* * *
Допрос Владислава майор Лободко вел в присутствии капитана Кухарчика.
- У меня есть все основания полагать, что во время наших предыдущих бесед вы были со мной неискренни. Или искренни, но не до конца, как уж хотите, - жестко начал он, пристально всматриваясь в голубые глаза молодого Круликовского и попутно отмечая про себя, что тот являет собой один из лучших экземпляров человеческой породы. "Перед таким красавцем бабы валятся штабелями, - подумал Олег. - Сохнут по нему, как белье на веревке…"
- И на чем зиждется ваша уверенность, что я был неправдив?
- На свидетельском показании. Один из соседей покойного Медовникова твердо утверждает, что видел вас и Стаса Никольского тринадцатого декабря, то есть именно в тот день, когда, по вашим собственным словам, вы, выполняя пожелание отца, нанесли визит Тимофею Севастьяновичу.
- Интересно, как этот сосед запомнил, что видел меня с кем-то…именно тринадцатого, а не десятого или двадцать первого декабря? У вас не вызывает удивления столь, э-э-э, избирательная память?
- Представьте себе, нет. У Павла Митрофановича Зарембы, профессора филологии, давнего соседа Медовникова, прекрасная фотографическая память. Раз увидел - и запомнил. Тринадцатого декабря он улетал в Рим читать тамошним студентам лекции по современной украинской литературе. Согласитесь, такие даты не забываются. В ближайшие, по крайней мере, месяцы.
- Свидетельские показания - это еще не вещественные доказательства, - заявил, поразмыслив, Владислав. - Это, безусловно, серьезная вещь, но не такая, какой преступника припирают к стенке. Есть, как вы прекрасно знаете, свидетели, а есть и лжесвидетели. Не уверен, что Заремба не принадлежит к числу последних.
- Напрасно так думаете, - возразил майор. - Заремба - очень порядочный, уважаемый человек. Он, между прочим, заявил, что если бы хоть на йоту сомневался, вы с Никольским тогда вошли в их дом или не вы, ни за что бы не свидетельствовал. Собственно, у меня для вас припасено еще кое-что…
Это "кое-что", которое неделю назад привело Лободко в великолепнейшее расположение духа, теперь наповал сразило Круликовского. Майор вставил диск в компьютер, и на экране монитора возникли степенно вышагивающие двое - высокий, представительный Владислав с сумкою в руке и маленький тщедушный Стас тоже с сумкой, но поменьше и через плечо. Перед тем, как войти в подъезд дома Медовникова, остановились, чтобы выкурить по сигарете, весьма статичное изображение позволяло хорошенько разглядеть их с головы до ног, отчетливо просматривались лица. Редкими, но крупными хлопьями падал снег, прохожих почти не было. Круликовский и Никольский с наслаждением курили и улыбались друг другу. Потом кинули "бычки" себе под ноги и направились к двери подъезда, которая через несколько секунд захлопнулась за ними. Запись была снабжена датировкой и хронометражем. Это как и раз и была суперприятная новость, преподнесенная майору Лободко старшим лейтенантом Солодом, а тому, в свою очередь, - участковым Виктором Столяренко. Оказалось, что добрую службу сослужил следствию открывшийся 12 декабря коммерческий банк "Финансист", расположившийся на первом этаже в здании напротив дома, в котором жил Медовников.
- Понимаешь, Миша, я узнал о нем только после рождественских праздников, - взволнованно доложил старшему лейтенанту Виктор. - Вселились они двенадцатого и тут же установили видеокамеру, а вот вывеска появилась гораздо позже - какая-то фирма долго ее делала. Ну, я первым делом попросил службу охраны: ребята, ну-ка покажите, как у вас выглядит тринадцатое декабря. Ужас как повезло: глазок камеры захватывает и тех, кто входит в банк, и тех, кто направляется в наш дом.
- Витя, ты хоть представляешь, как это здорово? Как ты всех нас выручил?
