Парторг волновался, как будто речь шла о нем самом, и Шумский понимал его состояние: не так-то просто подозревать в чем-то нехорошем человека, с которым работаешь много лет и знаешь его, как самого себя, с которым переживаешь промахи и радуешься удачам. Нет, не просто это…
- Конечно, есть у него слабости, чисто житейские, но… - Носов развел руками. - Правда, они не такие уж злостные… Вспыльчив, но отходит быстро, хотя это уже скорее характер, а не слабость. Самое существенное, пожалуй, любит рюмку. Нет, нет, - встрепенулся секретарь парткома, боясь, что Шумский сразу сделает свои выводы, - он не пьяница. Но любит. Он ярый охотник, а что такое охотник без горячительного? На работе он выдержан, но, знаете, я стал замечать, что в последнее время, так с апреля, он стал каким-то нервным, раздражительным. Я приписываю это новой модели турбины, завод готовит ее сейчас к производству. И кое-что еще в этой турбине не ладится, а впрочем… Хотите поговорить с Михнецовым? Инженер, охотник тоже, он очень близок с Михайловыми, наверное, даст вам кое-какие детали…
Шумский, задумавшись, вынул портсигар, закурил:
- Мне не хотелось бы, чтобы кто-либо знал о нашем интересе к Михайлову. Все еще очень туманно, и мы не в праве нервировать человека раньше времени…
- Вы не беспокойтесь, Михнецов старый член партии. Он поймет все правильно. Я возьму это на себя.
После завода Шумский поехал на улицу Марата, где жил Михайлов, зашел в контору домохозяйства, поговорил с управхозом, дворником и вернулся в управление. Быкову он рассказал самое главное и существенное из того, что ему пришлось услышать.
Семья главного инженера состоит из четырех человек - его самого, жены Нины Гавриловны, и двух мальчиков трех и пяти лет. Вместе с ними живет няня, которая следит за детьми. Нина Гавриловна на одиннадцать лет моложе мужа, не работает. Живут они хорошо, дружно, хотя Федор Никифорович бывает дома редко - завод отнимает основную часть жизни, приходится ездить и в командировки. В свободное же время он часто отправляется на охоту, обычно на Карельский перешеек.
Последние месяцы, однако, в семье что-то произошло. Отпирая ночью двери парадной, дворники замечали, что Михайлов не крепко стоит на ногах и пахнет от него спиртным. В апреле Федор Никифорович уехал в командировку в Челябинск на полтора месяца, но неожиданно вернулся в начале мая с больничным листом. В Челябинске его уговаривали лечь в больницу, но Михайлов отказался. А когда приехал в Ленинград, не пошел к врачам. На заводе узнали об этом, Михнецов зашел к нему домой, но застал его на ногах, а не в постели, как предполагал. О болезни разговора у них не было. Когда же Михнецов спросил, что с ним случилось, почему он приехал, Михайлов ответил шуткой:
- Испугался, не похитил ли кто мою Ниночку.
Кроме того, что Нина Гавриловна была красивой женщиной, мягкой, обходительной, обаятельной, никто больше ничего сказать о ней не мог. При людях Михайловы не показывали своих отношений, и всем казалось, что этим отношениям могут позавидовать многие. Еще одну интересную деталь отметил Шумский. У Нины Гавриловны на проспекте Стачек, около сада 9 Января, жили две тетки, у которых она бывала два раза в год - в дни их рождения. А начиная с апреля, она стала ходить к ним чуть ли не каждую неделю.
- Вчера Михайлов подал директору заявление - просит предоставить отпуск, хочет ехать в Геленджик. Туда отправляется Нина Гавриловна с детьми. Но отпуск получается внеочередным. По графику он должен идти в ноябре, - сказал, заканчивая рассказ, Шумский.
- А мотивировка? - быстро спросил Быков.
- Обычная, - пожал плечами Шумский, - плохое здоровье.
- Раньше было когда-нибудь, чтобы Михайлов досрочно возвращался из командировки?
Шумский покачал головой:
- Нет, раньше этого не было.
- И все-таки мало чего-либо серьезного, - задумчиво проговорил Быков, - очень мало…
Чтецов и Изотов пришли по вызову полковника почти одновременно. Совещание, как и предыдущее, было кратким. Быков уже принял решение, и ему оставалось дать каждому определенное задание. Разъяснив, что теперь надо делать, он отпустил Шумского и Изотова, оставив у себя Чтецова, чтобы договориться о деталях…
7
…Море, светлозеленое, бескрайнее, было спокойно. Казалось, жара утомила его, сделала сонным, ленивым. Волны с шипением набегали на берег, выбрасывая одни камешки и уволакивая другие. Вдруг, словно проснувшись, оно бросало несколько волн более сильных, которые дальше других уходили на берег, и тогда мальчишки с веселым криком спасали свои рубашонки от воды, а море снова становилось таким же спокойным и сонным.
Пробегал ветерок. И он был нежным, легким, точно боялся рассердить море, людей на берегу и даже этих шаловливых мальчишек, охотящихся за медузами. А людей не много в Фальшивом Геленджике. Отдыхающие обычно заполняют курорты, и чем моднее и громче название его, тем больше в нем народу. Фальшивый же Геленджик - обыкновенная деревенька, примостившаяся у Черного моря недалеко от настоящего, не фальшивого Геленджика, и курортники забывают о нем.
Пляж этого прекрасного уголка небольшой, всего каких-нибудь метров триста. На гальке, обточенной трудолюбивой волной, лежат отдыхающие, соблюдая между собой ради приличия расстояние в несколько шагов.
И в этот день несколько полуголых тел нежилось под солнцем. В дальнем углу бухточки, такой же маленькой, как и пляж, у самой воды играли двое ребятишек в беленьких костюмчиках и панамках. Рядом с ними сидела девушка и вязала. Чуть поодаль на ворсистом легком одеяле лежала женщина в купальном костюме и темных очках. Она читала, время от времени бросая беспокойные взгляды на детей.
Увидев вдалеке высокого, широкоплечего юношу, который, легко шагая по камням, направлялся к ним, она сказала девушке:
- Вера, вы идите, уже два часа, пора детей укладывать спать. Согрейте им молока перед сном…
Девушка молча повиновалась. Тем временем молодой человек подошел к женщине - но не очень близко - и помахал ей рукой:
- Добрый день! Вы опять всем семейством?
Женщина сняла очки и, приложив руку ко лбу, посмотрела на пришельца. Лицо его, красивое, волевое, с маленьким родимым пятнышком на щеке, было красно от ходьбы. Прядь светлых курчавых волос опустилась на лоб, и он тряхнул головой, чтобы отбросить ее назад.
- A-а, это вы? - радостно проговорила Нина Гавриловна, будто не узнав его сразу, и опустила руку. - Кто же в такое время на пляж приходит?
- Я! - засмеялся юноша, скидывая шелковую рубашку и обнажая мускулистое тело атлета.
- Вы купались?
- И не раз… В такой день преступление сидеть дома.
- А вы уверены, что я сидел дома? Не говорите "да" - ошибетесь: я ходил в Джанхот: надо же изучать здешние места!
- В этакую-то жару? - женщина улыбнулась, приоткрыв маленький рот. На щеках образовались ямочки, и сейчас никто не сказал бы, что у этой женщины уже двое детей: выглядела она совсем девчушкой.
- Эх, вы исследователь!
- Я вам подарок принес, добытый тяжким трудом. Видите, поцарапался - лазил по круче, - весело сказал молодой человек и вынул из кармана гриб. - У нас вы такого не найдете, хоть он и похож на боровик.
Купался он долго, наслаждаясь прохладой воды, заплывал так далеко, что Нина Гавриловна, следившая за ним, иногда теряла его из виду. А когда он вышел из воды, то лег недалеко от женщины на круглые горячие камни. - В реке все-таки лучше плавать, - сказал он, сооружая из камешков грот. - Как ни стараюсь, а вода в рот набирается, соленая какая-то, горькая, бр-р-р!
- А вы никогда раньше не были на юге? - спросила Нина Гавриловна, подавая ему черный с белыми прожилками камень. - Положите его наверх…
- На юге бывал, - ответил он, - но моря никогда не видел… Вы знаете, меня обманули, - сказал он вдруг грустно.
- Кто? Когда? - встревожилась женщина.
- Люди мне всегда говорили, что море синее-пресинее, даже у Пушкина оно такое, а оказывается, оно зеленое и очень светлое. Ничего синего и рядом не лежало.
Нина Гавриловна засмеялась. Она не могла привыкнуть к его шуткам, произносимым без улыбки и всегда неожиданно, среди, казалось бы, серьезного разговора. За какую-нибудь неделю с того дня, когда она познакомилась здесь же, на пляже, с Сергеем Николаевичем, студентом-юристом, женщина очень привыкла к нему, и хотя она и не признавалась себе, но он нравился ей. Здесь, в глуши, знакомство с веселым умным человеком, каким он был, ценится гораздо больше, чем в городе. А она чувствовала себя оторванной от городской жизни, от мужа, который так и не смог вырваться в отпуск. Сергей Николаевич был очень молод, но многое знал, всем интересовался и умел поухаживать, не надоедая, впрочем, своими ухаживаниями. Снимал он комнатку на соседней улице, по вечерам сидел над учебниками, а с утра уходил в горы, в лес…
- Вы дольмены видели? - спросил он, разрушив сооружение.
- Дольмены? А это что?
- О, это очень интересные памятники старины. Вам их обязательно надо посмотреть. Хотите мне составить компанию завтра? Я давно собираюсь… Только предупреждаю: идти далеко, километров пятнадцать - восемнадцать.
- С вами, я думаю, можно пройти и тридцать, - засмеялась Нина Гавриловна.
- Хорошо, только надо пораньше идти, часов в шесть.
Ей понравилось, что молодой человек не только не упрекнул ее в невежестве, но не подал и вида, что ее упрекает. А после утвердительного ответа ей вдруг стало радостно, что они будут вдвоем…
8
Сергей Николаевич был точен. В шесть часов утра он постучал в окно белой хатки-мазанки, а оттуда сразу показалась голова Нины Гавриловны. Зажимая в зубах заколки и придерживая руками волосы, она кивнула ему. А через несколько минут вышла в сад. Она была в легоньком шелковом платье с пелериной, от которого неслось благоуханье дорогих духов, в босоножках с красными переплетами. Розовое ото сна и холодной воды лицо ее было особенно красиво, и спутник невольно опустил глаза. Они вышли на дорогу, свернули на тропинку и пошли мимо виноградников, посаженных длинными рядами. Виноград созревал. Гроздья матовых от пыльцы ягод тянулись к земле, серой и комковатой. Сергей Николаевич остановился около куста, срезал гроздь и высоко поднял ее, держа двумя пальцами.
- Вас не восхищает это творение природы? - спросил он. - По-моему, им нельзя не восхищаться. Посмотрите, как все рассчитано, ничего лишнего, все необходимо. Какая крепость ветки! И справедливо, иначе она бы рвалась от такой тяжести.
- Вы как будто вышли из заточения! - воскликнула Нина Гавриловна. - Я, по совести говоря, никогда не рассматривала виноград, да и не только виноград… Я знаю одно, - что он вкусный.
- А ну-ка, попробуйте.
Женщина оторвала ягоду, и положив в рот, сморщилась:
- Кислый, еще не созрел.
- Жаль. Но ничего, мы возьмем его с собой: будет жарко, вы захотите пить и утолите жажду.
Кончились виноградники, начался лес. Спутники то поднимались в гору, то опускались, из-под ног катились куски известняка…
- Хороша здесь природа, ничего не скажешь. И главное, все съедобное растет само по себе, и никто не сторожит. Грецкие орехи, алыча, кизил! Сюда бы заготовителей… Надо будет взять патент на это предложение, как вы считаете? Половина премии вам…
- Я даже согласна на тридцать процентов…
- Вам нельзя, даже тридцать.
- Почему?
- Ваш муж увидит у вас капитал и спросит: откуда? - шутливо говорил Сергей Николаевич, пробасив последнее слово - так должен был спросить грозный муж.
- А я скажу, что шли мы однажды с одним приятным молодым человеком… - представляла разговор Нина Гавриловна.
- Разве он у вас не ревнивый? - перебил ее спутник.
- К сожалению, ревнивый, как все мужья, - вздохнув, вдруг серьезно проговорила женщина.
Так болтая, они прошли почти весь путь. Сергей Николаевич шутил, рассказывая, как он сдавал зачеты, в лицах изображая разговор со студентом, который проваливается на экзамене, как он однажды решил посвятить себя артистической деятельности и как был изгнан "за отсутствием ярко выраженных способностей"… Нина Гавриловна от души смеялась его рассказам, в которых трудно было определить, что правда, а что вымысел. Чтобы не остаться в долгу, она говорила ему о своей жизни, заботах…
Вдруг Сергей Николаевич свернул с тропинки, по которой они шли, и повлек за собой спутницу. Они очутились в чаще. Густая листва скрыла солнце, по телу скользнула прохлада. Сумрак и лесная тишь окутали путников таинственностью, и женщина вдруг почувствовала себя неспокойно. Но молодой человек бодро шел вперед, пока перед ними неожиданно не раскрылась площадка. Посредине стоял странный серый дом, сложенный из каменных плит, массивных, тяжелых, без окон, с одной лишь круглой дырой чуть выше земли.
- Вот вам и дольмен, что значит "каменный стол", - проговорил Сергей Николаевич. - Хорош столик? Знаете, сколько ему лет? Тысяч десять! В нем хоронили старейшин племени во времена бронзового века.
- А дыра зачем?
- Чтобы душа могла ходить гулять и возвращаться, - смеялся юноша.
Он пролез в отверстие и выглянул оттуда:
- Я сейчас буду вместо души…
- Что там внутри?
- Пусто. Хотите сюда, ко мне?
- Нет уж, я лучше останусь здесь.
Сергей Николаевич выбрался обратно, и они присели на траву, осматривая древнее сооружение. Слушая объяснения, Нина Гавриловна поражалась, откуда молодой человек так много знает о памятниках, о которых она никогда не слышала, хотя и отдыхала в Геленджике несколько лет… Вдруг он заметил парящего над ними коршуна и замолчал.
- Красивая, сильная птица, но… хищник, - сказал он наконец. - Хорошо бы ее сейчас из ружья… Вы умеете стрелять?
- Нет… Муж у меня охотник. Разве этого не достаточно?
- Неужели вы никогда не пробовали выстрелить?
- Пробовала, только не из ружья…
- Из пушки? - улыбнулся Сергей Николаевич.
- Из пистолета… Мне муж давал выстрелить.
- Разве он у вас военный?
Женщина изменилась в лице и, почувствовав это, отвернулась:
- Да нет, инженер, у него остался с войны… Он у нас валяется без дела в комоде, иногда Федор берет его на охоту… Я думаю, что это будет между нами…
Как ни в чем не бывало, Сергей Николаевич спросил:
- Ну и что же, попали? Во что вы метились?
- В кепку - она на дереве висела, шагах в десяти. Не попала, конечно, да я, по совести, и не люблю стрелять.
- Как же это вы… с десяти шагов и не попасть… А револьвер, что, нашей конструкции?
- Бог его знает, какой, я ведь не разбираюсь.
Южная ночь наступает быстро. День уступает ей сразу, без борьбы. Они уже подходили к дому, когда погас последний луч света. В вечерней синеве потерялись неровности земли под ногами, и молодому человеку пришлось взять Нину Гавриловну под руку.
В саду дома, где жила Нина Гавриловна, Сергей Николаевич стал прощаться. Женщина остановилась под сливой, ветви которой касались ее пушистых волос, и он увидел ее нежный, мягкий профиль. Вдруг он исчез, Нина Гавриловна повернула лицо. И тогда Сергей почувствовал, что она очень близко от него, совсем рядом. Он стоял, опьяненный запахом духов, исходивших от нее, слушая ее учащенное дыхание, биение сердца. И ему казалось, что он видит, как поднимается ее грудь, как вздрагивают ее руки… Еще секунда, и он не выдержит, обнимет и поцелует эту женщину… Но нет, он не может этого сделать, не может… Закрыв глаза, он отступает на шаг и говорит тихо, боясь нарушить тишину, разбудить хозяев, детей:
- Спокойной ночи, спасибо вам за прогулку…
- До свидания, - слышит он ее голос откуда-то издалека. Ее уже нет, она исчезла, а он поворачивается и, твердо ступая, идет по улице…
9
Второй месяц бился над розыском брата Кордова Шумский. Все, с кем ему приходилось разговаривать по этому делу, ничего ясного сказать не смогли. А Шумскому нужно было лишь немногое - правильную фамилию. Но этого он пока не добился.
Пришлось связываться со всеми подразделениями Дальневосточного военного округа, где могли быть танкисты. Посылая запросы, Шумский просил найти офицера танкиста Игната Гуляева, либо Вузляева, либо другого человека, по фамилии, созвучной с этими, имеющего двоюродного брата Кордова Георгия Петровича, 1925 года рождения, и сообщить, где он находился в ночь на 29 мая.
Ответы приходили довольно быстро, но офицеров с такими данными в подразделениях не оказалось. Шумский аккуратно подшивал бумажки к делу - ждать оставалось недолго: не ответили четыре воинских организации.
От Чтецова время от времени поступали телеграммы: "Отдыхаю хорошо, беспокоюсь за экзамены", "Здоров, погода неважная, боюсь, что не хватит денег, вышлите дополнительно". Изотов читал их, показывая Шумскому, посмеивался, разглядывая последнюю:
- Расточительно живет парень, ничего не скажешь… - Но не получив ответа на шутку, вышел из комнаты. Он знал, Шумский нервничает, не видя в донесении Чтецова ничего ценного.
А когда через несколько дней пришла телеграмма: "Поздравляю днем рождения Николая, возьмите деньги в комоде", Шумский просветлел:
- Так и есть, в комоде!
Обыск в квартире Михайлова делали очень тщательно. Шумский и Изотов осмотрели каждый предмет, ища дополнительные улики. Отпечатки пальцев, оставшиеся на электрической лампе, хрустальном бокале и бутылке из-под "Столичной", они пересняли на пленку. Револьвер, как и следовало ожидать, лежал в верхнем углу ящика комода под стопкой чистого глаженого белья. Изотов вынул его. Это была чешская "Зброевка"…
- Теперь пора ехать в Геленджик, - сказал Шумский. - Михайлова может кое-что добавить.
Нину Гавриловну Чтецов встретил на улице. Она была бледна и чем-то встревожена.
- Сергей Николаевич, меня вызывают в милицию, - сказала она, беспокойно блуждая по нему взглядом. - Мне так неприятно…
- Ну и что же? С пропиской что-нибудь…
Михайлова пожала плечами:
- Но ведь я здесь прописана.
- Может быть им нужны сведения, - безразличным тоном проговорил Сергей. - Хотите, я провожу вас в Геленджик?
Женщина мялась, думая о чем-то, и ответила неохотно:
- Мне не хотелось бы затруднять вас, но я буду рада, если вы поедите со мной.
В районном отделении милиции Михайлову приняли сразу. Шумский пригласил женщину сесть и хмуро посмотрел на нее, раздумывая, с чего начать. Нина Гавриловна съежилась от его взгляда и потупилась.
- Нам хочется познакомиться с вами, - проговорил он наконец низким гортанным голосом.
Допрос начался…
Чтецов не пошел в здание милиции. С Михайловой они договорились, что он будет ждать ее в скверике. Откинувшись на глубокую спинку скамейки, стоящей в тени под акациями, он задумался. Он знал о приезде Шумского еще накануне, виделся с ним, разговаривал. Знал о предстоящем допросе Михайловой и беспокоился, пожалуй, не меньше ее самой.