- Вот что, - сказал Барков. - Я поверил бы вам, если бы не знал, что пациентов у вас не так уж много…
Урин молчал.
"Пожалуй, это как раз тот случай, когда чем больше аргументов, тем хуже, - думал Барков, - нужно менее официально…"
- Ты на Колхозной давно живешь?
Вошел Тамулис. Он несколько минут слушал этот разговор, потом взял карманный фонарик и от нечего делать стал его разбирать: на сегодня его рабочий день закончился. Он вывинтил ручку, высыпал на стол батарейки и стал копаться в корпусе. Герман в это время рассказывал явно скучавшему Урину об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Он снова перешел на официальный тон.
Тамулис поставил батарейки на место, завинтил ручку и щелкнул выключателем. Лампочка не загоралась. Тамулис еще дважды разобрал и собрал фонарик. Света не было. Урин искоса поглядывал на его манипуляции с фонарем. Потом Баркова вызвал к себе Егоров, и Тамулис остался с Уриным. Он снова вынул батарейки.
- Вы нажмите там чем-нибудь снизу вверх на пластинку, - сказал вдруг Урин.
Тамулис передал ему фонарик.
- Где?
Они провозились с фонарем минут десять. А когда лампочка, наконец, зажглась, невольно рассмеялись - все дело было в парафиновой смазке батарей. Тамулис вытащил из кармана сигареты.
- Волчару давно знаешь?
Урин удивился:
- Какого Волчару?
- Ну, которому ты рецепт написал. Кто он тебе?
- Мне он никто. Я его, в сущности, и не знаю.
- Чего же ты тянешь?
- Тут с другим связано, с личным, - Урин поднял на Тамулиса свои светло-серые большие глаза, и Тамулис вдруг подумал, что молчание и нежелание отвечать Баркову дались Урину совсем не так легко, как тот думал. - Я потерял документы. А может, их у меня просто вытащили в магазине вместе с бумажником. Денег в бумажнике не было - одни документы: паспорт, комсомольский, студенческий. Конечно, настроение тяжелое: отец болеет, а тут - сразу все документы. Но я никому ни слова, ни в милицию, ни в райком. Некрасивая история. Я и сейчас поэтому не хотел говорить…
Вошел Барков, сел в сторонке. Урин повернулся к нему.
- И вдруг приносят домой. Один мужчина нашел и принес. И говорит: "Раз ты медик, услужи тоже: кореш у меня заболел…" Ну, я с радости и разговаривать не стал - на мотороллер, он сзади. Приехали к его другу. Поздоровались. Друг лежит, закрыт одеялом по пояс. Тот, который со мной приехал, говорит ему: "Показывай, не бойсь!" Он откинул одеяло - на голени повязка, нога вспухла. Я посмотрел: рана касательная, огнестрельная, с близкого расстояния… Судебную медицину я знаю. Я опять на мотороллер - в аптеку. Вернулся, сделал обработку, укол… Выписал пенициллин… Вот этот рецепт.
- Не спрашивал, что с ним?
Барков поднялся и пересел к столу.
- Они говорили - на охоте, хотели лося шлепнуть. Поэтому он и в больницу не обращался.
- Рана серьезная?
- Да нет. Пустяки, зажила через несколько дней. Как он только умудрился так выстрелить - вдоль ноги?
Тамулис подал Урину фотоальбом.
- Этот, - сказал Урин, увидев фотографию Волчары. - Только он тогда небритый лежал, желтый…
Фотографии второго в альбоме не было.
- Какой он из себя, тот, который привел к больному?
- Черный, высокий, в сапогах…
- Очень высокий?
- Нет, ниже меня.
- Значит, черный, среднего роста, в сапогах… Телосложение какое?
Барков вытащил из альбома несколько неподклеенных фотографий, достал еще одну из кармана пиджака, показал их Урину.
- Вот этот похож, - сказал Урин.
На столе лежал робот, изготовленный художниками…
- Пошли к Ратанову, - сказал Барков.
Тамулис крепко стиснул локоть Урина.
…Еще утром им казалось, что сделано уже все, что дальше дороги нет, что они совсем выдохлись, заблудились. Но маленький, еле заметный огонек блеснул вдалеке. Что это? Пламя далекого костра, деревушка? Или просто так померещилось переднему, когда он перекидывал тяжелый рюкзак с одного плеча на другое и случайно поднял голову? Но уже бодрее и легче стучат сапоги, и рюкзак не так тянет плечо…
- Значит, кражи из квартиры связаны с другом Волчары, - медленно, словно боясь вспугнуть свою мысль, сказал Ратанов.
- Возраст, одежда, - подхватил Тамулис радостно, - приметы!
- Судя по всему, - сказал Егоров, - Волчара был ранен в день кражи из универмага, а так как такое совпадение само по себе подозрительно, возможно, что оба факта связаны между собой.
- Хорошо ли осмотрели тогда универмаг? - спросил Ратанов.
Гуреев поднялся:
- Осматривал и я и следователь, в присутствии майора Веретенникова…
- Извините, - сказал Ратанов. - Тамулис, срочно книгу суточных рапортов от дежурного. Посмотрим, что у нас еще было тогда за сутки…
- Я помню тот день, - начал Тамулис, - больше ничего не было.
- Не ленись, - Барков нацелился на освобождающееся на диване место, - тащи книгу…
- Барков, - сказал Ратанов, - позвони дежурному по области, узнай, что у него было в тот день…
Тамулис и Барков вышли.
В тот морозный февральский день по городу и по области других происшествий зарегистрировано не было.
- Скорее всего это случайный выстрел во время или после кражи, - негромко сказал Егоров. - Раньше, я помню, Варнавин ходил на кражи с пистолетом.
- Завтра мы тщательнейшим образом осмотрим универмаг, - безапелляционно произнес Ратанов. - Я думаю вот о чем: не опознает ли этого робота свидетель Сабо? Представляете: универмаг - убийство - квартирные кражи…
Гуреев, несмотря на поздний час, сидел с тестем на кухне. Спать не хотелось.
- Веретенников под Ратанова копает. Если его снимут, кто остается? Я да Егоров, ну и мальчишки. Все они недавно пришли. Веретенников - за меня, Шальнов - тоже. Могут, правда, заставить на следующий год пойти в Высшую школу… Это ничего…
Он налил себе настой чайного гриба, и рот обожгло кислотой. Видимо, жена забыла добавить сахару. С минуту следил, как колышется в банке рыхлая масса.
- Джалилова посадили, а он, как выяснилось, у Баркова на квартире бывал. И Барков к нему ходил. Шальнов говорит: "Будет служебное расследование. Как только Джалилова осудят - здесь и завертится!"
- Смотри, Коля, не упусти, - сказал в это время тесть, недавно ушедший на пенсию, - у нас в дивизии был такой случай…
"Мальчишка он все-таки! - подумал Гуреев о Ратанове. - Главное в нашем деле - не рыпаться!"
10
Приказав никому не отлучаться, Егоров сидел в кабинете Ратанова и писал. Из оперативно-технического отделения принесли еще сто пятьдесят фоторепродукций робота. Теперь все знали, кого искать. Егоров нервничал и время от времени поглядывал в окно, хотя Ратанов никак не мог появиться из внутреннего дворика. В час дня ребята пошли обедать. Егоров остался один и сидел, задумчиво глядя поверх вороха лежавших перед ним фоторепродукций.
Позвонил Веретенников:
- Что вы там забыли в универмаге? Зачем сейчас этот повторный осмотр? Заниматься нам нечем?!
- Я выполняю приказ Ратанова.
Ратанов появился в начале третьего часа. Он был на приеме у начальника управления по вопросу о Джалилове.
- Машина будет?
- Все в порядке, - ответил Егоров. - Счастливо провести осмотр…
Егоров вышел, ни о чем не спросив Ратанова. Он и так понял все по спокойному лицу капитана.
Оперативники садились в автобус, и каждый несколько раз подпрыгнул на упругом кожаном сиденье - линейка только что вернулась из ремонта. Если бы не красная полоса, опоясавшая синий кузов, можно было подумать, что они собираются на экскурсию.
- Давай! - сказал Ратанов, садясь в машину последним.
Минут через двадцать автобус въехал прямо во двор универмага.
Директор провел их в основной склад - длинный туннель, протянувшийся под всем магазином, с маленькими решетчатыми отдушинами вместо окон и огнетушителями, развешанными над ящиками с песком через каждые несколько шагов. На стеллажах вдоль стен лежал товар на сотни тысяч рублей: часы, фотоаппараты, рулоны ткани, костюмы, пальто; поблескивали полированными гранями телевизоры и радиоприемники, тускло светился хрусталь.
Сам Ратанов осматривал стеллажи с тканью; вместе с заведующей секцией он снимал и откладывал в сторону, пробираясь к стенам, тяжелые мохнатые рулоны разноцветного драпа, шерсти, сукна, шелка и еще десятков красивых материалов с мудреными, звучными названиями. Оставила ли здесь свой след маленькая свинцовая горошина?
Шаг за шагом. Сантиметр за сантиметром…
Справа и слева так же методично двигались вдоль стен другие оперативники, молча, медленно, сосредоточенно. И по мере их продвижения вперед вдоль стен гасла надежда, что Варнавин получил ранение именно здесь, в магазине.
- Игорь Владимирович! - крикнул вдруг Барков. - Сюда!
И хотя Барков звал одного Ратанова, к нему со всех сторон бросились уставшие люди. Барков с высоко засученными рукавами стоял у полупустого стеллажа с алюминиевой посудой. Справа и слева от него громоздились кастрюли.
Потом, в новогодней стенгазете его изобразили в виде сфинкса, лежащего на перевернутом оцинкованном корыте между пирамидами кастрюль…
Барков гордым жестом художника, представляющего свой шедевр публике, указывал на нижний ряд. Стенка кастрюли, чуть высовывавшейся сбоку, имела небольшое сквозное отверстие.
Это был след пули.
- Фотоаппарат, - сказал Ратанов. И пока Тамулис нес аппарат со вспышкой, все долго жали перепачканные пылью руки Баркова.
Стреляли, видимо, с противоположного угла, почти с пола.
Все передвинулись в этот дальний угол. Здесь тоже лежали ткани, которые были уже осмотрены Гуреевым. Теперь все собрались в метре от стеллажа, привычно не дотрагиваясь ни до чего руками, предоставляя Ратанову, как самому старшему и опытному, первому высказать свое мнение.
- Давай еще раз, и очень внимательно.
Гуреев напряженно следил за Ратановым.
- Все в порядке, - сказал Ратанов, положив на пол рядом с собой последний рулон ткани.
Гуреев облегченно вздохнул.
Под нижней полкой стеллажа, отстоящей от пола сантиметров на сорок, стенка была деревянная.
- Ну-ка, ну-ка! - закричал Тамулис и, пока кто-то бегал за топором, выбил рукой эту деревянную переборку, державшуюся не особенно крепко. Доски отскочили, и из образовавшегося квадратного отверстия дохнуло чем-то болотным, застойным.
- Здесь должен быть склад стеклянной тары аптекоуправления, - объяснила заведующая, - там бутылочки, баночки, мензурки…
- Барков! - позвал Ратанов. - Вызови управляющего складом.
Потом они курили в маленькой подсобке, пока не приехал пожилой, страдающий одышкой управляющий. В складе стеклянной тары, забитом до самой двери ящиками с аптечной посудой, они подобрали красненькую коробочку от часов "Весна" и взяли горсть стружек с бурыми коричневыми пятнами.
Ратанов стал писать протокол повторного осмотра места происшествия. Первый, утверждавший, что преступник проник в помещение через одну из отдушин, превратился теперь в пустую, ненужную бумажку - свидетельство чьей-то нерадивости.
Тамулис, заглядывавший через плечо Ратанова в протокол, глубоко вздохнул.
- Ты что? - спросил Ратанов.
- Андрей и мертвый раскрывает преступления…
"Волчара вошел сначала в склад аптекоуправления, открыв его подобранным ключом. Он заранее знал, что там, где склад аптекоуправления, расположенный в нижнем ярусе старых купеческих рядов, примыкает к складу универмага, есть одно место, в котором капитальная стена отсутствует, - небольшое забитое досками отверстие сантиметров пятьдесят на пятьдесят. Давно, сразу после войны, здесь выводили наверх печную трубу. Волчара поднялся по ящикам с аптечной посудой к потолку, без труда оторвал висевшие на ржавых гвоздях доски и пролез в склад универмага. Когда он пролезал сквозь узкое отверстие, вернее, когда он выбирался из склада универмага, - думал Ратанов, - у него, по всей вероятности, и произошел случайный выстрел, иначе, раненный, он оставил бы следы крови где-нибудь в помещении универмага. Пистолет наверняка был у Волчары в кармане брюк, старый, трофейный, иностранного производства, что-то вроде "фроммера", с давно уже расшатанным спусковым механизмом - такие всегда стреляют неожиданно, в самых неподходящих случаях. Волчара задел им за доски, и пистолет выстрелил. Пока Волчара "работал", его соучастник сторожил снаружи, потом он помог раненому вору выбраться из склада и отправил его на такси домой. А для того чтобы сбить нас с толку, тот же соучастник - возможно, именно он и изображен на фотороботе - разбил стекло и отогнул металлические прутья в отдушине универмага. Поэтому розыскную собаку и пускали с улицы и искали тоненького худенького подростка, который мог пролезть между отогнутых металлических прутьев отдушины".
- Хитер, - восхищенно сказал Гуреев.
- По-моему, он перехитрил самого себя. - Барков вытирал пыльные руки платком. - Я не думаю, чтобы так уж много людей бывало в складе аптекоуправления и знало про эту самую переборку. Зря старался.
- Когда мы будем проверять этих людей, - сказал Ратанов, - следует поинтересоваться, местные ли они или откуда-то приехали. Про таинственное письмо Волчаре не забыли?
- "Ури одова", "о постюмо"… Я его наизусть помню, - отозвался Тамулис.
- Нам во что бы то ни стало надо его прочитать.
- Я нашел еще одно место. Там этот жаргон знают как свои пять пальцев.
- Когда начнем разворачиваться? - спросил Гуреев, будто не он осматривал универмаг сразу после кражи и не он запутал все дело.
Оперативники засмеялись.
- Сегодня, - ответил Ратанов. - Возьмите списки рабочих склада аптекоуправления. Надо установить всех лиц, имевших доступ к складу.
После осмотра Ратанов вернулся в отдел. Позвонил Карамышев.
- Ну, как с универмагом?
- Очень удачно. Волчара случайно ранил себя именно там.
- Протокол составили? Сфотографировали?
- Не беспокойся.
- А у меня тоже сюрприз, - Карамышев помолчал, давая Ратанову время для всякого рода предположений. - Помнишь отвертку, которую Барков с Тамулисом привезли с лесоучастка?
- Из Шувалова? Помню.
- Так вот: это специальная отвертка, входившая в комплект лодочного мотора…
- И что?
- А мотор этот был похищен во время квартирной кражи в Ярославле.
- Здорово!
- Волчару мы припрем к стенке. Главное - найти соучастника.
- Сейчас привезут списки подсобных рабочих…
Неожиданно позвонил Шальнов:
- Скажи Баркову, пусть напишет объяснение о своих взаимоотношениях с этим… Джалиловым. Веретенников просил.
- По-моему, генерал разобрался с этим делом…
- Не знаю, Веретенников еще вчера звонил. И еще, Ратанов, управление спектакль откупило на завтра. Веди своих всех в театр, И сам будь обязательно. А то мероприятие сорвем… Я пойти не смогу: Веретенников предложил поработать с Волчарой…
Шальнов по привычке вздохнул: "Чертова работа! Преступления - раскрывай, культурное мероприятие- обеспечь…"
"Скорей бы Альгин приехал!" - подумал Ратанов.
11
В передней Герман нашел письмо от матери. Хозяйка положила его, как обычно, на самое видное место - у зеркала. Не снимая плаща, он прошел с письмом в комнату и, стоя у стола, разорвал конверт. Мать писала ему регулярно, через каждые два-три дня, уже в течение пяти лет, потому что тетерь она была на пенсии и потому что, кроме Германа, у нее никого не было.
И, получая ее письма, он каждый раз вспоминал большую коммунальную квартиру в Ленинграде, с кафельной печкой, а потом с четырьмя газовыми плитками по четыре конфорки, и старые половики на перилах лестничной площадки, и черное потрепанное кожаное кресло, и свой письменный стол, залитый фиолетовыми чернилами.
Когда мать и сын живут вдвоем, то семьи как-то не получается. Вечерами он убегал к ребятам в коридор. Как это всегда бывает в больших домах, коридор был их театром, парком, спортивной ареной. Потом, когда они стали старше, уходили на Невский, к Женьке, на стадион, в читалку - куда угодно. Герман не умел оставаться вдвоем с матерью, когда за окном темнело и в квартире становилось тихо. Он уходил, а она безропотно оставалась одна.
Теперь в письмах она писала ему многое из того, что хотела сказать тогда, но чаще просто просила беречь здоровье, не курить, есть каждый день первое. Иногда она присылала ему вырезки из газет с казавшимися ей остроумными фельетонами или с советами врачей. Советы он складывал на этажерку не читая.
В этом письме вырезок не было. Герман бросил плащ и пиджак на стул, лег на диван и стал читать письмо.
Мама писала, что видела Евгения. Он приезжал вместе с Ириной на "Москвиче" узнать, что слышно у Германа. Евгений блестяще защитил кандидатскую, Ирина еще больше похорошела, матери они привезли большой арахисовый торт. Они никогда не приходят к ней с пустыми руками "А как твое здоровье? Выдали ли на осень хромовые сапоги? Не продавай их, носи сам, когда будет сыро… В Ленинграде несколько дней шли сильные дожди, а сейчас установилась чудесная погода; в сквере, где была бензоколонка, - выставка цветов, мы все по очереди там дежурим… Как поживает Андрюша Мартынов? Большой привет ему и всем друзьям и особенно Алику. Заедет ли его жена на обратном пути в Ленинград?"
Барков потянулся к столу и положил письмо на пустую бутылку из-под кефира. Потом снова лег на диван, засунув руки под голову.
"Нужно, пожалуй, зажечь свет, - подумал он, - и убрать со стола".
Кусты на улице совсем заслоняли небольшое окно.
Он закурил.
Выражаясь маминым языком, Евгений "успел", а он, Герман, в жизни "не успел", и Мартынов "не успел". Потому что Женька - кандидат наук, получил квартиру на Литейном, женат на самой умной и красивой девчонке с их курса, а теперь собирается плыть туристом вокруг Европы и учит французский язык. Андрея больше нет, а Герман… так… одним словом - "опер".
Из папиросы медленно текли две струйки дыма. Одна, голубоватая, поднималась к потолку; вторая, зеленая, мутная, тяжело опускалась к нему на рубашку. Он повернулся на бок, чтобы зеленая змейка дыма сползала на пол.
…Интересно, если бы тогда, сразу после окончания института, когда они всей тридцать второй группой сидели в "Севере" на Невском, если бы тогда провести такую викторину - предложить написать, что будет через пять лет с каждым из тех, кто сидит с ними за одним столом? И прочитать теперь… Мог кто-нибудь отгадать, кто из них станет следователем Прокуратуры Союза? Кто погибнет, как Витька Алпатов? Удивился бы он тогда, узнав, что Спартак станет инструктором ЦК ВЛКСМ? Что Женька будет кандидатом наук, а сам он - оперуполномоченным розыска? Отгадать бы, конечно, он не мог, но, узнав, кто станет кем, не удивился бы.
Вопреки обычному объяснению большинства неудачников жизнь улыбается не дуракам и не тупицам. Скорее наоборот. Жан Родин, двоечник и нахал, которого сразу почему-то взяли в управление милиции, быстро вылетел оттуда. Каждый шел своим путем. Как это у Лондона? "Каждый прав для своего темперамента".