* * *
Следующая встреча Лободко с Владиславом Круликовским состоялась, как и было обещано майором, в городской полиции, в кабинете Здислава Кухарчика, который тот любезно предоставил гостю из Киева. Допрос, если честно, ничего не дал. На что-то другое Олег, в принципе, и не надеялся. Кроме того факта, что в жизни Никольского и Круликовского произошел ряд удивительных совпадений (по теории вероятности они вполне могли состояться), никакими конкретными уликами, никакими вещественными доказательствами Лободко не располагал. Это ясно осознавал и молодой Круликовский, который сегодня заметно приободрился, напрочь позабыв о вчерашней растерянности и нервозности: так выглядит шахматист, который испытал несколько неприятных моментов, но теперь знает, что партия у него в кармане. По меньшей мере, ничья обеспечена.
Итак, Владислав начисто отрицал знакомство со Стасом Никольским, никаких встреч с ним ни в Праге, ни в Киеве не было. И нечем было Олегу прижать его к стенке, ну, буквально нечем!
Все же признать свое поражение майор не торопился. Кажется, первая партия действительно завершится вничью, но матч продолжится, вполне возможно, теория шахмат обогатится таким дебютом, как краковский гамбит.
- Не торопитесь праздновать победу, - сказал он на прощание Владиславу. - У меня предчувствие, что мы с вами еще встретимся.
- Предчувствия не всегда оправдываются, - тонко улыбнулся в ответ молодой искусствовед.
Входя вместе с другими пассажирами в автобус, который сейчас отвезет их к трапу самолета, Олег Лободко подумал, что в Кракове он провел несколько дней вовсе не для того, чтобы полюбоваться Мариацким собором, старинными фаэтонами на площади Рынок или отведать знаменитого польского бигоса в недорогой забегаловке. Краков в лице Андрея Феликсовича Круликовского подарил ему версию, связанную со златниками князя Владимира - они, вернее, тайна их клада, вполне могли стать причиной гибели Тимофея Севастьяновича Медовникова. Краков дал реальную зацепку, убедил в мысли, что молодой Круликовский явно причастен к убийству друга отца, потому что совпадение может быть одно, ну, два, но не целый же букет; в том, что Владислав темнит, Лободко нисколечко не сомневался…
ГЛАВА VII
Старший лейтенант Солод командировкой своего шефа в сопредельную страну остался доволен, даже очень, ибо считал, что при отсутствии на руках Лободко хоть одного мало-мальски настоящего козыря ему не только удалось не остаться в дураках, а кое-что еще и прикопить. Когда Михаил выразил свою мысль этаким "картежным" образом, Лободко от души расхохотался. Заметив недоумение на лице Солода, развеселился еще больше. Отсмеявшись, пояснил: "Понимаешь, какая закавыка… Я, оценивая свой вояж, вспомнил шахматы, а ты сейчас - карты. Мысль у нас, в общем-то, работает в одном направлении, Миша…"
Пятью днями позднее именно Миша Солод порадовал майора Лободко сообщениями, которые никаких сомнений в пользе его командировки в Краков не оставляли.
- Не зря, Олег Павлович, вы проездили казенные деньги, - интригующе произнес он, столкнувшись с Лободко в коридоре в тот самый момент, когда последний спешил на совещание к полковнику Дровосекову - начальнику убойного отдела, славящемуся нетерпимым отношением даже к малейшим, секундным, так сказать, опозданиям. - У меня две новости. Одна приятная, другая очень приятная.
- Миша, у меня в запасе, - Олег рывком поднес к глазам часы, - лишь две минуты, и я не имею права их разбазарить даже на самую сногсшибательную новость. Я тороплюсь к Дровосекову, понятно? Загляни ко мне минут через сорок.
- Есть! - ответил Солод, испытывая некоторое сожаление, что придется еще потерпеть, прежде чем выложить приятные новости - Михаил принадлежал к той, весьма, к счастью, многочисленной породе людей, которым нравится радовать, именно радовать, а не огорчать себе подобных. И хоть эти отрадные известия, которыми он собирался буквально ошеломить своего начальника, в одинаковой мере касались их обоих, Солод вполне резонно считал, что майор больше, чем он сам или кто-нибудь другой, заслужил право на эту маленькую, производственную, так сказать, радость.
- Ну, выкладывай, ради чего ты готов был уронить меня в глазах Дровосекова, - с легким юмором произнес майор Лободко, едва Михаил возник на пороге его кабинета немым вопросительным знаком.
