Одна и та же невысказанная мысль будто напряженно повисает между ними: если он откажется не только от сана кардинала, но и вообще уйдет из священников, тогда они смогли бы...
Но он ни за что на такое не пойдет, думает Нора, да и я, по правде, этого не хочу.
Ты на редкость тупой старик, думает Парада. Она на сорок лет моложе тебя, и ты, в конце-то концов, священник.
- Боюсь, это я эгоист, - наконец нарушает он молчание. - Может, наша дружба мешает тебе искать отношений...
- Прекрати.
- ...которые больше отвечают твоим потребностям.
- Ты отвечаешь всем моим потребностям.
Выражение Нориного лица так серьезно, что он на минутку теряется. Эти поразительно красивые глаза смотрят так испытующе.
- Уж конечно, не всем, - возражает он.
- Всем.
- Разве ты не хочешь мужа? Семью? Детей?
- Нет.
Ей хочется завизжать.
Не оставляй меня! Не гони меня от себя! Мне не нужен муж, дети. Не нужен секс и деньги. Комфорт и надежность.
Мне нужен ты.
И на то существует, вероятно, миллиард психологических причин: безразличный отец, сексуальные дисфункции, страх связать себя с мужчиной, который окажется свободен, - психоаналитику тут есть где разгуляться, но ей без разницы. Ты самый лучший мужчина, какого я когда-либо знала. Самый умный, самый добрый, самый забавный. Самый лучший за всю мою жизнь. И я не знаю, что буду делать, если с тобой что-то случится.
- Ты не примешь отставки, да? - роняет Нора.
- Я не могу.
- Ну и хорошо.
- Правда?
- Конечно.
Нора и не надеялась всерьез, что он уйдет.
Легкий стук в дверь, его помощник бормочет, что к нему неожиданный посетитель, которому было сказано, а...
- Кто это? - перебивает Парада.
- Некий сеньор Баррера. Я сказал ему...
- Я его приму.
Нора встает:
- Мне все равно уже пора.
Они обнимаются, и она уходит наверх одеваться.
Парада идет в кабинет и видит там Адана.
Он переменился, думает Парада.
Лицо у Адана все еще мальчишеское, но это уже мальчишка с заботами. Да и немудрено, чему удивляться, думает Парада: у него ведь больная дочь. Парада протягивает ему для рукопожатия руку. Адан берет ее и неожиданно целует кольцо.
- А вот это ни к чему, - говорит Парада. - Давненько не виделись, Адан.
- Почти шесть лет.
- А зачем сегодня...
- Поблагодарить вас за подарки, которые вы посылаете Глории, - не дает ему закончить Адан.
- Не за что. Я молюсь за нее.
- Вы даже представить не можете, как мы вам благодарны.
- Как Глория?
- Все так же.
Парада качает головой:
- А Люсия?
- Хорошо, спасибо.
Парада подходит к столу и садится. Подается вперед, переплетает пальцы и смотрит на Адана с привычным пасторским выражением лица.
- Шесть лет назад я обращался к тебе по радио и просил о милосердии для беспомощного человека. Ты убил его.
- Это была случайность, - оправдывается Адан. - Я там не распоряжался.
- Ты можешь лгать себе и мне. Но не Богу.
Почему бы и нет? - думает Адан. Он же лжет нам.
Но вслух говорит:
- Клянусь жизнями жены и ребенка, я хотел освободить Идальго. Но один из моих приятелей случайно вколол ему слишком большую дозу наркотика, стараясь уменьшить его боль.
- А больно ему было из-за ваших пыток.
- Я его не пытал.
- Хватит, Адан. - Парада машет рукой, точно отмахиваясь от уверток. - Зачем ты здесь? Какие услуги священника тебе потребовались?
- Мне - никаких...
- Тогда зачем...
- Я прошу вас стать духовником моего дяди.
- Иисус ходил по воде. Но мне неизвестно, чтоб с тех пор кто-то еще сумел.
