Алексей Иванович уже многократно убеждался, что редкий человек не испытает внутреннего трепета при намёке на какие - то его потаённые грешки и нарушения, особенно, если намёки эти сделаны лицом "при исполнении". Было совершенно очевидно, что ассистент принял Шумилова за агента сыскной полиции и именно так отрекомендовал визитёра патрону. В том, что ассистент не разобрался толком кто же именно был перед ним была только его собственная вина; у Шумилова были свидетели, которые всегда смогут подтвердить, что он не называл себя полицейским и не заявлял о своей принадлежности к Сыскной полиции. В этом отношении совесть его была чиста; никто бы не смог доказать, что он нарушил закон, который строжайше запрещал "называться не принадлежащими именами и званиями". Но вот использовать ошибку ассистента в своих интересах можно было и даже нужно. На Шумилове не было мундира, но главное в этом деле вовсе не мундир, а внешняя убедительность, повадка, манера разговора. А уж этого Шумилову было не занимать.
- Позвольте отрекомендоваться: моя фамилия Шумилов; я прибыл к Вам с особым поручением.
- Да, чем могу?.. С удовольствием, - залепетал доктор.
- Представьтесь, пожалуйста…
- Да - да, конечно, что ж это я… Конрад Карлович Фогель.
- Дело меня весьма щепетильное: по поводу ваших сделок с золотом. Сразу хочу предостеречь от запирательства: мы полностью владеем ситуацией, знаем когда, от кого и на чём прибыло к Вам разыскиваемое лицо. Также нам известна сущность сделанного Вам предложения. Так что запирательство бессмысленно; речь идёт о Вашем добром намерении помочь разобраться нам в серьёзном деле, связанном с убийством ребёнка, - самое забавное в этой ситуации заключалось в том, что Шумилов не солгал ни единым словом. При этом доктор Фогель явно слышал в словах Шумиловым совсем не то, что он говорил на самом деле.
- Господи, что Вы говорите… Как же это меня угораздило, - доктор закрыл руками лицо, - Спрашивайте, я скажу всё, что мне известно.
- Так вот, Конрад Карлович, нам стало известно, что две недели назад, а именно 27 августа, вечером, к вам приехала молодая женщина и предложила купить у нее золотой лом - сплющенные серьги - и часы. - Голос Шумилова звучал строго и официально. - Вы это подтверждаете?
- Д - да, действительно приезжала. И именно вечером. Это её Березовский прислал. Борис - это сущий бес во плоти. Попутал, вот попутал…
- Отвечайте только на вопросы, а эмоции оставьте на потом, - остановил врача Шумилов, - Свидетели встречи были?
- У меня был последний посетитель. Я уже и ассистента отпустил, и наружную дверь закрыл, а эта дамочка всё не уходила, трезвонила и трезвонила в колокольчик.
- Далее… Вы что - то у неё купили?
- Да, купил, но только лом, в смысле расплющенные серёжки. А часов никаких не было. Но сделка оформлена с соблюдением всех правил, я Вас уверяю, она занесена в книгу учета, могу продемонстрировать, - поспешно добавил Фогель.
- Да уж, будьте любезны, давайте посмотрим на запись. - кивнул Алексей Иванович.
- Сей момент. - доктор подошел к конторке и вытащил из нее большую "амбарную книгу", полистал и показал выведенные аккуратным почерком строки: "Принято: августа 27 числа. Золото (лом) 7,25 г. От кого: гр. Варварина Г.Я., мещанка. Адрес: дом Лабазникова в Мучном пер. Уплачено: 4 рубля 15 коп. Деньги мною получены полностью: (подпись) Варварина."
- Вы можете мне сказать, что случилось? - нервно поинтересовался доктор.
- Конрад Карлович, боюсь, я зря вас побеспокоил. Похоже, это не совсем то, что мы ищем, - сказанное, конечно, звучало не совсем логично, ибо минутой ранее Шумилин утверждал, что ему всё известно и не выражал в этом никаких сомнений, но доктор был так взволнован, что не заметил этой логической нестыковки, - Но на всякий случай опишите, пожалуйста, эту женщину.
Доктор недоуменно пожал плечами:
- Да обычная женщина, молодая, лет под 30. Худенькая, как девочка.
- Как была одета?
- Не помню. Впрочем, зонтик у нее был длинный, жёлтый, с загнутой ручкой, он ей мешал всё время, она его на руку вешала, а он даже упал с руки.
- Была на ней шляпка?
- Да нет же, не было никакой шляпки. Волосы рыжие неаккуратно так торчали, я ещё отметил про себя, что негоже вот так ходить с непокрытой головой - неприлично и вид неряшливый.
- А платье на ней какое было? Или жакет?
- Юбка в крупную клетку. Я ещё подумал тогда - и зачем при такой субтильной фигуре носить ткани с таким крупным рисунком, это же ей не подходит!
- Скажите, а золото она из сумочки доставала?
Доктор на секунду задумался, припоминая:
- Нет, Вы знаете, сумочку она вовсе не раскрывала, она у нее на руке висела и все время с зонтиком путалась. А золото дама в кулаке зажала. Я ещё удивился - обычно так вещи не носят. Ну, уж по крайней мере в носовой платок заворачивают, а лучше прячут куда подальше, чтоб не потерять ненароком. А тут вдруг - в кулаке…
- Доктор, вспомните, пожалуйста, как можно точнее, когда она пришла к вам и когда ушла, - попросил Шумилов.
- Да и вспоминать особенно нечего. Пришла примерно в 21.20. Но я не смог сразу с ней заняться, потому что у меня в кресле сидел пациент. Я ей предложил либо ждать, либо отправляться. Она осталась ждать. Я освободился около 22.00, может быть, в 22.10. Потом с ней поговорил, принял золото, проверил его, взвесил, отсчитал деньги. Так что ушла она в 22.20, самое позднее в 22.30.
- Спасибо, Конрад Карлович, ваша помощь неоценима. К вам нет никаких претензий. Впрочем, вы можете еще понадобиться, и тогда Вас пригласят для составления протокола в Следственную часть прокуратуры. Впрочем, возможно, нужды в этом и не возникнет.
Шумилов откланялся, оставив доктора в состоянии некоего тревожного недоумения. Сыщик считал, что в этот раз фортуна ему по - настоящему широко улыбнулась - теперь ему были известны имя и адрес незнакомки. Анализируя её поведение вечером 27 августа нельзя было отделаться от неясных подозрений: получалось, что она объезжала места, где можно было сдать вещи под заклад, при этом зачем - то старалась изменять внешность. Эту манупуляцию она, по всей видимости, осуществила не меньше двух раз - на лестнице перед кабинетом доктора и в подворотне перед ссудной кассой на Гончарной. Ответ на вопрос "зачем?" был вовсе не так очевиден, как казался. Но было ясно, что человек с чистыми помыслами вряд ли станет этим заниматься. Второй настораживающий момент во всей этой истории - это бросающаяся в глаза противоречивость поступков дамочки, которые никак не стыкуются с её словами: у ростовщика на Гончарной она отказалась сдать часы под тем предлогом, что хочет заложить вещи непременно в паре - часы плюс золотой лом, - а у протезиста не только продала расплющенные серёжки, но часы даже и не предложила. Что это могло означать, Алексей Иванович пока не знал, но чувствовал, что металась дамочка неспроста, причина для такого поведения существовала.
Поскольку от дома, где помещался кабинет Фогеля, до конторы Карабчевского на Малой Садовой было всего - то две минуты ходу, Шумилов решил зайти к присяжному поверенному, рассказать о событиях последних дней.
10
С Николаем Платоновичем Карабчевским Шумилов столкнулся в дверях конторы адвоката.
- Ещё бы минута и Вы меня не застали, - проговорил Карабчевский, - Уже девятый час, пора на покой.
- У меня самая работа пошла, - усмехнулся Шумилов, - Но если Вы, как мой работодатель, даёте санкцию на отдых, то я немедля отправляюсь домой.
- Ну уж нет, голубчик, - засмеялся адвокат, - Теперь давайте рассказывайте!
Они вышли на улицу, неспешно пошли по тротуару. Это было очень по - петербургски - неспешно пройтись тёплым вечером по гранитным тротуарам в потоке расфранченной публики и поговорить, не повышая голоса, о чём - нибудь абсрактно - возвышенном. Сама обстановка центра города - его монументальные здания, подсвеченные витрины, памятники - всё это навевало благодушие и умиротворение. Казалось, что весь мир жил в этом роскошном интерьере, в котором грязная обувь почиталась дурным тоном, а упоминание о деньгах - чуть ли не бесчестием. Но Шумилов этим вечером говорил Карабчевскому о делах весьма приземлённых, очень будничных и этим, наверное, полностью разрушал очарование окружавшей обстановки.
Адвокат слушал Шумилова очень внимательно, лишь изредка комментируя особенно яркие моменты его рассказа. Когда Шумилов перешёл к описанию своей драки с Дементием, Карабчевский зашёлся долгим искренним смехом: "Алексей Иванович, Вы видели свой лоб? Да Вы же просто пират!" В целом, он был очень доволен услышанным.
- Знаете что, Алексей Иванович, - сказал Карабчевский, выслушав повествование Шумилова до конца, - мне кажется, Вы потянули нужную ниточку. Очень бы хотелось, чтоб она не оборвалась. Женщина явно с умыслом меняла свою внешность. Для чего она это делала, мы сейчас сказать не можем. Но нам важно выяснить причину, если таковая существовала… А я думаю, что существовала. Постарайтесь отыскать эту женщину, приложите для этого все усилия, смело ссылайтесь на меня, если только это может помочь Вам в розысках. Считайте, что я даю Вам карт - бланш; я покрою все Ваши нарушения закона, допущенные в интересах этого розыска.
- Это безнравственно, Николай Платонович, - едко заметил Шумилин, - Цель оправдывает средства, так что ли? Моё правило: я не нарушаю закона.
- А вот моё правило, - также едко парировал Карабчевский, - Я готов нарушить закон, если только это пойдёт на пользу самому закону.
- Я думаю - это демагогия, закамуфлированный правовой нигилизм.
- Отчего же? Если бы это было действительно так, мы бы и поныне жили древнеримским правом. Для того, чтобы создать новый, улучшенный закон, надлежит нарушить старый и убедиться, что нарушение пошло ему на пользу.
- Польза и вред относительны, закон же должен быть абсолютен. Посмотрите, как в Северной Америке англосаксы обошлись с индейцами; посмотрите, как англичане колонизировали Полинезию, доказывая, что тамошние аборигены вовсе не биологические люди! Что же мы видим: закон некоторых стран уважает право соплеменников на жизнь и защиту имущества, но при этом пренебрегает подобными же правами иных народностей! Это ли не лицемерие, санкционированная Властью подлость? Признайтесь, как юрист, что существуют абсолютные юридические нормы, которыми нельзя пренебрегать, поскольку с их отменой исчезает само понятие права. Вас же учили этому в университете..!
- Алексей Иванович, это на Вас так влияет воздух Невского проспекта, - засмеялся Карабчевский, намереваясь перевести разговор в шутку, - Мы непременно продолжим этот юридический спор, на самом деле весьма интересный и отнюдь неоднозначный… но в другой обстановке, скажем, после спасения Мироновича. Пока же давайте вернёмся к делу.
- Наша неизвестная дама явно интересовалась местами возможного сбыта своих часов и расплющенных серёжек. В этом отношении касса Мироновича также представляла для неё определённый интерес, - продолжил Шумилин. - После посещения дантиста она вполне могла направиться на Невский к Мироновичу, благо его касса располагалась не очень далеко.
- Её поведение чем - то напоминает действия наводчицы или разведчицы. Я не удивлюсь, если окажется, что где - то неподалёку от этой дамы крутился её друг, - задумчиво пробормотал Карабчевский, - Мне кажется, что самые важные Ваши открытия можно свести к следующему: во - первых, полиция направила в район, прилегающий к месту преступления, агента, легендированного под точильщика ножей. Мне кажется, это свидетельствует об определённой неуверенности следствия в собственной версии даже несмотря на арест Мироновича. Этот момент очень важен для моей защиты. Во - вторых, удалось установить причину перестановки мебели в задней комнате. Напомню, что перестановка стульев расценивалась следователем Саксом как одно из доказательств виновности именно моего подзащитного, дескать, постороннему убийце незачем возиться с мебелью. Теперь мы знаем, что стулья были переставлены одним из дворников по просьбе самой Сарры. Вопрос для чего это было сделано пока открыт; ведь у погибшей было спальное место в одной из жилых комнат, так по крайней мере утверждал сам Миронович.
- Вам следует иметь в виду, Николай Платонович, что дворник Прокофьев вряд ли признается в перестановке, - подчеркнул Шумилин, - Он уже дал официальные показания, в которых утверждал, что ничего об этом не знает.
- Я думаю он просто испугался. На фоне всеобщего ажиотажа он решил, что лучше всего будет, если он станет отрицать сам факт посещения кассы за несколько часов до убийства.
- Скорее всего это так. Они - дворники - маленькие люди, на них легко всё свалить, и они прекрасно это понимают. Так что строго его судить нельзя.
- Для меня важно то, что вопрос о перестановке мебели в принципе прояснён. Это повышает моё доверие к клиенту; я вижу, что он мне не лжёт и я начинаю увереннее себя чувствовать… - Карабчевский задумался на минутку, - Третье Ваше открытие касается неизвестной дамочки. Мне очень бы хотелось, чтобы Вы её нашли.
Они вышли к Фонтанке и остановились перед Аничковым мостом.
- У меня к Вам две просьбы… - сказал Шумилов, но Карабчевский не дал ему закончить:
- Да - да, деньги, я понимаю, сейчас зайдём в кондитерскую и проведём маленькую калькуляцию.
- Спасибо. - поклонился Шумилов, - Но речь не только о деньгах. Возможно, мне потребуется попасть в помещение кассы Мироновича. Вы говорили, что у Вас есть на связи некий полицейский, помогающий в работе. Он не может завладеть на пару часов ключом от кассы и печатью участка?
Карабчевский задумался на какое - то время, затем мечтательно проговорил:
- Я бы и сам хотел попасть в кассу… Посмотреть на всё своими глазами… Что там за засов на двери, что за потёки воска на полу, что это за загадочная витрина, которую невозможно открыть… Не знаю, готов ли мой помощник пойти на такой риск… Он ведь рискует почти полной пенсией… Но я с ним обязательно поговорю на эту тему.
Они спустились в полуподвальную кондитерскую, где Карабчевский заказал чай с молоком, а Шумилов кофе. Там они пересчитали расходы, понесённые Алексеем в ходе розысков. Адвокат безропотно отсчитал деньги и прибавил к этой сумме 50 рублей ассигнациями - оклад за 2 дня работы Шумилова по этому делу.
Через четверть часа Алексей шагал по набережной Фонтанки в сторону дома, предвкушая, как наберёт полную ванну горячей воды, погрузится в неё по самый уши, затем хлопнет рюмочку коньку и завалится спать. Завтрашнее утро следовало начать с посещения "Общества взаимного кредита" для того, чтобы попросить отпуск ещё на пару деньков. После этого, видимо, у него будет много беготни. Так что хорошо было бы этой ночью выспаться.
Однако кто - то в небесной канцелярии явно не хотел, чтобы Шумилов этой ночью лёг пораньше спать. Буквально перед самой дверью парадного подъезда Шумилова остановил младший домовой дворник по имени Кузьма:
- Алексей Иваныч, Алексей Иваныч, - заговорщически оглядываясь, зашептал он, - У Вас на квартире засада. Вас дожидается…
- Что - о - о?! - оторопел Шумилов; вот чего он действительно сейчас никак не ожидал так это засады, - Что ты несёшь, Кузьма?
- Госпожа Раухвельд, улучив момент дала знать… Прислала ко мне кухарку через чёрный ход, велела Вас предупредить на подходе… Вот стою, глаз не смыкая, Вас сторожу.
- Так что ж ты тут стоишь, бестолочь?! Ты квартальному свистнул, полицию позвал?
- Так полиция и сидит в засаде… На Вас, стало быть. Брать Вас будут.
У Шумилова закралось подозрение, что Кузьма чего - то не договаривает.
- Ну - ка, по порядку всё объясни. Это кто ещё меня собирается "брать"?
- Явились двое, значит, оч - чень мрачные субъекты. Но я ещё не заступил, Филофей стоял… Филофей сразу почувствовал нелады. Останавливает их, куды, дескать, направляетесь? А они эдак: к Шумилову! Ну бо - О - орзые…
Было похоже, что дворник собрался растянуть свою сагу до утра. Шумилов на него цыкнул: "Говори по делу!"
- Филофей проводил их наверх, к госпоже Раухвельд. - Кузьма подтянулся и заговорил без лирических отступлений, - Через полчаса ко мне с набережной забегает Палашка, говорит, барыня её послала сказать, что явившиеся господа из сыскной полиции желают видеть Вас… Сидят, значит, пьют кофе и никуда не уходят. Главный среди них Агафон. Плохое имя, Агафоны все сычи!
Шумилов даже плюнул с досады:
- Дур - р - рак ты, Кузьма! "Засада", "брать будут" - откуда только словечек таких нахватался! Читать надо меньше газет с криминальной хроникой. Я тебе подарю подписку на будущий год на ботанический журнал, не пожалею червонца. Или анатомический атлас куплю, чтоб картинки рассматривал…
Шумилов сразу понял, что за "Агафон" из Сыскной полиции к нему явился. Иванова он знал довольно хорошо, имел с ним соприкосновение по нескольким весьма спорным делам; отношения с сыскарём поддерживал дружеские, насколько вообще можно поддерживать дружеские отношения с человеком, профессионально работающим на ниве уголовоного розыска. Иванов очень зауважал Шумилова после того, как тот объяснил ему принцип метания ножей. Псковский мужик, каковым был и, в сущности, остался Иванов, понятия об этой премудрости не имел; Шумилов же, как выходец с Дона, давшего во времена Крымской войны лучших пластунов, знал о метании ножей, да и холодном оружии вообще, не понаслышке.
Поднявшись к дверям квартиры Раухвельд, Алексей нашёл их двери приоткрытыми. Явно это было сделано умышленно. Шумилов прекрасно знал, что вдова жандармского ротмистра имеет вполне совершенные навыки конспиративной работы. Она сама не раз вспоминала, как во времена польской смуты 1861–63 гг. "держала" конспиративную квартиру в Вильно, на которой её супруг проводил секретные встречи со своей агентурой. Вдова даже считала себя отчасти виновной в гибели мужа именно потому, что его разоблачение и убийство польскими "жолнёрами" (или "кинжальщиками", как они сами себя называли) произошло именно после того, как она выехала из города, и барону Эрасту Раухвельду пришлось организовывать свои встречи по другому адресу. Госпожа Раухвельд была уверена, что если бы тогда она осталась в городе, её муж не был бы разоблачён мятежниками.
Алексей просунул голову в квартиру и прислушался. Из - за плотно затворённых дверей в гостиную слышались мужские голоса, о чём шёл разговор, понять было невозможно. Шумилов тихонько протиснулся через приоткрытую дверь прихожую, там переобулся в домашние лайковые туфли и беззвучно прошёл в ванную комнату, где бросил прострелянный, выпачканный грязью плащ - пыльник. Там же он оставил велюровый пиджак, так и не очищенный до конца, пистолет и кастет. Лишние расспросы Агафона Иванова были ему сейчас ни к чему. Оставшись в рубашке и галстуке, Шумилов вернулся в прихожую и одел, висевший на вешалке чистый плащ, переобулся в уличную обувь, вышел за дверь, которую плотно за собой прикрыл. И только после этого дважды крутанул ручку звонка.
Звонок дважды звякнул, за дверью послышались торопливые шаги; когда она распахнулась, на пороге оказался Александр Раухвельд. Не давая ему раскрыть рот, Шумилов как можно громче заговорил:
- Господи, неужели к нам пожаловал сам Агафон Иванов?
Он вошёл в квартиру, принялся разуваться, продолжая без умолку говорить: