- Зачем? - вяло, чисто риторически спросил Виталий, и было ясно, что он просто хочет выиграть хотя бы несколько секунд.
- Ну, ответ на этот вопрос знает любой, кто хоть однажды в жизни прочитал детективный роман, - и в голосе, и во взгляде Губина - неприкрытая насмешка.
- Да, конечно, - смущенно пробормотал Яворский. - Дело в том, что… что мне необходимо было уделить внимание деловому партнеру. Зарубежному.
- Из какой страны он?
- Из Франции. И не он, а она. Мари Лакруа, представитель крупного издательского дома.
- Но ведь вы, насколько понимаю, занимаетесь поставками в нашу страну газа? - удивился Феликс.
- Одно другому не мешает, - возразил хозяин кабинета. - Кто-то ж должен заботиться и о духовном здоровье нации…Так вот, мы запускаем крупный совместный проект, связанный с изданием исторических книг, посвященных давним связям Украины и Франции. Три дня напряженно работали, а вчера выдалась возможность отдохнуть. Не мог же я хоть немножко не показать гостье Киев и его окрестности. Без культурной программы такие поездки, как правило, не обходятся.
- Эта француженка впервые в Киеве?
- Нет, она уже приезжала прошлой осенью. Тогда мы лишь обсудили проект, который сейчас, слава Богу, уже приобрел зримые очертания.
- И что же вы ей показали из наших достопримечательностей?
- В Пирогово свозил. Знаете, эти сельские хатки, ветряные мельницы и деревянные церквушки произвели на Мари неотразимое впечатление.
- Вчера там с ней были?
- Позавчера.
- А вчера?
- Вчера она посмотрела Аскольдову могилу. А потом был просто день отдыха. На лесной, скажем так, поляне. Нечто вроде пикника по-украински.
- И большая компания собралась? - уточнил Феликс.
Яворский слегка покраснел, потом поморщился и нехотя выдавил:
- Н-нет. И вообще, я предпочел бы не распространяться на эту тему.
- Но водитель-то может подтвердить факт сей буколической картинки? Или, скажем, переводчица, которая облегчала общение двух молодых пейзан, расположившихся в тени какого-нибудь дуба-великана?
- За рулем был я, собственной, так сказать, персоной. А переводчик нам не требовался, поскольку я весьма прилично говорю по-французски.
- Виталий Валерьевич, а с самой Мари Лакруа я смогу побеседовать?
- Боюсь, что нет. Два часа назад она улетела в Париж.
- Плохо, - искренне огорчился Губин. - Если откровенно, подозревать вас в совершении преступления пока что не приходится. Но следствию надо знать, где и как вы провели вчерашний день. Вы ведь член семьи Яворских. Извините, а сколько лет этой Мари?
- Двадцать восемь.
- Шарму хоть отбавляй?
- Как у всякой истинной француженки, - пожал плечами Виталий Валерьевич.
- Ответьте честно - у вас с Мари чисто деловые отношения? - Губин опять применил свой "детектор лжи", и Виталий Валерьевич, отведя глаза в сторону, снова оказался в роли побежденного.
- А какие, позвольте, они еще могут быть? - в голосе его явно сквозили досада и раздражение.
- Ну, мы вами не мальчики, - дипломатично заметил Феликс. - Хорошо, я понял так, что о своем алиби вы позаботиться не желаете…
Он поднялся и аккуратно задвинул стул под приставной столик.
* * *
Глеб, прибыв в Сосновку спозаранку, убил там, считай, целый день и, как и вчера, безрезультатно. Удалось разве что установить несомненное алиби Яворского. Несколько человек совершенно точно указали, что в послеобеденное время, то есть примерно с трех часов пополудни и до четырех, он с книгой в руках сидел в кресле у выходящего на улицу окна.
Светлана Анатольевна Ландсберг, одна из ближайших соседок миллионера, заявила, что по Яворскому на этом отрезке дня смело можно сверять часы.
- Я, Глеб Павлович, живу рядом с Валерием Яковлевичем с тех пор, как только тут выросли наши дома, и смею вас заверить, что это необычайно точный человек, который хранит верность своим привычкам. Я сама очень пунктуальна, наверное, это у меня в крови, ведь я по национальности немка, так вот, своего добермана Микки вывожу на большую прогулку - по улице на край поселка и дальше на лужок, где всегда красиво, тихо и безлюдно, ровно в три часа дня. Именно в это время, минута в минуту, кресло у окна занимает Валерий Яковлевич. Иногда он только усаживается, иногда уже сосредоточенно читает, и тогда я понимаю, что припозднилась с Микки на полминуты или несколько секунд. Яворский мне напоминает немецкого философа Канта. Тот жил в Кенигсберге, и местные жители сверяли время не по часам на городской ратуше, а по Канту. Если он вышел из дому, отправляясь на работу, значит, сейчас ровно семь часов утра. А вчера… Вчера я вышла из дому в пять минут четвертого, потому что не сразу отыскала поводок для Микки - бывает, вещь куда-то запропастится, и Валерий Яковлевич уже был, как говорится, на своем боевом посту. Я кивнула ему, а он мне. Возвратилась около четырех, ну, может, без пяти, без семи минут - он еще был углублен в чтение, но на секунду оторвался, мы опять встретились глазами… Ужасная, конечно, история, ужасная. Такое у нас в поселке в первый раз. Дай Бог, в последний.
