Тогда маленькая девочка ужасно испугалась. За это ей здорово влетит, если кто увидит. Она поняла, что Джонни вовсе не дорогая игрушка, а маленький и еще неумелый человек, которого очень любят ее родители. Даже больше любят, чем ее, Дорис. Но все же она не могла вспомнить, ревновала ли родителей к Джонни. Да, она многое забыла, но отчетливо помнила, как тогда на плач ребенка появилась Луиза, а за ней влетела Шарлота. Дорис, насмерть перепуганная, держала мальчика, у которого из носа лилась кровь. Луиза схватила мальчика на руки и стала вытирать кровь.
- Негодница! Маленькая дрянь! Я проучу тебя! - вне себя от ярости орала мачеха.
Девочка стояла, не смея поднять глаз, и тогда Шарлота стала хлестать Дорис по щекам.
- Сеньора, не надо! Прошу вас, сеньора, не надо! - Луиза бегала вокруг с плачущем Джонни на руках, стараясь успокоить разъяренную хозяйку.
"Бедная Луиза, ей тоже доставалось от этой потаскушки", - с горечью подумала Дорис. Жалость к старой женщине захлестнула ее.
Именно тогда, девочка начала понимать, что она лишняя в доме.
"Мамочка, если бы ты была жива, все было бы по-другому…" - подумала Дорис и бросила взгляд на портрет матери. Она вдруг вспомнила, что завтра надо пойти в храм и поставить свечку матери. Дорис делала это каждую неделю, и раньше ее всегда сопровождала Луиза. Теперь Антонио вез ее в храм одну, а сам коротал время в автомобиле.
Надо сказать, что Шарлота тоже исправно посещала храм, и Джонни всегда был с ней. До тех пор, пока не заболел и был отправлен на лечение. Болезнь Джонни изменила внутренний расклад в доме. Отец стал более замкнутым и грустным. И, когда малыш карабкался ему на колени так же ловко, как и до болезни, отцу трудно было изображать улыбку.
Дорис тоже искренне жалела Джонни и немного завидовала, что заболел он, а не она. Если бы это случилось с ней, отец бы переживал за нее, а не за этого мальчика.
Шарлота из-за болезни сына сделалась еще противнее. Придирки участились. Дорис часто была в слезах, как, впрочем, и Луиза. Что же касается отца Дорис, то он не мог переносить истерик жены и, когда та начинала свой "концерт", быстро выходил из комнаты. Может, в душе он и осуждал жену, но, видимо, как всякий любящий муж, вечно прощал ее неправоту. В то время у мальчика была замечена сильная аритмия сердца. Задействовали лучших врачей города. Один из них, Хорхе Морильо, например, говорил, что болезнь с возрастом пройдет. Другие настаивали на амбулаторном лечении. Перес после долгих колебаний, а этому способствовало учащение припадков, решили поместить мальчика в клинику. Дорис никогда не думала, какой тяжелой окажется разлука с братом. Мальчику тогда было около восьми, полгода он лежал в клинике. На первых порах Дорис ездила с отцом и Шарлотой к нему в клинику, но потом, главным образом из-за Шарлоты, она избегала этих посещений. Дорис расспрашивала отца о братике и просила, чтобы отец хотя бы на несколько дней привез его домой. Девушка очень обрадовалась, когда он сказал, что дела у мальчика идут хорошо, и вскоре он вернется домой.
- Скоро наш удалой Джонни вернется к нам, - сказал отец после очередного посещения клиники.
- Папа, это правда, что Джонни совершенно здоров? - взволнованно спросила Дорис.
- Врачи уверены на все сто! Скоро ты увидишь своего братика. Правда, ему периодически надо будет обследоваться.
С тех пор прошло два года. И вот наконец он возвращался домой. Дорис в то утро лежала и, укутавшись в одеяло, думала, что послезавтра приедет Джонни. Как она встретит его, как подарит ему бейсбольный инвентарь…
Вдруг она вспомнила о гостях, которые вечером должны навестить их, и на душе почему-то стало тревожно.
Глава 16
То, что в конце недели предстоит забрать Джонни, произвело в доме настоящий фурор. Долгожданная весть не была новостью, и теперь, когда до приезда мальчика оставалось совсем немного, спешно приводились в порядок все комнаты, особенно комната Джонни. В ней завершался ремонт, осталось лишь закончить покраску рубки и корпуса корабля, который "бросил якорь" в жилище мальчика. Корабль был почти как настоящий, только миниатюрных размеров - и корма, и палуба, и пушки на ней… А трубы, казалось, вот-вот задымят. И рубка с вахтенным колесом и биноклем на стене. Джонни мог находиться здесь часами. Здесь же, на корабле, был удобный кубрик с мягкой подвесной кроватью и столом, за которым мальчик любил обедать. Оригинальный голубой диванчик входил в комплект мебели кубрика. Лежа на нем, молодой капитан любил листать журналы, в которых описывалась природа далеких стран. Все это было, конечно, выдумкой Хайме Переса. Он изрядно потратился, но остался доволен своим "детищем". Шарлоте же корабль не нравился, однако она, стараясь во всем угодить Джонни, не показывала этого.
Вот и теперь в отсутствие мужа Шарлота вместе с Терезой поднялась по крашенной в синий цвет лесенке на борт судна, на корме которого было написано белыми крупными буквами "Санта-Мария", и заглянула в рубку капитана.
- Так, фуражка на месте. Форма капитана на месте, - она поправила одеяльце, заправленное под мягкий матрац.
"Мальчик будет доволен", - подумала Шарлота, провела пальцем по столу и внимательно рассмотрела его:
- Тереза, протри стол мокрой тряпкой!
- Хорошо, сеньора.
- Кстати, ты не знаешь, что с нашей Дорис? - как бы невзначай поинтересовалась Шарлота.
- Нет, сеньора. Не знаю. Она отказалась от завтрака.
- Интересно, что это с ней… - задумчиво произнесла Шарлота.
- Я думаю, это обычные девичьи капризы, - уверенно сказала Тереза.
- Ой, ли! Наша недотрога что-то часто стала капризничать, - Шарлота шагнула вниз по лестнице.
Тереза ничего не ответила, а лишь кивнула головой в знак согласия. Многолетняя служба у разных господ приучила ее к золотому правилу: во всем надо соглашаться с хозяевами, даже когда они не правы. Не соглашаться, перечить им - только нажить себе неприятности. Тереза проследовала вслед за госпожой, и они подошли к огромному освещенному аквариуму. В нем плавало множество ярких, беспорядочно снующих рыбок: золотистых, с развевающимися огненно-красными, серебристыми и черными как смоль хвостами. В середине аквариума был игрушечный дворец с золочеными шпилями на башнях. Из миниатюрных окон дворца вырывались пузырьки воздуха. Шарлота зачерпнула корм маленькой серебряной ложкой и бросила в воду - туда сразу устремились изголодавшиеся за ночь рыбки.
- Я была бы очень признательна, если бы ты рассказывала мне о сеньорите как можно больше, - глядя на веселых рыбок, произнесла бесцветным тоном Шарлота.
- Это как? - опешила служанка.
- Понимаешь, Тереза, ведь ты гораздо больше времени проводишь с Дорис, чем я. Я очень опасаюсь за ее здоровье. У девиц такого склада депрессия - обычное явление, и я боюсь, чтобы она не натворила чего. Я бы поговорила с ней, посоветовала… Ведь у меня жизненного опыта больше. Но она сторонится меня, - раздраженно сказала Шарлота.
Минуту Тереза молчала.
- Хорошо, сеньора. Я сделаю, как вы хотите, - выдавила она.
- Отлично, милочка! - она потрепала служанку по пылающей щеке.
В то время, когда Шарлота беседовала с Терезой, Хайме Перес уже был на рабочем месте. Сенатор несколько дней отсутствовал, поэтому скопилось множество бумаг, и некоторые из них требовали оперативного решения. С раздражением он просматривал документы и письма, порой даже не вникая в их смысл. Многолетняя профессиональная привычка - и белые, голубые, желтые листы рассортированы в несколько объемных стопок. Потом сенатор рассмотрит их с особой тщательностью.
Сегодняшний день начинался не плохо. Прохладный душ, легкий завтрак, все как обычно, но сенатор ловил себя на мысли, что его что-то угнетает. "Может, оттого, что рано встал… В такую рань я не поднимался давно. Или нервотрепка с выборами?.. Хотя бы на несколько дней все бросить к черту", - подумал он, но сразу отбросил эту мысль, потому что это было нереально. А в реальности было то, что на носу выборы, и он, являясь фаворитом, не должен ни на минуту расслабляться. Значит, он должен забыть об усталости. Перес раскрыл стоящую на столе богато украшенную шкатулку и вынул оттуда сигару. Постучав слегка о поверхность стола, он хотел зажечь ее, но тут вспомнил о данном себе слове "бросить курить" и спрятал сигару обратно в шкатулку. "На сколько хватит? В прошлый раз хватило на месяц, - подумал он и тяжело вздохнул. - Послезавтра надо забрать Джонни", - он взглянул на большую фотографию сына, где тот был в отлично сидящей на нем матросской форме. Переса захватило чувство глубокой любви к нему, вытиснув терзавшую тревогу. - Надо что-то сделать для Джонни. Пусть приезд домой запомнится ему надолго. Может, подарить ему автомобиль? Нет, это преждевременно для десятилетнего мальчика".
Он вдруг подумал, что ему постоянно не везет. Вся злосчастная цепь событий берет начало с того дня, когда умерла жена. Перес так разволновался, что зажег сигару и глубоко затянулся.
Вдруг он вспомнил про самолет. "Воспользоваться самолетом было глупой идеей. Этот вид транспорта как никакой другой зависит от случайностей. Да еще человеческий фактор… Возможно, никакой катастрофы и не было, а Винченцо играет свою игру. Может, камешек давно покоится в недрах его сейфа", - он вынул из книжного шкафа каталог и открыл нужную страницу. В который раз Перес любовался изображением изумруда. Да, это был великолепный экземпляр. Очень редко природа выдает такое из своих сокровищниц. Даже несовершенство печати не могло исказить его ослепительную красоту. Громадный камень лимонно-желтого цвета. А надпись под ним была очень лаконичной:
Камень лимонно-желтого цвета.
Огранен. Вес 36,5 карат.
Найден в окрестностях Сьерре ду Врис в 1870 г.
Назван - "Желтый глаз".
Перес интересовался этим камнем задолго до того, как тот появился у Вулфа. "Желтый глаз" всегда сопровождала какая-либо кровавая история.
Ни в каких каталогах не упоминалось, как был найден этот камень. Правда, в одном из редчайших каталогов сенатор прочел красивую историю или, может быть, легенду о том, что какой-то Доменико Де Адриаде в 1865 году нашел древнюю рукопись. В ней якобы описаны места, где алмазы валялись под ногами, словно речная галька. В рукопись была вложена полуистлевшая карта, на которой ничего нельзя было разобрать. Зато в самом тексте описывались приметы этой местности. В ней, в частности, говорилось о каких-то загадочных "трех братьях", рядом с которыми находилось месторождение. Что это за "три брата", не знал никто. То ли это были три холма, то ли три дерева, то ли что-то другое… Так или иначе, одержимые целью найти во что бы то ни стало эти алмазные россыпи, Доменико де Андраде и несколько его друзей, поверив красивой легенде, ринулись на поиски алмазных рек. Им удалось благополучно покинуть город, но через полгода вернулся лишь один - Мануэль де Асумса Сарменто. Никто не знает, что там произошло. Единственный из оставшихся в живых не помнил, или не хотел помнить, ничего. Он чуть-чуть тронулся - ровно на столько, на сколько нужно было, чтобы скрыть все. Тем не менее, в хронике 1875 года говорилось, что Асумса давно уже имел алмазы, а среди них один - желто-голубой, почти 140 карат. В той же хронике говорилось, что "сумасшедший" долго не мог вывезти камни из города. Однако через некоторое время в сопровождении полицейских он покинул Сартани. Вскоре его истлевший труп нашли на болотистом берегу, а алмазы его исчезли. Вместе с ними исчез и желто-голубой, позднее названный "Желтым глазом сатаны". В хронике также говорилось, что алмаз попал к Асумсе уже ограненным, - это еще одна загадка. Ведь в природе не существуют алмазы с правильными гранями. Прежде чем попасть к несчастному португальцу, "Глаз сатаны" был кем-то искусно огранен.
Глава 17
Прошло еще несколько дней, серых и скучных. Энрико даже не хотелось выходить из дома. Он валялся на старом диване, выкуривая одну сигарету за другой. Часто звонил телефон, но Энрико лень было вставать, брать трубку. Когда особенно настойчиво звонили, он попросту клал трубку рядом с телефоном и опять валился на диван. Надо сказать, что в это время в Лиме очень жарко. Выручали лишь кондиционеры, а сетки на окнах, почти незаметные, предохраняли от насекомых, полчища которых вились у окна. Жужжание кондиционеров действовало на нервы. Энрико пробовал раз-другой отключать их и каждый раз убеждался, что это было опрометчивое решение. Не проходило и получаса, как он, обливаясь потом, включал их опять. В конце концов он махнул на них рукой, решив не обращать внимания на шум; к тому же вовсе не он был причиной его депрессии.
Что-то мучило, действовало на нервы. Необъяснимая тоска, сдавившая неприятным холодком грудь, не давала ему покоя и заставляла валяться часами на диване, ходить взад и вперед по комнате, выкуривая сигареты одну за другой. Отчего это происходило, он не знал, и коньяк, помогавший ему обычно в таких случаях, теперь только угнетал. Что-то очень упорно давило на подсознание. После очередной порции спиртного вместо облегчения Энрико почувствовал еще большую тяжесть на душе.
Чтобы отвлечься, он включил телевизор. Едва нажал кнопку, появилось унылое лицо диктора. Энрико стал переключать каналы, но ничего интересного не нашел, пришлось выключить аппарат. Он подошел к бару, взял бутылку коньяка и отпил из горлышка. Затем начал набирать номер Патриции Коэн. На другом конце провода долго не отвечали. Наконец подняли трубку, и из нее раздался воркующий голос Патриции:
- Это я, здравствуй, Пат, - чуть замешкался Энрико.
- О, Энрико… Привет, пропажа. Где ты был? Я вся истосковалась…
- Дома! Сидел дома, - он отхлебнул коньяку.
- Врешь! Я тебе много раз звонила, но мне никто не отвечал. Я решила, что ты уехал.
- Куда уехал? - хмуро спросил Энрико.
- Мало ли куда… Может, в Рио или на Мичиган…
- Ты же собирался в США?
- Собирался, но в эти дни был дома.
- Ты что, заболел? - слегка обеспокоилась Патриция.
- Видишь ли, Пат… Я не то что заболел… Как это сказать? Просто у меня было неважное настроение.
- У тебя неприятности? - в голосе девушки промелькнула тревога.
- Да нет же! Я просто устал. И все мне до чертиков.
- И я? - быстро среагировала Патриция.
- Да нет же. Ты - другое дело. Ты видишь, я тебе позвонил, - Энрико начинал обретать былую уверенность.
- То-то! Я уже подумала, что причина во мне, - тон девушки стал веселее.
- Нет-нет, крошка. Я же сказал: чертовски устал. Эти парочку дней пошли мне явно на пользу.
- Мы встретимся? - прервала его Патриция.
- Конечно, крошка.
- Когда? Может, сейчас? Или завтра?
- Хорошо, милая. Пусть это будет завтра. Будь дома. Утром я тебе позвоню.
- Хорошо, Энрико. Я буду ждать твоего звонка.
Они попрощались, и Энрико положил трубку. Затем отхлебнул еще коньяку. Бутылку он поставил рядом с собой.
"Надо что-то делать. Пусть думает, что позвоню ей завтра. Но ты, Энрико, не очень ли спешишь звонить ей завтра? - подумал он. Ему вдруг вспомнилась Дорис. Он закурил и выпустил несколько плотных колец, наблюдая, как нижние кольца дыма сливаются с верхними. - Эта дикарка Дорис… - и мысль его была столь неожиданной, что он сел на диван. - А ведь все началось с того вечера! Все началось с того вечера, когда я был в гостях у Пересов! - осенило его, и Энрико представил красивое лицо девушки. - Она вела себя странно. Очень странно. Так среагировать на человека, которого видишь в первый раз?!"
Он готов был поклясться, что эту смуглянку никогда раньше не видел. Как, впрочем, был уверен, что и та никогда не видела его. Энрико отметил, что, несмотря на все странности, девица эта хороша, чертовски хороша. Он ясно представил ее лицо и подумал, что в нем чувствуется присутствие иудейской крови. "Но чего она испугалась?" - Энрико подошел к большому овальному зеркалу на стене.
- Вроде человеческое лицо. Ничего страшного, - он провел по лицу рукой.
На глаза попался толстенный том, лежащий возле телефона. Энрико раскрыл телефонную книгу. Не понимая зачем, он начал ее листать и остановился на букве "П" и машинално нашел в телефонной книге имя Хайме Переса, напротив которого стояли номер телефона и домашний адрес. Рука Энрико бессознательно начала набирать цифры номера: "девять, три, семь…" Он вдруг решительно положил трубку.
"Но почему я должен звонить ей? Ведь мы даже не разговаривали друг с другом. Как она среагирует на мой звонок? - Энрико с удивлением почувствовал, что ему далеко не безразлично, как девушка отнесется к его неожиданному звонку. - Возможно, сразу положит трубку".
Он опять глянул в зеркало. Тут до него дошло, что за три дня отросла приличная щетина. Он потрогал щеки и решительно направился в ванную комнату. А через минут сорок отлично выбритый, в свежей белоснежной тенниске и в светлых безупречно выглаженных брюках Энрико выруливал на своем автомобиле на улицу Инка Гарсия де ла Вега. Около университета Федерико Реаль он попал в пробку, пришлось ползти со скоростью черепахи. Вот уже позади отель "Криоль", где надо было свернуть на улицу Такна.
Энрико глянул налево. Церковь Назарес, выкрашенная в розовый цвет, поражала своим великолепием и оригинальной архитектурой. Он удивился, почему не обращал на нее внимания. И дальше, уже в Римаке, он восхитился открывшейся панораме левого берега. Там, в туманной дали, примостилось множество беленьких домиков.
"Река Римак такая спокойная, а ведь, когда в горах идут дожди, бурлящий поток выходит из берегов, и тогда свирепые волны сносят дома пеонов", - подумал Энрико. Он проехал еще немного и оказался на площади. Здесь он остановил автомобиль и вышел на мощенную мостовую. В ярдах двухстах бурлил базар. Энрико направился к нему и вскоре попал в самую гущу людской толпы. Шум базара оглушил его. Португальская речь звучала здесь громко, но не настолько, чтобы заглушить речь индейцев. Женские, мужские и детские крики сливались в однотонный шум и воспринимался посторонним человеком с трудом. Торговки, будь то изящные креолки или тучные метиски, а то и молодые индеанки, предлагали свой товар, стараясь перекричать друг друга.
- Сеньор, купите, тюльпаны, розы, гвоздики! - они хватали молодого человека чуть ли не за руки.
Энрико недолго колебался. Он выбрал огромный букет пунцовых роз, расплатился с торговкой и, поправив солнцезащитные очки, сел за руль.
Назад он ехал не торопясь. Знакомые с детства улицы раскрывались перед ним в совершенно неожиданном ракурсе: изящная архитектура, окружающий пейзаж и нарядные приветливые люди - все это смотрелось по-новому, и Энрико не мог понять, в чем тут дело. Вот фонтаны вокруг Аламиды де Лос-Дескалсос устремили свои воды вверх. Хрустальные струи ослепительно сверкают на солнце, лучи преломляются в них, и на землю падают все цвета радуги. А цветы? Множество цветов, ярких и благоухающих, окружили Кафедральный храм, весь в балконах и арках, украшенный резными конструкциями, был просто великолепен. Энрико даже притормозил, чтобы дольше им полюбоваться. Но, честно говоря, он попросту тянул время. Его как магнитом тянуло в усадьбу Пересов, однако он всячески оттягивал тот момент, когда переступит порог дома сенатора. Энрико боялся предстоящей встречи с Дорис и не хотел себе в этом признаться.