- Ну а как же! - довольно, явно гордясь собой, воскликнул Столяренко…
- Ну, а теперь что скажете? Нет, это не монтаж - любая экспертиза подтвердит подлинность записи…
Владислав потрясенно смотрел на свои сцепленные почти перед носом руки. Кровь от его лица отхлынула, что слегка встревожило Олега, - еще в обморок грохнется этот крупный мужик.
- Выпьете воды?
Владислав отрицательно мотнул головой. Он поднял глаза на майора и внятно, отчего-то акцентируя каждое слово, произнес:
- Один умный человек посоветовал мне сегодня рассказать вам все, как было. То есть чистую правду: так, господин следователь, я и сделаю.
Из слов молодого Круликовского явствовало, что он действительно, живя в пражском отеле "Рубикон" по соседству со Стасом Никольским, познакомился с ним - главную роль, конечно, сыграло то, что оба родом из Украины, и несколько вечеров они отлично провели в маленьких ресторанчиках, расположенных в центре Праги. Сблизило их еще и то, что оба принадлежали, так сказать, к миру искусства или, по крайней мере, близкому к нему. Стас представился, как антикварщик, как человек, вхожий, в частности, в круг археологов. Из его весьма туманных рассказов и не менее уклончивых ответов на вопросы Владислав понял, что через руки его нового знакомого проходит добыча "черных археологов", деятельность которых в Украине достигла небывалого расцвета. То, что те вконец обнаглели, для Владислава открытием не было: он знал об этом из публикаций в польской прессе.
- Поверите или нет, но на эти, профессиональные, что ли, для Стаса темы мы беседовали вскользь. Больше обсуждали чешских девчонок, чешскую кухню, достоинства чешского пива и прочее в том же духе. Обычная, словом, болтовня двух молодых, на отдыхе, мужчин. Винить за все эти разговоры себя не могу, - убежденно сказал Владислав и на некоторое время замолк. Потом, попросив разрешения закурить, продолжил: - И все же в одном я дал маху, причем маху непоправимого. В предпоследний вечер нашего со Стасом общения разговор свернул на "черных археологов" - он, вспомнив Крым и заметив, что эти ребята с размахом дерибанят национальное достояние, спросил, а что у нас, поляков. Что-то я ему ответил, что, толком не помню, ничего, видимо, существенного, я ведь с искателями подземных кладов ничего общего не имею. Но помню, что, находясь в сильном подпитии, я не удержался, похвастался, будто сам черт дернул меня за язык, что знаю в Киеве человека, владеющего тайной суперклада, о реальной стоимости которого, если он вдруг отыщется, даже подумать страшно.
- И назвали при этом фамилию Медовникова? - потянулся к своей пачке сигарет и Лободко.
- Н-нет. Сказал, что это друг отца.
- Стас понял, что речь идет о златниках времен князя Владимира-Крестителя? - Олег чиркнул зажигалкой, сделал первую глубокую затяжку.
- Да. К сожалению. Знаете, Никольский внушал мне доверие. Нормальный вроде человек, порядочный.
- О том, что Медовников напал на след клада, вам сообщил отец? - поинтересовался Кухарчик, который до сих пор ограничивался ролью внимательного слушателя.
- Нет, отец умеет держать язык за зубами, особенно если его об этом попросили. Просто он вовремя не спрятал письмо из Киева, зная, что я в его комнату захожу редко и в его бумагах никогда не роюсь. Но в тот день я решил обработать два старых, писанных маслом пейзажа из его кабинета покрывным фисташковым лаком и, подойдя к письменному столу, увидел развернутое письмо и случайно зацепился глазом за строчку про златники.
- Вы что, интересуетесь нумизматикой? - спросил Кухарчик.
- Вовсе нет. Прочитал так, из чистого любопытства, от нечего, так сказать, делать.
- Андрей Феликсович потом узнал, что вам известно о находке Медовникова? - Олег снова захватил нить допроса в свои руки.
- Нет, я и словом об этом не обмолвился. Папа не любит, когда суют нос в его дела. Он получил очень хорошее, в дворянском, знаете ли, духе, воспитание. Думаю, он и помыслить не мог, что я прочитал письмо, адресованное ему.
