Даже в сумерках стало видно, как у Саванюка загорелись глаза, когда он поднимал заднюю дверцу джипа. Что именно стоит в багажном отсеке, Дорогин не мог видеть сверху: мешало стекло, мешали спины троих мужчин.
Послышался глуховатый металлический звон, похожий на звон полных бутылок.
- С виду и не скажешь.
-В этом и вся прелесть. Вроде ерунда сущая, - и все трое мужчин заговорщически засмеялись. - Это тебе не водку за границу возить, мал золотник, да дорог. Твоя машина где? - В ангаре. - Джип‑то наш хорош, но слишком приметен.
- Ты лучше скажи, машину жалеешь.
- Эта машина - копейки по сравнению с тем, чем мы рискуем.
Токарев вынырнул из-под поднятой дверки и отошел в сторону.
- Куда ты? - окликнул его Геннадий Павлович Барановский.
- У тебя манера есть - в самый неподходящий момент спрашивать, куда человек направляется. Оправиться мне надо, вот оно что.
Токарев совершал интимное дело с удовольствием, даже слегка постанывая.
- Пива меньше пей.
- Тебя не спросил.
- Перегрузить надо, - сказал Барановский, когда Токарев вернулся к машине.
- Ребят дождемся.
- Ты что? - Барановский, сузив глаза, посмотрел на него.
- Хотя, да, ты прав, - неохотно согласился Иван Иванович Токарев со своим компаньоном. - Мы мужики тоже крепкие, донесем, - и они с Саванюком вновь нырнули под дверку.
Появились оттуда, уже держа в руках не очень большой, но увесистый дощатый ящик, выкрашенный зеленой военной краской. Чувствовалось, эти люди давно отвыкли от физической работы, несли ящик неумело. Но выпустить его из рук их ничто не могло заставить.
Нырнули под сетку. Барановский остался один, задрав голову, посмотрел на небо. Дорогину пришлось еще сильнее прижаться к бетонному козырьку, и Геннадий Павлович его не заметил.
- Эй, Гена, пособи! - послышалось из глубины ангара.
Барановский недовольно сплюнул под ноги и, приподняв маскировочную сетку, зашел под нее. Улучив момент, Дорогин спустился ниже. Но в темноте даже самый осторожный человек непременно выдаст себя шорохом. Из‑под подошв посыпались мелкие камешки, выкрошившиеся из бетона.
Голоса в ангаре тут же смолкли.
Муму распластался на шероховатом бетоне и даже перестал дышать.
- Что там такое?
- Птицы, наверное.
- Какие птицы ночью? Ты что, Саванюк?
- Если это птица, то ее кто‑то спугнул, - осторожно заметил Токарев.
- Жаба могла спугнуть или змея. Это вам, Геннадий Павлович, не в городе, там звуков много, а тут полная тишина, вот каждый шорох и слышен.
- Все‑таки я к машине вернусь, - сказал Барановский и появился из‑под маскировочной сетки.
На этот раз он держал в руке пистолет, хоть и увесистый, но больше похожий на игрушку - белый, блестящий, никелированный. Дорогин почувствовал, приезжий и сам Саванюк боятся больше, чем он, а значит, вверх не пойдут, искать не станут. В худшем случае, пошлют охрану. Но, как он понимал, затевается такое дело, в которое не хотят посвящать охранников, иначе какого черта такие солидные люди стали бы сами таскать тяжелые ящики.
Барановский щелкнул предохранителем и перевел затвор. Дорогин сжимал в руке обрез, двуствольный, с взведенными курками. И, как всегда бывает в моменты напряжений, мысль его работала лихорадочно. Всплывали обрывки разговоров, картины виденного. Он вспомнил, как Григорий Скляров рассказывал ему об исчезнувших "дальнобойщиках", затем вспомнил следы тяжелых фур, ведущие в военную часть, ощутил под собой гулкое нутро заброшенного ангара.
"Так вот оно что! Вот где прятал Саванюк фуры с контрабандой. Бизнес тут поставлен на широкую ногу. Но что они возят? Водку - это понятно, но пара ящиков? Не золотые же слитки в них? Перевозить золото через границу бессмысленно, оно и в России, и Беларуси, и в Латвии стоит практически одни и те же деньги."
Вновь появились Токарев и Саванюк.
- Этот ящик, - сказал Иван Иванович, - уже вы понесете, у меня пальцы затекли, - и тут же уставился на пистолет Барановского. Дернулся.
- Ты чего? - изумился Геннадий Павлович и, сообразив, нервно рассмеялся. - Думал, я тебя пришить решил?
Саванюк укоризненно покачал головой.
- Лучше спрячьте пистолет, толку от него мало. Вы же не "ворошиловский стрелок", а он может и "пульнуть" случайно. Мало ли кто на пути пули окажется?
- Случайных смертей не бывает - заметил Барановский. - Если уж человеку суждено умереть от пули, значит, от судьбы не уйдешь, - он щелкнул предохранителем, и сверкающий никелем пистолет исчез в кармане белого плаща.
Дорогину странно было смотреть на Барановского, тащившего вместе с Саванюком тяжеленный ящик, - зрелище, равноценное тому, как если бы он увидел даму в платье и шубе от Версаче, подметающую московскую улицу метелкой из березовых прутьев.
- Тяжело, - кряхтел Барановский.
- В нашем деле чем тяжелее, тем лучше, - приговаривал Токарев, идущий налегке вслед за ними. - Больше веса - больше денег.
Лишь только мужчины исчезли в ангаре, как Дорогин тут же скатился по крутому склону. Он воспользовался тем, что за разговором, кряхтеньем его не услышат. И не ошибся. На этот раз даже падение нескольких щебенок не привлекло внимания.
"Был бы у них свет в ангаре, уже зажгли бы. Значит, там темно", - и Дорогин нырнул под сетку.
Фонарик, лежавший на капоте "УАЗика", высвечивал часть бетонного пола. В ангаре стояли три машины: два "УАЗа", один с гражданскими, другой с военными номерами, и его, Дорогина, ярко–зеленая "Нива", с которой даже не удосужились свинтить номера.Муму отыскал небольшую нишу в бетонной стене, густо залитую мраком, и тут же вжался в нее. Под ногами он ощутил сваренную из толстых стальных прутьев решетку, под которой располагался дренажный колодец. Внизу чуть слышно хлюпала, булькала вода, словно огромное существо вздыхало и сонно шевелилось в подземельях.
Саванюк устраивал ящики в багажном отделении своего "УАЗика." Барановский и Токарев стояли рядом, не спуская глаз с груза.
-- Может, расписку с тебя взять? - пошутил Барановский.
- И как ты назовешь нашу сделку? - включился в игру Токарев.
- Пусть напишет, что мы ему одолжили… - и Барановский засмеялся, так и не назвав цифру.
- Вы потом с этой распиской долго по судам ходить будете, - Саванюк опустил брезентовый тент "УАЗика" и застегнул ремешки.
- Зачем по судам? С такой распиской только бригаду посылать.
- Из меня столько не выколотишь. Мужчины закурили. Ангар был таким большим,
что в нем даже не чувствовалось запаха дыма, его уносило к высокому своду, и он исчезал в вентиляционных шахтах.
- Все? - спросил Геннадий Павлович Барановский.
- А что еще? - пожал плечами Саванюк. - Я свою часть работы сделаю в лучшем виде.
- Это тебе не водку через Двину возить.
- Мне разницы нет.
- Ой ли? - засомневался Токарев. - Деньги тебе отвалим не малые.
- Я пока в руках их не подержу, думать о них не стану.
Геннадий Павлович Барановский поднял рукав белого плаща, обнажил золотой браслет часов.
- Ну все, нам ехать надо. Будем ждать на другом берегу.
- Осторожные вы, - усмехнулся Саванюк, - только официально границу пересекаете.
- За риск мы тебе платим.
Саванюк было поднял руку, чтобы попрощаться с бизнесменами, но Барановский руки не подал.
- Сегодня же увидимся, зачем прощаться? Часа четыре пройдет. Вот когда расплатимся, тогда и руки друг другу пожмем.
Токарев достал из кармана рацию и щелкнул кнопкой. Трубку он держал на отлете, небрежно, как делают это большие начальники, наперед знающие, что каждое их слово, даже тихое, неразборчивое, подчиненные будут ловить и обязательно расслышат.
- Коля, Алексей, время ехать, возвращайтесь. Вскоре появились Овчаренко с Сильновым. Они остановились совсем недалеко от Дорогина, и тот, если бы захотел, мог дотянуться до них рукой. Овчаренко откровенно зевал, его огромная ладонь с трудом закрывала широко раскрытый рот.
- Едем, ребята, - голос Токарева был нереально ласковым. Так обращаются к людям, когда от них требуется что‑то внешне незначительное, но абсолютно важное для просителя.
- Пока, - бросил Барановский, небрежно махнув рукой на прощание Саванкжу. - И смотри, чтобы ничего с грузом не случилось. Головой за него отвечаешь. Если груз пропадет, а ты жив останешься, я сумею исправить эту оплошность, - сказано было вроде в шутку, но чувствовался металл в голосе, проступавший сквозь мерзкий смешок. Бизнесмен умел делать деньги, знал им цену и если платил, то давал почувствовать человеку, принимавшему от него купюры, что это не бумажки - гарантия будущих материальных благ, а в первую очередь ответственность.
Еще раз колыхнулась маскировочная сетка, и двое бизнесменов вместе с охраной покинули ангар. Загудел мотор джипа, мелькнули фары, и машина покатила к далекому выезду.
Саванюк потер ладони и пробурчал вслед уезжающему автомобилю:
- Мудаки долбаные! - затем крикнул в невысокую, по плечо, раскрытую металлическую дверь с огромным маховиком ригельного замка. Такая могла выдержать даже ударную волну от ядерного взрыва. - Эй, мужики, время пошло!
Первым появился латыш, за ним его белорусские коллеги. Все с автоматами. Взгляды у мужчин были потухшие. Впервые их не допустили к деталям операции, значит, затевалось что‑то или очень опасное, или прибыльное.
Раймонд попробовал заглянуть в стекло "УАЗика", но Саванюк тут же встал у него на пути.
- Что везем? - спросил Овсейчик.
- Вас, ребята, это абсолютно не касается. Да и я, честно признаться, не знаю, что нам поручили перетаскивать.
"Врет, - подумал Дорогин, - сам‑то он знает, что происходит."
- На этот раз не водка? - слово "водка" Михальчук произнес ласково, так произносят имя любимой женщины.
- Не знаю. По мне, хоть пустые бутылки возить, лишь бы за них платили.
Саванюк любил держать таможенников в неведении до самого последнего момента и давал им указания непосредственно перед отъездом. Может, в этом и не было особой необходимости, но сказывалась привычка бывшего военного: документы и карты сразу после осмотра прятать в сейф, никаких записей на столе не оставлять и сообщать–подчиненным только самое необходимое, лучше всего разделяя правду об операции на порции: основная задача главного подразделения, подразделения слева и справа, а что делается дальше, мелкому командиру знать не положено.
Саванюк вытащил карту из кожаной планшетки, расстелил на капоте "УАЗика." Правой рукой поднял фонарь, не очень высоко, так, чтобы в кругу света оказалась лишь карта и левая рука с зажатым в ней мягким карандашом.
- Дорога та же, что и в прошлый раз, по которой фуры ехали, - комментировал Саванюк, ведя остро отточенным карандашом по карте. - Вы поедете впереди меня. Ваша задача - убедиться, что дорога абсолютно пуста. На тебе, Раймонд, переправа груза через реку. Я поеду с тобой в Латвию, а вы останетесь на белорусском берегу. Выход дороги к Двине - возле старой паромной переправы, там меня, Раймонд, и жди.
Латыш, закусив губу, склонив голову набок, смотрел на карту.
- Сколько груза за одну ходку возьмем?
- Килограммов семьдесят–восемьдесят.
- Я должен знать, если это оружие или наркотики - не повезу.
Саванюк толкнул таможенника локтем в бок.
- Чистоплюем стал. Тебе я должен сердцем матери клясться, что там все чисто, словно слеза ребенка?
