Толик вновь жадно припал к стакану, выпил его до дна и швырнул на стол. Лег на диван. Заплакал. Заплакал беспомощно, горько, как плачет только пьяный. И чем дольше плакал, тем сильнее просыпалась в нем жалость к самому себе. Так он лежал до тех пор, пока стук в дверь не вывел его из этого забытья.
Что-то недоброе почудилось в этом равномерном и вкрадчивом стуке. Так к нему никто не стучал. Толик поднял голову. Дверь комнаты была закрыта на крючок. За дверью стояла подозрительная тишина. Раньше этой тишины не было. Всегда из кухни доносился стук посуды и нескончаемый гвалт (квартира была многонаселенной), а сейчас, к тому же, стоял обеденный час. Послышался сдержанный женский голос, переходящий на шепот. Толик узнал самую горластую соседку.
"Почему они шепчутся? Что-то здесь не то".
Стук повторился. На этот раз он был упрямый и продолжительный. Толик встал с дивана. Под ногами заскрипел старый, рассохшийся паркет.
- Гражданин Максаков, откройте дверь, с вами разговаривает работник милиции, - донесся до него мужской голос.
Толик понял: за ним пришли.
- Вы хотите моего позора? Не выйдет! Вламывайтесь, если надоела жизнь! - хрипло крикнул он.
Ничего не помня, в припадке бешенства, он хватал все, что попадало под руку и бросал в дверь. Чайник, будильник, посуда, фарфоровая статуэтка - все ложилось черепками у двери, разлетелось по полу.
Нащупав в кармане нож, он вскочил на подоконник и посмотрел вниз. Под окнами никого не было. О высоте между асфальтированным тротуаром и подоконником второго этажа Толик не думал - этот прыжок он постиг еще в детстве.
Прыгнул. Прыгнул мягко, как кошка, сразу почти на четвереньках. "Спасен, спасен"… - мелькнула мысль. Но не успел он распрямиться, как почувствовал себя зажатым в тисках чьих-то сильных рук. Волосатые, громадные чужие руки! Попробовал вцепиться в них зубами, но дикая, нестерпимая боль в лопатках заставила его вскрикнуть.
- Ого, братишка, кусаться? Нехорошо, не по-мужски! - приговаривал старшина Карпенко, замыкая руки Толика особым приемом.
Толик повернулся и, увидев лобастое на крепкой шее рыжеусое лицо, уже не пытался вырваться: сопротивление бесполезно.
XIII
Все было бы хорошо, если б не Наташа. Она не выходила из головы, Николай ждал ее, но она не появлялась.
Последней надеждой на встречу с ней оставались конспекты по философии. Это были три толстые, аккуратно исписанные тетради. Глядя на них, Николай задумался. Вспомнился последний разговор на Каменном мосту, когда возвращались из театра. "Если это был настоящий разрыв, то нужно вернуть конспекты; если только ссора, то она слишком затянулась. Пора мириться. А главное - еще раз, может быть в последний, поговорить серьезно. Эх, будь, что будет - пойду!.."
И вот он стоит на лестничной площадке перед дверью и смотрит на медную пластинку с надписью "С. К. Лугов". Помедлив, нажал кнопку звонка.
Дверь открыла Елена Прохоровна. Она была подчеркнуто вежлива.
- Вы к Наташе?
- Да. Я занес конспекты.
- А ее нет. Пожалуйста, проходите, только, извините, у нас не убрано… И все из-за Наташиного отъезда.
- Как? Наташа уезжает?
- А вы разве не знаете?
- Я не видел ее уже давно…
- О, за это время столько воды утекло! Уезжает и надолго.
- А аспирантура? Ведь ее же рекомендовали…
Елена Прохоровна пожала плечами.
- Отказалась. Хочет поработать, узнать получше жизнь, а там будет видно и насчет аспирантуры.
Эта новость свалилась на Николая, как гром с ясного неба.
- Куда же она уезжает?
