Служитель едва заметно улыбнулся и унес завтрак. Доктор Гибсон придвинул к кровати стул для посетителей.
- Ты готова к нашему первому сеансу?
- А разве у меня есть выбор? - парировала Катрин.
Она не видела смысла в подобном лечении, даже если бы его проводил самый знаменитый психиатр в мире. Разве это вернет ее избранника? Или даст толчок в развитии карьеры, что ей так необходимо? Более того, избавит ли это от злого рока, который с давних пор, с того самого момента как она обрела способность думать и чувствовать, преследует ее? И теперь ей стал известен приговор, вынесенный судьбой ее любви.
Верил ли он сам в успех лечения? Разве ему самому удалось забыть? Конечно, с тех пор, как он овдовел, не прошло еще и года, и потом, он действительно потерял жену; впрочем, если ты любишь, какая, в сущности, разница между смертью и разрывом?
- Да, лет мне не так много. Но на поверку я старуха, потому что когда познаешь некоторые вещи, то старишься на глазах. Есть истины, которые за один час способны состарить человека на десять лет. Теперь я знаю правду, и эта правда жжет меня изнутри. Это нечто, чего мне не следовало знать, но теперь уже слишком поздно. Я не смогу вернуться назад, не смогу забыть и уверена, что любой встреченный мною мужчина станет для меня всего лишь призраком и эта встреча доставит новое страдание, напомнив об утраченной любви.
- Но, может, вы еще помиритесь! Уверен, вы несомненно встретитесь. Впрочем, наверное, вы уже виделись с ним?
- Нет, он даже не соизволил прийти навестить меня, он не явится, даже если придет мой смертный час…
- Скорее всего у него какие-то дела. Он, должно быть, очень занят.
- Он не придет. Он отказывается даже подойти к телефону. Все потому, что я совершила ошибку. Серьезную ошибку.
Гибсон подумал, что он тоже допустил серьезную ошибку и уже год тяжко расплачивается за нее.
- Хочешь рассказать об этом? - спросил он тихо. - Возможно, я смог бы тебе помочь. Иногда со стороны все видится в другом свете.
Некоторое время девушка колебалась.
- Я могу поделиться с вами, но это ничего не изменит. Совершенно ничего. Когда я говорю, что совершила ошибку, я осознаю, насколько она ужасна. Впрочем, я спрашиваю себя, как могла я допустить подобное. Конечно, мне не повезло, меня обманули. Наверное, такова моя судьба. Я приговорена с рождения, над моей головой висит злой рок. Все, кого я люблю, умирают или отдаляются от меня. То, о чем я мечтаю, никогда не сбывается, какие бы усилия я ни прикладывала. Думаю, с этим ничего нельзя поделать. Это наследственное - так было и с моей матерью. Однажды она рассказала мне… Кстати, это был единственный серьезный разговор между нами. Мама призналась, что тоже была обречена, что безумно любила одного мужчину. Но она допустила ошибку, о которой тот узнал, и он бросил ее. А за моего отца она вышла замуж только для того, чтобы попытаться забыть того единственного, любимого. Но я никогда не вступлю в брак, я уверена в этом. Я допустила промах, но не допущу этого во второй раз. Я не стану выходить замуж, чтобы забыть Роберта. Вот почему я хотела умереть - это единственный способ забыть.
Она замолчала и опустила глаза. Доктор некоторое время хранил молчание, а затем сказал:
- Уверяю тебя, Катрин, со временем все удивительным образом стирается из памяти.
- Вы так говорите, потому что никогда не любили по-настоящему! Если бы вы хоть однажды узнали настоящую любовь, вы бы поняли, что дважды любить нельзя, что, отдав свое сердце, мы больше не властны над ним и не можем его вернуть. Нет, доктор, я знаю, жизнь дает лишь один шанс, и я навсегда упустила его, совершив эту ошибку.
Психиатр снова спросил ее, что это за ошибка, которая столь ужасна. Больная пришла в замешательство, но потом все же призналась. Она поведала печальную историю о каком-то порнофильме, в котором снялась против своей воли, и о том, что отец Роберта, будущий сенатор, узнал обо всем.
Теперь доктору Гибсону стало ясно, что шансы Катрин на примирение с женихом действительно ничтожны, если не сказать - равны нулю.
- Понятно, понятно, - немногословно заметил он.
- Я уже вам говорила, доктор, выхода нет.
Врач не успел ничего сказать. Лицо девушки внезапно озарилось радостью. На пороге появился санитар с огромным букетом цветов.
- От Роберта! - не сдержала возгласа Катрин.
Наконец-то он решил дать о себе знать! Он передумал! Он вернется к ней! Романтичный, как всегда, он предупреждает о своем скором визите великолепными цветами! Доктор Гибсон обернулся, при виде цветов по губам его скользнула улыбка. Наверное, возлюбленный Катрин внезапно передумал и решил достойно искупить свою вину. Красивое завершение истории, которая на первый взгляд была обречена на печальный финал.
- Куда их поставить? - спросил служитель.
- Дайте их мне, - распорядилась Катрин.
Питер протянул цветы радостной девушке. Она повернулась к доктору, широко улыбаясь, и тот объявил:
- Все всегда налаживается!
- Похоже, вы правы!
В довершение радужной картины зазвонил телефон. Катрин вздрогнула. Эмиль, добрый слуга, все-таки убедил Роберта, и тот раскаялся! Сияя, девушка сняла трубку:
- Да?
Но через несколько секунд выражение ее лица вдруг переменилось.
- А, это ты! Я же сказала, что не хочу с тобой разговаривать! Я никогда тебя не прощу! Никогда, слышишь? Я ненавижу тебя! - И она с силой бросила трубку, не оставив своему собеседнику времени на ответ.
Доктор Гибсон застыл в недоумении. Что означает этот неожиданный поворот? Катрин произвела на него впечатление юной, крайне чувствительной девушки, к тому же у нее, кажется, переменчивый вспыльчивый нрав.
- Не понимаю, - произнес он как можно мягче, стараясь, чтобы в его интонации не прозвучало ни малейшего упрека. - Кто это был?
- Знаете, кто послал мне эти ужасные цветы? Мой отец! Я никогда не прощу его за то, как он поступил с Робертом! Если бы вы только знали, как он меня опозорил! Будь у Роберта еще какие-то сомнения после просмотра фильма, они все равно тут же улетучились бы при мысли о том, с какой семьей он породнится, женившись на мне.
По правде говоря, она была расстроена вдвойне, так как злилась не только на отца, но и на себя за то, что на мгновение наивно поверила, что цветы прислал Роберт, а теперь позвонил. На самом же деле звонил ее отец, чтобы убедиться, что ей доставили букет. Теперь девушка находила цветы отвратительными. С выражением презрения и разочарования на лице она взяла букет и отбросила его.
В этот самый момент на пороге палаты появился Вик Джексон, директор клиники. Букет угодил ему прямо в лицо.
У этого пятидесятилетнего мужчины был высокий лоб, редкие волосы, внимательный взгляд острых глаз за маленькими очками, к тому же он явно страдал от избыточного веса. Амбициозный, склонный к авторитарным решениям, Вик Джексон был начисто лишен чувства юмора, впрочем, окружающие и не пытались сделать его мишенью своих шуток. Он раздраженно пнул упавший букет, однако, разглядев ту, что бросила эти цветы, сразу успокоился.
Как и большинство мужчин, он был сражен красотой Катрин. Нужно заметить, что он питал слабость к женскому полу. После тридцати лет несчастливого брака с женщиной, которая не пробуждала в нем ни малейшего желания и к тому же так и не родила ему ребенка, он пустился во все тяжкие; поговаривали, что для реализации неудовлетворенных мужских фантазий он даже прибегал к услугам специальных агентств.
Пытаясь сгладить впечатление от дурного жеста, он поднял цветы и произнес с ироничной улыбкой:
- Мне показалось, вы обронили букет, мадемуазель?
- Это мадемуазель Шилд, - представил доктор Гибсон, поднявшись со стула. - Она поступила к нам два дня назад. Сейчас ей гораздо лучше.
- Я это вижу! - едко заметил директор.
Он подошел к Катрин, чтобы рассмотреть ее вблизи, и нашел девушку еще более привлекательной, просто обворожительной. Джексон повернулся к Гибсону:
- Томас, я, собственно, пришел сказать, что мне необходимо переговорить с тобой до собрания дисциплинарного комитета.
Этот человек, выглядевший обычно абсолютно уверенным в себе, похоже, испытывал какие-то колебания, что выдавало едва заметное подергивание нижней губы.
- Непременно, - ответил доктор Гибсон.
Он посмотрел на часы - до собрания оставалось не больше десяти минут, соответственно, времени было в обрез.
Двусмысленно ухмыльнувшись, Джексон сказал психиатру:
- Ну, я оставляю вас, наверняка вам нужно обсудить много важных вещей. Я могу на тебя рассчитывать?
- Разумеется, господин директор.
Напоследок Вик Джексон бросил взгляд в сторону Катрин, за дверью палаты он столкнулся с доктором Кэмпбеллом.
Артур Кэмпбелл, дело которого в первую очередь подлежало рассмотрению на предстоящем заседании, явно нервничал:
- Ты говорил с Томасом?
- Я вызвал его к себе в кабинет.
- Ты все еще не поговорил с ним? - произнес тот встревоженным голосом. - Ведь через десять минут начнется!
Директор успокаивающим жестом положил руку на плечо коллеги:
- Послушай, не надо волноваться. У меня уже есть поддержка Ривза. С голосом Томаса у нас будет большинство, и двум истеричкам, жаждущим твоей крови, придется уйти ни с чём.
Доктор Кэмпбелл, не слишком успокоенный услышанным, нервно засмеялся. Вик Джексон торопливо отделался от него:
- Послушай, встретимся на месте. Я должен идти к себе, если хочу успеть поговорить с Томасом. Но ты не волнуйся, он на нашей стороне. В любом случае он не может мне в этом отказать - я, в конце концов, директор!
Глава 6
На пороге палаты Катрин доктора Гибсона остановила одна пациентка, которая три или четыре месяца в году проходила курс лечения в клинике по поводу обостренной анорексии и шизофрении. Двадцатипятилетняя Эми Робер считала себя гениальной поэтессой и в периоды вдохновения дни и ночи напролет строчила в большой тетради свои недоступные пониманию творения.
С не меньшей интенсивностью она была очарована доктором Гибсоном, его энергией, умом, чувствительностью и благородством характера. Он являлся мужчиной ее мечты, ее идеалом, поэтому она ни разу не возразила против продления пребывания в клинике: так она могла видеться со своим кумиром.
Девушка размахивала большим белым листом, напоминавшим странную рукопись.
- Доктор, я так счастлива, что наконец-то нашла вас! Я вас разыскиваю уже целый час! Вы непременно должны прочитать мою новую поэму. Она и правда гениальна! Знаете, я написала ее на одном дыхании!
- Я прочту ее, Эми, обещаю, но не сейчас. Я в самом деле очень спешу, у меня заседание через несколько минут.
Но пациентка, лицо которой, несмотря на почти скелетическую худобу, сохранило следы былой красоты, настаивала на своем:
- Я оставляю ее вам, доктор. Пусть вы не можете прочитать это сию минуту, возьмите.
Психиатр взял лист, засунул его в карман халата и, извинившись, двинулся дальше.
Внезапно он ощутил усталость. С тех пор как умерла его жена, он чувствовал, как больные вытягивают из него силы. Каждый отнимал немного энтузиазма, душевного спокойствия. И у доктора складывалось впечатление, что ему уже недалеко до полного истощения.
Его жене был присущ дар ежедневно восстанавливать в нем силы, столь необходимые для противостояния атмосфере уныния, царившей в клинике. Она была для него живительным источником, фонтаном, в котором он возрождался. Утратив этот источник, он оказался в свободном полете, его жизненные силы таяли, засасываемые пугающей пропастью. Неужели он уже оказался на грани депрессии, душевного опустошения? Возможно, все, что ему нужно, - это просто отдых, ему следует поехать в отпуск… Следуя в свой кабинет, он вдруг обратил внимание на висевший на стенде плакат с великолепными пейзажами пляжей на южных островах, - вероятно, именно в этом он и нуждался. Уехать. Все забыть, чтобы начать сначала.
Несмотря на советы близких, после смерти Луизы он не захотел никуда уезжать, хотя располагал достаточными средствами, да и руководство клиники охотно предоставило бы ему два или три месяца отдыха. Но он вцепился в работу, как в спасательный круг, зачастую проводя в больнице по восемнадцать часов кряду.
В кабинете его встретила секретарь:
- Господин Джексон позвонил дважды за десять минут. Он непременно хочет увидеться с вами перед заседанием.
- Я знаю, - ответил Томас.
- Я нашла досье, доктор. Оно на вашем столе.
- Очень мило, Грейс, благодарю.
Его элегантной помощнице было пятьдесят лет, десять из которых она работала на доктора и была абсолютно предана ему.
- Что-нибудь еще?
- Нет, Грейс, спасибо. Хотя постойте: презентация нового лекарства состоится ровно в четыре?
- Да, в амфитеатре.
- Спасибо.
В кабинете доктора Гибсона все было подобрано со вкусом: мебель, ковры, изящные безделушки. Он склонился над огромным букетом цветов, которые секретарь регулярно ставила в вазу, и вдохнул аромат белых роз.
Потом он взял маленькие позолоченные ножницы, постоянно лежавшие на столе, срезал один цветок и вдел его в петлицу. Сев за стол, он распаковал рубашку, приготовленную Грейс.
Дело, и без того деликатное, становилось еще более щепетильным, так как касалось его коллеги, почти друга; проблема заключалась в том, что у доктора Кэмпбелла была связь с пациенткой. Томасу Гибсону, возглавлявшему комитет по дисциплине, предстояло принять сложное и мучительное решение, если его коллега не сможет рассеять все до единого сомнения в том, что несет ответственность за вменяемую ему в вину ошибку.
Гибсон нахмурил брови. Документы досье произвели на него удручающее впечатление. Врач посмотрел на часы. До заседания оставались считанные минуты, а ему в любом случае нужно было еще зайти к директору клиники.
Он отложил распакованную рубашку и бросил взгляд на черно-белый портрет жены, фото, уже много лет стоявшее на его столе, снова напомнило о ее волнующем сходстве с Катрин. Та вполне могла бы сойти за дочь Луизы.
Его охватила тоска. Сможет ли он когда-нибудь забыть ее? А впрочем, хотел ли он этого на самом деле? Вдруг это окажется предательством?
Звонок телефона заставил его подпрыгнуть на месте.
- Доктор, директор только что звонил снова, - встревоженно проговорила секретарь. - Кажется, он теряет терпение…
- Да, хорошо, Грейс, я иду.
Он сменил рубашку и быстрым шагом направился в кабинет Вика Джексона.
Глава 7
В то время когда секретарь директора пригласила доктора Гибсона в кабинет, Вик Джексон как раз снял трубку телефона, поэтому жестом предложил посетителю сесть. Томас занял место напротив большого стеклянного стола, сиявшего чистотой, став невольным свидетелем телефонного разговор начальника.
- Ваше Преосвященство, - сказал директор, - я не понимаю, я… однако ваше имя фигурирует в списке. Подождите…
Он протянул руку к металлической этажерке, где лежало штук двадцать приглашений, отпечатанных на хлопчатой бумаге с вытисненными золотыми буквами. Он слегка небрежно потянул список из-под стопки приглашений на прием, который он давал сегодня вечером, и они упали к ногам доктора Гибсона.
Директор не придал этому значения - это были лишние экземпляры, - поэтому лишь скривил губы, как бы адресуя коллеге извинение за свою неловкость. Он быстро пробежал глазами список, пестревший множеством помарок, добавлений и исправлений, сделанных от руки.
Доктор Гибсон наклонился и собрал приглашения, намереваясь сложить их в обычный пакет. Однако он не смог удержаться, чтобы не бросить на текст беглый взгляд.
Встреча друзей -
выпускников 1953 года
Бруклинской высшей школы
состоится
5 июля, в четверг, в 21 час
у доктора Вика Дж. Джексона,
2354, Старое морское шоссе, Восточный Хэмптон.
Просьба откликнуться не позже 30 июня.
"Пятнадцатое июля, но это же сегодня", - подумал доктор Гибсон, кладя пакет с приглашениями на стол директора. То, что сам он не был приглашен, его не удивило - ведь он не учился в Бруклинской высшей школе.
Продолжая говорить по телефону, Джексон поблагодарил его кивком. Наконец он нашел в списке имя своего собеседника, который на самом деле был вовсе не представителем духовенства или высокопоставленным лицом, а являлся советником по особым поручениям мэра Нью-Йорка, чем, собственно, и заслужил прозвище, полностью отражавшее его чрезвычайное влияние на мэра. К тому же, будучи одноклассниками, директор клиники и советник встречались довольно регулярно, чем объяснялась некоторая фамильярность тона.
- Ну конечно, Ваше Преосвященство… ваше имя значится в списке. Сам не понимаю, что могло случиться. Вы ведь по-прежнему живете возле Центрального парка? Да, это именно тот адрес, по которому я… В любом случае приношу тысячу извинений. В конце концов, самое главное, что вы вовремя проинформированы о нашем небольшом торжестве. Кстати говоря, я надеюсь, что вы свободны? Нет? Но вы ведь сможете освободиться? Да! Вот так-то лучше! А то мне на минуту показалось… Потому что я приготовил для вас самые разнообразные сюрпризы. Да, к счастью, вы заговорили о нашей национальной литературной критике. В противном случае я был бы крайне опечален, тем более что я чувствую свою ответственность. Не сможет ли Лулу тоже прийти? Решено! Меньшего я от вас и не ожидал! Я этому очень рад! Послушайте, Ваше Преосвященство, мне бы очень хотелось поговорить с вами подольше, - продолжал он, засовывая список обратно под приглашения, - но я не один в кабинете, и потом, у меня через пять минут начнется заседание комитета… Тогда увидимся вечером. И попросите Лулу надеть свое самое красивое платье. Как давно ее не было с нами - все так соскучились по ней. Наденет свое красное сатиновое платье? Ну это уж слишком, Ваше Преосвященство! Мне не терпится ее увидеть. Ну что ж, я прощаюсь до вечера.
Он повесил трубку и на минуту застыл с мечтательной улыбкой на лице в предвкушении вечеринки. Затем он вернулся к действительности и какое-то время смотрел на Томаса, решая, как начать деликатный разговор, для которого он его вызвал. Томас подметил блеск в глазах директора, чего не было еще несколько минут назад в палате Катрин.
- Извини меня, - произнес Вик Джексон, - сегодня вечером у меня состоится встреча выпускников, а всеми уважаемый Губерт Росс не получил приглашение.
- Губерт Росс, правая рука мэра?
- Да, он такой обидчивый, даже чересчур! Но мы ведь здесь не для того, чтобы это обсуждать?
- Конечно нет, да и времени мало.
- Скажи, Томас, ты уже принял решение насчет Артура?
Он редко называл Гибсона по имени, несмотря на годы совместной работы. Врагами они не были, и между ними не возникало серьезных разногласий, но можно было бы предположить, что между столь противоположными личностями неизбежно назреет конфликт. Рано или поздно.
- Еще нет, - ответил Томас.
- То есть как нет?
- В принципе, я никогда не принимаю решение до слушания. Я стараюсь учесть мнения всех сторон, прежде чем высказаться самому.