Электрические лампочки с абажурами, горевшие под потолком коридора, ярко освещали его лицо и, взглянув на него, Холмин невольно содрогнулся от ужаса, смешанного с отвращением. Перед ним было лицо умершего или убитого давно, по крайней мере, с месяц тому назад: безжизненное, матово-бледное, местами покрытое желтизной и липкой влагой смерти и уже начавшее разлагаться; между распухшими, почерневшими губами виднелись оскаленные зубы, прикусившие язык: - тусклые, неподвижные глаза мертво смотрели из полуопущенных синих век.
Руки в широких рукавах шинели поднялись вверх, цепко ухватились пальцами в черных перчатках за воротник и опустили его, обнажив затылок. Он был залит кровью, а посредине его, глубоким вдавленным пятном, чернела рана.
Кто-то из энкаведистов, жавшихся к стенам, испуганно ахнул. Фигура в шинели, протяжно застонав, двинулась дальше. Еще несколько шагов и она скроется за поворотом коридора. Кое-как пересилив охвативший его страх, Холмин крикнул ей вслед:
- Кто вы? Майор Громов?
Не оборачиваясь, фигура в шинели ответила монотонно и глухо:;.
- Нет… Я только рука… правая рука майора Громова…
В тот же миг она скрылась за поворотом коридора и уже оттуда, еле слышно, как вздох, донесся ее голос:
- Убийцы майора Громова будут убиты рукой майора Громова…
Нервы кого-то из энкаведистов не выдержали и тишину, на несколько секунд сковавшую коридор, разорвал неистовый панический вопль:
- Товарищи! Спасайся, кто как может!
Энкаведисты бросились врассыпную, прячась по своим кабинетам и Холмин остался в коридоре один. Минут пять простоял он неподвижно, стараясь стряхнуть с себя ужас, навеянный на него появлением "руки майора Громова". Наконец, это ему удалось и профессиональное любопытство пересилило все остальные его чувства.
Глава 2
Крашеная тряпка
Постепенно успокаиваясь и стараясь найти трезвое и логичное объяснение только что происшедшему, Холмин пошел туда, где скрылась "рука". Объяснение не находилось, но неожиданно нашлось нечто, не менее странное, чем появление призрака в отделе НКВД.
На ковровой дорожке, у самого поворота за угол коридора, валялось что-то красное. Холмин поднял его и начал рассматривать. Это была тряпка, кусок старого холста, чистый с одной стороны, а с другой чем-то измазанный. Холмин сначала подумал, что это кровь, но, внимательно осмотрев тряпку, убедился в ошибочности своего предположения. Она была в краске разных цветов, а с чистой стороны липкая по краям…
"А ведь она похожа на затылок того, кто называет себя "рукой майора Громова", - подумал Холмин, разглядывая кусок холста.
Действительно, пятна краски - свежей и жирной - располагались на нем в таком же порядке, как рана на затылке фигуры в армейской шинели. Посредине было черное пятно, окруженное темно-красным, постепенно светлевшим и переходившим в бледно-оранжевый и желтый цвета.
Холмин поднес тряпку к носу. От нее исходил слабый запах, показавшийся ему знакомым, но где и когда пришлось ощущать его, он не мог вспомнить.
- После разберемся, - решил Холмин к, осторожно свернув кусок холста, сунул его в карман. Затем он шагнул за угол коридора и сейчас же остановился в изумлении.
Навстречу ему двигалась человеческая фигура, но не та, которая только что произвела панику в отделе НКВД. По ковровой дорожке не шел, а, буквально, влачился полковник Гундосов, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный и натыкаясь на степы. Мундир его был расстегнут, руки тряслись, глаза бессмысленно блуждали.
- Что с вами, гражданин уполномоченный?
Тот испуганно отшатнулся, но, всмотревшись в Холмина, обеими руками ухватил его за рукав.
- Это ты браток? А я уж думал, что опять…
- Кто? - спросил Холмин.
- Мертвяк, - вздрагивая выдохнул Гундосов.
- Майор Громов?
- Ну-да.
- Вы его тоже видели?
- Видал, браток, - заговорил энкаведист заплетающимся языком. - Сижу я, понимаешь у себя в кабинете, дела к чистке подготавливаю, а он входит. Страшный, мертвый, расстрелянный. На вид похуже, чем Летучий Голландец. Морской змей и всякие такие привидения. А у меня сердце слабое, больное. Натерпелся я страху вдосталь. Думал, что сердце мое совсем поломается.
- Говорил он вам что-нибудь?
- Сказал. Немного. То самое, что в егонных записках написано. Дескать, поубиваю всех, кто Громова под пулю подвел.
Гундосов умолк и зашатался, со стоном хватаясь за грудь. Холмин поддержал его под локоть.
- Плохо мне, браток, - прерывисто дыша, прохрипел энкаведист. - Сердце болит. Припадка боюсь. Отведи ты меня куда-нибудь. Хоть к Бадмаеву, что ли.
Поддерживая Гундосова за плечи, Холмин повел его в кабинет начальника отдела. Дверь была заперта и Холмину пришлось долго стучать, прежде чем ее ему открыли. Секретарь Бадмаева, открывший дверь, увидя Гундосова, издал испуганное восклицание и засуетился вокруг него; он усадил его на стул и начал отпаивать водой и обмахивать платком. Бадмаев, хотя еще и не оправившийся от испуга, не без злорадства наблюдал со своего кресла за плачевным состоянием ненавидимого им "матросика с Балтики".
Ожидая, что будет дальше, Холмин скромно уселся на "подследственный стул", у двери и, достав из кармана найденную в коридоре крашеную тряпку, начал ее рассматривать. Прошло несколько минут, Гундосову стало лучше и, отведя от него злорадный взгляд, Бадмаев обратил свое внимание на Холмина.
- Товарищ агент! Что же вы сидите, как пень? - спросил он.
Холмин поднялся со стула.
- Простите, гражданин майор, совсем позабыл, что заключенному, без разрешения следователя, сидеть не полагается. Поэтому спешу встать.
- Не болтайте чепуху! Что у вас в руках?
- Тряпка, гражданин майор. Я ее нашел в коридоре.
- Как вам не стыдно? - возмущенно загудел начальник отдела. - У нас такое творится, а вы тряпки собираете. Делом надо заниматься, товарищ.
Холмин заговорил насмешливо и вызывающе:
- Мне, гражданин майор, на все ваши дела наплевать. Никакого отношения к ним я теперь не имею. С полчаса тому назад вы мне дали отставку и я жду конвоира, который отведет меня в тюрьму.
- Бросьте. Я пошутил.
- Это плохие шутки. Они мне очень не нравятся, так же как, впрочем, и работа для вас.
- Боитесь привидений?
- Нет. Надоело быть подневольным детективом.
- А жить вам не надоело? А про комендантскую камеру вы забыли? Хотите, чтобы я отправил вас туда под пулю или будете работать?
- Так я же не специалист по привидениям.
- А я специалист? Избавьте меня от этой растреклятой "руки майора Громова" или я избавлю вас от жизни.
- Помоги нам, браток. На тебя только надежда и осталась, - с надрывом прошептал Гундосов, глядя на Холмина умоляющими глазами. Таким же взглядом молча смотрел на него и секретарь Бадмаева.
Холмин вздохнул и сказал:
- Уговорили. Тем более, что "рука майора" меня все-таки интересует. Только прошу меня не пугать комендантскими камерами и тому подобным. Я этого не люблю. Если же это еще раз повторится, то я сам попрошусь под пулю. Я говорю серьезно и надеюсь, что вы мои слова не забудете.
Разговаривая так с начальником отдела НКВД, Холмин несколько лукавил: его мысли противоречили словам. Всеми мыслями он был на воле и с Ольгой, и садиться в тюрьму ему никак не хотелось. Резкими заявлениями и требованиями он пытался, хотя бы немного, сбить чекистскую спесь с Бадмаева и оградить себя от неприятных неожиданностей в ближайшем будущем. Это ему удалось. Начальник отдела загудел примирительно:
- Хватит вам про старое вспоминать. Давайте лучше работать.
Холмин поднялся с "подследственного стула".
- Работать, так работать. У вас в отделе есть химическая лаборатория?
Бадмаев удивленно мотнул подбородком.
- Химическая? Нету. Мы не химики.
- Жаль. Такую лабораторию иметь не вредно.
- Да зачем она вам понадобилась?
- Чтобы сделать химический анализ вот этой тряпки.
- Опять ты со своей тряпкой, браток. Возишься с пустяками, - хрипло и неодобрительно прошептал Гундосов.
- Эта тряпка может иметь большое значение в борьбе с привидениями, гражданин полковник, - назидательно сказал Холмин.
- Товарищ полковник, - поправил его начальник отдела.
Холмин протестующе поднял обе ладони вверх.
- Ну, уж нет. Отныне я к вам буду обращаться исключительно, как заключенный. Никаких товарищей, а, только граждане.
- Как хотите. Мы не обидимся, - равнодушно прогудел Бадмаев…
* * *
Утром Холмин отправился к своему приятелю, студенту химического техникума Васе Проценко. Они дружили еще со школьной скамьи и студент-химик несказанно обрадовался приходу того, о ком давно распространился слух, как о высланном в концлагерь "без права переписки". От радости даже веснушки порозовели на заострившемся носу и вокруг впалого рта, изможденной, "образцово-показательно-изголодавшейся" васиной физиономии.
Он бросился к приятелю с распростертыми объятиями и беспорядочными восклицаниями, перемешанными с такими же вопросами:
- Шура! Шурец! Ты живой? Вот это да! Не загнали в концлагерь? Вырвался из тюрьмы? Ну, поздравляю! Как живешь? Где обитаешь? А я уж думал, что от тебя осталась одна углекислота. Или аммиак, в крайнем случае. Ух, Шурка!
Холмин еле успевал отвечать на его вопросы. Однако, кроме радости, встреча с приятелем доставила Васе Проценко и огорчение, которое он не замедлил высказать:
- Надо бы тебя, Шура, угостить, да нечем. В карманах моих - ни копья. Нищ, как безработный химик. А в нашей студенческой столовке тебе, как не прикрепленному к ней, пожевать не дадут. Кормежка там, правда, неважнец, с большой примесью Н 2 0, но все так, и в рот можно взять.
Холмин вынул из кармана две сторублевки.
- Держи, Вася. Одну на закуску с выпивкой, а другую - тебе на расходы.
Приятель замахал на него руками.
- Что ты? Что ты? Но надо. Обойдемся и без этого. Такую крупную сумму я тебе и отдать-то не скоро смогу. He раньше, чем окончу техникум.
- Бери, бери. Не то рассержусь, - настаивал Холмин. - Я тебе деньги не дарю, а за работу плачу.
- За какую работу? - удивился Вася.
- Химический анализ мне нужно сделать.
- Анализ чего?
- Крашеной тряпки. Вот этой.
Вася взял тряпку, посмотрел, понюхал и сказал:
- Так это же холстина, театральный грим и клей. Какого тебе еще анализа нужно?
- Верно! - воскликнул Холмин. - Теперь я вспомнил.
- Что вспомнил?
- Знакомый запах. Ведь мы с тобой вместе в школьном драмкружке состояли. Хорошее время было. Помнишь?
- Как же…
Свои воспоминания они продолжили в ближайшей пивной за выпивкой и закуской.
Глава 3
Кто видел расстрелянного?
- До сих пор я все еще не получил ответа на один важный вопрос о майоре Громове, - сказал Холмин Бадмаеву и Гундосову, в который уж раз безуспешно обсуждая с ними события последних дней, вызвавшие в отделе НКВД беспрерывную, непрекращающуюся панику…
Обычная повседневная, - вернее повсенощная, - работа отдела приостановилась; чистка, как в городе и районе, так и среди работников НКВД, сошла почти на нет, количество арестов и расстрелов значительно сократилось, следственные дела затягивались. Столкнувшись с непонятным, вызывающим ужас и не укладывавшимся ни в какие рамки диалектики явлением, - с призраком майора Громова, - энкаведисты стали искать спасения в бегстве от него. Следователи приставали к начальству с просьбами об отправке их в служебные командировки но району; телемеханики боялись допрашивать подследственных и, добывая у знакомых врачей справки о болезни, не являлись на "работу". Дело дошло до того, что Бадмаев был принужден трех следователей и двоих теломехаников посадить под арест на десять дней, а остальным пригрозил судом за "попытку дезертирства с фронта борьбы против врагов народа."
Появление призрака усилило и увеличило существовавшие в среде работников отдела суеверия. Многие из энкаведистов, не веруя в Бога, полагали, что черти, все таки, пока еще "не ликвидированы, как класс" и им, энкаведистам, приходится выполнять именно "чортову работу". Встреча с "рукой майора Громова" подтвердила основательность подобных суеверий, превратив их в твердые, неопровержимые убеждения. В результате, отдел НКВД был полностью терроризован призраком расстрелянного майора.
Из всех энкаведистов только один полковник Гундосов продолжал сомневаться в существовании чертей. Впрочем, свои сомнения уполномоченный Ежова выражал не особенно энергично, а "случай с призраком из загробного мира" никак объяснить не мог, хотя несколько раз и пытался. Он тоже был напуган встречей с "рукой", но не до такой степени, как Бадмаев, нервно-вздрагивавший при каждом упоминании о ней. У полковника было значительно больше выдержки и чекистской закалки, чем у майора. Глаза Гундосова никогда не отражали волнующих его чувств; они всегда были холодными, внимательными, щупающими и оценивающими и, даже в моменты испуга или гнева, их обычное выражение не изменялось…
Замечание Холмина о майоре Громове вызвало у начальника отдела нервную дрожь. Помотав подбородком, он недовольно загудел:
- Ваших вопросов, гражданин агент, хватило бы на самую длиннейшую анкету. Сколько же можно спрашивать? И когда, это кончится?
- Без вопросов следствия не бывает. Сами знаете, гражданин начальник, - ответил Холмин.
- На какой вопрос ты не получил ответа, браток? - спросил его Гундосов.
- Это было приблизительно за четверть часа до того, как мы обнаружили труп коменданта в его камере. Я спрашивал тогда: кто видел Громова расстрелянным?
- Да многие видали, - прогудел Бадмаев.
- Кто, например?
- Ну, комендант….
- Старый комендант убит, а новый не видел. Кто еще?
- Тогда… наш врач. Он констатирует смерть каждого ликвидированного.
- Можно с ним побеседовать?
- Да зачем это вам?
- Для пользы дела, гражданин начальник.
- Давай-ка, браток, вызови сюда своего лекаря. Кстати, и я на него погляжу, - тоном приказа сказал Гундосов начальнику отдела.
Бадмаев снял трубку с одного из телефонов, стоявших на столе.
- Говорит Бадмаев… Кто это? Товарищ Демент? Зайдите ко мне на минутку…
Вызванный явился спешно. Не прошло и двух минут, как перед столом, в кабинете начальника отдела, уже стояла фигура в белом халате. Это был человек лет пятидесяти с бородой лопаточкой, - густой, но аккуратно подстриженной, - и с очень редкими волосами, прилизанными и уложенными в подобие прически на макушке. Лицо обладателя так неравномерно распределенных волос выражало ожидание, угодливость и беспокойство; черные, быстрые глазки испуганно помаргивали под стеклышками золотого пенснэ.
Бадмаев указал на него Холмину.
- Это наш доктор. Спрашивайте, что вам нужно, гражданин агент.
- Скажите, доктор, вы помните такого заключенного - Виктора Михайловича Громова? - спросил Холмин.
Фигура в белом халате услужливо повернулась к нему.
- Кто же его не помнит? Конечно же, помню.
- Бы видели его расстрелянным?
Борода-лопаточка растерянно затряслась и ее обладатель произнес, запинаясь:
- Вы знаете - не пришлось. Обстоятельства, понимаете, не позволили.
- Как это не пришлось? Про какие обстоятельства вы толкуете, товарищ Демент? - загудел Бадмаев. - Ведь вы же констатировали смерть Громова.
Белый халат метнулся к нему.
- Позвольте объяснить, товарищ начальник… Дело в следующем. Я констатировал смерть Громова… заочно.
- Что? Как заочно?
- Получилось так, товарищ начальник. В ночь казни майора у меня были гости. Я праздновал 25-летний юбилей моей медицинской деятельности. Вы же понимаете, товарищ начальник? Такое событие. Как не отметить? И я договорился с комендантом, что акт о смерти Громова подпишу утром. Конечно, это моя оплошность, я понимаю, но что же было делать…
Врач умолк, испуганно и умоляюще поблескивая на Бадмаева стеклышками пенснэ. Обрюзглая физиономия Гундосова сморщилась в раздраженно-презрительную гримасу и, потирая ладонью свой бритый череп, он произнес, с язвительной иронией:
- Кажный день я наблюдаю тут, в отделе порядочки и удивляюсь. Таких порядочков не найдешь на самой захудалой, товаро-пассажирской речной калоше. Как ты только с ними миришься, товарищ майор?
Вместо ответа, начальник отдела стукнул кулаком по столу и заорал на врача:
- Иди в комендатуру! Немедленно! Скажешь там, что я приказал посадить тебя в карцер. На хлеб и на воду! Две недели будешь сидеть без отрыва от ночных служебных обязанностей.
Втянув голову в плечи и вздрагивая халатом, Демент поплелся к двери. Глядя ему вслед, Гундосов сказал:
- Надо бы больше дать этому лекаришке.
- Я бы его на пять лет посадил, да у нас другого доктора нет, - тяжело и злобно сопя, прогудел Бадмаев.
После ухода врача наступило короткое молчание, которое Холмин прервал повторным вопросом:
- Так, кто же, все таки, видел расстрелянного Громова?
На плоской физиономии начальника отдела отразилась смесь досады, недовольства и раздражения и его гудящий бас перешёл в хриплое рычание:
- Ох и надоели вы мне, гражданин агент, вашими назойливыми вопросами. Ну, зачем вам знать, кто видал расстрелянного? Для чего?
- Видите-ли, гражданин начальник, - сказал Холмин, - я не совсем уверен в том, что майор Громов… мертв.
- Как не уверен, браток?! - воскликнул Гундосов. - Ведь расстреляли майора. И призрак его по отделу шляется. Людей убивает.
- Я, как бы это сказать… совсем не уверен, что он действительно призрак.
- А кто же по-твоему? Живой человек, что ли?
- Может быть.
- Бросьте, - мотнул на Холмина подбородком Бадмаев. - Я вам покажу людей, которые его в землю зарыли. Чернолапых.
- Кого? - не повял Холмин.
- Ну, есть у нас такой специальный взвод. По ликвидации последствий ликвидации. Работников этого взвода мы называем чернолапыми. Они занимаются у нас всякой черной работой: зарывают в землю трупы ликвидированных, стирают снятую с них одежду, чистят комендантскую камеру, - объяснил начальник отдела.