- Кто сказал?
Венька не думал ни секунды:
- Ленин.
- Значит, так оно и есть…
- Тогда зачем курите?
- Как бы тебе объяснить? На душе неспокойно…
- Все о работе думаете?
- Да. И не только о ней… Не могу, например, понять, почему твоя мама не любит Серафиму Ивановну.
- Чего тут непонятного? Мамка выбрасывает в мусорное ведро колбасу и хлеб, а Серафима Ивановна ругается.
- А тебе Серафима Ивановна нравится?
- Ничего старушка. Сколько раз пускала к себе, когда ключ забывал дома, поесть давала.
- Тебе ее жалко?
- Конечно…
- Кто же мог ее обидеть?
Венька потупился, прикидывая что-то в уме, поправил дрова на санях, вытер нос рукавицей и, снова задрав голову, посмотрел мне прямо в глаза:
- Мамке не скажете?
- Нет.
- Тогда слушайте. Я гулял во дворе. Ребят не было. Вдруг из нашей парадной выходят два чужих парня в черных шапках, фуфайках, брюках и в сапогах. Только головы у них белые, стриженые, и шеи.
- А в лицо ты их видел?
- Не-а.
- Что было дальше?
- Они пошли со двора, быстро так. Один нес в руке чемодан. Цвет, ну, вроде как у чернил, только светлей.
- Сиреневый?
- Точно, сиреневый. Другой под мышкой пальто нес…
- Почему ты думаешь, что пальто?
- Воротник болтался…
- Еще что-нибудь запомнил?
- На чемодане какие-то буквы были.
- Ты кому-нибудь рассказывал об этом?
- Мамке, больше некому.
- А отец у тебя есть?
- Есть. В другом городе живет.
- И что же мамка?
- Молчи, говорит. Не твое дело.
- Почему же ты мне рассказал?
- Как почему? Они же Серафиму Ивановну обворовали…
Я взглянул на часы. Было ровно 17.00. Рабочий день на комбинате кончался в 18.00.
- Вот что, Венька, - сказал я мальчишке, - ты чемодан сможешь узнать?
- Попробую…
- Тогда жми домой и жди меня.
Венька потащил санки, а я бросился в школу и из учительской позвонил в милицию. Мне вдруг пришло в голову, что кражу совершили лица, недавно освободившиеся из заключения. Кто еще мог быть так одет, острижен? Кто мог действовать так дерзко? Кого могло потянуть на спиртное, шоколад, сигареты, на хорошую одежду, хрусталь, деньги? Два месяца назад была амнистия…
Услышав в трубке голос Сычева, я спросил:
- У вас есть учет освобожденных из мест лишения свободы?
- Есть.
- Сколько человек вышло за последние полгода?
- Пять, все по амнистии.
- Как они трудоустроены, где прописаны?
- Все работают на заводе металлоизделий, живут в общежитии.
- Пришлите немедленно машину. Я в школе.
Минут через десять я увидел в окно, как к школе подкатил милицейский "газик". Из него выскочил Сычев и побежал к подъезду.
- Вы не могли бы съездить с нами? - обратился я к молоденькой учительнице, проверявшей неподалеку от меня тетради. - Нам надо предъявить первокласснику чемоданы в общежитии.
- Я слышала ваш разговор. Страшновато…
- Не бойтесь. Сейчас там никого нет, все на работе. Пройдем по комнатам, посмотрим.
Учительница стала одеваться. Мы заехали за Венькой, посадили его рядом с шофером и покатили дальше. Ехали молча. Только учительница, пряча лицо в пуховой платок, ежилась и шептала: "Страшновато. Колотит всю…"
Нам повезло. Встретив нас, комендант общежития объяснила, что в комнатах чемоданы держать запрещено, и провела в камеру хранения. Записав здесь Венькины показания, я предложил ему осмотреть стеллажи.
- Вот! - сразу указал Венька на чемодан, стоявший на второй полке.
Он был действительно сиреневого цвета, на его крышке темнели выведенные химическим карандашом буквы "Н. П.".
- При надлежит Николаю Полозову, - сказала комендант.
- Он судим?
- Нет. Хороший парень, два года у нас живет.
- Кто-нибудь брал его чемодан?
- Он брал сам, вчера утром. Сказал, что ребята просят, в баньку сходить.
- А раньше?
- Бывали случаи…
Я быстро оформил выемку чемодана, надеясь отвезти Веньку домой до прихода с работы матери, но когда мы приехали в поселок, было уже 18 часов с минутами.
Элеонора Степановна встретила нас сурово.
- Кто дал вам право увозить ребенка?! - набросилась она на меня. - Он ничего не знает, он мог вам только соврать!
Мать втащила сына в прихожую, сорвала с него шапку, пальто и, ударив два раза кулаком по спине, закричала:
- Сколько раз говорила тебе: не лезь не в свое дело!!! Сколько раз?! Скажи! И ты все-таки влез…
Элеонора Степановна схватила Веньку за ухо и поволокла на кухню. Пришлось остановить ее. Мальчишка, воспользовавшись замешательством матери, вырвался и прижался к моим ногам.
- Он вам наврал! - продолжала кричать Элеонора Степановна. - Разве дураку можно верить?!
Венька стоял рядом со мной, всхлипывая, и, когда мать пригрозила ему поркой, спросил:
- За что?.. Ты же сама… наврала, сказала, что ничего… не знаешь. А я тебе… все рассказал!..
- Не плачь, Венька, - успокоил я его. - Ты поступил правильно. Теперь преступников найти будет нетрудно. Когда я это сделаю, то приду в школу, в твой класс, и обязательно расскажу ребятам и учительнице о том, как ты помог мне. А пока - до свидания, через денек я навещу тебя.
Взглянув на Элеонору Степановну, я понял, что сказанное мною произвело на нее достаточно сильное впечатление. Расправа над Венькой была исключена.
Я вернулся в общежитие, дождался прихода с работы Полозова и увез его в милицию. Он оказался правдивым парнем, сразу назвал имена тех, кто брал у него чемодан.
А когда преступники были осуждены, я приехал в школу и рассказал ребятам о честности Веньки, о его смелости. Кто-то после этого дал ему прозвище Следопыт. Венька носил его несколько лет и, как говорили, носил с гордостью.
Подарок
Если бы меня спросили, какое время суток я больше всего люблю, я бы ответил: вечер. Почему? Да потому, что только вечером следователь получает возможность спокойно, не дергаясь, обмозговать результаты своей работы, спланировать ее на будущее и, если хотите, помечтать…
В тот вечер, о котором пойдет речь, я задержался на службе именно с этой целью. Попив чайку, настроив транзистор на музыкальную программу "Маяка", я разложил на столе накопившиеся за последние дни документы и принялся перечитывать их. Но вскоре мой покой был нарушен: в кабинет вошел прокурор.
- Дмитрий Михайлович, - сказал он. - У меня прием, народу много. Выслушай одну гражданку. Ее обокрали.
- А почему бы эту гражданку не направить в милицию? - недовольно спросил я.
- Она была там. Ей не поверили. Днем мне звонил ее отец, известный полярник, просил вмешаться. Помоги ей написать заявление. Расследование будем вести сами, а с милицией разберемся потом.
Я поморщился: "Ох уж эти звоночки, пропади они пропадом!.."
- Ничего, сейчас твое настроение изменится, - поспешил успокоить меня прокурор и, открыв дверь, обратился к стоявшей в коридоре жалобщице:
- Пожалуйста, заходите…
Порог кабинета робко переступила молодая, худенькая, как тростинка, женщина.
- Смелее, смелее, не стесняйтесь, - улыбнулся ей прокурор. - У нас жарковато… Можете снять шубу… Ну а если не хотите, то садитесь к столу. Дмитрий Михайлович выслушает вас и сделает все необходимое.
С этими словами он удалился, а женщина, расстегнув дубленку, нерешительно подошла ко мне.
- Ольга Борисовна, Оля…
Она удивила меня своей непосредственностью. Я поначалу растерялся, потом привстал и осторожно пожал изящно протянутую мне руку.
Ольга Борисовна сняла с головы вязаную шапочку, села и, приготовившись отвечать на вопросы, доверчиво посмотрела на меня. А я вдруг подумал, что давно уже не встречал столь симпатичных женщин. Все, все в ее облике - и зачесанные назад вьющиеся русые волосы, и зеленоватые глаза в мохнатых темных ресницах, и едва заметный пушок над красивым ртом - производило чарующее впечатление.
- Что привело вас к нам? - спросил я у Ольги Борисовны, боясь, что мое молчание может быть неправильно понято ею.
- Меня обокрали, - со вздохом ответила она.
- Когда?
- Вчера…
- Расскажите, как это произошло.
- Мы с мужем получили новую квартиру, он уже второй год в командировке, дома бывает редко, и я решила переезжать одна. Заказала машину с грузчиками. Они приехали втроем: двое в годах, а один совсем молодой. Сразу забрать все не смогли. Поэтому я перевезла сначала ценные вещи и, пока они ездили за остальными, распаковала хрусталь: столовый поставила в сервант, а шкатулку отнесла в спальню. На старой квартире я хранила в ней золотую подвеску с изображением Нефертити. С подвеской она казалась целиком заполненной золотом, и мне не терпелось увидеть эту красоту на новом месте. Потом пришла машина, я начала показывать грузчикам, что и куда заносить, и вернулась в спальню, только когда они уехали. Шкатулка была пуста.
- Значит, украсть ее могли только грузчики?
- Да, больше в квартиру никто не заходил.
- Вы сами купили подвеску?
- Нет, это подарок.
- Папы?
- Мужа.
- Давно он вам подарил ее?
- Полгода назад, к трехлетию нашей свадьбы.
- Где он работает?
- В ремонтно-строительном управлении.
- А вы?
- Процедурной сестрой в поликлинике.
- Сколько стоила подвеска?
- Муж говорил, что заплатил за нее две тысячи рублей. Он копил деньги на машину, потом решил отказаться от этой затеи и сделать приятное мне.
- Чек у вас сохранился?
Ольга Борисовна достала из кармана дубленки замшевый кошелечек, открыла его и подала мне чек, на котором сначала цифрами, затем прописью была выведена цена подвески, а ниже стоял штамп магазина.
Я помог Ольге Борисовне написать заявление, приложил к нему чек и возбудил дело. На следующий день я допросил ее. Она ничего добавить не смогла, попросила разрешения звонить, чтобы быть в курсе событий, и мы расстались. Засучив рукава, я приступил к работе. Допросил грузчиков - никакого толку. Двое из них оказались семейными, солидными людьми, третий - молодой, жил в общежитии, но ни в чем предосудительном замечен не был. Через некоторое время я вызвал грузчиков вторично, сделал обыски, еще раз допросил - безрезультатно. Нагрузил милицию работой в комиссионных и скупочных магазинах, объявил в розыск похищенную подвеску - и это ничего не дало. А время шло…
Ольга Борисовна вначале звонила мне каждую неделю.
- У вас есть что-нибудь новенькое? - спрашивала она своим нежным, певучим голосом, а я вздрагивал от этих вопросов и мямлил что-то в ответ, потому что боялся сказать правду.
Потом она стала звонить реже, и вот наступил день, когда я услышал голос мужчины:
- С вами говорит муж Ольги Борисовны. Скажите, когда кончится эта волокита?! Неужели среди трех грузчиков невозможно найти вора?* Это все равно что в трех соснах заблудиться…
Я попросил его набраться терпения и ждать, но он названивал мне все чаще и чаще и в конце концов пригрозил, что будет жаловаться и добиваться передачи дела другому, более сильному следователю.
Прокурор, поначалу довольный моими действиями, тоже стал нервничать…
- Что тебе нужно, чтобы найти преступника? - спрашивал он всякий раз, как только мы заговаривали о деле.
- Не знаю, - отвечал я, потому что действительно не видел перед собой никакой перспективы.
Как-то прокурор зашел ко мне и объявил:
- Я заберу у тебя часть дел, поручу их другим следователям. А это, с Нефертити, - кровь из носу, но чтобы было раскрыто! На карту поставлен престиж прокуратуры! Ясно?
Мне все было ясно. Я готов был просиживать на работе не только вечера, но и ночи, только бы найти выход из тупика…
Однажды, коротая вот так, впустую, драгоценное время, я вспомнил свою первую встречу с Ольгой Борисовной и вдруг подумал, что у молодого неженатого грузчика есть, наверное, своя Нефертити, достойная дорогого и красивого подарка…
Я навел о нем справки, узнал, что в Курске его действительно ждет невеста, и спустя две недели получил из курской милиции сообщение, подтвердившее правильность моего предположения. Еще через неделю мне доставили украденную подвеску. Ольге Борисовне я сообщил об этом по телефону, она довольно холодно поблагодарила меня, и больше я с ней не разговаривал. Несколько дней спустя я передал дело в суд, страсти, так долго бушевавшие вокруг него, улеглись, и милый облик Ольги Борисовны стал постепенно стираться в моей памяти…
…Прошел год. Я работал уже в другой районной прокуратуре, и совсем другой прокурор попросил меня почитать материалы о хищении кровельного железа и масляной краски с одного из райцентровских объектов. Случай, о котором шла речь, был предельно прост: прораб Бычков продал двум садоводам-любителям 113 листов железа и 4 бидона краски. Покупатели погрузили добычу в машину и пытались вывезти ее с территории объекта, но были задержаны сотрудниками милиции. Комиссия проверила хозяйственную деятельность прораба, провела инвентаризацию материальных ценностей, но никаких отклонений от учетных данных не выявила, все у него было в ажуре. А прокурору во что бы то ни стало хотелось узнать, каким секретом пользовался Бычков для столь умелого воровства, не занимался ли он им и ранее. Вот почему, прочитав материалы, я в первую очередь вызвал прораба.
Была зима. Бычков пришел ко мне в изрядно поношенном полушубке, шапке-ушанке, ватных брюках и валенках. Здоровый, чернявый мужик лет под сорок, круглолицый, немного обросший, с красноватыми то ли от простуды, то ли по другим причинам белками глаз. Войдя в кабинет, он расплылся в улыбке:
- Дмитрий Михайлович?! Вот это судьба! Не зря говорят: мир тесен!
Я смотрел на Бычкова и ничего не понимал. Ни фамилия, ни внешность его мне ничего не говорила. Подойдя тем временем к моему столу, прораб протянул мне Руку:
- Здравствуйте! Вы давно перебрались сюда? Как вам работается на новом месте?
- Простите, - ответил я. - Откуда вы меня знаете?
- Откуда? Помните дело о краже золотой подвески? Мы с вами тогда не виделись, но заочно были знакомы! Я муж Ольги, правда, у меня другая фамилия…
Я сразу вспомнил все, что было связано с этим делом, вспомнил и подумал: "Неужели стоящий передо
мной приветливый, дружелюбный человек и хам, допекавший меня по телефону, - одно и то же лицо?"
А Бычков, как ни в чем не бывало, продолжал:
- Вы сделали для нас тогда доброе дело, да, доброе! И Ольга, и я, мы оба часто вспоминали вас с благодарностью, собирались в гости пригласить… Не получилось. Работа, командировки… Может быть, теперь выберете времечко? Давайте, а?
- Благодарю, - отказался я.
- Жаль… - вздохнул Бычков. - Понимаю, обстановка не та… Черт меня попутал. Не смог отказать прилипалам…
Он немного помолчал, потом снова заулыбался:
- Может быть, сделаете для нас еще одно доброе дело, последнее? Век помнить будем!
- Какое? - спросил я.
- Может, простите мне грех? Случай ведь… Больше не было. Железо и краски на месте, недостачи нет. Если нужно - попрошу кого-нибудь из чинов… Заступятся, письмо напишут. Я им городишко-то за год новым сделал…
- Не пойдут они на это…
- Пойдут! Квартиры ремонтировал, не откажут…
- Вот как? А материалы где брали?
Бычков самодовольно посмотрел на меня:
- У хорошего хозяина всегда резерв найдется. И нет тут никакого особенного секрета. Отпускают мне, к примеру, железо на кровлю и на карнизы. Но есть карнизы, как сито, эти менять надо. А есть целые. Их можно оставить. Так и с краской: где два раза пройтись надо, а где достаточно одного. Вот и экономия. Рабочие тоже не в обиде, зарабатывают неплохо. Вы, кстати, давно у себя ремонт делали?
- Это, Бычков, к делу не относится.
- Ну зачем так официально? Мог бы помочь…
- Надо подумать, надо подумать, - уклончиво ответил я. - Утром приходите, поговорим.
- Мне бы хотелось, чтобы у нас сохранились добрые отношения, - повторил на прощанье Бычков. - Люди должны помогать друг другу…
Он поднялся со стула, снова подал мне руку, и я не мог оставить ее висящей в воздухе, хотя знал уже, что имею дело с матерым дельцом. После его ухода я вынес постановление о возбуждении уголовного дела и подготовил письмо в контрольно-ревизионное управление с просьбой определить количество стройматериалов, незаконно списанных Бычковым в расход. А утром объявил ему, что должен произвести в его квартире обыск и наложить арест на имущество..
Ольга Борисовна была дома. Она удивленно посмотрела на мужа, на меня и понятых и пригласила всех нас в гостиную. Однако обыск я начал со спальни, в которой нашел золотую подвеску с изображением Нефертити, много перстней, цепочек и серег…
По мере того как я доставал драгоценности из шкатулок, стоявших на трюмо, Ольга Борисовна говорила:
- Это подарок мужа к дню моего рождения, а это - к дню нашей свадьбы, к Новому году, к 8 Марта, к 1 Мая…
- Прикуси язык, дура! - хрипел в стороне Бычков.
Обыск длился несколько часов. Заканчивая его, я объяснил хозяевам квартиры, что все обнаруженные драгоценности придется забрать и сдать на хранение в Госбанк до решения их судьбы следственными или судебными органами. Бычковы в ответ не проронили ни слова.
Белые колеса
Я вернулся в Ленинград днем, в воскресенье. Дома меня ожидала записка: "Уехала к сыну на дачу, обед на плите, буду к вечеру". Обойдя тихую, аккуратно убранную квартиру и немного передохнув с дороги, я стал разбирать рюкзак…
Впервые за последние годы мне удалось получить отпуск летом. По настоянию жены, убежденной сторонницы активного отдыха, я побывал в Теберде, на Домбае, спустился по Военно-Сухумской дороге к побережью Черного моря. И все было бы хорошо, если бы не тоска по родным и работе, которая появилась у меня сразу, как только я оказался на юге.
Теперь отпуск заканчивался. Я радовался тому, что уже сегодня увижу жену, завтра встречусь с товарищами по службе, и жизнь войдет в свое обычное русло.
"Интересно, - думал я, - что приготовил мне начальник следственного отдела Чижов? Несомненно, "глухаря"… Но какого? Нераскрытое убийство, изнасилование, ограбление? Или крупную недостачу, возникшую по неизвестным причинам на каком-нибудь складе? А может быть, загадочную автомобильную катастрофу? Трудно сказать. Одно ясно: без дела сидеть не даст".
Размышляя о завтрашнем дне, я вынес на балкон палатку и спальный мешок, перекусил и хотел приступить к переборке фруктов, как в квартиру позвонили. Я открыл дверь: у порога с букетом цветов в руке стояла жена.
- Димка, наконец-то! Я так спешила, знала, что ждешь!
- Соскучилась?
- Очень!
Она обняла меня и потащила в комнату:
- Рассказывай!
- Нет, сначала ты… Как Сашка? Как сама себя чувствуешь?
- У нас все по-прежнему, без перемен… Ну, не тяни!
Я был переполнен впечатлениями. Жена слушала меня, задавала вопросы, и я с удовольствием отвечал на них. Когда за окнами стало темнеть, она спохватилась: