- Так и на здоровье, а мне врачи запрещают. - Я угадал, что ему страсть как не хочется делиться своим лакомством, редким для сих мест. И по мере того, как я отказывался, лицо его все больше добрело.
- Ну как хотите! - с облегчением сказал он, вгрызаясь зубами в мякоть. - Вы, наверное, за печатью пришли? Документы при вас? Надо еще уплатить взносы за год вперед.
- Как скажете, - согласился я, с любопытством наблюдая за ним. Ему было лет шестьдесят, но выглядел он довольно моложаво. Аккуратно подстрижен, одет с некоторым изыском, даже по-своему красив, только в глазах была какая-то вялость, вековая лень его предков, желание посматривать на жизнь из окна безопасного жилища и ни во что не вмешиваться. И вздыхал он столь часто, словно нес на своих худых плечах непосильный груз. "Мыльный пузырь", - вспомнил я определение тетушки Краб. Удастся ли ему избежать острой соломинки, которая когда-нибудь проткнет его тонкую пленку? Немудрено, что при таком "народном правителе" всем в поселке распоряжается богатей Намцевич.
Горемыжный доел дыню, и мы пошли в дом, где он долго вертел в руках мои документы, рассматривал их и так и сяк, чуть ли не пробовал на зуб, прежде чем проделать необходимые формальности и проставить печати. Я уплатил взносы.
- Надолго к нам? - Этот вопрос за последнее время я слышал уже столько раз, что он мне изрядно поднадоел. Все словно бы задались целью поскорее сплавить меня отсюда. Чего они боятся? Что я разворошу их муравейник?
- Навсегда! - в сердцах отозвался я, с удовольствием наблюдая, как изменился в лице поселковый староста. У него даже как-то по-смешному отвисла нижняя челюсть, которую он не торопился захлопнуть. - Видите ли, - сжалился я над ним, - меня интересует загадочная смерть моего деда. Согласитесь, что в его гибели есть много неясного. Остались кое-какие вопросы, которые я желал бы прояснить. Вы поможете мне в этом?
- Нет!.. Нет… - почти испуганно вскричал он. - Зачем? Не надо этого делать. Все закончилось, было следствие, была экспертиза - он утонул в результате несчастного случая. И… и хватит об этом. Какие могут быть причины, чтобы возвращаться к этому заново? Не надо. Я прошу вас.
- А что вы так волнуетесь, Илья Ильич? Вас будто бы даже радует, что его смерть признана случайной? Вроде бы так оно поспокойнее, да?
- И ничего меня не радует - с чего вы так решили? Я его очень уважал и искренне жалею. Но… Ведь следствие-то закончилось? - жалобно добавил он, заглядывая мне в глаза, словно виноватый пес. - Может быть, оставим все как есть?
- Следователь мог ошибиться. Или его могли специально "ошибить", - сказал я.
- Да кому же это нужно?
- Убийце.
- Опять вы за свое! - Горемыжный развел руками, чуть не коснувшись кончиками пальцев двух стен. - Уезжали бы вы отсюда, ради Бога. Ну зачем вы приехали?
- Вступить во владение домом.
- Ну вот… вступили и… довольно. Почему вам неймется? Отдыхайте себе на здоровье, рыбку половите. На камешке нашем волшебном полежите, он хорошо хворь вытягивает. Вернетесь в Москву как огурчик. Знакомые вас и не узнают! Хотите, я покажу вам, где он лежит?
- А пойдемте! - согласился вдруг я. Мне и впрямь давно хотелось поглядеть на этот чудо-камень, занесенный в Полынью космическим ветром. А тут и проводник нашелся. Но лишь только я поднялся со стула, как внимание мое привлек один предмет, прислоненный в углу комнаты. Это была дедушкина трость - из ценных, красных пород дерева, с массивным набалдашником слоновой кости, искусно гравированная, с отточенным, стальным наконечником, на который для стойкости было нанесено алмазное покрытие, - с этой тростью он приезжал в прошлый раз в Москву, и стоила она безумно дорого, а подарена ему была неким индийским брамином, с которым он сначала длительное время состоял в переписке, а затем и познакомился лично. Тот брамин тоже был каким-то народным чудотворцем, поэтому они и нашли с дедом общий язык. Да за одну эту богатую трость его могли преспокойненько убить! Горемыжный проследил за моим взглядом и покраснел.
- Пойдемте! - поспешно сказал он, выталкивая меня плечом из комнаты.
"Ладно, решим эту загадку в следующий раз", - подумал я, спускаясь с крыльца. Но теперь поселковый староста казался мне не таким уж безобидным существом, каким он, возможно, прикидывался всю жизнь.
Мы спустились по улице к моему дому, прошли мимо него вправо, продираясь сквозь высокий папоротник, миновали стайку пугливых и худосочных березок, сиротливо ожидающих чего-то у края болота. В глубь его выдвигалась земляная коса, по которой мы добрались до утоптанной зеленой площадки, где в самом центре лежал огромный, черный, весь какой-то пористый валун, напоминающий широкое ложе с изголовьем. Земля вокруг него была выжжена, а в полутора метрах от краев уже таилась и коварно поджидала болотистая топь.
- Осторожно! - предупредил меня Горемыжный, когда я ступил назад, оглядывая редкостный камень. - Это болото засасывает за считанные секунды. Не успеете крякнуть.
Но "крякнуть" мне все же довелось - после того, как я присел на затейливое каменное ложе. Оно было столь горячо, что казалось, под ним или внутри его находится раскаленная печь. Я откинулся на спину, и камень как бы принял меня к себе, в себя, утратив свою жесткость и видимую твердость. Странно, но мне было мягко лежать, словно я находился в своей кровати. Тепло и удобно. Более того, через минуту я почувствовал необыкновенный прилив сил, какую-то особенную, пульсирующую во мне энергию, а вместе с тем предметы вокруг меня стали почему-то расплываться, рассеиваться в пространстве. Горемыжный как-то потускнел, сник, лучи ослепительного солнца начали проходить сквозь его тело, и вот он уже насквозь просвечивал, как кусок слюды. Голова моя кружилась, и мне казалось, что кружится по своей оси сам камень. У меня сейчас было столько сил, что я мог встать и сдвинуть этот чудодейственный обломок космического метеорита с места, поднять его на руки. Мне чудилось, что я лечу, поднимаясь все выше и выше, и вижу внизу себя - распростертого на этом ложе. Я не понимал природы этого странного явления, но теперь оно заботило меня меньше всего - какой смысл искать разумное объяснение непознанному? Все ли может вместить в себя человеческий разум? Есть вещи, которые навсегда останутся для нас тайной… Мне было хорошо, я ощущал невыразимое блаженство и почти терял сознание. Возможно, это было преддверие смерти. Но раз так, то такая смерть - прекрасна, и лучшей нельзя себе просто пожелать…
- Поднимайтесь! - услышал я далекий, доносящийся до меня словно из-под земли голос Горемыжного. - Нельзя долго лежать, вставайте!
Я почувствовал, как он тянет меня за руку, отрывает голову от камня. И я вновь обрел и дыхание, и возвратившееся ко мне сознание.
- Мы пришли в очень опасное, неудачное время, - сказал Горемыжный, когда я несколько пришел в себя. - Днем, когда солнце находится в самом зените, лежать на камне сопряжено с большим риском. И со мной когда-то было то же, что и с вами. Я видел это по вашему лицу. Можно просто не очнуться.
- Отчего это происходит?
- Не знаю. Загадка природы. Но другое дело - ночь. Ночью энергия камня как бы уменьшается. Или происходит что-то иное, но опасности гораздо меньше.
- И зимой так же?
- Круглый год.
- Знаете что, Илья Ильич? Вы - осел, извините за грубость. Вам бы тут курорт открыть да туристов зазывать, со всего бы света ездили. И миллиарды бы потекли - целый город можно отгрохать. Это же клад!
- Да есть тут один проект… - смущенно отозвался Горемыжный. - У Намцевича.
- Вот-вот. Он-то этот Волшебный камень в особняк свой и переправит. А заодно и Девушку-Ночь приспособит: клиентов принимать.
- Гм-м… Так вы уже слышали о ней?
- Конечно. Только свидеться не довелось.
- Мне тоже, - тяжко вздохнул поселковый староста и понуро наклонил голову. Видно, и его манила эта ночная красавица.
Глава 8
Помощь мистера Смирноффа
В глубокой задумчивости я возвратился к себе домой, расставшись по дороге с Ильей Горемыжным. Странный камень волновал и притягивал мое воображение. Что же за энергетическую силу таила в себе его поверхность? Направлена ли она была во благо человеку или, наоборот, вела его к черте смерти - через наслаждение и блаженство? Ведь часто мы идем за манящей нас птицей счастья не разбирая дороги, которая обрывается пропастью. Так и этот камень… Может быть, он послан на Землю для погибели смельчаков, решивших с его помощью утолить свои желания, достичь совершенно иного состояния духа, чем то, которое даровано праведной жизнью? Десятки экспедиций из самых различных стран отправляются то на поиски лохнесских чудовищ или реликтовых "снежных человеков", то заняты контактами со внеземными цивилизациями, пытаясь настичь НЛО, то безуспешно стараются проникнуть в Шамбалу, покоряя Гималаи. А здесь, в каком-то захудалом поселке Полынья, лежит чудодейственный камень, обладающий магической силой, ждущий своих исследователей, - и никто об этом не знает, никому до этого нет дела! "А ведь дед наверняка не случайно обосновался именно тут, - подумал вдруг я. - Он-то знал, что представляет из себя этот космический пришелец. И дом свой выстроил намеренно возле него, вблизи…" Возможно, камень как-то помогал ему в его работе, давал ему какие-то особые знания, откровения? А мог ли он явиться и причиной его смерти?
На сегодня у меня был запланирован еще один визит, и, немного отдохнув, я отправился к местному милиционеру Петру Громыхайлову, тем более что и с ним надо было решить кое-какие формальности. Но предварительно я заглянул в продуктовый магазин и купил у Зинаиды литровую бутылку водки "Смирнофф". Мне очень хотелось расспросить ее о бежавшем из тюрьмы сыне, но я не знал, как подступиться к этой женщине с окаменевшим от горя лицом. Да и вряд ли она стала бы откровенничать с совершенно посторонним для нее человеком. Узнать хотя бы - за что его посадили. Но в этом, я надеялся, мне должен был помочь мистер Смирнофф.
Из довольно просторного дома блюстителя закона не доносилось ни звука. Я несколько раз громко постучал в дверь, но приглашения не последовало. Тогда я толкнул ее и вошел внутрь. Громыхайлов спал на кровати, широко раскинув ноги в сапогах, фуражка его сползла на нос, а кобура с пистолетом валялась на полу. Стол был завален разнообразными закусками, начиная от соленых грибочков и огурчиков до полуобглоданных жареных цыплят, а вот в стоявшей тут же бутылке и стаканах было пусто. Я вытащил из сумки своего "Смирноффа", открыл и начал булькать в стакан. Милиционер приподнял голову, услышав знакомые звуки. Взгляд его следил за моей рукой. Затем Громыхайлов встал, не говоря ни слова, уселся напротив меня, и так же молча пододвинул свой стакан. Я налил ему столько же, сколько и себе. Глядя не друг на друга, а на огненную жидкость, мы чокнулись и опрокинули в себя водку. Потом захрумкали огурцами.
- Наконец-то… хоть один нормальный человек появился в поселке… - произнес свою первую фразу Громыхайлов и только после этого посмотрел мне в глаза. - А то я уж думал - так и умру среди придурков. Давай-ка повторим.
Я снова разлил водку.
- Мне надо свидетельство о смерти деда.
- Успеется.
Процедура возлияния и закусывания повторилась.
- А как насчет временного местожительства?
- А ты надолго к нам?
- Да пока водка в магазине не кончится.
- Дельно. Значит, на две недели. На большее у Зинки запасов не хватит.
Громыхайлов выглядел лет на сорок, хотя ему могло быть и больше пятидесяти, и меньше тридцати. Пьяницы как-то консервируются в районе "сороковника". У него были коротко стриженные волосы - ежиком, мясистый ноздреватый нос, короткая борцовская шея и какие-то очумелые глаза.
- Прозит! - сказал я.
- Будь! - отозвался он.
Потом мы откинулись к спинкам стульев и задымили.
- Меня зовут Петром.
- А меня Вадимом.
- Знаю. Ты чего к нам приехал?
- Слушай, Петя, как ты считаешь - убили моего деда или он сам утоп?
Милиционер хмуро посмотрел на меня, хмыкнул, поднял вверх указательный палец и покачал им перед моим носом.
- Но-но! - сказал он и повторил, продолжая покачивать пальцем: - Но-но!..
- Что - "но-но"? Переведи.
- Но-но… - в третий раз сказал он и потянулся к стакану. Я понял, что надо увеличить дозу. Но после очередной порции почувствовал, что и сам начинаю быстро пьянеть. Щедро смазав жареную ножку цыпленка горчицей и хреном, я с аппетитом умял ее.
- Так как насчет деда? - продолжил я. - Кому он тут у вас мешал, Петя?
- Я тебе как другу скажу, Вадик, - ответил милиционер, отправляя в рот щепотку квашеной капусты. - Будешь вынюхивать - завяжу узлом и посажу в погреб. Если даже его и убили, то теперь не вернешь, верно? Давай лучше на спичках потянем - кто за новым пузырем побежит?
- А не треснем? Вон еще полбутылки осталось. Ты мне все-таки ответь.
- Дурной ты какой-то. Русского языка не понимаешь. Немец, что ли?
- Точно, фашист. Пекарь мне хлеба не продает. - Я вдруг всхлипнул, представив, кар; на дне озера лежал дед, а над ним проплывали рыбки, не обращая внимания на утопленника, и лишь раки ползли к нему со всех сторон, а он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы отогнать их. - Когда ты пекаря посадишь? Он крысиный яд в булочки кладет.
- Я его застрелю, - пообещал Громыхайлов. - Вот прямо сейчас пойду и пристрелю как собаку. Хочешь, пойдем вместе, поглядишь. Слово даю.
- Не надо, - смилостивился я, размякнув. - У него детки маленькие. Он их раками кормит.
- Раками? Это интересно. Надо реквизировать. Я и не знал, что у него детки есть. Он ведь сирота. Вдовец.
- Ах, вдовец? Тогда я вот что тебе скажу, Петр Громыхайлов. Он свою жену на тот свет отправил - довел до петли. На него в Москве всероссийский розыск объявлен. И на старосту вашего тоже. И на доктора Мендлева - этот вообще вивисекцией занимается, без наркоза режет, органы на трансплантацию отправляет. В ЮАР. Я - сотрудник Интерпола. Мы за ним давно гоняемся…
Петя встал, качнулся, выпил стакан водки и нацепил на голову фуражку.
- Где будем делать засаду, товарищ майор? - спросил он, вновь рухнув на стул.
Мы несли какую-то чушь, опьянев до безобразия, и я уже позабыл - зачем и с какой целью явился сюда. Может быть, спросить дорогу к кладбищу? Наконец с большим трудом я вспомнил.
- Кто убил деда? - Перегнувшись через стол, я потряс Петю за лацканы его кителя.
- Я! - икнул он и вытащил откуда-то из-под стола бутылку армянского коньяка. - Это мне взятку дали - чтобы молчал. Хороший коньяк, у меня целый ящик.
- Тогда я тебя арестовываю. Сдать оружие!
- Не имеешь права. Ты не в форме. И у тебя ордера нет.
Пока Петя разливал коньяк, я достал из кармана блокнот и ручку, вырвал листок бумаги. Коряво написал на нем:
"Ордер. Выдан летом оперу и генералу Вадиму Свиридову. Может арестовывать любого и в любые часы до захода солнца. В случае сопротивления может стрелять на поражение. В глаз.
Министр МВД -…"
Расписавшись за министра, я протянул бумажку Громыхайлову. А он мне в ответ сунул стакан коньяка. Потом долго читал мою писульку, шевеля губами.
- Подпись настоящая, - сказал он, посмотрев в окно. - Жаль, солнце еще не село. Подчиняюсь. - И протянул мне свою кобуру, подцепив ее с пола.
Я положил ее на стол, и мы выпили. В голове шумело, как в бойлерной. Мне казалось, что она распухает, увеличивается, растет, словно гигантская тыква, а мысли прыгают в ней, как семечки. О чем я еще хотел спросить Громыхайлова? Зараза… никогда не надо мешать водку с коньяком. В комнату вошла женщина средних лет, поставила на пол ведерко с огурцами, осуждающе посмотрела на нас и сурово произнесла:
- У-у-у нажрались… - потом хлопнула дверью.
- Супруга моя, - пояснил Петя. - Злая-а… Житья от нее нет. И пилит, и пилит… Скоро пополам распилит, как чурку.
- Я тебя склею, - пообещал я. - Будешь как новенький.
- Спасибо, друг. Давай выпьем.
- Петя, - вспомнил вдруг я. - А сын Зинаиды - он где-то здесь, в Полынье?
- Да уж! Куда ему деваться? Должно быть, на болотах прячется.
- На Волшебном камне ночует? Удобно. Давай его вместе ловить. Ты заходишь слева, я - справа.
- Заметано. - Бутылка коньяка быстро пустела.
- А скажи-ка ты мне, болезный, за что его посадили? - Я чувствовал, что в ближайшее время отключусь, и задал свой вопрос на пределе сил. Милиционер долго думал, прежде чем ответить.
- Он… эта… псих. Целую семью вырезал. А девочек ссильничал… А потом… еще… - Глаза Пети закрылись, он опустил голову на стол, аккурат между двумя тарелками, и тихо уснул.
- Только не храпи, - сказал я и поднялся. Меня качнуло так, что я чуть не врезался в стену. Потом кое-как выбрался из дома, открыл калитку и побрел по улице. Редкие прохожие испуганно сторонились меня, но я всем мило улыбался и приглашал в гости, на свой день рождения, который должен был произойти в декабре. Еле добравшись до своего пристанища, я разыскал свою кровать и рухнул на нее замертво.
Разбудила меня тетушка Краб, которая о чем-то жужжала над ухом. Постепенно я стал разбирать отдельные фразы:
- …и дверь не запер… а связался-то с кем?., с пропойцем этим, Петькой… дружка нашел… а ведь дед твой не пил, капли в рот не брал… Вадим?.. Уж не умер ли?..
- Жив я, тетушка, жив, - сознался я, разлепляя веки. - Эта встреча для дела была нужна. Который час?
- Да уж девять минуло.
- Утра или вечера?
- Окстись, миленький! Ночь скоро.
- Понятно. - Я сбросил ноги с кровати. В голове все еще слегка шумело слабо накатывающими на берег морскими волнами. - Итак? Каковы наши результаты? Я пожертвовал своим здоровьем и репутацией трезвенника, чтобы выяснить у милиционера Громыхайлова следующее. А: он сознался, что сам убил деда, и Б: беглый каторжник прячется где-то неподалеку, возможно, вырыв нору под Волшебным камнем. Короче, все впустую, ничего толком я и не выяснил. Но зато слух обо мне прошел по всей Полынье великой…
- Это уж точно! О тебе уже кумушки в магазине судачили. И не стыдно?
- Тетушка, я занимаюсь серьезным делом, а вы обращаете внимание на каких-то кумушек. Кроме того, чем больше будет обо мне разговоров - тем лучше. Тем быстрее убийца захочет со мной встретиться. Если… - подумав, добавил я, - эта встреча уже не произошла. А каковы ваши успехи? - Мы уже перешли на кухню, где я варил кофе.
Тетушка ошарашила меня невесть откуда взявшимся в ее лексиконе милицейским сленгом.
- Зинаида раскололась, - победоносно сообщила она. - Я с ней целый час беседовала.
- Лампой в лицо светили? - полюбопытствовал я. - Морду расквасить обещали?