Эксперт мог войти в любую минуту и, бросив на стол лист бумаги с черными, окрашенными типографской краской узорами папиллярных линий, просто спросить Ратанова: "У тебя спички есть?" - и, закурив, добавить: "А со следами вот так - берите такого-то - он!" Потом - у него такая манера - он обязательно заговорит о чем-то своем, постороннем незаметно, искоса поглядывая на Ратанова.
Время от времени Ратанову звонили оперативники.
- Автобусный билет в городе не продавался.
- Не может ли потерпевший приехать на вокзал?
- У Фогеля появились деньги, он находится у Рыжей…
К двенадцати часам ночи в отделе опять стало людно - все собрались наверху у Ратанова.
Эксперт тоже вошел к Ратанову.
- Ничего нет… Не подходят…
Ратанов ждал Баркова - он все еще был в таксомоторном парке.
Наконец приехал Барков: днем один из таксистов высадил пассажира на углу Наты Бабушкиной и Карьерной - среднего роста, черноволосого, в черном костюме, в сапогах…
- В сапогах, - повторил Барков.
- Подумаешь, - сказал кто-то, - в нашей стране выпускают ежегодно сотни тысяч пар сапог.
- А я ничего не говорю. Это ты говоришь…
- Где он посадил пассажира? - спросил Ратинов.
- В центре.
- А куда просил отвезти?
- Сказал, что покажет. Это было во втором часу дня.
- Все запомнили приметы? - спросил Ратанов. - Может, это тот, кто нам нужен.
Снова позвонил дежурный - в роще около вокзала сторож вневедомственной охраны увидел двух подозрительных с вещами… А потом еще: в лесочке у ипподрома, на другом конце города, обнаружен пустой чемодан.
Отдел снова опустел. Егоров со своей группой ездил на вокзал и разбирался с задержанными, проверял вещи, потом отпустил всех и остался ждать Ратанова.
Преступник был опытен - единственная примета, по которой его знал теперь весь ОУР, - большой коричневый чемодан с двумя замками, оклеенный изнутри зеленой бумагой, лежал в кустах метрах в двухстах от ипподрома, а преступник с вещами скрылся.
- Это третья аналогичная кража, - сказал Ратанову Егоров, когда тот вошел в дежурку, - правда, две были в прошлом году.
- Ты считаешь - Даличский проезд…
- Да. Суриковых и на Советской, февральскую…
Домой они пошли пешком.
- Все равно четыре часа спать или четыре с половиной, - сказал Егоров. - Ты хорошо спишь?
Они как раз проходили мимо санчасти.
- Нет, ворочаюсь… А днем вдруг кажется - сейчас усну. Если есть возможность, бросаюсь на диван, сплю как убитый. А просыпаюсь, смотрю на часы - прошло четыре минуты.
- Надо в санчасть сходить…
- Обрати внимание, Сергей, у нас нераскрытые квартирные кражи всегда были в одно время с кражами из магазинов.
На реке завыла пароходная сирена.
Свежий ночной ветер прошелестел по невидимым в темноте верхушкам деревьев. Ратанов прислушался. Он совсем не устал. Казалось, что мозг никогда не работает так четко, легко и экономно, как в ночные часы, когда на улице свежо.
- Провожу тебя, - сказал Ратанов.
Они дошли до двухэтажного деревянного дома, где на втором этаже, в квартире Егорова, горел свет.
- Может, угостить на ночь, чтобы лучше спалось? - спросил Егоров. - У меня есть…
- В другой раз… Ну, давай!
8
И весь следующий день был таким же длинным, тяжелым и утомительным. Он начался для них в семь часов утра с тщательного и, как потом выяснилось, бесполезного осмотра территории ипподрома, где был найден чемодан, и соседнего лесопарка имени Первой маевки. Утром было пасмурно, небо затянуто серыми, слепыми облаками. Лесопарк тянулся полосою километра на четыре, местами заболоченный, темный, заросший папоротниками и осокой.
- Необъятны пространства нашей Родины, - невесело острил Барков. - Когда на крайней восточной точке страны наступает утро, у нас в Ролдуге уже… идет дождь.
Они прошли лес дважды, туда и обратно, всем составом отдела, вместе со следователями, участковыми уполномоченными, дружинниками. На это ушло более пяти часов. Прямо с ипподрома группа Егорова уехала на участок. Шофер такси, которого накануне отыскал Барков, весь день провел с Гуреевым в городе, разыскивая в автобусах, на набережной, в центре и на вокзале своего черноволосого пассажира.
Только Тамулиса Ратанов послал на вокзал, не забывая о деле Варнавина. С помощью работников линейного отделения милиции он должен был узнать как можно больше о железнодорожном билете Варнавина, послать необходимые запросы, побеседовать с работниками вокзала. Впрочем, Ратанов его не ограничивал.
Заявление о новой квартирной краже поступило уже после часа ночи минут через пятнадцать-двадцать после того, как все разошлись по домам. Кто-то словно поставил перед собой задачу - не дать уголовному розыску ни одной свободной минуты времени. Из квартиры инженера на Банковской улице даже не было ничего взято - только взломаны замки входной двери, платяного шкафа н секретера.
На место происшествия приехали около двух часов ночи и до половины пятого, включив все осветительные приборы, имевшиеся в квартире главного инженера мебельного завода, осматривали каждый сантиметр пола, дверей, стен, осторожно передвигая вещи.
Тамулис вместе с проводником розыскной собаки пробежал с километр по пустынным улицам, пока на этот раз уже Рогдай не стал совершенно откровенно демонстрировать свою незаинтересованность в дальнейшем преследовании.
На лестничной клетке Барков разговаривал со встревоженными женщинами из соседних квартир, зябко поеживавшимися в накинутых наспех халатах. Они посторонились, пуская Тамулиса в квартиру.
На этот раз эксперту не повезло: все отпечатки пальцев, обнаруженные в квартире, представляли собой мазки, непригодные для экспертизы.
Преступник был опытным и хладнокровным. В квартире инженера в большом густонаселенном доме он провел около часа, принял душ, поужинал. Здесь он тоже курил сигареты.
- Обязательно найдутся очевидцы, - говорил в машине Барков, прижимая пальцами висок, где время от времени словно постукивал маленький молоточек.
- И все-таки он не живет постоянно у нас в городе, - сказал Ратанов.
- На той краже он мог нарочно подбросить автобусный билет из другого города, чтобы нас ввести в заблуждение.
- Нет, - ответил Ратанов, - чтобы подбросить автобусный билет из другого города, нужно его иметь.
Домой в эту ночь они не пошли. Через два часа вставать снова. Еще до того как жители соседних домов уйдут на работу, нужно было успеть поговорить с каждым из них. Поэтому они устроились в ленинской комнате.
- Слушай, Герман… - заговорил Тамулис, подкладывая себе под голову подшивку "Комсомолки". - Что, по-твоему, главное при задержании?
- Твердость, - ответил нехотя Барков, - твердость и смелость.
- А по-моему, убежденность в своей правоте. А что бы ты сейчас больше всего хотел?
- Чтобы ты дал мне поспать…
Тамулис не обратил внимания на шутку.
- Я бы хотел, чтобы мы завтра раскрыли эти кражи и вернулись к делу Андрея…
Они уснули, прежде чем Ратанов, относивший протокол осмотра дежурному, зашел к ним, в ленинскую комнату.
Барков тяжело храпел, скрючившись на узком диване. Тамулис что-то бормотал во сне.
Ратанов прикрыл форточку и спустился в дежурку.
…Первая машина с оперативниками и участковыми уполномоченными выехала в начале восьмого часа, за ней отправлялась вторая. На близлежащие участки сотрудники уходили пешком. Шумели мотоциклы, кто-то по рации монотонно вызывал "Воркуту-3".
У дежурки стоял Тамулис. Ратанов оставлял его для работы на железнодорожной станции.
- Вы все же интересуйтесь, есть ли такая кличка - Черень!
Наконец в отделе никого не стало.
В одиннадцать часов дня в горотделе появились два молодых человека. Оба они видели преступника: один - с балкона, когда тот входил в дом, второй стоял с преступником рядом, даже прикуривал от его сигареты.
- Свидетелей у нас достаточно, - сказал Ратанов Егорову. - Теперь нужно найти художника, который по показаниям свидетелей воссоздаст нам приблизительный портрет преступника, - робот!
Настроение у работников розыска заметно поднялось.
А в двадцать минут третьего, после обеденного перерыва, в отдел буквально ворвался обычно спокойный и невозмутимый Тамулис. Никому ничего не объясняя, он пробежал в кабинет к Ратанову.
9
Второй допрос Волчары поначалу ничем не отличался от предыдущего, только отвечал Волчара еще короче и с еще большими паузами.
Он сидел на стуле в трех шагах от стола, спокойный, невозмутимый, и смотрел вокруг без любопытства, равнодушными оловянными глазами.
- Вы билет на поезд покупали в кассе? - спокойно спросил его Карамышев.
- Какой билет? - Он словно думал совсем о другом и не сразу понимал вопросы.
- Когда ехали из Москвы… Вот этот.
Карамышев показал ему картонку билета.
- В кассе.
- Задолго до отхода поезда?
Волчара молчал.
- Задолго до отхода поезда, Варнавин?
- Вроде нет.
- Как вы доехали?
- Вроде благополучно.
- Встречал ли вас кто-нибудь?
- Нет.
- Куда вы пошли сразу?
- Домой.
- Заходили вы в камеру хранения за вещами? - спросил Ратанов.
Варнавин отрицательно качнул головой.
Несколько минут длилась пауза, пока Карамышев заполнял протокол допроса. Потом дал его в руки Варнавину. Волчара читал не торопясь, часто возвращаясь назад, к уже прочитанному. Наконец, так же не торопясь, вывел собственноручно: "Записано верно и мною лично прочитано. Варнавин".
- Между прочим, Варнавин, ваш билет в общей кассе не продавался, - заметил Карамышев, - его продали в агентстве.
- А может, в агентстве. Я-то Москву не знаю…
- Точнее, в подмосковном пансионате, отдыхающим.
Варнавин молчал.
- Мы вам еще покажем человека, который приехал по этому билету из Москвы…
Ни звука.
- Свои вещи вы сдали в камеру хранения за шесть дней до приезда сюда…
Молчание.
- Билет я мог купить с рук… Сейчас не помню. Голова устала. Билеты в поезде отбирают, и проводница могла мне дать чужой билет. Ошиблась. Могло так быть? Варнавиных по стране - тыщи! Может, кто-нибудь из них и приезжал в город и сдавал вещи в камеру хранения. Только не я. Это все еще надо проверить. Ну, а если все это и подтвердится, тогда что? - Это был уже не притихший, невозмутимый Волчара. Он говорил то, что давно уже продумал, не говорил, а кричал, громко, низким голосом, и губы его кривились и плясали в бессильной ярости. - Тогда что? Тогда, значит, именно я совершил преступление? А свидетели у вас где? Где доказательства? Вам дело надо списать? А мне - в тюрьму? Повыше вас есть начальство! Мое преступление небольшое - только попытка. Кончайте его и передавайте в суд! Все!
- Кричать не надо, - посоветовал Ратанов, - мы народ пугливый, можем разбежаться…
- Дело ваше, - сказал Волчара тише, но снова стать тихим и безучастным ему уже больше никак не удавалось.
- Но с какой целью вы все это делали? Камера хранения, билет? - спросил Карамышев.
- А это я вам скажу при окончании следствия, когда ознакомлюсь со всеми материалами дела в порядке двести первой статьи уголовного кодекса…
Хотя Ратанов и Карамышев допрашивали его опять в кабинете Альгина, Ратанова и здесь одолевали телефонные звонки. И по этим звонкам, по коротким, осторожным ответам Ратанова Волчара быстро догадался, что в городе происходят какие-то неприятные для них события и заняты они, к счастью, не им одним.
Когда Варнавина увели, Карамышев сказал, но не так уж звонко и радостно, как после первого допроса:
- Вот это рыба-рыбина!
- Герман! - Ратанов поднялся из-за стола навстречу Баркову. - По моим данным, группа ребят из дачного поселка отдыхала в Клязьминском пансионате. Надо установить этих ребят, проверить, не отдавал ли кто-нибудь из них на вокзале железнодорожный билет Варнавину или его друзьям.
И вот Барков - в кооперативном дачном поселке. Кругом маленькие деревянные теремки, садики с фруктовыми деревьями, чистые, аккуратные заборчики из штакетника. На верандах сидят молодые женщины в фартуках, юноши в джинсах. Варят варенье, принимают соседей, играют в бадминтон. Под деревьями мелькают белоснежные детские панамки.
На 5-й линии тянет гарью, кто-то окуривает деревья. Через дорогу навстречу Герману идет молодая женщина в кокетливом хлорвиниловом фартучке поверх цветного сарафана. Она с удивлением смотрит на Баркова, на его синий жаркий шевиотовый костюм и галстук.
Дойдя до перекрестка, Герман снимает галстук, расстегивает сорочку, кладет пиджак на руку.
Иногда он спрашивает встречных:
- Не знаете, где здесь живут ребята? Они в июне приехали из дома отдыха.
- Спросите в шестьдесят четвертой даче, - подумав, советует какой-то парнишка в очках, - у волейбольной площадки…
Он находит на 7-й линии шестьдесят четвертую дачу и из предосторожности идет сначала в соседнюю. Ему навстречу с террасы спускается девушка в черном купальнике, рядом с ней лохматая шотландская овчарка колли.
- Я был где-то здесь в прошлую субботу, - Герман, поздоровавшись, объясняет, - но не помню, в какой даче… Кажется, вот в этой… И оставил магнитофонную пленку.
- На этой даче вы быть не могли, - улыбается девушка, - здесь живут престарелые муж с женой. Может, там?
Она показывает через дорогу.
- Помнится, парни говорили, что ездили отдыхать под Москву, в какой-то дом отдыха…
У девушки приятное загорелое лицо, руки с выгоревшим седым пушком.
- Все ясно. Вы были в шестьдесят седьмой даче. Там живут ребята-студенты. Они действительно в июне ездили в пансионат под Москву. Вон та дача… Найдете сами?
Шотландская овчарка смотрит на Баркова неприязненно, ворчит.
- Джери! - укоризненно говорит ей девушка. Собака умолкает и подозрительно косится на Германа.
Девушка и собака наблюдают, как он закрывает за собой калитку и идет по улице. Потом они возвращаются на террасу. В угловой даче заводят магнитофон. Чистый стереозвук доносит тихий, чуть звенящий ход каравана. Не спеша, монотонно бредут по песку животные, тоскливо поет погонщик…
На шестьдесят седьмой даче записка: "Буду в полночь".
Когда Барков вернулся в отдел, Тамулиса еще не было.
Герман предупредил дежурного и снова уехал - в онкологический диспансер: рецепт, выписанный Волчаре на пенициллин, так и оставался загадкой.
Барков к этому дню уже обошел главных врачей и заведующих больницами, аптеки, всех старых специалистов. Теперь он встречался с молодыми врачами. В окошке регистратуры ему посоветовали поговорить с Фелицатой, оказавшейся, несмотря на свое древнее имя, молоденькой застенчивой девушкой. Посмотрев на рецепт, она, глядя Баркову куда-то между носом и подбородком, негромко сказала: "Это Сашка Урин писал, практикант. Он начал практику в первой больнице, а потом несколько дней был на практике у нас".
- Вашу руку, доктор, - восхищенно произнес Барков. - Спасибо.
Рука юной Фелицаты оказалась неожиданно жилистой, а пожатие довольно крепким.
Этот последний день августа был для него самым удачным за все лето. Случилось так, что именно на эти дни Урин приехал в город к отцу и уже примерно через час сидел в приемной дежурного автоинспектора, куда его вызвал Барков: брат Урина гонял на мотороллере, не имея прав.
Урин сидел на диване, высокий, на вид какой-то очень "свой", доступный, с открытыми светло-серыми сообразительными глазами. Его глаза быстро следили за всем, что происходило вокруг него, и казалось, что он сразу схватывает и разгадывает больше, чем ординарный свидетель. Он приехал в милицию на мотороллере и теперь поигрывал защитными очками и щегольским дымчатого цвета беретом, снисходительно поглядывая вокруг.
Барков и по его просьбе Егоров дважды проходили по коридору мимо кабинета автоинспектора, чтобы еще раз взглянуть на Урина и решить, с кем Баркову придется иметь дело. Потом у Баркова появилась одна идея.
В нижнем ящике его стола давно уже лежал возвращенный Гуреевым однотомник Шейнина. Он вынул книгу, нашел рассказ "Ночной пациент" - о враче, оказавшем первую помощь раненому бандиту, заложил его листком бумаги и в очередной раз, проходя мимо Урина, тоном гостеприимного хозяина сказал:
- Придется еще минут десять посидеть. Вы не спешите?
- Нет, - сказал Урин, - десять минут можно.
- Могу вам дать пока почитать… Хороший рассказ.
Взглянув на название рассказа, Урин чуть заметно вздрогнул, но потом спокойно вернул книгу Баркову.
- Не читал. Честно говоря, не люблю такие рассказы…
- Я тоже, - признался Барков, - я больше люблю научную фантастику. У меня, - он помедлил, - есть к вам небольшой разговор. Пойдемте ко мне, пока автоинспектор придет.
Урин коротко вздохнул и пошел за Барковым.
- Дело такого рода, - сказал Герман, пододвигая Урину стул, - у меня ваш рецепт.
- Какой рецепт?
- Это ведь ваша подпись? - Барков протянул рецепт, обнаруженный у Варнавина.
- Моя.
- Расскажите, кому вы выписали его и в связи с чем.
- Не могу себе представить.
- А вы постарайтесь вспомнить.
- Мне нужно посмотреть карточку больного…
- Этот больной к вам через больницу не обращался.
- Тогда не помню.
Наступила пауза, которую Урин, видимо, не намеревался прервать первым. Пришлось снова начинать Баркову:
- Давайте не будем ссориться.
Урин пожал плечами.
- Надолго к нам?
- На недельку, к отцу…
- Послушайте меня внимательно. Этот пациент в больницу не обращался. Вы в феврале в больнице не работали. Может, он обращался к вам частным образом? Я не облздрав, не инспектор финотдела. Поговорим откровенно.
Урин посмотрел на часы.
- Не помню.