Ничего, что бы могло пролить свет на убийство, Светлана Анатольевна не сообщила. Рыбака в лодке она не видела, потому что к реке не спускалась.
Беспомощно развел руками и Влад Гурко, студент Института международных отношений, усиленно готовящийся в эти дни к экзаменам. Он тоже видел Яворского у окна, но не более.
- Решил на велике проехаться до шлагбаума и обратно, чуток размяться. Старик этот читал книгу. Смотрю, а на лбу у него муха. Ну, думаю, так зачитался, что мухи не замечает. Мне бы так за моими учебниками…
- И что, Валерий Яковлевич согнал ее? - улыбнулся Губенко.
- Ну, наверное. Я, в общем-то, проехал мимо и не оглянулся.
Третий, кто безоговорочно удостоверил железное алиби Яворского, был Федор Семенович Измайлов, бывший нардеп, а теперь человек, живущий в свое удовольствие. Именно таким веселым образом он и отрекомендовался, заметив, что в раковинку частной жизни ему помогли спрятаться, во-первых, возраст, во-вторых, усталость от политики, где грязи хоть отбавляй. "Ну, а откуда взялись деньги, чтобы отгрохать этот терем-теремок, ты, конечно, не расскажешь, - подумал про себя Глеб. - Ясно лишь одно: депутатской зарплаты на это не хватит". Мыслишка сия, впрочем, промелькнула так, мимоходом. Глеб был весь внимание.
- Большое горе постигло Валерия Яковлевича, хуже просто не бывает, - сокрушенно качал головой Измайлов. - Он ведь так любил ее, эту девочку. Однажды даже признался: счастлив, мол, что доживаю век с Полиной. С ней, говорит, сбрасываю не один десяток лет. А Яворский, да будет вам известно, человек замкнутый, малоразговорчивый. И не любит, когда кто-то вторгается в его жизнь. Консервативен, как английский лорд. Однажды вижу его у окна, громко здороваюсь. Так он меня отчитал: когда, дескать, я с книгой в руках, никто не вправе отрывать меня от любимого занятия.
- Вчера вы тоже с ним не поздоровались?
- Да у него глаза были закрыты. Спал человек. Причем так крепко, что муха лезет ему в нос, а он этого не замечает. Ну, ничего не поделаешь - старый человек.
- И когда вы проходили мимо?
- Да где-то в полчетвертого.
- А во что был одет Валерий Яковлевич?
- В легкую светло-серую кофту. Рубашечка, галстук. Яворский, знаете ли, некоторым образом чопорен. Я, например, на его месте набросил бы на себя халат…
Да, именно так - кофта, рубаха, галстук, и был вчера одет Яворский, когда сидел в кабинете-библиотеке за рабочим столом, на котором лежали фотографии ослепительно красивой кареглазой блондинки.
Садовник Тихон Петрович и повар-домработница Алевтина, с которыми по очереди пообщался Губенко, никакой полезной информацией Глеба не вооружили. Их отсутствие в доме или на территории поместья объяснялось теми причинами, о которых вчера поведал его хозяин. И Полину, и Валерия Яковлевича слуги, плача, хвалили. Ничего предосудительного в их поведении ни раньше, ни теперь не наблюдали. Размолвки? Ссоры? Скандалы? Упаси Боже! Все всегда тихо, чинно, благожелательно. Валерий Яковлевич неизменно был с Полиной нежен, обходителен, внимателен. И дети хозяина тоже очень хорошо относились к его жене.
Губенко уже направлялся к машине, ожидающей его в двух шагах от дома Яворского, как столкнулся с почтенной дамой Ландсберг, совершающей вечерний моцион с доберманом Микки. Она улыбнулась Глебу, как старому знакомому. Он тоже улыбнулся и спросил:
- Светлана Анатольевна, а что, Яворский никогда не засыпает за своим Диккенсом? Я, помню, когда-то в юности начал его читать, и уже на третьей странице глаза начали слипаться сами по себе.
- Еще как засыпает, - засмеялась Ландсберг. - Сколько раз доводилось видеть, как Валерий Яковлевич с книгой в руках сладко дремлет в своем кресле. А почему вы спросили меня об этом?
- Да пытаюсь понять, отчего он так любит этого скучного Диккенса. Кресло у окна, очередной темно-зеленый томик, один и тот же наряд - с ума сойти!
- Почему один и тот же? Впрочем, вы правы. Домашние наряды он меняет нечасто. Несколько лет Валерий Яковлевич отдавал предпочтение, как ни странно, халату. Темно-синему халату с красной вертикальной и зеленой горизонтальной полосками. А это уж месяца два-три как сменил халат на серую кофту да голубенькую рубашечку с галстуком. И теперь стал еще больше похож на старого английского джентльмена, для которого мой дом - моя крепость. Я, кстати, тоже очень люблю старые вещи, к ним так привыкаешь…
- …что они словно бы превращаются в часть самого тебя, - закончил мысль дамы Глеб и церемонно раскланялся с ней.
Ни вечером, ни ближе к полуночи созвониться с Феликсом не удалось, из чего Глеб сделал вывод, что его друг в очередной раз влюбился. Влюбленности Губина были короткими, как видеоклип, и сам Феликс не однажды жаловался, что на сильное, устойчивое чувство он, видимо, не способен. Трудно, правда, было понять, всерьез он это говорит или в шутку.
Утром они почти лоб в лоб столкнулись у входа в горотдел и тут же расшаркались друг перед другом, соревнуясь в учтивости и благовоспитанности.
- Прошу вас, Феликс Эдмундович, - сделал шаг назад Губенко, пропуская первым Губина.
- Только после вас, товарищ Жеглов, - тут же нашелся тот.
- Находчивый, - восхитился Глеб. - Правильно, начальству всегда уступают дорогу.
Доля правды в его шутке была. Хоть оба майоры и занимают должности старших оперуполномоченных, правом негласного старшинства пользовался именно Глеб - в тех, конечно, случаях, если вдвоем вели какое-нибудь дело. Это как в воздушном бою: кто-то ведущий, а кто-то ведомый. Да и двух первых скрипок не бывает, пусть это дуэт или большой оркестр.
- Докладывай, что вчера накопал, - распорядился Глеб, едва они переступили порог своего унылого кабинета, интерьер которого складывался из столов, шкафов, весьма расшатанных стульев еще советского времени да угрюмо-серого сейфа.
- Копают старатели где-нибудь в Якутии или на Аляске. А я… Голяк, Глеб, полный голяк. Другими словами, идиллия в семье Яворских полнейшая. Все друг друга уважают, никто на ближнего своего нож не точит. Насчет алиби… Оно у этого парня не то что не железное, оно, я бы сказал, никакое До обеда был в офисе, работал у себя в кабинете. А потом уехал на пикник с деловым партнером, некоей очаровательной француженкой. Где были, что да как, отвечать отказался.
- Можно, конечно, предположить, что у молодого Яворского летучий роман с этой француженкой, как ее…
- Мари, - подсказал Губин. - Более чем уверен, что это на самом деле так. Когда деловые партнеры молоды и красивы, симпатизируют друг другу, то до интима один шаг. Расстояние, знаешь ли, границы, обязательств, в принципе, никаких - почему бы не развлечься? Я бы лично с удовольствием воспользовался столь соблазнительной возможностью.
- Ясное дело, - саркастически протянул Глеб. - Ты у нас парень не промах. И котильон с какой-нибудь там Мари танцевать не станешь. Ближе к телу, как говорят в народе…
- Глеб, - укоризненно протянул Губин, - в наш век, когда всем катастрофически не хватает времени, это так естественно!
- В принципе, согласен, - пошел на попятную Губенко. - С тобой, Феликс, вообще чертовски трудно спорить… А если серьезно, надо установить, существует ли у молодого Яворского безукоризненное алиби.
- Оригинальная мысль, - восхитился Феликс и уставился на приятеля тем взглядом, каким неразумный ученик смотрит на всезнающего учителя. - Только для этого хорошо бы встретиться с прекрасной Мари. Не люблю командировки, но в Париж слетаю охотно. Елисейские поля, Версаль, Вандомская колонна, площадь Бастилии, Тюильри…
- Что еще? - с едкой иронией вопросил Глеб.
- Эйфелева башня. И Лувр вдобавок, - в отчаянии выкрикнул Феликс, после чего друзья от души рассмеялись.
- Ладно, - сказал Глеб. - Шутки шутками, а с Виталием Яворским у нас полная неясность. Если он сам не хочет рассеять подозрения, придется сделать это нам. Опроси, Феликс, всех и вся, где он был эти чертовы полдня… Еще - думаю, без запроса в Париж нам не обойтись. Уточни, пожалуйста, как называется фирма, которую представляет эта красотка Мари. Нам нужен подробный, если удастся, по минутам расписанный отчет, как распорядилась Мари своим киевским временем. А главное - последние полдня, лесной пикник наедине с Яворским-младшим.
- Глеб, знаешь, что мне еще не понравилось? Виталий Валерьевич не выдержал моего взгляда, когда я напрямую спросил, а не нравилась ли ему юная красивая мачеха, ну, он понял, в каком смысле нравилась.
- И это все?
- Все.
- Ох, Феликс, задрал ты меня этим своим магическим взглядом. Тебя послушаешь - так надо распустить всех этих дармоедов, что через стенку, над и под нами. Оставить только двух конвоиров, чтоб волокли подозреваемых пред твои ясны очи…
- Нутром, Глеб, чую, нутром.
- Нутро - не улика, к делу не подошьешь, - насмешливо сказал Глеб. - Ладно, теперь моя очередь отчитаться. То же, что и у тебя, - полнейшая идиллия в благородном семействе. Удалось установить лишь одно - у старика Яворского железное алиби. Несколько человек собственными глазами видели, что он читал книгу в кресле у окна. Это, так сказать, фишка Валерия Яковлевича - наслаждаться Диккенсом с трех до четырех пополудни в любое время года. Незыблемый ритуал, который он не отменит ни под каким предлогом, включая землетрясение, извержение вулкана, цунами "дельта" на речке, десант марсиан.
Зазвонил телефон, и Губенко снял трубку. Уже через секунду он был само внимание - на связь вышел судмедэксперт Федя Ломонос.
- Красавицу вашу убили примерно в половине четвертого. Допустимая погрешность - плюс-минус десять минут. Удар, да вы и сами это видели, в самое сердце. Человек, который его нанес, стоял лицом к лицу с покойной. Смерть наступила практически мгновенно. По поводу кинжала: клинок абсолютно новый, в деле никогда не бывал. Сделан в Германии, золлингеновская сталь. Но это уже мнение не мое, а спеца Полуянова. Он говорит, что вещица эта дорогая. Приобрести ее обычно позволяют себе состоятельные охотники. На рукоятке отпечатков пальцев не обнаружено.
- Плохие новости ты мне сообщил, друг мой Федор, - сокрушенно сказал Губенко.
- Да уж какие есть, - флегматично откликнулся Ломонос. - Ладно, бывай, дел у меня по горло.
После того, как Глеб пересказал напарнику услышанное от судмедэксперта, тот заметил:
- Этого следовало ожидать. Глеб, а ты не находишь, что у Полины мог быть тайный любовник, который приревновал ее еще к кому-нибудь и решился на убийство по принципу: "Если не мне, то никому"?
- Не исключаю, Феликс, этого, но что толку судить-рядить, если фактов у нас нет? Вот что: выйди, пожалуйста, на "Лунный камень". Это…
- То же самое, что детективное агентство "Лунный свет"?
- Вот-вот.
- А почему я о нем ничего не знаю?
- Знаешь. Это бывшее охранное агентство "Недремлющее око", которое перерегистрировалось. Ну, решили ребята подпустить чуть романтики, мистики, опоэтизировать свои труды - "Лунный камень"…
- И правильно сделали. А то от "Недремлющего ока" попахивало опричниной, стукачеством, третьим отделением Бенкендорфа. И на кого ж мне там выйти? На Лешку Герасимова?
- А к кому еще, Феликс, если не к старому приятелю? Только не темни, а честно обрисуй ситуацию - буквально, мол, не за что уцепиться. И выясни, не просил ли ребят об услугах определенного толка Валерий Яковлевич Яворский? Если нет, то пусть Лешка по-свойски поинтересуется у дружков- подпольных частных детективов, не обращался ли любитель Диккенса к ним. Пообещай, что в долгу не останемся. Поделимся по-братски какой-нибудь информацией, если вдруг она понадобится "Лунному камню". Второе - еще раз побеседуй с Яворским-младшим. Пусть все-таки расскажет, где именно он находился после обеда в день убийства. Напомни, что без твердого алиби он автоматически переходит в разряд подозреваемых. Ну, занимайся, а я пошел.
- Куда, Глеб?
- В "Седьмое небо".
- А-а, - разочарованно протянул Губин. - Я уж подумал: за авиабилетом в Лондон. И все равно, хитрый ты, Глебушка. Себе - красивых девок, а мне - задрипанных ищеек, вуайеров несчастных, которые подсматривают в замочную скважину.
- Не хочу разрушать твою новую любовь. Где вчера шлялся до поздней ночи, а?
Феликс открыл было рот, чтобы достойно ответить, но не успел, потому что дверь за Глебом уже захлопнулась.