог чем‑то помочь, то помогал обязательно, а уж если человек оказывался его знакомым, он готов был в лепешку расшибиться.
- Я уеду без тебя.
- Я его знаю, - повторил Сергей.
- Из этого ровным счетом ничего не следует.
- Подожди меня, - Дорогин подвел Тамару к свободному креслу у стеклянной стены, чуть ли не силой усадил женщину и двинулся вверх по лестнице.
- Мужик, если ты сейчас отсюда не уберешься, я наряд вызову, и завезут тебя в отделение.
Дорогин положил мужчине руку на плечо и несильно сжал пальцы. Тот обернулся и всмотрелся в лицо Сергея. Он был настроен агрессивно, готов был дать отпор любому, кто попытается преградить ему путь на студию. Раскрасневшееся от спора лицо, короткие седые усы, небольшие, глубоко посаженные светло–серые глаза, рубашка, галстук, клетчатый пиджак и темные брюки. Все старое, но почти не ношенное, наверняка висевшее в шкафу не один год. Сразу чувствовалось, что мужчина не привык носить пиджак, а тем более галстук.
Дорогин улыбнулся, поняв, что не ошибся: мужчину этого он знал, тот и не сильно постарел за последние годы.
- Григорий? - с легким сомнением в голосе спросил Дорогин. - Вы… Скляров? - наконец‑то всплыла в памяти фамилия.
- Да, - растерялся мужчина, - Григорий Скляров. - А вы откуда меня знаете?
- Раньше мы были на "ты", -Дорогин улыбнулся еще шире, и именно по этой улыбке, открытой, добродушной, абсолютно искренней, Скляров узнал Сергея.
- Да ты что, Дорогин?! Не может быть!
- Почему это не может? Я тут вполне мог оказаться, а ты должен в лесу с ружьем ходить, как и раньше.
На время мужчина забыл о своих заботах, встреча с Дорогиным заставила и его улыбнуться.
- Сергей, ты тут работаешь?
- Не совсем, но что‑то в этом роде, - замялся Дорогин, понимая, что так, с ходу объяснить, что с ним произошло за последние семь лет, невозможно. Если и объяснишь, то вряд ли Скляров этому поверит.
Сержант покосился на Дорогина и понял, что сейчас самое время перейти на другую сторону барьера - туда, где навязчивый посетитель его уже не достанет. Дорогин кивнул милиционеру, мол, давай проваливай, а то он сейчас опомнится и вновь тебя доставать станет.
- Ты оттуда или туда? - Григорий Скляров махнул рукой.
- Я тебя увидел, думаю, ты или не ты? Даже фамилию не сразу вспомнил, хотя она у тебя, Григорий, звучная, гордая.
- Мне к ведущим новостей надо, - убежденно произнес Григорий.
- Тебя туда не пустят, - мягко попытался остановить его Дорогин.
- Нет, - Скляров огляделся и заметил пропажу тщедушного милиционера. - Где сержант?
Милиционер с автоматом, высунувший было нос из‑за стойки с датчиками сигнализации, тут же ретировался, лишь ствол автомата торчал наружу.
- Достал ты его, Григорий, вот и убежал человек. Лучше пошли отсюда. Поедем ко мне, поговорим.
- У меня времени мало. Я обязательно должен в "Новости" попасть.
Дорогину хотелось сказать что‑нибудь колкое, издевательское, но он почувствовал: у Склярова большие неприятности, и именно они заставили его искать правду на телевидении. А поскольку Сергей знал, его бывший знакомый - человек не склочный, то подумал, что лучше попытаться увести его отсюда по–хорошему.
- Не пустят они тебя.
- Почему?
- У них таких, как ты, десятки за день проворачиваются, они отшивать посетителей ловко научились.
- Ты же тут работаешь, проведи, - оживился Григорий Скляров.
- Меня знакомая пригласила, я сам тут впервые за шесть лет, такой же чужой человек, как и ты.
- Но свою знакомую найти сможешь?
- Пошли, Григорий, я не один, - Дорогин взглядом указал на сидевшую у стекла Тамару Соло дкину.
- Красивая. Я помню, как ты мне про свою жену рассказывал, но она мне другой представлялась.
Сергей прикусил губу и подумал: "Многое нас разделило, ой многое! И боюсь, вряд ли мы сумеем понять друг друга."
- Пошли, женщина ждет, неудобно. По дороге мне все расскажешь. Тамара, - представил Сергей, - а это Григорий Скляров. Я тебе о нем никогда не рассказывал, лесником на границе Беларуси с Латвией работает.
- Я уже не лесник, я егерь, - с гордостью сказал Скляров.
- Мы фильм снимали про войну, так Григорий нам сильно помог. Такие места нашел, такие болота, вековой лес, озера, речки. Я диву давался, думал, таких мест на земле уже и не осталось.
- У вас, по–моему, проблемы? - Тамара почувствовала не то чтобы неприязнь, но какую‑то легкую враждебность по отношению к Склярову. Ее неприятно поразило то, как Дорогин с готовностью бросился к нему.
"Знал‑то он его, наверное, немного, от силы месяц, полтора. Они на границе с Латвией фильм снимали… А рассыпается перед ним, словно лучший друг. Я‑то понимаю, чего это Скляров за него уцепился, дело у него какое‑то есть, он и черта готов за хвост ухватить, лишь бы помог. Сергей слишком добрый, каждому готов пособить."
- Я тебя с трудом узнал, - признался Дорогин. - Раньше ты вроде брюнетом был?
- И теперь меня блондином с трудом назвать можно, - рассмеялся Скляров, - так, перья какие‑то, а не волосы остались. Иногда боюсь после бани полотенцем голову вытирать, думаю, раз - и весь этот пух сотрется.
- Но мужик ты по–прежнему крепкий.
И тут Григорий Скляров заметно помрачнел.
- Беда у меня, Сергей.
- Что такое?
- Нет, не надо тебе знать. Зачем? Каждый должен свою беду сам осилить.
- Я слышал, ты сержанту милиции рассказывал…
Скляров немного зло посмотрел на Дорогина, пытаясь прикинуть, что именно тот мог услышать.
- Не надо, Дорогин, тебе этим голову забивать, зря я тебя, наверное, встретил.
И тут отношение Тамары Солодкиной к Склярову изменилось. Она почувствовала, насколько искренне тот не хочет загружать Дорогина и ее своими проблемами, именно поэтому и захотелось помочь ему.
- Погодите, Григорий, - она даже положила ладонь ему на руку и почувствовала, насколько загрубевшая у Склярова кожа, - не торопитесь, может, мы сможем чем‑нибудь помочь.
- Нет, - мотнул головой Григорий, - я лучше времени терять не стану. Мне бы только на ту сторону пробраться, - он с тоской в глазах смотрел на арку металлоискателя, - а там я уж сумею уговорить.
- Ничего не получится, тебя туда не пустят.
- Почему?
- Они сумасшедших не пускают, а ты выглядишь как сумасшедший.
- Что у вас случилось?
Григорий упрямо молчал, понурив голову, а затем отчаянно махнул рукой и, избегая глядеть Тамаре и Сергею в глаза, заговорил:
- Ты же знаешь меня, я бы никогда сюда не поперся, если бы не прижало.
- Конечно, знаю.
- Внучке моей плохо.
Когда Скляров сказал о внучке, Дорогин даже вздрогнул, впервые реально ощутив свой возраст: "У моих знакомых уже внуки!".