Кабинет действительно производил впечатление. Окно во всю стену. Три массивных деревянных стола, составленных буквой "п". На вершине буквы два модерновых телефона, которыми никто никогда не пользовался, и микрофон, в который я время от времени вызывал Игорька и только его. Журнальный столик в углу – стекло и металл, окружённый двумя массивными кожаными креслами, и, конечно, массивный сейф, так замаскированный копией Матисса, чтобы сразу бросаться в глаза. Обычно во время работы я пару раз открывал его и наливал себе пятьдесят граммов "Двина", как важному лицу, а иногда и пятьдесят грамм "Наполеона", как лицу очень важному.
Мама, как всегда, не обошлась без сарказма.
– Ты посмотри, Володя, – сказала она отцу, – сегодня и впрямь не нужно высшее образование. Если бы ты, как Андрюша, начал грузчиком, сейчас был бы министром.
– А я и начинал грузчиком, – сказал отец, – ты просто забыла. А учился на вечернем. До сих пор помню: разгрузить вагон капусты на троих – каждому по пятёрке.
– Наверное, не ту капусту вы разгружали, – сказал подошедший Игорёк. – Андрей Владимирович, я извиняюсь, тут к вам клиент…
– Уходим, – сказала мама, – нам ещё в своё имение надо успеть. Там что-то с насосом. – И фыркнула: – В бассейне…
Они ушли.
– Спасибо, – сказал я Игорьку, – ей-богу, с самыми привередливыми клиентами легче.
В "имение" (теперь оно называлось только так) родителей я по-прежнему наезжал, когда отцу требовалась помощь, хотя много раз предлагал просто нанять рабочих и заплатить им сколько потребуется. Отец, я думаю, был бы рад свалить со своих плеч уже тяжёлую, по причине возраста, ношу, но мама, которой в семье принадлежал решающий голос, решительно возражала: – Обойдёмся без батраков. А отцу физический труд полезен. Посмотри на его пузень.
– Это не пузень, – говорил отец, – а трудовой мозоль. Но послушно шёл в будку-сараюшку за инструментом.
– Мама у нас комсомолка, – говорил он, когда, умывшись после работы, мы садились ужинать, и поднимал вверх указательный палец: – Последняя комсомолка Советского Союза!
– И комсомолка! – моментально вступала мать, – свои принципы не меняю, как некоторые…
– Это она на свою заведующую намекает, – пояснял отец.
– Не намекаю, а прямо говорю. И ей сказала в лицо: "Вы, говорю, раньше надрывались за Советскую власть, а теперь надрываетесь против, стыдно"!
К родителям я ездил только на электричке, чтобы со своей новенькой "Ауди", купленной у нас же со значительной скидкой, не нарываться на мамины остроты. Подержанный "Фольксваген", приобретённый во времена шефства Михаила Петровича, тихо ржавел в гараже. Я с удовольствием отдал бы его отцу, но у того не было прав, а о том, чтобы купить их, при мамином характере не могло быть и речи. Можно было его продать, но что-то меня останавливало. "Есть не просит, – думал я, – пусть стоит. Мало ли, когда-нибудь пригодится".
Что называется, как в воду глядел.
ГЛАВА 23
Всё же кое-какие способности к анализу у меня были. Я обратил внимание, что на совещаниях, на которых я присутствовал, никогда не обсуждались дела, связанные с "особыми заданиями" наших машин. Я по-прежнему получал личные указания от Георгия Карповича, но ни о них, ни о смысле этих указаний на совещаниях не говорилось ни слова. Одно из двух, – решил я, – либо эти дела ведёт единолично Георгий Карпович и о них никто не знает, либо – и это скорее всего – меня приглашают не на все заседания. Не зря же те, в которых я участвовал, казались мне больше похожими на "посиделки", где говорилось о том, о сём и как правило "вообще", чем на серьёзные деловые переговоры. Своими мыслями я поделился с Анной Михайловной, справедливо полагая, что она в подобного рода делах разбирается неизмеримо лучше меня.
– Конечно, тебя приглашают не всегда, – выслушав меня, сказала Анна Михайловна. – Это хорошо. И в ответ на моё недоумение пояснила: – Понимаешь, в этой системе есть два разряда, ну, как ещё это назвать, ну хоть – класса людей. Люди, которые знают, если детализировать – то оценивают, разрабатывают и так далее. Они, естественно, и командуют. И люди, которые делают, исполняют. Эти два класса никогда не смешиваются. Можно себе представить такой вариант, когда человек из второго переходит в первый. Но это исключение из правил и исключение редчайшее. Для тебя этот вариант закрыт. Там, наверху, люди из одной корпорации. Корпорации очень закрытой, ты для них чужой. Я, может быть, и могла бы тебя туда протолкнуть, есть у меня для этого кое-какие рычаги, но делать этого не буду, для твоего же блага. И моего тоже, – она погладила меня по щеке. – Понимаешь, для людей, которые делают, есть граница. Переступать которую крайне опасно. Они делают, не зная. А вот когда они и делают и знают, они становятся опасными для тех, которые только знают и отдают приказания. И в таких случаях система их выталкивает. И ты можешь догадаться – куда. Твоё сегодняшнее место для тебя потолок. У человека ниже тебя – больше риска. Выше – я говорила. Так что сиди спокойно в своём салоне – где ещё у тебя будет такая комната отдыха с таким шикарным, а главное, удобным диваном?
Работа особых хлопот мне действительно не доставляла. Бывали иногда клиенты чересчур разборчивые, бывали – таких больше – чересчур занудные, но с помощью незаменимого в таких случаях Игорька я с ними справлялся. Но однажды у меня раздался звонок и голос моего зама сказал:
– К вам ломится клиент, приготовьтесь.