- Получила путевку в Верхнеуральск. Едут с Виктором. Коля, я давно собиралась с вами поговорить, но все как-то не находила случая, - голос Елены Прохоровны стал ласковым. - Давайте начистоту. Не буду читать вам нравоучений, хотя я и старше вас. Прошу об одном - оставьте Наташу. Если вы ее уважаете, то сделайте это хотя бы ради нее… Поймите, счастья вы ей не дадите. Общее, что было у вас, осталось позади, оно ушло вместе с детством, со школой… А теперь вы и Наташа - разные люди. Не обижайтесь на меня, Коля, матери всегда останутся матерями.
Николай слушал, не перебивая. Когда она закончила, он сухо ответил:
- Я обещаю вам не беспокоить вашу дочь.
Теребя пальцами бахрому скатерти, Елена Прохоровна после минутного молчания тихо проговорила:
- Да, я вас об этом очень прошу.
- До свидания. - Николай направился к дверям.
На душе у него было тяжело. Медленно спускаясь по лестнице. Николай испытывал чувство человека, которого незаслуженно отхлестали по щекам.
На улице он остановил такси и попросил подвезти его в парк.
- В какой?
- Все равно, только побыстрей… Впрочем - в Центральный.
…В тот вечер Николай впервые в жизни выпил лишнее.
XIV
С непокрытой головой, в плаще Наташа стояла под дождем у дома Николая. Она и не заметила, как к ней подошла пожилая дворничиха:
- Детка, да это что же ты мокнешь-то? Нешто горе какое? Ай муж прогнал? Целый час, поди, под дождем стоишь. Простудишься так.
Наташа не ответила, даже не шевельнулась. Дворничиха потопталась на месте, что-то еще сказала и скрылась в темноте подъезда.
Заслышав тяжелые шаги за спиной, Наташа оглянулась и увидела Николая. Без пиджака, в одной тенниске, он шел необычной, не своей походкой.
- Коля!
Николай вздрогнул.
- Ты пьян?
- Да, я пьян, - резко ответил Николай. Опершись рукой о железную решетку ограды, он смотрел на Наташу.
- Ты у меня был сегодня?
- Был. Заносил конспекты.
- А меня ты не хотел видеть?
- Да… Нет. Не хотел. Многого я теперь не должен хотеть…
- Коля, ты весь промок, можешь заболеть.
- А зачем тебе мое здоровье? - Николай горько улыбнулся.
- Коля! Что ты говоришь? Зачем ты меня мучаешь?
- Мы слишком разные… А потом, ведь ты скоро… - Николай хотел сказать, что он от всей души желает ей счастья с Виктором, что он больше ни разу не побеспокоит ее, но раздумал. - Прощай.
XV
Наташа заметно похудела и осунулась. Не радовало ее, что сданы государственные экзамены, что получен диплом, что Ученый совет факультета рекомендовал ее в аспирантуру. Это состояние мать объяснила просто: сильное переутомление от экзаменов.
Решив отдохнуть днем, Наташа легла на кушетку. Какие только доводы ни выискивала она, чтобы не вспоминать о Николае. Старалась убедить себя, что в жизни ей с ним не по пути, что у него тяжелый характер, что больше всего на свете он любит свою работу. Нет, нет! - твердила про себя Наташа, лежа на диване. - Ни за что в жизни мы не должны быть вместе! Расстаться. Забыть все…
От дум начала болеть голова. Наташа встала. Раскрыла альбом с фотографиями… Подойдя к книжному шкафу, сквозь стеклянные дверцы она увидела голубой томик Лермонтова. Эту книгу в прошлом году ей подарил Николай.
Открыв томик, прочла надпись:
"Наташе - в день рожденья с пожеланиями оставаться такой же хорошей, какая ты есть сегодня. Николай".
…Почему-то вспомнился лыжный поход в Мамонтовку. Кругом лес и не души. На ветвях сосен повисли огромные хлопья снега, которые срывались от малейшего прикосновения и беззвучно падали в сугробы. У нее сломалось лыжное крепление. Полчаса Николай возился с металлическими пластинками, до крови расцарапал себе пальцы, но так и не смог починить. До ближайшего селения было километра два, вблизи - ни дорожки, ни тропинки. Николай понес ее на руках по глубоким уснувшим сугробам. Понес вместе с лыжами. По его глазам Наташа тогда видела, как он был счастлив! "Все это было так давно и так недавно", - очнулась Наташа и поставила книгу обратно в шкаф.
На нижней полке лежали "Криминалистика" и "Судебная психиатрия". Эти книги ей дал почитать Николай. "А что, если они ему нужны? Ведь он их дал всего на три дня, а прошло уже больше трех недель". Наташа раскрыла "Криминалистику". На титульном листе стоял штамп университетской библиотеки. Волнуясь, прижала книгу к груди. И здесь же осуждающе подумала:
"Чему радуюсь? Тому, что у меня есть зацепка и я могу пойти к нему еще раз? Есть повод для встречи? Дура! Бесхарактерная дура… Ни за что, никогда, ни одного шага!..". Швырнула книгу на стол и села на диван, беспомощно опустив руки.
А через пять минут Наташа, поправив перед зеркалом прическу, взяла книги и вышла из дома.
Неожиданный приход Наташи смутил мать Николая. Вытирая руки о фартук, Мария Сергеевна пригласила ее пройти в комнату, извинилась, что у них такой беспорядок, потом пожаловалась на сына - не всегда приходит обедать.
- Вы только подумайте, Наташа, утром выпил всего-навсего стакан чаю. Уже четвертый час, а его все нет и нет. Не работа, а наказанье. Извелся весь.
- Извините меня, я к вам всего на минутку. Я занесла Коле книги, - сказала Наташа.
- А то бы посидели, пообедали с нами.
Было нечто извинительное в голосе Марии Сергеевны. О разрыве Николая с Наташей она не знала, но как мать чувствовала, что в их отношениях что-то надломилось. И эта аккуратная вежливость Наташи тоже была неспроста. Раньше она была другой.
- Вы уж, Наташа, займитесь тут чем-нибудь, а я - на кухню… - Мария Сергеевна положила перед гостьей стопку старых номеров "Огонька" и торопливо вышла.
В комнате было так же, как и полгода назад.
Случайно взгляд остановился на сером блокноте, лежавшем на столе. На обложке было написано: "Дневник практиканта". Наташа раскрыла блокнот и начала листать. Первые двадцать страниц были строго расчерчены колонками сверху вниз. Каждая колонка обозначала свое: "Дата", "Что сделано", "Примечание". На первой страничке было написано: "25 июня. Приступил к расследованию по делу об ограблении Северцева. Допросил потерпевшего. Разработан план поисков кондукторши". Графа "Примечание" оставалась пустой.
Ниже было написано: "26 июня. Весь день провел, в поисках кондукторши. Проверил два трамвайных парка, и все безрезультатно. Кондукторша не найдена". Графа "Примечание" по-прежнему пустовала.
Еще ниже тем же твердым, отрывистым почерком: "27 июня. Кондукторша найдена. Обнаружено место преступления. Изъяты вещественные доказательства: расческа, мундштук, окровавленные платки. Все отправлено на экспертизу. Собаки взяли след, но он оборвался у остановки такси. Вот где начинаются запорошенные следы".
Дальше никаких записей не было.
"Вечером он запишет сюда еще что-то. Только об этом я уже не узнаю. Не узнаю никогда", - горько подумала Наташа и принялась вяло листать блокнот. Во второй половине его она увидела обрывистые наспех написанные строки:
"Салют! Браво! Толик взят. Сатанински упрям - запирается. Морочит голову и чертовски неглуп. Говорил с его соседкой. Сказала, что позавчера приходил какой-то "белявый" со шрамом на щеке. Имени не знает. Он! Никто не знает его фамилии и адреса. Максаковых в это время дома не было. Нужно торопиться - уйдет. За зеркалом нашел письмо от какой-то Кати Смирновой. Письмо написано месяц назад из дома отдыха "Лебедь", адресовано Толику. На штемпеле стоит: "Красновидовск, Московской области". Связался по телефону с директором дома отдыха. Подняли документацию и нашли московский адрес Кати Смирновой.
Какое письмо она писала Толику! А ведь кому? Вору! Когда-нибудь я покажу его Наташе - пусть знает, что значит любить по-настоящему. Катю нашел быстро. Отрекомендовался старым другом Толика. Поверила. Любовь слепа. А когда узнала, что Толик арестован по недоразумению, за скандал в ресторане, - как она переживала! Если бы знал этот бандит, как его любят.
Она просила меня помочь Толику. Я ответил, что одному мне это сделать трудно, необходимо разыскать его друзей. Катюша сказала, что для этого нужно ехать в Клязьму к Князю. Он живет на даче. Клязьма! Князь! Он где-то рядом!.. Не знаю - кто в эту минуту больше волновался: я или Катя? Кате нужно было идти на работу, но она (умница!) куда-то позвонила и отпросилась.
Поехали в Клязьму. Бедняжка, по наивности верит, что Толика взяли за скандал в ресторане. Она даже сказала, что его не нужно сердить - у него плохие нервы. Очень огорчена, что его могут долго продержать. Катюша живет вдвоем с матерью-пенсионеркой, работает на заводе и учится в вечернем техникуме.
Но вот, наконец, в Клязьме. Как хорошо за городом! Бор, воздух, зелень! Когда же всем этим я буду пользоваться хоть один месяц в году? Ничего, дай закончить университет, а там посмотрим.
Но вот и дача. Старенькая, запущенная, покосившаяся. Все затянуто плющем, кустарником и чем-то таким, что, кажется, называют чертополохом. По всему чувствуется - нет руки хозяина. Стучим… Открывает молодая, лет тридцати, женщина. В ярком халате, заспанная, зевает. С Катей поздоровалась, как со знакомой. Спросил Князя. Дама посмотрела настороженно, ответила, что его нет дома и что он уже две недели назад уехал к тетке в Рязань. Две недели? Загибаешь, красавица. Ты тоже, оказывается, в курсе дела. Северцева ограбили всего неделю назад, позавчера Князь был на квартире у Толика, а ты мне - две недели…
В разговор особенно не пускался, но вел себя нарочно вульгарно. Даже подмигнул ей. Попросил бумаги и карандаш. Стрельнул при этом глазами на Катюшу - дескать, при ней нельзя говорить, лучше напишу. Поняла и вынесла бумагу и карандаш. Освоилась и закурила. Глазами так и играет. Кокетничает. Пусть-пусть, значит принимает за своего. В записке написал: "Толика застукали, сейчас в Таганке. Будь осторожен. Связь держи с его марой. Просит папирос". Ни имени, ни фамилии не написал. Попросил, чтобы сегодня же записку переправили в Рязань (при этом хитровато подмигнул и опять покосился в сторону Катюши). Никогда не знал, что могу так здорово подмигивать. На прощание дама лукаво и обещающе бросила, чтоб заходил. Пообещал зайти.
Начало хорошее. Она мне верит. Но вот Князь, что он подумает, когда прочитает записку? А впрочем - ничего страшного. Приход Катюши - за меня. Предупреждение об опасности - и за, и против.
После Клязьмы заехал в отделение. Там ждала меня мать Толика. Голова в бинтах. Плачет. Допросил. Оказывается, что вчера вечером заходил пьяный Князь, адреса его она не знает. Перевернул в комнате все вверх дном - искал какую-то золотую медаль. Какую-то! Мать!.. Всей беды ты еще не знаешь. Медали Князь не нашел. Матери и сестре Толика Князь нанес тяжелые побои. Это обыграть. Психологически.
1. Вызвать судебно-медицинскую экспертизу к Максаковым. Необходимо заключение о характере и степени телесных повреждений. (На это 1 час).
2. Еще раз допросить Толика. При допросе хорошенько обыграть визит Князя за медалью. Подать его с накалом. Поссорить друзей! Вызвать гражданку Максакову - может будет необходима очная ставка.
3. Вечером, как только стемнеет, с Карпенко в Клязьму! А может быть придется подежурить там несколько ночей. Третьего не брать - суета. Карпенко хитер, как лис, и силен, как Иван Поддубный. Итак, впереди Князь!.."
На этом записки оборвались.
Дверь открылась и в комнате запахло борщом. Наташа вздрогнула и, словно трусливый воришка, которого поймали с поличным, быстро захлопнула блокнот.
Вернувшись домой, Наташа почувствовала себя усталой. Заснула она поздно, почти на рассвете. Ее мучили кошмары, в которых Николаю грозила опасность. Наташа хотела помочь, но не могла, пыталась кричать - не было голоса, силилась бежать - подламывались ноги…
XVI
Толик в камере, где сидело восемнадцать человек, был загадкой, - никто не знал, за что он попал в Таганку. А Толик думал о своем. Думал о матери, о сестренке Вале, о Катюше. Больше всего о Катюше.
Как ждала Катя того дня, когда он устроится на работу! Ведь на заявлении уже стояла резолюция директора завода: "Оформить слесарем пятого разряда с 26 июня". После первого дня работы Катюша обещала досыта угостить его мороженым. Досыта… Мороженым… Милая… Обещала на стипендию купить билеты в театр. Двадцать шестого она ждала с волнением. Но не дождалась. Двадцать пятого был ресторан, была "Дубовая роща"… А потом, потом тюремный надзиратель показал место на нарах.
Так, выкуривая папиросу за папиросой, он лежал до тех пор, пока не пришел надзиратель и не крикнул на всю камеру своим зычным баритоном:
- Максаков, к следователю!
Толик вошел, как и полагается по инструкции входить к следователю, с сомкнутыми за спиной руками. Захаров предложил сесть, показав глазами на табуретку. Толик сел.
Готовясь к допросу, Захаров все продумал до тонкостей, и, как это рекомендует студенческая практика юридических факультетов, составил вопросы, на которые уже заранее предполагались возможные варианты ответов. Не предполагал Захаров только одного: что в ответ на все его вопросы Толик будет лишь лениво зевать и сонно смотреть в окно.
Что-то оскорбительное для молодого следователя было в этом равнодушии подследственного.
Захаров нервничал. Трое суток он бьется над Максаковым, но допрос не подвинулся ни на шаг. За какие-то полчаса он закуривал уже третью папиросу.
- Гражданин следователь, вы так много курите. - спокойно заметил Толик, наблюдая, как Захаров разминал пальцами папиросу.
Николай видел, как жадно посмотрел Толик на папироску, и просто, как всякий курящий человек, который понимает, что значит хотеть курить, протянул ему раскрытый портсигар.
- Закуривайте.
Папироску Толик взял.
- Совсем, как в кино. Там тоже при допросах следователь всегда угощает папиросой. - Толик усмехнулся, пуская кольцо дыма.
- Есть вещи, в которых невозможно отказать даже врагу. А мы с вами граждане одной страны.
Толик был неглуп и мысль Захарова понял хорошо.
- Это правда. Курево - вещь особая, - согласился он.
- Значит, вы не знаете Князя? - уже в который раз задал вопрос Захаров.
- Первый раз слышу это имя.
Николай с минуту помолчал и решил, что пора, наконец, пустить в ход то, что он припас заранее.
- Тогда знайте, что есть такой гражданин по кличке Князь. Позавчера вечером он, пьяный, зашел к вам домой и когда узнал, что вы арестованы, взломал гардероб и забрал лучшие вещи. Он искал золотую медаль, которую вы сбыли.
- Сказки, - процедил Толик сквозь кривую улыбку.
- Это только начало сказки. Теперь послушайте середину. Вашу мать и сестру Князь зверски избил.
Лицо Толика оставалось по-прежнему равнодушно-сонливым. Захаров удивился его выдержке.
- Гражданин следователь, эти трюки так же стары, как моя покойная бабушка. Повторяю еще раз - никакого Князя я никогда не знал. А сказку можете продолжать. С детства люблю сказки.
- Самое интересное в сказках бывает в конце, - и Захаров нажал кнопку. В комнату в сопровождении сержанта вошла мать Толика с забинтованной головой. При виде ее Толик встал, попятился назад.
- Что ты наделал? Хоть бы мать пожалел, - сквозь слезы проговорила Максакова.
- Садитесь, - показал ей Захаров на табуретку, с которой встал Толик. - Гражданка Максакова, расскажите о том вечере, когда к вам приходил в гости друг вашего сына.
- Господи, - не переставала всхлипывать мать, - за что же ты меня наказал?!