- С какой новости начинать?
- С приятной.
- Хорошо. Олег Павлович, вчера вернулся из командировки сосед Медовникова Павел Митрофанович Заремба. Он профессор-филолог, старый холостяк, это так, к слову, отсутствовал дома месяц - читал в Риме студентам-славистам лекции по современной украинской литературе.
- И что же такого ценного сообщил тебе Павел Митрофанович? - с изрядной долей скептицизма спросил Лободко, который наполовину еще пребывал на совещании, которое Дровосеков превратил в ужасающую головомойку - криминал в столице правит бал, убийства сыплются, как из зловещего рога изобилия, а сыщики хлопают ушами, как ослы. Досталось на орехи всем, в том числе и Лободко - за грозящее стать "глухарем" дело об убийстве краеведа, о чем он сейчас и поведал своему подчиненному.
- Дровосеков еще не знает, что вы недаром съездили в Краков, - улыбнулся Солод, но, заметив гримасу неудовольствия на лице начальника, заторопился сжато, без витийства выложить информацию: - Олег Павлович, я показал Зарембе снимки Никольского и Круликовского. Он твердо заявил, что видел их вдвоем 13 декабря в третьем часу пополудни в холле, или в коридоре - как угодно, первого этажа. Павел Митрофанович выходил из лифта, спеша на такси, которое заказал на Борисполь, а эти двое садились в лифт, чтобы подняться наверх. Заремба хорошо запомнил обоих - Круликовский бросился ему в глаза благородной внешностью, неким врожденным, как он выразился, аристократизмом. Ну, а Никольский запечатлелся у него в памяти по принципу контраста: эдакий, сказал он, недокурок с хитрой лисьей мордочкой.
- Стас этот и впрямь похож на лисенка, - согласился Лободко. - Не на матерого лиса, а, это уж точно, на лисенка. А я в нем уловил что-то то ли от хорька, то ли от тушканчика. Или суслика… Миша, твоя информация укрепляет в мысли, что не такие уж мы с тобой и дураки. Дата совпадает: Круликовский рассказывал мне, что он навестил Медовникова как раз 13 декабря. Только он солгал, сказав, что с ним никого не было.
- Заремба, кстати, дал письменные показания, - заметил Солод. - Ни за что, говорит, не стал бы свидетельствовать, если бы стопроцентно не был уверен, что в тот день видел именно Круликовского и Никольского. Олег Павлович, это вот, - он потряс перед собой двумя листами бумаги, исписанными крупным красивым почерком, козырь серьезный. Как туз в покере. Если вы еще раз полетите в Краков, то молодой Круликовский уже не отвертится. Эти бумажки пригвоздят его, как вилы змею.
- А что? Возьму и полечу! - с вызовом сказал майор. - От Кракова я в восторге, съездить туда снова почту за счастье. Ну, а если серьезно… Дровосеков хочет, чтобы мы побыстрее нашли убийцу Медовникова. Значит, он обязательно выпишет мне загранкомандировку…
- А теперь, Олег Павлович, еще кое-что - эта штука будет поприятнее предыдущей и пригвоздит Круликовского лучше всяких вил, - торжественно произнес Солод, направляясь к компьютеру.
Это "кое-что" привело майора Лободко в великолепное расположение духа…
* * *
Конечно, на фоне других убийств, громких, будоражащих, как отечественный политикум, так и общество в целом, а совершались они регулярно, с завидным постоянством, как по расписанию, убийство краеведа Медовникова, пусть и очень известного в своих кругах человека, ничем особым не выделялось. Ну, оповестили о нем по телевизору, написали в газетах, на этом, пожалуй, и можно ставить точку - никто из-за любителя старины глотку надрывать не станет.
Но на деле все оказалось не так, и Дровосеков, охотно выписывая майору Лободко повторную командировку в Краков, объяснил, почему он не жалеет вечно недостающих государственных денег. С его слов выходило, что делом краеведа заинтересовался один из самых могущественных людей в державе, вторым призванием которого было коллекционирование предметов седой древности, но не со всего мира, а вытолкнутых исключительно недрами родной земли. Если бы перед этим державником внезапно возникла дилемма - или он едет на встречу в рамках официального международного визита, с главой, скажем, зарубежного государства, или разворачивает машину и эскорт в обратном направлении, чтобы отправиться на хутор Веселые Побрехеньки, где час назад баба Параска выкопала у себя на огороде глиняный кувшин, который намного старше египетской пирамиды и успешно служил далеким пращурам, он, конечно, выбрал бы хутор, не боясь международного скандала. По просочившейся информации, на одной из выставок, или на ярмарке, или на фестивале державника познакомили с Тимофеем Севастьяновичем Медовниковым, разговор зашел вокруг киевской топонимики, и краевед приятно потряс могущественного визави своей широчайшей эрудицией.
- Чего ж он так поздно спохватился? - полюбопытствовал Лободко, которому сообщенная начальством информация чем-то даже польстила.
- Просто раньше он об этом ничего не знал. Где-то с визитом был, или пресс-служба посчитала необязательным поставить в свою подборку газетных и прочих новостей это грустное сообщение, или просто случайно вычитал о Медовникове в какой-то из газет. Это я, конечно, так, от фонаря, - пояснил Дровосеков. - В общем, не было печали… Как ты, верно, догадался, дело краеведа на личном контроле у…, - при этих словах он так выразительно закатил глаза под лоб, что в потолок, дабы прочесть там - "…у министра", можно было и не глядеть. - Ты уж, Лободко, постарайся найти этого гада. Как-никак, честь мундира задета.
"Правильно говорят - нет худа без добра, - подумал Лободко. - Повышенное внимание к делу со стороны влиятельных персон давит на психику, однако и предоставляет больше возможностей для успешного расследования. Если, конечно, высокие люди действительно заинтересованы в том, чтобы преступник оказался перед судом…"
* * *
Краков теперь напоминал Олегу Лободко человека, с которым знакомство уже сведено и ты, в общем-то, знаешь, как он выглядит, чем дышит, на что способен.
В древнюю столицу Польши майор отправлялся с удовольствием, подобным тому, какое испытывает игрок, идущий в казино с деньжатами в кармане - роль денег у сыщика выполняли свидетельские показания профессора филологии Павла Митрофановича Зарембы - не вещдок, конечно, не заключение какой-нибудь экспертизы, но тоже немало. А еще в запасе было убийственное "кое-что". Что, интересно, запоет молодой Круликовский, когда увидит, что миф о целом букете странных совпадений рушится на глазах?
Краков, опять-таки весьма радушно, как и в прошлый раз, встретил посланца украинской криминалистики - в аэропорту Олега ждал старый знакомый Янек Кочмарек, который на сей раз доставил гостя к полицейской комендатуре ровно за тридцать пять минут по причине отсутствия метели.
Поднимаясь к Кухарчику, майор улыбнулся, потому что вспомнил, как его, так сказать, боевой дух укрепил старший лейтенант Солод, который глубокомысленно заявил:
- Олег Павлович, а ведь нам улыбнется удача. Знаете, почему? Вспомните номера в пражской гостинице "Рубикон" - триста седьмой и триста восьмой?
- Ну и что?
- А то, что если сложить цифры по отдельности - три плюс семь плюс три плюс восемь, в итоге получится двадцать одно. Очко!
- Ужас! - весело восхитился Лободко. - Ну, а если эти цифры тем же макаром сосчитали преступники? Иди на дело, не боясь, так?
- Нет, - серьезно возразил Солод. - Они цифры не сосчитали. Они до этого не додумались.
- Это ж надо, - снисходительно произнес Лободко. - Я и не знал, что ты пифагореец.
- Кто такие пифагорейцы? - удивленно спросил Михаил.
- Да такие же любомудры, как ты, - громко рассмеялся майор. - Последователи Пифагора…
- Того самого?
- Да, того самого…
- И что он?
- А то, что Пифагор Пифагорыч считал: основа всего существующего - число. Гармония, представь себе, сфер зависит от числовых соотношений, потом - метемпсихоз…
- А это еще что такое? - испугался Солод.
- Ничего страшного - переселение душ, - успокоил его Лободко, но Солод, вот в ком пропал великий артист, завопил, изображая полнейшее смятение:
- Пожалуйста, дальше не надо! Я понял свою ошибку - это не повторится, я больше не буду!
- Хватит ёрничать! - приказал Лободко, пряча в углах рта усмешку. - Тоже мне, пифагореец! Отныне будешь расследовать финансовые преступления - там цифр выше крыши.
С этой улыбкой, вернее, полуулыбкой на лице майор и перешагнул порог кабинета Кухарчика, который радушно поднялся из-за стола и пошел навстречу гостю.
- Я вижу, мой друг и коллега в хорошем настроении, - резюмировал Кухарчик, пожимая руку Олегу. - Значит, следствие продвигается, и продвигается очень неплохо.
- Ну, насчет "очень" я бы не торопился, - смеясь, предостерег Олег. - Но кое-что у нас в загашнике все-таки появилось…
* * *
- Меня опять вызывают в полицию, - расстроенно сообщил Дануте Владислав, который так и не притронулся к чашечке отлично сваренного кофе, зато, пока девушка видимо наслаждалась своим "капучино", успел выкурить три сигареты и теперь его рука уже тянулась к пачке за четвертой.
- Пей кофе, - участливо сказала Данка, - он у тебя совсем уже остыл. Куда вызывают? В тот же самый кабинет?
- Да.
- Значит, по делу краеведа. Наверное, там, в Киеве, что-то еще накопали. И как, пойдешь?
- А куда я денусь? Отца жаль, он переполошился не на шутку. У него и так давление высокое, а тут и я еще его повышаю.
- Он что, в курсе твоих дел?
- Да этот чертов Кухарчик из полиции вчера попал по телефону на отца, ну и продиктовал ему, куда и когда я должен явиться.
Владислав наконец-то выпил остывший кофе, выпил залпом, как водку, совершенно не ощутив ни вкуса, ни запаха, может, даже и не заметив, что опустошил чашечку. Рука его вполне осознанно потянулась к сигаретам, но Данута решительно поднялась со стула:
- Хватит! Покуришь на воздухе! Ты и так уже задымил все кафе.
Кафе "Гийом Аполлинер", которое содержал неудачник-поэт, забросивший с новыми временами стихотворное ремесло и взамен обнаруживший в себе дар ресторатора, привлекало к себе писателей, художников, артистов, всех тех, кто вращался по орбите сложного и неугомонного мира искусства, обыкновенно бывало переполнено по вечерам, а сейчас, утром, пустовало - за исключение Владислава и Данки, в дальнем углу облюбовала местечко влюбленная, судя по всему, парочка. Клиенты "Аполлинера", исповедующие ночной образ жизни, болезненно скривились бы от одного слова "утро". К этому племени ночных тусовщиков принадлежали и Владислав с Данутой, нынешний день, когда оба пробудились достаточно, или относительно, рано, был нетипичным - просто каждый ночевал у себя дома, а вчерашний вечер для них обошелся без презентаций, плавно переходящих в фуршет, без фуршетов, как правило, переходящих в кутеж, без кутежей, заканчивающихся, если позволят силы, иногда долгим, ночь напролет, и утро туда же, сексом.
Они вышли наружу, и прелесть то ли позднего утра, то ли уже разгорающегося дня так легла им на душу, что совершенно не верилось, что и они, и остальные люди могут испытывать какие-то проблемы, быть чем-то недовольными, чего-то бояться.
- Боже, как хорошо! - радостно выдохнула Данута и обратила на спутника смеющиеся глаза - в их высквоженную апрельскую синь уже добавилась сиреневая голубизна цветущего цикория. На миг в голове Владислава промелькнула шальная мысль, а не поставить ли ему столь ожидаемый его отцом крест на холостяцкой жизни, взяв в жены эту обольстительную и весьма талантливую дочь железнодорожного рабочего из Пшемысля, поскольку их роман - не краткосрочное увлечение, а, кажется, нечто большее. Если честно, Владислав заметно устал от разгулов-загулов, нескончаемых забав-тусовок, частой смены сексуальных партнерш, порой весьма небезопасных, если вспомнить СПИД и прочую дрянь, любовных приключений. О том, что Данка может стать его невестой, подумалось с отрадой, сердце сладко шевельнулось, будто слегка выросло в размерах, но тут же со скоростью, которая намного опережает скорость полета пули, явилась другая мысль, мгновенно сделавшая Владислава удрученным человеком.
- Кому хорошо, а кому не очень-то, - не совсем разделив Данкин восторг, отозвался Владислав. - Через час я должен быть в полиции. Там уж ко мне прилипнут, как банный лист. Они это умеют.
- Владек, знаешь что? Признавайся! Ведь это получилось у тебя нечаянно, верно? Ни о каком убийстве этого… Медовникова ты не помышлял, но так уж получилось…
- Чистосердечное признание смягчает наказание, - криво улыбнулся Владислав и привлек к себе Данку так крепко, точно кто-то пытался отнять ее у него…