- То есть?
- То есть, - Парада берется за пачку сигарет, вытряхивает одну в рот и закуривает, - несмотря на официальную линию церкви, лично я убедился: не всем людям можно отпустить грехи. Ты просишь о чуде.
- А я думал, это и есть ваш бизнес - чудеса.
- Ну да, - соглашается Парада. - Например, сейчас я стараюсь накормить тысячи голодных людей, обеспечить их чистой водой, приличным жильем, медикаментами, дать образование и хоть какую-то надежду на будущее. И если хоть что-нибудь одно получится, то это уже чудо.
- Если речь идет о деньгах...
- На хрен твои деньги! Я достаточно ясно выразился?
Адан улыбается, вспомнив, почему он всегда любил этого человека. И почему отец Хуан единственный, возможно, священник, в чьих силах помочь Тио.
- Мой дядя очень мучается.
- И очень хорошо. Поделом ему.
Когда Адан вскидывает брови, Парада объясняет:
- Я не уверен, Адан, что ад существует, но если он все-таки есть, твой дядя непременно отправится туда.
- Он подсел на крэк.
- Иронию ситуации я оставлю без комментариев. Ты знаком с идеями кармы?
- Смутно. Я знаю одно: ему нужна помощь. И знаю, вы не сможете отказаться помочь душе, которая страдает.
- Душе, которая испытывает истинное раскаяние и хочет перемениться? Ты можешь сказать такое о дяде?
- Нет.
- А о себе?
- Нет.
- Тогда о чем нам, собственно, разговаривать? - встает Парада.
- Пожалуйста, навестите его, - просит Адан. Вынув блокнот из кармана куртки, он пишет адрес Тио. - Если вы сумеете убедить его обратиться в клинику...
- В моем приходе сотни людей, которые хотели бы лечиться, но у них нет на это денег.
- Отправьте пятерых вместе с дядей, а счет пришлите мне.
- Как я уже сказал...
- Ну да, на хрен мои деньги, - перебивает Адан. - Ваши принципы против их страданий.
- От наркотиков, которые ты продаешь, - сказал он, затягиваясь сигаретой.
Опустив голову, Адан на секунду задумывается.
- Простите, я пришел просить вас об одолжении. Мне следовало раньше взять себя в руки.
Парада, разгоняя рукой дым, подходит к окну и смотрит на улицу, на zocalo, где уличные торговцы, расстелив одеяла, разложили на них свои milagros на продажу.
- Я схожу к Мигелю Анхелю, - говорит он. - Хотя сильно сомневаюсь, что это принесет какую-то пользу.
- Спасибо, отец Хуан.
Парада кивает.
- Отец Хуан?
- Да?
- Есть много людей, которым очень хочется узнать этот адрес.
- Я не полицейский! - отрубает Парада.
- Зря я, конечно, даже и сказал. - Адан направляется к двери. - До свидания, отец Хуан. Спасибо.
- Измени свою жизнь, Адан.
- Слишком поздно.
- Если б ты и вправду считал так, ты бы не пришел ко мне.
Парада провожает Адана, в маленьком коридоре стоит женщина с небольшой дорожной сумкой через плечо.
- Мне пора идти, - говорит Нора Параде. Оглянувшись на Адана, она улыбается.
- Нора Хейден, - знакомит их Парада. - Адан Баррера.
- Mucho gusto (Очень приятно), - говорит Адан.
- Mucho gusto. - Нора поворачивается к Параде. - Приеду опять через пару недель.
- Буду ждать.
Она направляется к двери.
- Я тоже ухожу, - говорит Адан. - Разрешите помочь вам? Давайте вашу сумку. Вам нужно такси?
- Вы очень любезны.
Нора целует Параду в щеку:
- Adios.
- Buen viaje. (Доброго пути.)
На zokalo Нора замечает:
- Эта улыбка на вашем лице...
- А на моем лице улыбка?
- ...совершенно неуместна.
- Вы меня не так поняли. Я люблю и уважаю этого человека. Если он найдет хоть капельку счастья в этом мире, я никогда не стану осуждать его.
- Мы всего лишь друзья.
- Как скажете.
- Мы действительно друзья.
- Вон там, - Адан показывает через площадь, - есть хорошее кафе. Я как раз хотел позавтракать, но терпеть не могу есть в одиночестве. У вас есть время и желание присоединиться ко мне?
- Я еще не завтракала.
- Тогда пойдемте, - приглашает Адан. Уже пересекая площадь, он говорит: - Простите, мне нужно позвонить.
- Пожалуйста.
Адан достает мобильник и набирает номер Глории.
- Hola, sonrisa de mi alma, - говорит он, когда дочка отвечает. Она действительно улыбка его души. Ее голосок - это его заря и сумерки. - Как ты сегодня утром?
- Хорошо, папа. А ты где?
- В Гвадалахаре. У Тио.
- Как он?
- Он тоже хорошо. - Адан оглядывает площадь, кишащую уличными торговцами. - Ensancho de mi corazon, утешение моего сердца, тут продаются певчие птички. Привезти тебе?
- А какие они поют песни, папа?
- Не знаю. Наверное, это ты должна научить их песням. Ты знаешь какие-нибудь?
- Папа. - Она смеется в восторге, понимая, что ее дразнят. - Я же пою тебе все время!
- Я знаю, знаю.
Твои песни надрывают мне сердце.
- Пожалуйста, пап, - просит девочка, - привези. Мне так хочется птичку.
- Какого цвета?
- Желтенькую.
- Мне кажется, да, я вижу желтенькую.
- Или зелененькую, - добавляет девочка. - Сам выбери. Папа, когда ты приедешь?
- Завтра вечером. Мне еще нужно повидать тио Гуэро, а потом я вернусь домой.
- Я скучаю по тебе.
- Я тоже по тебе скучаю, - говорит Адан. - Я позвоню тебе вечером.
- Я люблю тебя.
- И я тебя люблю.
Он убирает трубку.
- Ваша подружка? - интересуется Нора.
- Это любовь всей моей жизни, - отвечает Адан. - Моя дочка.
- А-а.
Они выбирают столик на улице. Адан выдвигает для нее стул, садится сам. Он смотрит через стол в изумительные синие глаза. Она взгляда не отводит, не смаргивает и не краснеет.
- А ваша жена? - спрашивает Нора.
- А что с ней?
- Вот про это я и хотела спросить.
Дверь трещит под ударами металла, дерево разлетается в щепки.
Pito Анхеля выскакивает из девушки, когда он оборачивается и видит federales, ворвавшихся в дверь.
Арту кажется чуть ли не смешным, как Тио шаркает в гротескной имитации бега, путаясь в спущенных на щиколотки штанах, капельница на колесиках поспешает следом, будто надоедливый слуга: Тио пытается добраться до оружия, сложенного в углу. Капельница с шумом опрокидывается, игла выскакивает из вены, и Тио сваливается прямо на оружие, хватает ручную гранату и начинает возиться с чекой, но тут его хватает federale и выдергивает гранату из его руки.
На кухонном столе еще возлежит пухлая белая задница, точно огромная гора теста. Раздается звонкий шлепок - Рамос, подойдя, шлепает по ней прикладом своей винтовки.
Девушка негодующе вопит:
- Ой!
- Нужно было тебе самой готовить завтраки! Ты, ленивая распустеха!
Схватив ее за волосы, Рамос поднимает ее:
- Надевай трусы, никому не интересно любоваться на твою nalgas grandes.
Твой толстый зад.
- Я дам тебе пять миллионов долларов! - говорит Анхель federale. - Пять миллионов американских долларов, если отпустишь меня. - Тут он замечает Арта, стоящего рядом, и понимает, что пять миллионов не помогут, не спасут никакие деньги. И начинает орать: - Убей меня! Убей меня сейчас!
Вот оно, лицо зла, думает Арт.
Грустная карикатура.
Мужик забился в угол, сидит со спущенными штанами и умоляет меня убить его. Жалкое зрелище.
- Осталось три минуты, - тихо произносит Рамос.
До возвращения телохранителей.
- Тогда давай скорее уберем отсюда этот кусок дерьма. - Арт присаживается на корточки так, что его рот оказывается рядом с ухом дяди, и шепчет: - Тио, давай я скажу тебе то, что ты всегда так хотел узнать.
- Что?
- Имя информатора Чупара.
- Кто это?
- Гуэро Мендес, - врет Арт.
Гуэро Мендес, сучий потрох.
- Он тебя ненавидел, - добавляет Арт, - за то, что ты увел у него ту маленькую сучку и погубил ее. Он понял, что единственный способ заполучить девку обратно, - это избавиться от тебя.
Может, мне не суметь добраться до Адана, Рауля и Гуэро, думает Арт, так хотя бы все-таки отомщу им, пусть не сам.
Я заставлю их уничтожить друг друга.
Адан рухнул на Нору. Та обнимает его за шею, гладит по волосам.
- Это была фантастика, - говорит он.
- Просто у тебя очень давно не было женщины, - отзывается Нора.
- Это так очевидно?
Из кафе они прямиком отправились в близлежащий отель. Пальцы Адана дрожали, когда он расстегивал ей блузку.
- Ты не кончила, - замечает он.
- Я кончу. В следующий раз.
- Следующий?
Час спустя она упирается руками в подоконник, ее мускулистые ноги расставлены, и он овладевает ею сзади. Легкий бриз из окна освежает ее влажную кожу, она стонет, охает, красиво изображая оргазм, - наконец он доволен и тоже достигает пика наслаждения.
Позже, лежа на полу, Адан говорит:
- Я хочу увидеть тебя снова.
- Это можно устроить.
Это ведь ее профессия.
Тио сидит в камере.
Предъявление обвинений произошло совсем не так, как он предполагал.
- Не понимаю, почему мне приписывают кокаиновый бизнес, - говорит он, сидя на скамье подсудимых. - Я дилер по машинам. Про торговлю наркотиками я знаю только то, что прочитал в газетах.
Публика в зале суда смеется.
И судья выносит решение - суд присяжных. А пока - никакого залога. Опасный преступник, говорит судья, а потому, несомненно, велик риск побега. Особенно в Гвадалахаре, где, как заявлено, у подсудимого имеются влиятельные друзья в органах правосудия. И его в наручниках сажают в военный самолет и перевозят в Мехико. Под специальным прикрытием провожают от самолета в автофургон с тонированными стеклами. А потом в тюрьму Алмолойа, в одиночную камеру.
Где от холода у Тио ноют кости.
А мучительная потребность в крэке грызет внутренности, будто голодный пес.
Но хуже всего - злоба.
Ярость из-за предательства.
Предательства его союзников - потому что наверняка кто-то в высших кругах предал его, раз он очутился в этой камере.
Этот hijo de puta в Лос-Пиносе, которого мы купили, за которого заплатили и посадили на такой пост! Победа на выборах, украденная у Карденаса, куплена на мои деньги. Я заставил картель выложить эти миллионы, а он и его брат меня взяли и предали! Беспородные шлюхи, cabrones, lambriosos!
А американцы? Американцы, которым я помогал в их войне против коммунистов. Они тоже предали меня.
А этот Гуэро Мендес? Он украл мою любовь. Живет с женщиной, которая должна быть моей, и детьми, которые должны бы быть моими.
И Пилар, эта сука, тоже предала меня.
Тио сидит на полу камеры, обхватив колени руками, раскачиваясь взад-вперед от неистового желания наркотика и ярости. Только через день ему удается найти тюремщика, который продает ему крэк. Тио вдыхает упоительный дым, задерживает в легких. Пусть как следует пропитает ему мозг. Крэк принесет эйфорию, а следом - ясность.
Теперь Тио видит все четко.
Месть.
Мендесу.
И Пилар.
Тио с улыбкой засыпает.
Фабиан Мартинес, он же Эль Тибурон, Акула, - хладнокровный, беспощадный убийца.
Этот хуниор стал одним из главных sicarios Рауля, его самым искусным киллером. Редактора газеты в Тихуане, чье журналистское расследование стало им досаждать, Эль Тибурон снял с первого выстрела, словно мишень в видеоигре. А неудачливого калифорнийского серфингиста, обкуренного болвана, который сбросил на пляже рядом с Росарито три тонны yerba и позабыл заплатить взнос за разгрузку, Эль Тибурон сшиб, как воздушный шарик, а потом отправился на вечеринку. И тех троих, совсем уж законченных идиотов, pendejos из Дуранго, которые совершили tombe, грабеж и убийство при перевозке наркотиков, когда гарантию обеспечивали Баррера, - Эль Тибурон смыл очередью из "АК" с улицы, будто дерьмо собачье, потом облил бензином трупы, поджег, и они горели, как luminarias. Местные пожарники побоялись - и небезосновательно - тушить пламя; говорили, что двое из парней еще дышали, когда Эль Тибурон бросил зажженную спичку.
- Чушь собачья, - возражал Фабиан. - Я зажигалкой пользовался.
Да какая, собственно, разница.
Убивает он без малейшей жалости или угрызений совести.
Что нам и требуется, думает сейчас Рауль, сидя с парнем в машине. Он просит Фабиана оказать ему услугу.
- Мы хотим, чтобы теперь ты возил наличные Гуэро Мендесу, - говорит ему Рауль. - Станешь новым курьером.
- И все? - уточняет Фабиан.
А он думал, речь пойдет кое о чем другом, о мокром деле, об убийстве, крепко и сладко будоражащем кровь.
Честно говоря, кое-что другое подразумевается тоже.
Для Пилар дети - любовь всей ее жизни.
Она как мадонна с трехлетней дочкой и малюткой сыном, лицо и тело расцвели, глаза смотрят умно, независимо, чего не было прежде. Сидя на бортике бассейна, Пилар болтает босыми ногами в воде.
- Дети - la sonrisa de mi corazon (улыбка моего сердца), - сообщает она Фабиану Мартинесу. И добавляет многозначительно и печально: - А мой муж нет.
У Фабиана мелькает мысль, что estancia у Гуэро Мендеса роскошный.
Шик traficante - так доверительно называет это Пилар в разговоре с Фабианом, даже не пытаясь скрыть своего презрения.
- Я хочу сменить дом, но у него засел в голове такой образ...
Narcovaquero, думает Фабиан.
Наркоковбой.
Вместо того чтобы скрывать свои провинциальные корни, Гуэро бравирует ими. Создает современный гротескный вариант великих землевладельцев прошлого - донов, ранчеро, vaqueros, которые носили широкополые шляпы, сапоги и кожаные ковбойские штаны, потому что без всего этого им было не обойтись среди мескито, в стаде скота. А теперь новые narcos переиначивают этот образ на современный лад: черная полиэстеровая ковбойская рубаха с фальшивыми жемчужными пуговицами, штаны ярких расцветок - кричаще зеленые, канареечно-желтые и кораллово-розовые. И сапоги на высоком каблуке - не практичные сапоги для ходьбы, а остроносые американские ковбойские сапоги, сшитые из самых разных материалов, - чем экзотичнее, тем лучше - из страусиной кожи, из кожи аллигатора, - покрашенные в ярко-красный или зеленый цвета.
Старые vaqueros со смеху бы катались.
Или перевернулись бы в могилах.
И дом...
Пилар стесняется его.