Через секунду ко мне без стука ввалился субъект с решительным выражением на пухлом, несколько бабьем лице, и без приглашения плюхнувшись в кресло, заявил:
– Ты что, милок, за лоха меня держишь? Ты чё мне продал?
– Простите, – сказал я, – э… э… – и, подняв брошенную мне на стол визитку, закончил, – Кирилл Алексеевич. Если можно, подробнее о вашей, так сказать, проблеме.
– Это не моя проблема, – сказал, по Дашкиному определению, "солидняк", – а твоя. Месяц назад я купил у вас "Мерседес". Всё честь по чести. Но на всякий случай решил проверить. В Германии я по делам бываю каждый месяц. Ну и проверил. Оказывается, мой "мерс" с прошлого года числится там в угоне. Показал его здесь специалистам – точно, именно мой, купленный именно у вас. Желаю по этому поводу говорить конкретно с твоим хозяином. Ведь не ты хозяин этой конурки. Верно?
– Верно, – сказал я, – я сегодня же доложу ему. Он, разумеется, разберётся, максимум завтра мы вам позвоним. Не сомневаюсь, что проблема будет решена. То, что произошло, поверьте, просто недоразумение, до сих пор подобных случаев у нас не бывало. А пока, может, рюмочку французского коньяку?
– Рюмочку, – фыркнул "солидняк", – ты бы ещё предложил напёрсток! Наливай стакашок, только не думай, что этим меня задобришь.
Он залпом выпил бокал коньяка и, не попрощавшись, вышел так же стремительно, как и вошёл. Я тут же позвонил Георгию Карповичу и изложил ситуацию.
– Разберёмся, – сказал тот, – диктуй номер.
Через два дня я был вызван в офис шефа.
– Значит, по поводу нашего говнюка, – сказал шеф и, заглянув в бумажку, поправился, – Добнюка, дал же Бог фамилию! Мужик наглый до предела. Как говорят на зоне, борзеет не по чину. Хочет новый "Мерседес" – это ладно, но за моральный ущерб требует полмиллиона долларов. Моральный, видите ли, ущерб! Разбогател на контрабанде цветных металлов в Прибалтику и решил, что держит Бога за яйца. Пытаюсь договориться – упёрся и ни в какую. Значит, решаем проблему по жёсткому варианту. Ты как, не забыл свою первую профессию?
Тут я, честно говоря, похолодел, но Георгий Карпович этого, кажется, не заметил и продолжил:
– Послезавтра у нашего скандалиста корпоративная вечеринка в ресторане "Привал охотника". Это под Сестрорецком. В семь вечера тебя у дома ждёт Жигуль, машина чистая, скромная, гаишникам неинтересная. Не доезжая до ресторана, останавливаешься вот здесь, смотри на плане и запоминай. Место такое – тебя не видно, ты видишь всех. Когда машины разъезжаются, ты заходишь в ресторан с чёрного хода. Он будет открыт. Наш жирный Дон Жуан клюёт на молодую красотку и остаётся в ресторане. Там на втором этаже три номера для любвеобильных клиентов. Он – во втором. Ты ждёшь вот здесь. Они заходят в номер, через пять минут красотка выходит по каким-то дамским надобностям, ещё через три минуты туда заходишь ты. И убеждаешь его больше не приставать к нам со своими глупостями. Средство убеждения найдёшь в "Жигулях" под сиденьем водителя. Выходишь, как вошёл. Садишься в машину и едешь до метро "Озерки". Там оставляешь машину, естественно, без следов своего присутствия, и как рядовой обыватель, катишь на метро домой – или куда заблагорассудится. Разумеется, позвонив мне на мобильник буквально с парой нежных слов. Я пойму. Должен ещё заметить, что отдельные поручения и оплачиваются отдельно. Разочарован не будешь.
Через день всё произошло, как спланировал шеф. Когда я вошёл, Кирилл Алексеевич был уже в трусах с лампасами и перед зеркалом разглядывал своё мохнатое пузо. Увидев меня вместо ожидаемой красотки, Кирилл Алексеевич меня сразу узнал, но не удивился, а разорался:
– А ты что тут делаешь?! Вали отсюда. Я говорю только с твоим боссом.
Надо сказать, что этим приёмом он значительно облегчил мне задачу: всё-таки всадить пулю в лоб хаму легче, чем сделать то же самое с воспитанным человеком.
От метро "Озерки" я позвонил Дашке. Та была дома и, сев вместо метро в такси, через полчаса я был у неё. В её баре, слава Богу, всегда был запас напитков, а в холодильнике закуски. И через час я уже лечился от стресса знакомым и, как всегда, приятным способом.
В последнее время мои отношения с ней нельзя было назвать безоблачными. Своим женским нюхом она, конечно, быстро учуяла соперницу. Однако, будучи девушкой прагматичной, скандалов мне не устраивала, понимая, что разрыв со мной ей, мягко говоря, невыгоден: её квартиру, включая содержание бара и холодильника, уже пару лет оплачивал я, не считая оплаты разных женских прихотей, которых у моей подружки было немало. Иногда во время наших, в последнее время весьма нечастых, свиданий, она демонстрировала мне своё "фэ", но в постели была по-прежнему неистова и искусна.
Такой тон, ну просто отеческий, я у шефа слышал впервые:
– Андрюша, – сказал он в трубку, – у меня к тебе дело, можно сказать – не в службу а в дружбу. Тут надо одному человеку помочь, если ты не занят, подъеду…
– Когда? – спросил я несколько сбитый я толку.
– