– Да, и даже написал книгу. "Алтай – Гималаи". Если не ошибаюсь, в 1927 году. Я читал ее. Знаешь, там очень много неясного. Он пишет о том, чего по логике никогда не мог видеть. Даже если допустить определенный художественный вымысел, все равно многое не сходится. Разве только допустить, что книга написана, мягко говоря, не совсем нормальным человеком. Но в таком случае непонятно, как его воспринимали в мире. Ведь Рерих был вполне адекватен до последних дней. И как к исследователю к нему претензий нет. Остается только предположить, что либо напечатано было не все, либо в книге что-то зашифровано. Но так глубоко я разбираться не стал.
– А что именно тебя удивило?
– Понимаешь, там есть несколько описаний странных походов или путешествий, которые охватывают весьма солидный период времени. Хотя доподлинно известно, что сам Рерих не покидал лагеря более чем на сутки, максимум двое. Для столь подробных описаний он должен был погружаться в незнакомую среду на недели, а то и месяцы. Словно путешествовал во времени!
– А фантазии творческой личности ты не можешь допустить? – возразила Инга.
– Слишком реалистично! Не похоже на вымысел, да и книги написаны в виде отчета об экспедиции. Они изначально не предназначались для широкого читателя. Смотри, к обеду мы должны добраться вон до тех скал! – прерывая собственные размышления, Арсений указал на виднеющиеся вдали горы.
Чика отложил рацию и, прислонившись к камню, лениво поглядывал на поросшее редкими зарослями корявых колючек плато. Связи по-прежнему не было. В телефоне только треск и отвратительный вой, будто внутри рации поселились демоны гор и устроили там разборку. Пашка, свернувшись в клубок, похрапывал в выемке утеса. Лошадь, спрятанная в тенистой лощине, постукивала камнями, переминаясь на месте. Ничто не нарушало унылого однообразия. Еще когда они только вышли на позицию, вдали замерцали какие-то странные вспышки. Не то молнии, не то зарницы. Чика удивился, ничего подобного он в прежней своей жизни не встречал, но вскоре все затихло, природа успокоилась, и ничто больше не предвещало каких-либо особых событий.
Оглянувшись на Пашку, Чика пожалел, что тот появился так не вовремя. Сейчас, когда Маркела не было рядом, самое время свалить отсюда, не дожидаясь, когда психопатичный главарь устроит очередную кровавую разборку. Парень понимал, что ему нет ни малейшего дела до каких-то людей, забравших общак. Все равно Чике не принадлежит там ничего, и рассчитывать на милость Маркела не приходится. Просто оголтелый бандит догонит неизвестных людей, перестреляет их и рванет куда подальше, а ему хочется только выжить. Деньжата, скопившиеся за время работы, надежно зашиты в подкладке куртки, оружие какое-никакое есть, значит, существует и реальная возможность выбраться с треклятого плато. Не раз ведь уже приходилось убегать, причем в более сложных условиях. Лошадь нервно переступала по камням, и ей явно не терпелось убраться отсюда куда подальше.
А почему, собственно, нет? Пашка дрыхнет, да и не помеха этот придурковатый пацан. Вполне можно свалить. Чика, стараясь не греметь камнями, спустился в ложбину, снял путы, подтянул подпругу и рывком вскочил в седло. Лошадь словно только этого и ожидала, тихонько заржав, тут же тронулась сначала шагом, но все больше ускоряясь, пошла по лощине прочь от продолжающего спать Пашки. Выбравшись по пологому склону на достаточно ровный участок, Чика направил животное на восток. Чем дальше он уходил от торчащих прямо посреди плато скал, тем спокойнее становилось у него на душе.
Неожиданно для себя Чика заметил, как изменился окружающий ландшафт. Все чаще стали попадаться деревья, каменистое нагорье сменилось лугами, местами потянулись тенистые перелески. Птицы запели в вышине. Двигаясь шагом по этому поистине райскому уголку, Чика потерял счет времени. Часы он разбил давно и теперь все больше ориентировался по солнцу, да и не нужны они были на базе. Сейчас, судя по положению светила, время приближалось к обеду. Внезапно почувствовав усталость, он спешился, привычно стреножил коня и опустился на землю неподалеку от веселого ручейка. Увидев воду, Чика сразу захотел пить. Отстегнул от пояса флягу, выплеснул давно теплую, затхлую воду, которую набирал в какой-то луже по пути, наполнил емкость вкусной прозрачной водой. Напился сам, удивляясь восхитительному, бодрящему вкусу. Росший неподалеку куст с продолговатыми черно-синими ягодами буквально манил к себе. Повинуясь неясному чувству покоя, Чика нарвал горсть незнакомых, но оказавшихся удивительно вкусными ягод, с удовольствием съел их и, предаваясь неосознанному блаженству, вытянулся на густой сочной траве. На душе было удивительно спокойно. Рядом лошадь с хрустом щипала зеленую поросль. Над головой в удивительно синем, бесконечно высоком небе легкий ветерок подгонял невесомые облачка. Шелест листвы убаюкивал. От ручейка веяло приятной прохладой. Чика вспоминал, как весело было на выпускном вечере в школе, как он украдкой целовался с отличницей и умницей Ксюшей из параллельного класса. Вспомнил и отца. Высокого, сильного, с которым так здорово было поехать куда-нибудь на рыбалку. Сидеть дотемна на берегу тихой речки, после варить невероятно вкусную ароматную уху. Разговаривать едва ли не до рассвета. Чика не хотел думать о том, как случайная, нелепая болезнь сгубила любимого отца. Впрочем, и мама пережила его не надолго, всего-то на два года. Не вынесла разлуки с любимым мужем. Перед глазами всплыла картинка их общей могилы под молодой черемухой. Но видение быстро растворилось, вспомнилось радостно улыбающееся лицо мамы. Чике в ту пору исполнилось шестнадцать, и за столом собрались все родственники. Даже дед, седой, но все еще волевой и крепкий, приехал издалека, чтобы напутствовать любимого внука. Вспомнилась и уютная мазанка на высоком берегу. Неумолчный гул моря внизу. Пенистые волны, накатывающиеся на скалистый берег. Бескрайний простор степи, колыхание ковыля. Трель жаворонка в выгоревшем добела небе. Милые, греющие душу картины всплывали одна за другой, принося в сердце покой и умиротворение.
Сон Чике приснился странный. Он лежит на крошечном пятачке зеленой травы, посреди унылых серых камней. Солнца нет, но яростный слепящий свет падает вертикально вниз, заставляя щуриться. Чика пытается прикрыть глаза рукой, защититься от неистового света, но руки не слушаются. Он словно распят на лужайке, хотя никаких пут не видно, он не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Только голова может поворачиваться.
Где-то далеко, в необозримой дали, появились две трудно различимые точки. Они приближаются, неспешно, спокойно. Чика смотрит только на них. Уже можно различить человеческие фигуры, просто летящие по воздуху. Одна в темных, другая в светлых одеждах. Руки опущены по швам, ноги неподвижны, лиц еще не разобрать, но они приближаются, видно, как ветер развевает темные волосы на светлой фигуре и серебристо-белые – на темной.
Фигуры приблизились настолько, что уже видны лица. Темноволосая, удивительной красоты женщина в белом одеянии, свободно ниспадающем с плеч, и крепкий мужчина, седой, с мужественным лицом, короткой седой бородкой и глазами цвета небесной лазури.
Они не остановились, а каким-то фантастическим образом зависли рядом с Чикой. Теперь он видел, что крошечная зеленая лужайка не окружена каменистой пустыней, вокруг разливается свет. И сам он, распростертый на траве, и двое странных людей парят в бесконечном ослепительном свете. Лица и мужчины, и женщины были спокойны, величавы и неподвижны. Они смотрели на Чику, а он слышал разговор.
– Милый мальчик, зачем же ты пришел сюда? – раздался удивительной чистоты женский голос.
Чика попытался ответить, но губы не слушались, будто склеенные.
– Ты видишь, Тара, что он пришел сюда не по своей воле! – прозвучал низкий трубный глас мужчины.
– Да, но я вижу на нем кровь! Кровь невинных! – возразила женщина.
– Согласен, но была ли в том его воля? – спросил мужчина.
– Неужели это имеет значение?
– Боюсь, что немалое.
– Я не отдам его тебе! Там ему не место! – В голосе женщины зазвучал металл.
– Ты видишь, что он не заслуживает злой участи. Я не хочу отнимать у него положительный потенциал!
– В нем много темного! Он убивал. Терзал других! – настаивала женщина в белом.
– Он любил! Много страдал. Не его вина в том, что столько горя выпало на его долю.
– В мире живых ему не место! Он должен принадлежать мне! – с оттенком нерешительности произнесла женщина.
– А почему ты настаиваешь на крайностях? Разве мир живых подвластен тебе?
– Я не властвую ни в одном из миров, согласна, но он пришел в мои горы! Думаю, я вправе требовать исполнения законов!
– Тара, ты знаешь, что мы должны быть едины в своих решениях. Иначе демоны завладеют им. Разве он достоин горькой доли?
– Но простить?
– Нет, прощения он не заслуживает. Хотя может обрести забвение и покой. Посмотри, он устал скитаться. У него нет никого, кто мог бы поставить за него свою жизнь. Дух его был силен, но чужая воля подавила его. Пройдя через испытания, он надломился и поддался обстоятельствам. Он виновен не настолько, чтобы обратиться в прах. Я не отниму у него искру.
– Я вижу больше темного, чем светлого. Ты хочешь сказать, что та искра, что теплится в нем, способна будет очистить душу?
– Я верю в это. Согласись, Тара, мы прощали и большую кровь.
– У меня нет хранителя.
– Я знаю. Ты выбрала для него нелегкую долю. Но твои горы очистят его. Пройдут годы, возможно, века, прежде чем душа станет достойной чертогов. Ему придется забыть прошлое. Абсолютно все, что было с ним в жизни. Готов ли он?
– Ты собираешься спросить его? Но он…
– Он слышит! Я позаботился об этом!
– Ты, оказывается, еще более жесток, чем я! Выходит, он уже знает, что его ждет?
– Он не представляет своей участи. Возможно, для него это будет страшнее смерти. С твоего позволения я выношу приговор! – твердо сказал мужчина.
– Я согласна!
– Василий Зинченко! Отныне ты теряешь имя и становишься Хранителем Белой Тары! Твой удел – жить в этих горах, охранять и защищать доступными средствами Святилище. Твой дух, неразлучный с нетленным телом, останется здесь, в Беловодье, до той поры, пока очищение не снизойдет на тебя и пока новый Хранитель не придет тебе на смену!
Умрой покачивался в седле. Невеселые мысли роились в его голове. То, что Белая Тара оказалась в руках у Маркела, не давало ему покоя. Видел он статуэтку впервые, раньше только слышал о ней. С детства рассказы о Белой Богине передавались из уст в уста, и не только среди женщин селения, в котором родился и вырос Умрой. Мужчины тоже частенько вспоминали о ней. В особенности после одного случая, что произошел, когда Умрою было всего четырнадцать лет.
Разбитной тракторист Сунжой, не чуравшийся выпивки, любитель женщин и игрищ, притащил как-то домой сверток. Что в нем было, не говорил никому, только вскоре забросил он пьянку, все чаще стал проводить время со стариками и, как ни странно, женился на хорошенькой учительнице, приехавшей в селение из города. Пара была загляденье. Оба молодые, красивые. Сунжой молодую жену буквально на руках носил. Как-то раз соседка услышала в доме Сунжоя дивное пение. Восхищенная, она решила зайти к молодой учительнице, похвалить да, что скрывать, пригласить на вечерние посиделки, чтобы она и ее подругам спела удивительную песню. Зашла соседка в дом, а там никого! Едва соседка дверь открыла, пение смолкло! Удивилась она, вышла на улицу и видит, к дому приближается учительница, из школы идет!
Удивилась соседка, но решилась спросить у учительницы, кто мог петь в ее доме. Смутилась тогда молодая женщина, но в дом пригласила и под большим секретом показала удивительной красоты статуэтку.
– Вот она и поет иногда. Особенно когда дома никого нет.
Соседка ничего не сказала учительнице, хотя узнала ту, что была изображена в металле. Белая Богиня, или, как ее еще называют, Белая Тара. Хранительница и защитница этой земли и этих гор. К ней обращают молитвы женщины, когда хотят завести детей, просят богиню о помощи, когда в семье нелады. Да только не всем помогает Белая Тара. Озаряет она добром лишь чистые души и светлые помыслы. Но не удержалась соседка и рассказала о статуэтке подругам. В дом Сунжоя зачастили женщины, да только недолго это продолжалось. Пропала богиня. Думали, унес ее кто-то, но так и не нашли. Скорее всего, сама ушла. Потому как в селении долгое время царили мир и покой.
Предания гласили, что когда Белая Тара заканчивает свои мирские дела, то удаляется в горы на покой сил набраться, отдохнуть от суеты среди древних вершин, чтобы в очередной раз прийти на помощь там, где это понадобится. С той поры о богине вспоминали не раз, но та не появлялась.
Теперь, оказавшись в грязных руках, Белая Тара могла начать мстить. Нужно было вернуть богиню горам. Сделать это мог только Умрой. Но как вырвать ее из кровавых лап Маркела, он не знал. Богиня не потерпит убийства! Даже защищая ее, нельзя применять оружие. Убедить Маркела в том, что богиню нельзя трогать человеку с нечистыми помыслами, было просто невозможно. Он на самом деле мог продать Белую Тару, распилить ее или переплавить. Умрой мучительно искал выхода. В своем предназначении он не сомневался. Если уж выпал шанс вернуть богиню родным горам, то это нужно сделать.
Маркел не обращал на спутника никакого внимания, он рвался вперед, стараясь как можно скорее разделаться с похитителями. Умрой решил воспользоваться представившимся случаем. Едва Маркел, спускаясь по длинной осыпи, отвернулся, Умрой стеганул свою лошадь, чтобы столкнуть главаря вниз, но странно: вместо того чтобы врезаться на скаку в бок лошади Маркела, его лошадь вдруг остановилась как вкопанная. Обернувшись, Маркел оскалился и, резко взмахнув нагайкой, рассек лицо Умроя.
– Ты бессилен, дикарь! Тебе не завладеть золотом! – расхохотался бандит, глядя, как кровь стекает по щеке Умроя.
Голос Маркела прогремел подобно грому. Умрой невольно содрогнулся. Только позже он понял, что бандит кричал ему не на русском языке. Этот старинный язык, который в детстве он слышал от стариков, поразил его и испугал. Маркел, не очень-то владеющий нормальной речью и изъясняющийся в основном на блатном жаргоне, кричал на языке предков, которого просто не мог знать! Язык ойротов, ныне забытый и искаженный, снова зазвучал над горами. И тут Умрой понял, что он бессилен. Если в Маркела вселился демон гор, то бороться с ним могут только боги! Напуганный внезапной переменой, Умрой забыл о первоначальных планах завладеть деньгами Маркела. О том, что страстно желал спасти Белую Тару. Теперь он мог лишь подчиняться и выполнять приказы.
Уже полдня они преследовали беглецов, но никого и ничего, кроме свежих следов, найти не могли. Маркел несколько раз пытался связаться по радио с Чикой, но тот не отвечал. Впрочем, Умроя теперь все это уже не беспокоило. Уронив голову на грудь, он следовал за Маркелом, даже не пытаясь что-либо предпринять. С грустью думал о нелепости жизни, о том, что уже никогда не порадует жену. Предчувствие чего-то страшного подавляло все его желания. Единственное, о чем теперь мечтал Умрой, так это о скорейшей развязке, которая, по его мнению, приближалась с каждым шагом.
Солнце скрылось за тяжелыми свинцовыми тучами, подул сильный, порывистый ветер, взметнул тучи серо-красной каменной пыли. Дымкой заволокло горизонт. В такую погоду продолжать погоню безумие, но Маркел упорно продолжал понукать лошадь, и Умрой послушно тянулся за ним, не смея даже прекословить.
Широкая и глубокая расщелина преградила путь. Арсений, не слезая с седла, достал бинокль и долго всматривался, выискивая безопасный путь. Погода ухудшалась. Тучи, цепляясь серыми рыхлыми брюхами за острые вершины, грозили пролиться затяжным дождем. Ветер крепчал, поднимал пыль, дышать становилось трудно.
Достав из нагрудного кармана камуфляжа бандану, он повязал ее на ковбойский манер, защищая горло от едкой пыли. Инга только улыбнулась, увидев то, что он сделал, но последовала примеру, и легкая косынка скрыла от глаз Арсения ее иссохшие на ветру губы.
– Нам нужно спешить! – сказал Арсений. – Если непогода застигнет нас здесь, хорошего не жди!
– Куда мы направляемся? – тревожно спросила Инга.
– Ближе к горам, там есть вероятность отыскать какой-нибудь грот или пещеру. Дожди здесь иногда льют неделями.
Свернув вправо вдоль расщелины, всадники пришпорили усталых лошадей и поскакали к виднеющимся в отдалении горам. Недосягаемые из-за пропасти скалы, к которым они первоначально двигались, остались по левую руку, уже хорошо видимые.
Внезапно ветер сменил направление и стал дуть им в спины, как бы подгоняя усталых лошадей. Арсений напряженно поглядывал на темнеющее небо. Инга держалась в седле достаточно уверенно, но если начнется гроза, то неизвестно, как поведет себя ее лошадь. Когда они доскакали до подножия гор, ветер внезапно стих. Повисла звенящая тишина, нарушаемая только ритмичным топотом копыт. Скалы словно выросли прямо из каменистой земли. В одной из них Арсений заприметил глубокую трещину. К сожалению, на лошадях туда не добраться. Пришлось спешиваться. Первые тяжелые капли упали в мелкую пыль, подняв крошечные фонтанчики. Где-то прогремел раскат грома. Привязав лошадей, Арсений схватил Ингу за руку, подхватил другой оба рюкзака и что есть силы побежал к спасительной щели. Инга спешила за ним, не в состоянии даже оглянуться. Камни мелькали под ногами со скоростью курьерского поезда. Когда пришлось карабкаться наверх, Арсений, чтобы освободить руки, закинул за спину оба рюкзака и, цепляясь за выступы, пополз, словно паук, прямо по, казалось бы, идеально гладкой стене. Взобравшись на выступ, размотал веревку, сбросил вниз и крикнул, стараясь перекрыть громовые раскаты:
– Быстро обвяжись!
Инга не стала медлить. Закрепив веревку на поясе, она, помогая спутнику, подтянулась, насколько возможно, на руках и поползла по стене. Получалось далеко не так удачно, как у Арсения. Пару раз, если бы не страховка, Инга могла бы сорваться. Наконец, с трудом переводя дыхание, она остановилась рядом с ним.
– Забери веревку! – коротко бросил Арсений и, схватив рюкзаки, бегом бросился в тесную щель.
Едва Инга успела проскользнуть вслед за ним, небеса разверзлись, и на горы обрушился настоящий водопад. Из-за рева воды невозможно было даже разговаривать. Инга прижалась к холодной стене и с ужасом смотрела, как исчезли за стеной дождя и плато, и далекие скалы, куда Арсений планировал добраться. По выступу, на который они взбирались, с гулом несся поток, ворочая камни, таща за собой вырванные с корнем кусты. Она хотела показать весь этот ужас Арсению, но, оглянувшись, не обнаружила его рядом. Рюкзаки стояли у стены, веревка, так и не смотанная, комом лежала сверху, а Арсения не было! Он словно растворился. Пытаясь перекричать шум воды, Инга позвала его, но ответа не услышала. Испугавшись, она бросилась в глубь трещины и вдруг увидела свет фонаря. Луч скользил по камню, надолго замирая, высвечивая то один, то другой кусок стены. На освещенных участках ясно виднелись загадочные изображения. Забыв об опасности, Инга шагнула ближе и замерла. На камне были странные письмена и рисунки, причем как совершенно фантастические, так и вполне реалистичные. Но больше всего ее поразило изображение женщины в царском одеянии, с короной на голове.
– Что это? – невольно спросила Инга.