– Почти?! Опять?
– Понимаешь, я его в Махачкале засек.
– То есть агентурная информация оказалась точной?
– Хотел уже брать. Но…у местных в это время появилась наводка, что он собрался в Краснодар универмаг "бомбить" – с подельниками.
– И ты, конечно?..
– А чего не попасти? Представляешь, взять прямо на деле, да еще с группой? Это ж для любого суда лакомство. И краснодарские ребята попросили. Короче, договорились, что мое дело "довести" его до Краснодарского аэропорта, а там передаю под наблюдение местной "наружке".
– Комбинацию, стало быть, затеял!
– Да все должно было получиться, Андрюх! Сажусь в тот же самолетик, что и он. На досмотре, как обычно, отозвал мента, показал командировочное, шпалер. Главное, объяснил, что "веду" преступника. Тот олух честь по чести обещал передать командиру корабля. Ну, командир корабля обязан знать, если оружие на борту.
– Дальше.
– Дальше взлетели. Вроде все тип-топ. Сижу за ним, через два кресла. И тут по рации объявление:
– Работника уголовного розыска, сопровождающего преступника, в соответствии с действующими требованиями, просьба до конца полета сдать огнестрельное оружие на хранение. Ты понял, какая подстава?.. Воротило зыркнул и – на рывок. Куда только? Самолет – не такси. Не выскочишь. Повязал, конечно. Но, само собой, уже не до подельников. Так что пришлось вместо разработки сразу на Москву пересаживаться. А оттуда – сюда. Все-таки азиаты – это, я тебе доложу, нечто!
Оживление Мороза выглядело несколько неестественным, особенно к концу рассказа. Он видел, как поджались губы Тальвинского, – верный признак нарастающего неудовольствия.
– И когда это кончится? Мороз насупился: худшие опасения оправдались – голос Тальвинского стал неприязнен. – Сколько раз тебе говорилось, чтоб не смел в одиночку на задержания ездить?! Существуют инструкции. А если б у него пистолет оказался и в салоне стрельбу затеял, где б ты сейчас был?
– Так я предупредил, чтоб прошмонали.
– Отставить пререкания! Пора бы угомониться! Тридцать лет. Начальник отдела областного УГРО. На майора досрочно послали. Народ в подчинении. И все как пацан: в казаки – разбойники не наигрался. По убийству хоть "расколол"?
– "Мокруха", как оказалось, не его. Он в это время в Пригородном ювелирный магазин брал.
– Даже так? Жаль, конечно… А, с другой стороны, "висяк" по ювелирному снимем. Тоже немало. Тоже в министерстве на контроле.
Тальвинский помягчел. Но другие мысли глодали его:
– Остепениться бы пора, Виталий Николаевич. Жениться еще не надумал?
– Так почитай каждый день.
– Пошути мне. Все по студенткам пришибаешь?
– Не только. У меня широкий спектр. И на тебя завсегда подберем.
– На меня больше не ориентируйся. Отпрыгался, – Тальвинский вздохнул сокрушенным молодцем. – Алька моя похлеще тебя сыщик. Домашний досмотр одежды вплоть до нижнего белья. Я тебе скажу, ее бы к нам в кримлабораторию. Да и – вот теперь мои развлечения, – он постучал по столу. – Рабочий день от восьми и до двадцати четырех. Так что, увы! Ну, и, конечно, маленькие семейные радости.
– Дочка?
– О! Растет. Три года – а такие перлы выдает, – челюсть отвиснет. Здесь-то как раз никаких проблем.
– Котька опять что натворил?
– Э! – Тальвинский скривился. – Вчера в группе малолеток прихватили: на даче кололись.
– Я ж полгода назад всех вокруг него пересажал! – несколько преувеличенно удивился Мороз.
– Да будет тебе! Свинья, знаешь, грязь быстро находит. А генеральский сынок, он и в Африке генеральский сынок. Вот проблемища! Вот боль. И чего, собственно, хорошего было ждать, когда на маменьку оставил? Он об нее и прежде-то ноги вытирал. А теперь, когда вымахал… Ты уж, будь друг, заедь в Пригородный, уладь там. Надоело самому светиться.
– Сделаю, конечно.
– М-да, вот где грехи наши отдаются, – Тальвинский мрачно забарабанил пальцами.
– Андрей Иванович, там у тебя в предбаннике два полкана дожидаются. – напомнил Мороз. –Может, я пойду?
– Подождут, невелики птицы.
Дверь раскрылась, и в нее без стука, привычно вошел первый заместитель начальника УВД полковник Муслин.
– Андрей Иванович!.. – начал он от двери, но при виде посетителя значительно замолчал.
Мороз коротко, без выражения, кивнул вошедшему, поднялся:
– Разрешите идти, товарищ генерал?
– Сиди. Пока не отпускал… Что у тебя, Валерий Никанорович?.. Давай только коротко и без этих твоих вечных…тайн мадридского двора. – Я, собственно, доложить. Еду в Законодательное собрание согласовывать ваш годовой отчет. А оттуда, как договаривались, в губернаторскую администрацию. Начинаем подготовку к выборам.
Он поколебался, с выражением скосившись на постороннего:
– Надо бы определиться по позиции.
– Нам-то что определяться? У нас одна позиция – обеспечить порядок.
Тальвинский отметил легкое недоумение в глазах зама, сменившееся пониманием: смышленый Муслин схватывал быстро.
– Езжай. Вернешься – договорим. Да! Вот что еще, – припомнил Тальвинский. – По этим двум убитым будяковским "быкам". Завтра похороны. – Ситуация у нас под контролем.
– Не уверен. У меня информация, что захоронение планируется в самом центре кладбища, чуть ли не на аллее Славы погибших в Чечне. Так что?
– Еще не уточнял, – Муслин смешался.
– Так уточни! И – чтоб ни под каким предлогом! Святотатства не допущу. Ты понял?..Под личную ответственность.
Неловко кивнув, Муслин вышел.
– М-да, ловок, – пробормотал вслед ему Тальвинский.
– Верток, – буркнул подзабытый Мороз. – Рупь за два: за эту аллею он уже получил от Будяка в лапу.
– Никак не успокоишься?
– Мне-то что? Тебе беспокоиться надо. Пригрел змеюку. Его еще в девяносто первом гнать надо было.
– Скор больно судить! Разогнать легче всего. А кто б мне здесь ситуацию разруливать помогал? Сколько пытаюсь тебе объяснить: нельзя человека раз и навсегда осудить. Люди, они эволюционируют. И руководитель должен уметь к пользе своей использовать сильные стороны каждого. Муслин, между прочим, полностью контакты с областными властями перекрывает. Полностью! И за все время ни одного, заметь, несогласованного решения не провел.
– Потому что боялся тебя.
– И будет бояться!
– Это теперь вряд ли. В министерии, народ говорит, у тебя проблемы появились.
– Тоже слышал? Так вот не каркай, отобьюсь. А где ты лично есть, чтоб подпереть?
– Ко мне имеются претензии по должности? – подтянулся Мороз.
– А ты думал?! Ишь ты, – по должности! Да какая мне от тебя польза, что ты как пацан по стране за шпаной гоняешься? Мне свои люди на ключе нужны. На определяющих должностях. Такие, чтоб до конца свои!
– Опять о том же? – расстроился Мороз. – Андрей Иванович! Меня и без того за твоего стукачка держат. Неловко – торчу в генеральском кабинете через голову непосредственного руководства.
– Не опять, а снова! И на этот раз окончательно. С тем и пригласил. Неловко ему, видите ли! А раз неловко, так надо делать, чтоб лишних голов меж нами не было. Короче, Мороз! Через полгода уходит на пенсию начальник Заречного района. Меня к тому времени здесь не будет. В Венгрию месяца на четыре посылают. Но команду дам, чтоб тебя на его место назначили.
– Пощади, отец родной! – взмолился Мороз, хоть и сообразил, что на этот раз – безнадежно. – Ты ж знаешь, мне любые общения с депутатами, главами администраций, подголовками всякими внутреннюю конституцию разрушают. Я в те сферы вообще без противогаза не суюсь. А начальнику райотдела без этого нельзя. Ну, какой из меня дипломат, Андрюш! Христом богом прошу, оставь ты меня с моими бандюками. С ними-то я как раз любой вопрос порешаю. Худо-бедно, а правила игры соблюдают.
– Вот я и говорю – белоручка! Все полегче ищешь. Ничего – с полгодика посидишь на земле. Обуркаешься. А оттуда я тебя начальником РУБОПа выдерну.
– Уж лучше на угрозыск.
– С чего бы? РУБОП сейчас в самом фаворе. Все перспективы там.
– Одна и слава, что на виду. Черновую работу все равно сыскари на местах делают. А эти потом отбирают из собранного, что покрупней да покрасивей, и – подают наверх как собственные результаты. Наплодили новых иждивенцев!
– Ох, и дурак ты, Виталий! Сколько лет тебя знаю и все равно ухитряешься удивить. Короче, розыск у меня и так ручной. А вот РУБОПом с его двойным подчинением я овладеть обязан. Да и бандитов по городу развелось невидимо.
– И результатов – невидимо. Да и откуда взяться? Если РУБОП бандюков этих и "крышует". Будяк туда, знаю, как на работу ходит.
– Вот и разберешься. Все, Мороз, прения объявляю закрытыми. Считай, получил боевое задание.
– Ну, если для тебя нужно.
– Нужно.…И еще! Ты в курсе, что вчера у нас двойное убийство произошло?
– Пока в общих чертах. Я ведь только вернулся. Незамедлительно включусь.
– Как раз не включишься.
– Не понял?
– Сегодня утром в результате комплексной операции областного РУБОПа по этому делу арестован Валентин Добряков и еще семь человек из его группировки. Так вот, мое указание: ко всей этой истории чтоб на пушечный выстрел не подходил… Что желваками заиграл? Ты – ближайший родственник арестованного криминального авторитета. И, если появятся хоть какие-то подозрения в неформальных контактах… Сам знаешь, как наши кадры за чистоту рядов борются. Случись подозрение, и – я не спасу. Так что повторяю…
– Да понял, – пробормотал обескураженный Мороз. – В другое не въезжаю. Добряков, конечно, давно не подарок. Но чтоб вот так, за здорово живешь…Да и какой ему смысл? Я еще понимаю, самого Будяка завалить.
– Без тебя разберутся. А ты двигай. А то там люди в приемной заждались…Куда сейчас?
– Так в Пригородный. Сам просил. К тому же я туда Воротило по ювелирному отдал. Боюсь, как бы "купцы" не налетели. Выйдя в предбанник, Виталий обнаружил, что к двум прежним ожидающим добавилось еще трое. Один из них, начальник Управления по борьбе с оборотом наркотиков, завидев выходящего Мороза, многозначительно царапнул глазом по настенным часам, как бы занося потерянное в ожидании время на будущий счет зарвавшегося генеральского любимчика.
3.
Последняя произнесенная Морозом фраза насчет "купцов" без труда расшифровывалась любым профессионалом.
Всякий раз, когда кому-то удавалось задержать серийного преступника, тотчас налетали оперативники из других районов, где были зарегистрированы схожие по почерку преступления, и принимались примерять свои "висяки". Собственно, это как раз нормальная сыскная работа.
Хуже, если, примерив и убедившись, что преступление совершено кем-то другим, сыскари принимались торговаться с задержанным, уговаривая его взять "темноту" на себя.
Просили не Христа ради. Польза зачастую оказывалась обоюдной. Милиция – понятно – снимала с учета "висяк", улучшая показатели раскрываемости. Но и подозреваемый, взявший на себя чужое преступление, в накладе не оставался. Особенно, если за ним значился десяток доказанных эпизодов. Где десять, там и двадцать, – санкция уголовноправовой нормы не резиновая и, сколько эпизодов на нее ни навесь, выше максимального предела не получишь. А взамен – место в хозблоке и еще десятки невидимых с воли маленьких зэковских радостей.
Ну, и, конечно, выезд на место происшествия для проверки показаний. Это – всеобщий хит! Подозреваемый, заблаговременно проинструктированный, будучи привезен на место, в присутствии понятых рассказывает и показывает, как проникал, откуда и что похищал, и так далее. Процедура эта тщательно фиксируется и затем фигурирует в суде как основное, забойное доказательство.
Здесь "пошедшему в признанку" и вовсе лафа: благодарные оперативники и поят, и кормят его от пуза. Наркоман получает "дозу".
Бывало, правда, что потом объявлялись те, кто это преступление и совершил. Но к тому времени оно частенько оказывалось "заиграно в суде".
Вот и держали районные сыскари нос по ветру, выжидая очередной поимки. А, дождавшись, мчались к удачливым соседям и набрасывались на задержанного стаей пираний.
Надо сказать, что практика эта не была в диковинку и молчаливо, на дистанции, одобрялась начальством, с которого тоже спрашивали за процент раскрываемости.
Однако на сей раз ситуация была иной. Старый армавирский вор, четырежды судимый Генка Воротило, "коронованный" на зоне вором в законе еще в семидесятые, никогда и ничего не признавал. Это была его принципиальная жизненная позиция. Но то ли за время совместного путешествия Мороз так расположил его к себе, то ли дубленая шкура с годами прохудилась, а скорее – надо было отбиваться от "мокроты", но только – признался Генка в ограблении ювелирного магазина, что вот уж с полгода висело над Пригородным райотделом. Признался, но с условием – не беспредельничать и "никакую туфту в довесок не впаривать".
Мороз условие принял. А приняв, намеревался выполнить.
С этим и торопился он по январской распутице в отдаленный Пригородный райотдел на стареньком своем "Жигуленке", деньги на который откладывал почти два года.
Автостоянка перед райотделом была забита легковыми иномарками. Поозиравшись, Мороз выискал небольшую, но достаточную, чтобы втиснуться, щель. Но пока он примеривался, мимо, едва не в притирку к его "Жигулям", просвистела перламутровая "АУДИ – 80" и, почти не снижая скорости, точнехонько "вписалась" на единственное свободное место. Через несколько секунд из нее выпорхнул молоденький, принятый полгода назад оперуполномоченный уголовного розыска. Пренебрежительно кольнув взглядом доходягу – "трешку", он через плечико заблокировал пультом двери иномарки и деловито взбежал по отдельскому крыльцу.
Минут через пять, отогнав машину в сторону и поковырявшись с заедающим замком, вошел в отдел и Мороз.
"Купцы" пока не появились. Но в коридорах царило особое, несколько шаловливое оживление. И явно не в связи с поимкой легендарного Воротило. На стульях у кабинета начальника угрозыска воробушками нахохлились две молоденькие девушки, неподалеку от них сбились в кучку четверо парней. Парни держались с мрачной удалью, среди них то и дело вспыхивал злой, настоянный на матерке гоготок, от которого одна из сидевших – хорошенькая блондинка, ухоженная, будто домашняя болонка, – периодически вздрагивала. Здесь же сновали сотрудники, со значением поглядывая на раскрасневшихся барышень.
– Что за гомон? – поинтересовался, зайдя в дежурную часть, Мороз.
– Так по изнасилованию привезли, – сообщил дежурный и умолк, справедливо полагая, что этим сказано все.
В самом деле раскрытые дела по изнасилованию значились у сотрудников угрозыска среди редких, изысканных забав. Цетром всеобщего притяжения становилась, конечно, сама потерпевшая. А уж если в качестве таковой, как в этот раз, оказывалась молоденькая девушка! О! Тогда в кабинет ведущего допрос следователя под всяческими предлогами просачивались сыскари и с озабоченным видом рассаживались по углам, пряча от несчастной жертвы насилия горящие любознательностью глаза.
На сей раз допрос взял на себя сам начальник районного угро. Пятидесятилетний предпенсионник, как и многие из тех, кто начал с простых оперов, карьеры так и не сделал и дослуживал свой срок в сельском районе в окружении двадцатилетних пацанов, неуважительно именовавших его меж собой дедком.
Как раз когда Мороз подходил к кабинету, один из парней, воровато зыркнув через плечо, шагнул и быстро склонился над девушками – очевидно, подругами жертвы насилия.
– Если вы, шалавы, только попробуете вякнуть… – расслышал Виталий. Блондинка съежилась. Но далее произошло неожиданное. Вторая, укрытая за ней, подскочила и влепила удальцу увесистую оплеуху, от которой того повело в сторону.
– Пшел в стойло, быдло! И вообще – зубы чистить надо, – с демонстративным отвращением она помахала рукой, очищая вкруг себя воздух.
– Да я тебя!.. – стыдясь собственного испуга, парень занес руку для удара, так что отважная девчушка зажмурилась. Но вскинутую руку вместе с туловищем развернуло вокруг оси, и в следующее мгновение от сочного Морозовского пинка под зад он головой вперед влетел в толпу обескураженных приятелей, разметав их по стенам, как кегли.
– А ты молодец, – заходя в кабинет, похвалил Мороз раскрасневшуюся девушку, вскользь заметив, что неправильные черты вспыхнувшего лица смутно ему знакомы.
Тучный начальник угро сидел, оседлав развернутый стул, подле съежившейся субтильной девушки, блеклое, распухшее от слез лицо которой носило явные следы жестоких побоев: вывернутая нижняя губа, покрытая коркой спекшейся крови, заплывший на распухшей правой щеке глаз. Дрожащей рукой она придерживала на плоской груди порванную, лишенную пуговиц блузку.
При виде возникшего Мороза старый оперативник удивленно приподнял бровь, этим же неуловимым движением показав, что рад его видеть.
– Наш куратор из УВД, – успокоил он встревоженную девушку.
– Еле своих разогнал. Лезут как мухи. Совсем девку достали, – пожаловался он Морозу. Предложив ему послушать, вернулся к допросу.
– Значит, ты продолжаешь утверждать, что насильник не успел довести дело до конца и тебя… совершить с тобой половой акт? Так или нет?
– Так, – прошелестело в воздухе.
– Ну, и дура, – внезапно рассердился начальник розыска. – Сейчас отвезем на судмедэкспертизу. И все равно вскроется. Раньше половой жизнью жила?
– У меня жених.
– Да причем тут?!.. Мало ли у кого чего есть? Я русским языком спрашиваю, прежде находилась в интимных отношениях с мужчинами? Ну, мужики у тебя были? Да или нет?… Не слышу!
– Да! – потерянно пробормотала девушка. – Но всего один!
– Один так один. Где один, там и два. Я не священник. Устал я от тебя, Таня. И что все врешь-то? Главное, бессмысленно.. Иди, посиди в коридоре… Да иди, – поняв причину ее колебания, он сам распахнул дверь и громко, в коридор, продолжил. – Не тронет тебя больше никто. А если кто тронет или угрожать попробует, так я им самим матки повыворачиваю!
– Ну, цирк! – начальник розыска даже не дождался, пока за потерпевшей закроется дверь. – Всякого вроде повидал! Но чтоб насильник обличал жертву, – такого еще не доводилось. Короче, лови сюжет: три девицы под окном… Все студентки-первокурсницы. К бабушке в деревню решили прошвырнуться. А там, само собой, на танцы. Потерпевшая поехала с местным трактористом на его мотоцикле покататься. Вот он ее и укатал за селом. Остальные ложиться спать –ее нет. Ночью стук. Открыли. Глядят: "Ужель та самая Татьяна?". Ну, картину примерно видел. Дрожит и мычит. К утру подруги ее раскололи. Одна, чернявенькая, победовей, сбегала вызвала нас. Только пока мы ехали, изнасилование до попытки усохло. Слышал ведь: стоит на своем, как партизанка Лиза Чайкина. Не успел – и все тут. Трусы снять – снял, все порвал, а – воткнуть не успел. Кто-то якобы спугнул.
– Так, может, и впрямь?