Эта шутливая фраза о слезе ребенка заставила Дорогина сжать обрез в руке. Он чувствовал, что готов прямо сейчас выстрелить из двух стволов. Теперь уже Муму был абсолютно уверен, эти четверо сожгли Гришу Склярова и его семью. Может, и не все четверо, а только двое, но ему даже не хотелось знать конкретно, - кто из них обливал дом бензином и подносил зажигалку. Возле машины стояли четверо мужчин, каждый из которых был способен на такую дикую подлость. Но Дорогин понимал, что одним выстрелом, пусть и из двух стволов, всех не уложишь, а у них автоматы. Перезарядить обрез не успеешь, даже если зажмешь в кулаке наготове два новых патрона. К тому же ангар - место открытое, спрятаться практически негде.
- У меня предчувствие сегодня нехорошее, - признался Раймонд.
- Ты чувства себе в задницу засунь, - зло оборвал его Саванюк.
-- Много мы наворотили за последние дни, надо бы отсидеться.
- Еще раз - сегодня, а потом на месяц перерыв. Ни водки, ни металла - ничего возить не будем.
Раймонд покачал головой, но возражать не стал. Знал, от Саванюка никуда не денешься, просто так подельщика по преступлению не пошлешь. Если уж замарался, то придется быть с ним до конца, и Саванюк создавал для этого неплохие условия.
- Сегодня поработаю на вас, а там… - Раймонд махнул рукой. - Черт с ним, согласен.
Для себя он решил, что последний раз участвует в переправке грузов через Двину, а за предстоящие пару месяцев передышки успеет уволиться и уедет подальше от границы.
- Ровно в два часа ночи выходите встречать меня на дорогу, - сказал Саванюк тоном, не терпят щим возражений.Таможенники, не расставаясь с оружием, сели
в "УАЗик" с военными номерами. Ярко зажглись фары. Дорогин прямо‑таки распластался по бетонной стене: яркий свет мог выхватить его, и тогда стрельбы было бы не избежать. Но все обошлось. Резко очерченная тень проползла в неглубокой нише, чуть коснувшись носков ботинок Муму.Он перевел дыхание.
"УАЗик" качнул маскировочную сеть и покатил под гору. Раймонд полулежал на заднем сиденье, сжимая между колен автомат. Остальные тоже были при оружии. Даже Овсейчик, сидевший за рулем, держал автомат на коленях.
- Ты его стволом в сторону дверки разверни, - покосился на напарника Михальчук.
- На предохранителе стоит, да и патрон в патронник не дослан.
- Даже незаряженное ружье само раз в году стреляет, - Михальчук взял автомат за ствол и положил его между сидений, - так‑то оно будет поспокойнее.
Выехав из ворот, Овсейчик остановился и приказал Михальчуку:
- Выйди глянь, никто по дороге, кроме нас, не ездил?
Таможенник, пригнувшись, прошелся туда–сюда по дороге, внимательно рассматривая колею.
- Нет. Ни вчера, ни сегодня.
- Мне вот что не нравится, - вздохнул Овсейчик, когда сержант вернулся в машину, - следы от ботинок я нашел сегодня, - "УАЗик" медленно тронулся.
- Где? - отозвался сзади Раймонд.
- На речушке, возле Двины, где мы контрабандистов замочили.
- Какого хрена ты там делал?
- Я только потом вспомнил, что гильзы стреляные на берегу остались, мы тогда впопыхах о них забыли. Хотел собрать и в реке утопить.
- Рассказывай, - осклабился Михальчук, - небось хотел второй рюкзак с металлом со дна вытащить?
- И это тоже.
- Я уже пробовал, - признался Раймонд, - но течение там быстрое, черта с два найдешь. За один день может метров на двадцать снести.
- Не может такого быть, там же металл был! Я потом у Саванюка узнал, эти мудаки ему предлагали вольфрам купить, а когда он им цену в два раза сбил, решили сами перевезти.
- Не найдешь уже, - говорил латыш, - у нас с братом однажды похожая история случилась. Привез он мне как‑то в гараж фирменные диски - колеса от "БМВ", восемь штук, краденые.
- У тебя что, и братан - ворюга? - засмеялся Овсейчик. - Машины крадет, а потом на запчасти разбирает?
- Нет, диски новые были, на станции из вагона их вытащили. Он ко мне их в гараж затащил, дровами забросал и ни хрена не сказал. А потом прибежал, трясется, говорит, у него дома с обыском были. Я навел справки и узнал, что те самые диски искали. Ну, говорю, братан, ты меня и подставил. Если у тебя были, значит, завтра могут и ко мне прийти. Давай мы от твоих колес избавимся. Он тогда как шальной был, что ему ни скажешь, все сделает. "Давай, - говорит, - черт с ними, с деньгами, которые я за них заплатил!" Ночью мы их к Двине подвезли, на лодку мою погрузили, чуть от берега отъехали и утопили. Три дня прошло, ко мне с обыском никто так и не приехал, шумиха улеглась. Братик пришел и говорит: "Давай мы мои колеса поднимем." Жалко ему, понимаешь, денег стало.
- Он, как и ты, жадный.
- Я бы не поехал, да он акваланг раздобыл. Интересно было попробовать поплавать.
- Достали?
- Мы полдня по очереди ныряли, пока воздух в баллонах не кончился. Из восьми колес только два нашли, хотя по реке метров двести вниз по течению все дно облазили.
- Песком занесло, - предположил Михальчук.
- Я каждый метр дна металлическим прутом истыкал. Думаешь, те два колеса на виду лежали? Мы и место точно запомнили, как раз в створе дороги, что к парому на переправе подходит. Вот так, словно в воде растворились. Так что рюкзак тот с вольфрамом наверняка уже навечно в Двине похоронен. Найдут его когда‑нибудь археологи, повеселятся, может, в музее выставят. Некому там сегодня лазить. Раньше в эти места только мы да Скляров забирались, - напомнил таможенник о следах, обнаруженных на месте убийства.
- Не знаю, может, это и мы наследили, но гильзы я ни одной не нашел, хотя тогда мы их точно не собирали.
- И гильзы затоптали, - не очень‑то уверенно вставил Раймонд. - С пограничниками у вас контакт хороший?
- Конечно, договорились, никого сегодня здесь не появится.
- Как думаете, что Саванюк сегодня перевезти подрядился?
- Странный груз, - покачал головой Овсейчик, - я мельком видел, два ящика привезли, небольших, но тяжелых. Сами московские бизнесмены с Саванюком их таскали, хотя два бугая из охраны рядом были.
- Ты небось тоже свои деньги никому чужому в руки поносить не даешь? Признайся, Раймонд, твоя жена знает, где ты деньги хранишь?
- Что я, дурак, ей говорить?
- А вдруг, не ровен час, случится с тобой что, и останется твоя семья без копейки?
- И хорошо, - зло отвечал латыш, - не хочу, чтобы потом моя жена с другим мужиком на мои деньги шиковала.
- Найдут, ой найдут! - весело произнес Овсейчик. - И тогда от злости даже памятника тебе на могиле не поставят, только деревянный крест, который через пять лет сгниет и повалится.
- С чего это ты взял, что я раньше жены на тот свет уйду?
- Так всегда бывает, мужики меньше живут, особенно если работа у них нервная.
"Нет, - подумал Раймонд, - это последний раз, когда я с Саванюком связываюсь. Брошу к черту службу на таможне и заживу спокойно."
Дорогин дождался, когда шум двигателя совсем стих, когда стало понятно, что таможенники назад не вернутся.
Саванюк сложил карту и задвинул ее в планшетку.
"Подонок!" - подумал Дорогин, подбираясь к краю ниши.
Его и бывшего полковника разделяло метров семьдесят открытого пространства. Расстояние большое, выстрелить картечью и попасть из обреза было невозможно. Да и не собирался Дорогин пока убивать Саванюка, сперва ему надо было точно узнать, как погиб Григорий Скляров.
Сергей выглянул из укрытия. Предательски заскрипела под ногами наполовину развалившаяся решетка дренажного колодца. Саванюк мгновенно схватил с капота машины фонарик. Луч света
скользнул по стене, осветил Сергея и тут же погас. Ангар погрузился в кромешную тьму. Секунд пятнадцать Саванюк и Дорогин не двигались, затаили дыхание, прислушиваясь к звукам, блуждающим по огромному гулкому ангару.
Наконец послышался голос Саванюка: