Рассказывая об этом, врач все время отводил глаза, будто ему было стыдно за мой поступок. Однако на операции мои беды, оказывается, не закончились. По здешним законам за нападение на человека, а видеокамера четко этот эпизод запечатлела, полагался солидный срок тюремного заключения.
Шли дни, врачи и медсестры откровенно удивлялись, как быстро я шел на поправку. Я и впрямь чувствовал себя вполне сносно, хотя при неосторожном повороте головы меня пронзала острая боль в затылке, будто туда с размаху вбивали гвоздь.
…Ранним солнечным утром отворилась дверь моей больничной палаты и появилась женщина бальзаковского возраста в белом халате, высоком накрахмаленном чепце. Некоторое время мы, словно удивленные, рассматривали друг друга. Мне показалось, я увидел совершенство женщины. Все в ней было броско и в то же время скромно. Платиновые волосы мягко ниспадали на полные плечи, чуточку удлиненные глаза не вязались с чистым славянским лицом, что делало медсестру весьма своеобразной.
- Здравствуйте, болящий! - пропела она грудным голосом. Словно случайно глянула на врача, и мне показалось, взглядом приказала ему выйти. Врач, подхватив саквояж, удалился. Я удивился: "С каких это пор медсестры стали командовать врачами?" А то, что она была медсестрой, я не сомневался. Словно очарованный, смотрел и смотрел я на эту колдунью. Наконец, сестра улыбнулась полными губами и спросила:
- Вы в состоянии сказать мне в ответ: "Здравствуйте"?
- Конечно, - заторопился я. - Здравствуйте, дорогая землячка!
- С чего вы взяли, что я ваша землячка? По-русски сегодня на Кипре говорят многие жители СНГ.
- Только в России бывают такие… чаще в старинных городах, где десятилетиями были на постое гусарские полки. Вы - русская!
- Не угадали, я украинка, но… больным все прощается. Будем знакомы: Ольга Михайловна. - Она приложила ладонь к моему лбу. Прикосновение показалось целительным, я невольно закрыл глаза. - Вам легче?
- А вы очень красивы, - вместо ответа проговорил я.
- Я это знаю, - Ольга Михайловна не стала жеманничать, благодарить за комплимент. - А вы отдыхайте, отдыхайте.
- Ольга…
- Вам вредно разговаривать, сначала окрепните, встаньте на ноги. И хочу дать дружеский совет, - женщина склонилась к моему лицу, - никому ничего о себе не рассказывайте. - Она дала мне выпить горькую микстуру. И ушла из палаты.
А я, пораженный ее красотой. Внезапным и непонятным появлением в моей палате, не мог больше ни о чем думать, как только о ней. Наверное, медсестре было не меньше пятидесяти, но ухоженное лицо, фигура молодили женщину лет на десять.
На следующий день Ольга Михайловна снова навестила меня. Слово в слово повторила рассказ лечащего врача, но я поймал их на маленьком расхождении: доктор утверждал, что в тот роковой день я был пьян, на самом деле я и глотка спиртного не принял. На мой вопрос она, не смутившись. Улыбнулась:
- Какое это имеет значение - пьян или трезв? Болезнь есть болезнь.
- Скажите, правда, что меня зомбировали?
- Теперь я верю, что вы были пьяны! - натянуто засмеялась она. И тотчас перевела разговор на более безопасные темы. - Слыхала, вы одинок? Странно, такой видный мужчина, к тому же писатель и… холостяк.
- По миру бродят неприкаянные половинки мужчин и женщин. И я много лет искал свою счастливую половинку, но, увы… Посему и не сложилась тихая семейная жизнь, - не совсем охотно признался я. Семья была моей болевой точкой, предпочитал ни с кем на подобные темы не распространяться, а перед Ольгой Михайловной не устоял, язык сам собой развязался. - Жена оказалась типичной мещанкой. Однажды предложила гениально простой выбор: "Либо я, либо твоя, извините, литература-проститутка". Я и решил остаться с литературой-проституткой.
- Дура у вас жена! - неожиданно грубовато ответила Ольга Михайловна, и я на нее почему-то не обиделся, хотя не все было столь очевидно. Сам не раз анализировал наш разрыв, порой каялся в том, что упустил "надежную" бабу.
…Когда Ольга Михайловна уходила из моей палаты, я словно терял что-то очень важное, а затем принимался разбирать "по косточкам" наши краткие беседы. Как писатель, я немного умел разбираться в людях, бывает, потолкуешь с человеком пяток минут, и он для тебя словно рентгеном просвечен, но мой "рентген" к этой даме никак не подходил. Она казалась сплошной загадкой.
АНТИХРИСТ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ
Мелькнули последние титры, вспыхнул мягкий свет, медленно, бесшумно уплыл вверх экран. Французский фильм "Омен" закончился. Генерал некоторое время сидел неподвижно, дивясь смелости постановщиков. Создать полнометражный цветной фильм о приходе на землю Антихриста, наверное, было очень непросто, да и опасно.
Третий раз смотрел генерал Клинцов про Антихриста" и неизменно мысленно сопоставлял факты, пытался, как бы заглянуть внутрь, понять, что двигало создателями фильма. И это не было простым любопытством. Группа анализа, входящая в подразделение генерала, занималась схожей ситуацией, только вместо Антихриста фигурировал вполне земной человек, носящий форму генерала внутренних войск, коллега, генерал по фамилии Вольф. Правда нынче он носил иную фамилию - Левин, но волчьи повадки и волчья хватка, как черная тень следовала за ним. Вот пришло новое сообщение с Кипра, куда" волк" отправился на отдых В управлении собственной безопасности вывели формулу: за какое бы сложное дело тот коллега не брался, все ему удавалось, но…спустя некоторое время приходили странные последствия - либо гибли свидетели или сами преступники, либо, что особенно настораживало, теряли память очевидцы, свидетели, участники событий. Было такое ощущение, что "волк" действовал точно по сценарию увиденного за границей фильма "Омен".
В фильме Антихрист мстил создателям фильма спустя год после его выхода на широкий экран. В самом деле, было отчего задуматься. Автор сценария Дэвид Зельцер чудом избежал смерти, в его самолет ударила молния. В ту же самую ночь от удара молнии, на другом самолете едва не пострадал актер Грегори Пек. Режиссер Дик Доннер попал в автомобильную катастрофу, на двух главных монтажеров фильма напал сбежавший из зоопарка свирепый лев, специалист по спецэффектам получил серьезную травму возле маленького городка под названием… да, да, под названием Омен. Настораживало генерала и то, что ни один из перечисленных кинодеятелей не погиб. Столько странных совпадений быть не могло.
Как человек религиозный, генерал мог предположить только одно: Антихрист не пожелал уничтожить создателей фильма, но серьезно предупредил их. Похоже действовал и наш антигерой, хотя утверждать так было опасно, надо было постоянно помнить о презумции невиновности. Фактов против "волка" было маловато, к тому же именно этот атлет и счастливчик был любимцем министра. Похожее предположение высказал ему и давний приятель один из гениальных милицейских компьютерных боссов, который знал все и вся. Однако и он после просмотра "Омена" вдруг почувствовал, что едва ли не сходит с ума. Они оба пришли почти одновременно к фантастическому выводу: не является ли их "волк" двойником самого антихриста, уж больно много появилось совпадений.
В крохотный просмотровый кинозал неслышно вошел порученец генерала, что-то шепнул на ухо. Генерал вышел следом за порученцем. В кабинете, на рабочем столе лежала расшифрованная радиограмма. Ясновидящий из группы "А" докладывал о своих наблюдениях за продвижением "литератора" на Кипре. Он отчетливо увидел местонахождение писателя., но странное дело, над телом "литератора" склонились двое в белых Произошло нечто из ряда вон выходящее. "Неужели писателя "раскололи"? Этого не могло быть. Пожалуй, за многие годы в собственной контрразведке генерал чуточку растерялся. Провал писателя был не заурядным событием, хотя сам писатель даже не догадывался, какую игру ведут за его спиной оперативники.
"Не ошибся ли ясновидящий? - подумал генерал. И сразу же отмел эту мысль. Люди с нетрадиционным методом мышления, хотя и балансировали на грани полусумасшествия, мистики и фантастики, но они честно отрабатывали свой фантастический хлеб с маслом.
Генерал уставился в одну точку - блестящий шар на изящной подставке, который имел чудесное свойство - когда долго на него смотришь, активизируется работа мозга, лишние мысли как бы отсекаются. Необходимо было найти разгадку - ни в группе дальнего прогнозирования, ни в центре парапсихологии не могли предвидеть эдакого оборота… Под угрозу подпала одна из самых значительных операций. Писатель даже отдаленно не мог догадываться о своей роли в этом многосерийном спектакле, задуманном лучшими сыщиками пяти стран.
Вызвав Клинцова, генерал изложил ему суть донесения, попросил совета, он очень ценил этого человека.
- Семен Семенович, нет ли поблизости наших людей? - поинтересовался Клинцов. - В Египте, в Израиле, на Кипре? Выяснить обстановку на месте легче.
Генерал помолчал. Он сразу вспомнил, что именно на Кипре находится сейчас под видом отдыхающего коллега-генерал из соседнего управления, да не один, с агентом-переводчицей. У генерала была дружеская кличка "Вольф" и охотился этот волк за другими людьми. Заманчиво было бы подключить "Вольфа" к операции, но Семен Семенович решительно отмел эту мысль. Почему-то с давних пор он недолюбливал коллегу, не доверял ему.
- Разрешите мне слетать на Кипр за свой счет, - неожиданно предложил Клинцов. - Кстати, вы давно обещали мне отпуск летом.
- На Кипр? - генерал, прищурясь, взглянул на Клинцова. - Мысль любопытная, только как ты, не зная языка, подберешься к нашему писателю?
- Вы знаете, я люблю разгадывать кроссворды.
- Я подумаю, к вечеру тебе перезвоню, в гостиницу…
МУЗЫКАНТ УЛЕТАЕТ ДОМОЙ
В той комнате, где я обитал до больницы, казалось, все было, как прежде: на постели, в ногах, лежал аккуратно сложенный плед. Холодильный шкаф полон продуктов, которые были упакованы в целлофановые пакеты. Не нашел лишь пива и коньяка. Наверное, запретили доктора.
На письменном столе, на прежнем месте, лежала не тронутая никем рукопись моего незавершенного романа о моржах. Я ласково погладил листы рукой, подумал о том, куда нас с Музыкантом занесла нелегкая. Потом скосил глаза… Нет, мне просто показалось, но… на столе, словно чертик из табакерки, появилась новая вещица - элегантная автоматическая ручка с золотым паркеровским пером. До больницы я этой ручки на столе не видел. Ее появления я понял как намек: некто как бы советовал мне не терять понапрасну времени.
Но сама мысль о продолжении работы над романом показалась мне абсурдной. Какой тут к дьяволу роман о моржах, когда внутренний голос беспрестанно нашептывал мне: "Ты снова влип в худую историю. Думай, как выбраться из западни".
Писательский труд - комплекс данных свыше качеств, умение по-своему мыслить, абстрагироваться от окружающей среды, от друзей и близких. Я уже не говорю о таланте, о "писательской грамотности". Нужны еще внутренняя раскованность, полнейшая независимость от обстоятельств, и, конечно, ежедневное, ежечасное желание и потребность сочинять, чувствовать вдохновение. А я? Нынче я походил на порожний сосуд, из которого кто-то вылил вино. Вдохновение нельзя ни купить, ни украсть, оно приходит внезапно, как озарение, как удар молнии в ясный день, и тогда бросай все, все прелести мира и садись за стол, пиши-пиши до изнеможения.
Вспоминаю Валентина Саввича Пикуля, с которым однажды пребывал в доме творчества. Наши комнаты были рядом. Пикуль в ту пору казался мне чудаком: напрочь чурался людей, запирался в своей комнате, почти не ел, не пил, лишь под вечер выскакивал, как сумасшедший на балкон, жадно дышал минут пятнадцать и снова исчезал. Я видел его лишь в редкие вечерние часы: заросший до глаз, нервный, он что-то бормотал, глядя вдаль, на холодное Балтийское море…
Неожиданно мне показалось, что в комнате, где я находился, вновь запахло больницей. А может, я пропах лекарствами. Выдвинул из шифоньера свой кожаный чемодан, отыскал чистое белье, принял теплый, бодрящий душ, переоделся, сразу стало легче дышать. Потянулся за халатом и замер. Мне показалось, что в дверь постучали. Я очень обрадовался: приход любого живого существа в мою "одиночку" был настоящим подарком.
Чего греха таить, втайне я ждал появления той самой прекрасной незнакомки Ольги Михайловны. С ней было так легко, просто. Всем моим существом овладевало спокойствие, таяли тревоги и сомнения. Порой я даже ловил себя на мысли: "Великое счастье иметь спутницей такую вот женщину, не важно: принцесса она или медсестра".
- Прошу! Входите! - Я запахнул на груди халат. - У меня не закрыто! - Сердце невольно сдвинулось с места и затрепетало: сейчас я увижу свою прекрасную Дульсинею. Наверное, со стороны я выглядел смешным, зато чувствовал себя вновь молодым, задорным, решительным.
Отворилась дверь, и я невольно скривил губы, почувствовав легкую досаду. В дверях стоял Музыкант. Долго, слишком долго ждал прихода старого друга, столько вопросов возникало и вдруг… досада. А еще утверждают, что любовь и дружба - равноценные понятия.
- Чего это ты так долго не открываешь? - с порога накинулся на меня Музыкант. - Признавайся, укрываешь женщину? - Он пытался острить, улыбался, но лицо друга показалось мне изможденным, встревоженным.
- Душ принимал, трусы менял! - с досады проговорил я, не догадываясь пригласить Музыканта присесть в кресло. - Ну, и вид у тебя, маэстро.
- И у тебя не лучше, - жестко отпарировал Музыкант. - Видать, поездка в эти благодатные палестины принесла нам мало радости…
Лицо друга, всегда улыбчивое, излучающее доброжелательность, стало напряженно-испуганным, хотя он пытался напустить на себя беспечный вид. Ни слова не говоря, мы шагнули навстречу друг другу и крепко, по-мужски расцеловались. Потом, не сговариваясь, почти одновременно подняли глаза на электронных сторожей, зорко следивших за нами. Оба поняли: разговор должен быть нейтральным, пустячковым. А ведь так много друг другу мы должны были сказать.
- Тебя не было три дня.
- Хорошо, что всего три, - напряженно заулыбался Музыкант. - Злой рок витает над нами. Я чуть было, как и ты, не отдал концы.
- О чем это ты? - Я впился взглядом в лицо Музыканта, пытаясь прочесть то, что он недоговаривал.
- Всего один раз, представляешь, выбрался на пляж позагорать, и… солнечный удар припечатал меня к койке на пару суток. Спасибо, врач оказался под боком.
- А ты уверен, что все было именно так? - Ох, как хотелось мне, невзирая на электронных сторожей, на подслушивающих "жучков", рассказать другу о своих сомнениях и опасениях, о странных деталях, подмеченных мною, о жесткой стычке с "привратником". Однако Музыкант остановил меня жестом, показав на "глазок". - Наклонись ко мне, пожалуйста. Вот так. А теперь послушай, - зашептал я другу в самое ухо. - Возьми со спинки полотенце, встань на стул, накинь полотенце на левый "глазок", мне нужно кое-что тебе срочно сообщить.
- Да ты что, сдурел окончательно! - испуганно зашептал Музыкант. - Все еще витаешь в своих фантазиях, а дело-то очень серьезное. Опустись на грешную землю, оглянись вокруг, ты же умный человек. Неужели так ничего и не понял, мы с тобой сильно кувыркнулись, и, вообще, трудно сказать, где сейчас находимся. - Остальное я додумал сам и, что редко со мной бывает, увидел ало разгорающуюся ауру над головой Музыканта. Над его черными со струйками седины, курчавыми волосами трепетали легкие язычки пламени. Ауру над чужими головами я обычно видел только в минуты крайнего напряжения и волнения.
- Ты хоть побывал на здешнем пляже, - поспешил я перевести разговор на более безобидные темы. - Представляешь, сколько мы дней на Кипре, а я еще и не искупался.
Мы помолчали, думая об одном и том же. Музыкант, видимо, быстрей сориентировался в обстановке, приложил палец к губам. Нас действительно "пасли", "вели", "писали", наверняка "снимали", словом, мы попали, как куры в ощип. Но для каких высоких или низменных целей все это с нами проделывали? Несомненно, что у здешних хозяев в отношении нас были свои серьезные соображения.
Музыкант осторожным жестом обвел комнату рукой, из чего я заключил, что вся она была буквально нашпигована не только подслушивающими устройствами - электронные трубки торчали под потолком, - но и множеством других, невидимых нашему глазу "сюрпризов". Один герой моего романа попал в институт охраны промышленных секретов. Там подслушивающие устройства были всюду: в кусочке сахара, на блюдце, в коронке зубы собеседника, в авторучке, которая лежала рядом с листком бумаги.
- Ты спрашивал меня о пляже? - отстраненно поинтересовался Музыкант. - Ох, уж этот пляж. - Лицо друга перекосила горькая гримаса. Он явно намеревался мне что-то сообщить, но опустошенно махнул рукой.
- Как проходят твои концерты? - поспешил перевести разговор я. - Много ли было ценителей музыки? - задавал вроде бы самые безобидные вопросы, надеясь, что его ответы косвенно прояснят, что происходит. - Как вообще дела? - Ведь Музыкант так мечтал заработать на Кипре, признавался мен, будто присмотрел в "комиссионке" ноты молодого Гайдна.
- О, дружище, сколько событий произошло за это время! - вздохнул Музыкант. - Сразу всего и не расскажешь. - Он явно избегал смотреть мне в глаза, видимо, боясь, что я смогу прочесть в них то, о чем до поры следует помолчать.
- Да бес с ним, с Кипром! - я заговорил открытым текстом. - Когда мы отправляемся домой? Мне здесь явно не светит климат.
- Домой? - Музыкант даже отпрянул от меня, потом признался с виноватым видом. - У меня билет на завтра, на утренний рейс, а ты, к сожалению, должен остаться тут еще на пару недель, так советует доктор. - Он вдруг расчувствовался и погладил меня по плечу. - Не горюй. Отдыхай, набирайся сил, купайся, загорай, балдей. Тебя кормят сытно, обильно винцом угощают, о тебе, как я догадываюсь, нежно заботятся. - Кивнул на электронные "жучки". - Собирай материал для нового романа. А я из Москвы за тобой буду постоянно следить, звонить, буду телеграфировать.
- Не трудись утешать! Скажи прямо: предаешь друга, бросаешь на растерзание! - жестко, в лицо Музыканту сказал я. - Оставляешь одного в змеином логове! - Я заволновался, представив себя замурованным в этой золоченой клетке, отрезанным от остального мира, от любимой родины. - Да я тут быстренько с ума сойду!
- Это же рай!
- Хороша тюрьма, да черт ей рад!
- Не горячись, пожалуйста. К сожалению, не все сегодня здесь решаем мы с тобой. Помни: все делается к лучшему. - Музыкант ненароком покосился в сторону двери, ему не терпелось выскользнуть отсюда, прекратить изнуряющий разговор, состоящий из полуфраз, полунамеков.
- Слушай, дружище, помнишь майора Девятаева, который рванул из немецкого плена на немецком же самолете? - Я махнул рукой на электронные "жучки". - Чего нам бояться? Мы - граждане свободной России, зато если останемся здесь, то…
- Т-с-с! - Музыкант вновь приложил палец к губам, побелел, как полотно. - Умоляю, молчи, не то хуже обоим сделаешь.
- Чего это ты так перепугался? Со мной беда случилась, а ты дрожишь, как фраер перед расправой.
- Ни слова больше! Ни слова! - Таким испуганным я никогда его не видел, даже тогда, когда мы погибали от моржовых клыков. - Даст Бог, в Москве свидимся и подробно обо всем перетолкуем.