Слушая показания Круликовского, Лободко, цепко запоминая каждое слово, которое, впрочем, записывалось на диктофон, силился понять, правду ли говорит Владислав или искусно делает вид, что полностью откровенен. Обостряющейся в такие минуты интуицией, без которой сыщик не сыщик, он понимал, что допрашиваемый, кажется, не лжет. Но до окончательного вывода было еще далеко.
- Скажите, Владислав, ваш приезд в Киев для Никольского был неожиданностью?
- Нет, еще в Праге я сказал ему, что собираюсь навестить родной мне город где-то в декабре, по делам. Он обрадовался и настоятельно просил позвонить ему, как только приеду. Мы, конечно, обменялись номерами телефонов. Люди, находясь на отдыхе, любят почему-то это делать, хотя и знают, что редко кто потом выходит на контакт.
- Вы вышли…
- Наверное, потому, что я по природе человек коммуникабельный. Захотелось провести приятный вечер в компании доброго знакомца.
- Естественное желание, - согласился майор. - И что же, Стас пригласил вас к себе домой?
Владислав отрицательно покачал головой.
- Мы посидели с ним в ресторанчике "Біла хата", это, кажется, на Большой Житомирской, распили бутылочку хорошей украинской водки, повспоминали Прагу, поговорили о том, о сем. Стас очень ненавязчиво полюбопытствовал, раскопал ли мой знакомый краевед свой суперклад. С улыбочкой такой, со смешком, определенно в шутку. Я тоже в шутку, в тон ответил, что там, глядишь, и копать ничего не надо, может, монетки замурованы в стенке какого-нибудь старого киевского дома.
- Построенного еще при губернаторе Фундуклее? - слегка улыбнулся Лободко.
Владислав удивленно вскинул вверх свои красивые брови.
- Был такой деятель, Иван Иванович Фундуклей. Правил Киевом в девятнадцатом веке, - пояснил Олег. - Вымостил брусчаткой на свои деньги Андреевский спуск, открыл женскую гимназию, хороший, в общем-то, был человек, немало постарался для нашего города.
- А-а, - протянул молодой Круликовский, - я ничего о нем не слыхал. Так вот, если честно, ничего подозрительного в поведении Стаса я не уловил. Ну, надо же о чем-то говорить людям, шапочно знакомым друг с другом. Я, как бы между прочим, заметил, что завтра собираюсь навестить старика…
- Погодите, а как вы удовлетворили любопытство Никольского насчет того, открыл Медовников клад или нет?
- Да-да, - кивнул Владислав, - я ответил ему таким образом, что, скорее всего, даже абсолютно точно - нет. Иначе об этом знал бы мой папа, да и сенсационная новость облетела бы весь мир.
- Итак, вы объявили о своем намерении навестить Медовникова… Как отреагировал на это Никольский?
- Несколько неожиданно для меня. "А что, если вместе с тобой пойду и я?", - сказал он. "С какой стати?" - удивился я. "Страшно хочется познакомиться с этим необыкновенным человеком, - ответил он. - И я очень надеюсь, что он проконсультирует меня по поводу одной штукенции, случайно оказавшейся в моих руках. Вот увидишь, когда он поймет, что это за вещица, он знаешь как зауважает меня?" Короче, - Владислав сделал длинную паузу, поднял глаза на Лободко, потом перевел их на Кухарчика, вздохнул, - я поддался на его уговоры. Вроде неудобно как-то отказывать новому приятелю в такой мелочи.
- И как воспринял Тимофей Севастьянович то, что вы пришли не один?
- Он человек воспитанный и никак не обнаружил своих чувств. По-моему, он вовсе не придал этому никакого значения. Обрадовался мне, был очень приветлив со Стасом. Тот действительно поразил его, показав старинную карту-схему Киева, начертанную каким-то немецким, если не ошибаюсь, негоциантом - четырнадцатый век. Тимофей Севастьянович пришел в совершеннейший восторг! Попросил разрешения скопировать ее. Стас заверил, что сам сделает ксерокопию и с удовольствием подарит ее столь уважаемому человеку. Напоследок добавил, что у него имеется еще несколько интересных раритетов, о которых ему хотелось бы узнать мнение такого маститого специалиста, как Тимофей Севастьянович. Вот, пожалуй, и все. Больше ни с Медовниковым, ни с Никольским я не общался. 16 декабря, в день отлета, несколько раз набирал Стаса, но его мобильник не отвечал. Теперь понимаю, что звонил мертвецу. И еще понимаю, что очень виноват перед Тимофеем Севастьяновичем.
- Более чем виноват, - строго заметил Кухарчик и так сурово посмотрел на Владислава, что тот не выдержал, отвел взгляд. - Злого умысла, конечно, в ваших действиях не было, если вы сказали нам сущую правду, но…
- Ваша болтливость, Круликовский, погубила хорошего, незаурядного человека, - не менее сурово резюмировал Лободко. - Хочется верить, что вы были полностью искренни. Впрочем, следствие продолжается, и если вы в чем-то слукавили, что-то недоговорили, это непременно обнаружится.
- Я рассказал вам все без утайки, - твердо сказал Владислав. - Большая просьба - ничего не говорите моему отцу. Это убьет его.
Просьба Владислава осталась без ответа. Вернее, майор просто неопределенно пожал плечами.
Из полицейского управления Олег вышел почти вслед за молодым Круликовским. И надо же, за ближайшим углом они столкнулись. Владислава, видимо, поджидала здесь изящная, фигуркой похожая на девочку-подростка молодая женщина. У нее были несколько необычные, сумеречно-голубые, как у цветков цикория или фиалки, глаза, которые смотрели на мир открыто и прямо. Даже гордо. Владислав, слегка растерявшись, счел нужным представить свою подругу, или знакомую:
- Данута Оржеховская. Молодая художница.
- Всегда завидовал тем, кто умеет держать в руках карандаш или кисть. У меня, к сожалению, в школе по рисованию всегда была тройка. Причем с очень большой натяжкой.
- Зато вы преуспеваете в чем-то другом, - улыбнулась Данута, и ее улыбка Олегу понравилась.
ГЛАВА VIII
- Не пойму я этого Стаса. Он что, круглый идиот? Непроходимый тупица? - с чувством произнес старший лейтенант Солод, глядя на Лободко так, словно тот обязан сию минуту дать ему полный и безошибочный ответ. - Хорошо, Медовникова он с кем-то убрал и завладел тайной месторасположения клада. Но ведь о смерти краеведа рано или поздно, а скорее всего, достаточно быстро узнает его приятель Андрей Феликсович Круликовский, а значит, и Владислав, который тут же заподозрит, что это убийство на совести Стаса. И, вполне возможно, молчать не станет. Хотя кто его знает… Как умный человек, он поймет, что косвенно причастен к преступлению. И, конечно, предпочтет промолчать…
- Миша, - с мягкой укоризной вымолвил Лободко, - на эти рассуждения ты имеешь право, но они - из разряда "если бы да кабы"… Я же уверен… Вернее, предполагаю, что ситуацию с наибольшей выгодой для себя использовал не алчный и трусливый Стас Никольский, а тот самый третий, который, узнав, что к чему да какая открывается перспектива, молниеносно разработал план и претворил его в жизнь в считанные дни. Этот третий, или второй - если отбросить в сторону болтуна Круликовского, это уж как тебе угодно, был инициатором убийства, а Стас - послушным, хотя и заинтересованным инструментом в его руках.
- Ты думаешь, он изначально задумал устранение Никольского?
- Как пить дать… Не случайно он убрал за собой все свои, так сказать, улики, не случайно подкинул кроны с отпечатками пальцев Стаса.
- В расчете на то, что следствие как-то сопоставит два очень близких по времени убийства Медовникова и самоубийства, как он это инсценировал, Стаса?
- Вот именно! - воскликнул Лободко. - Он весьма искусно обезопасил себя, сделав все, чтобы убийство краеведа числилось за Никольским. Или, скажу по-другому, чтобы душегубом был единственно Стас, который почему-то решил свести счеты с жизнью - из-за угрызений совести, видимо. Тонкая натура - отправил человека на тот свет и не выдержал моральных мучений. Значит, нам надо сделать все, чтобы найти этого негодяя.
- Как?
- Миша, ты спрашиваешь меня так, будто ты - доктор Ватсон, а я - Шерлок Холмс.
- Жаль, что именно в этот день - пятнадцатого декабря в банке "Финансист" не работала камера внешнего слежения, - искренне пожалел Солод. - А то б знали, кто со Стасом поднимался к Медовникову. По крайней мере, можно было бы смастерить фоторобот.
- Опять - "если бы да кабы", - саркастически заметил Лободко, и на лице его появилась снисходительная улыбка. - Да пойми ты, садовая голова, если б на каждом шагу стояли видеокамеры, тогда нас, милицию, можно было бы распустить. Вот что, Миша, единственный шанс найти этого мерзавца - тщательно, скрупулезно отработать все связи Никольского, установить предельно полно круг его знакомств. Работа, которую вы проделали в этом направлении, явно недостаточна. Максимум усилий, считаю, и что-то да появится. Принимайся за дело. Возьми в помощь Андрющенко и Голика. Подключите обязательно участкового Виктора Столяренко. Ясно?
* * *
Стас Никольский был на редкость скрытной личностью. Или весьма осторожной. Или же такой, которая не вызывала у тех, с кем он знакомился, общался, партнерничал, желания с ним сблизиться, задружить, перевести отношения в то русло, когда при встрече не ограничиваются беглым: "Привет! Как дела?… Ну, пока!" Официально Стас числился безработным, одним из тех украинских несчастливцев, трудовая книжка которых спокойно лежит дома, а сами они пробавляются, чем Бог пошлет. Стихией Стаса, как уже было известно следствию, был "черный рынок" антиквариата, иногда икон, украденных из церкви, реже живописных полотен, исчезнувших таким же образом из музеев, нумизматики, даже филателии. Во всем этом Стас понимал толк, серьезнейшим знатоком, видимо, назвать его было нельзя, однако знаний, необходимых для скупки и сбыта каких-либо раритетов, древних артефактов, просто интересных вещиц ему вполне хватало.
Владельцы антикварных салонов, магазинов, соответствующих точек на рынках - в последних, впрочем, ничего из ряда вон не увидишь, его практически не знали. Почему, ясно - Никольский был одним из звеньев той цепочки, по которой краденый или добытый прочими нечестными путями товар поступает на прилавок или под прилавок. Лишь один из владельцев небольшого магазинчика припомнил его единственно лишь благодаря имени - Стас, это как бы запоминается, сказал он старшему лейтенанту Солоду.
- Забегал как-то, принес бронзовые напольные часы второй середины девятнадцатого века. Ничего, в принципе, особенного, так себе вещичка, нормальная, срочно Стасу требовались деньги, жить ему, как сказал, было не на что. Просил за них восемь тысяч, сошлись на четырех с половиной. Не очень-то он мне понравился - тщедушный, юркий, глазки беспокойно бегают, точно где-то нашкодил и теперь боится расплаты.
Родом Стас был из Феодосии, и это, в общем-то, объясняло его пристрастие ко всякого рода редкостям. Не всякий, конечно, крымчанин становится любителем старины, но тому, у кого есть склонность искать и находить что-то, в основном, под землей, жить сладким предвкушением того, как перед ним вдруг блеснет античная монета или золотая подвеска с грифонами и ланями, этот край открывает поистине уникальные возможности. Такое предположение и высказал майор Лободко, отправляя старшего лейтенанта Солода в крымскую командировку.
- Хочешь получше узнать человека - покопайся в его детстве и юности, - сказал он, напутствуя Михаила. - Здесь в Киеве у нас ничего не складывается, не вырисовывается. Поэтому рой там землю носом. А здесь будут пахать, как папы карлы, Андрющенко и Голик.
- И участковый Столяренко, - добавил весело Солод.
- Вот-вот. Ты, Миша, один против троих.
- Успокоили, Олег Павлович, - с притворной скорбью покачал головой Солод. - Жаль, не сезон еще. Не искупаюсь в Черном море.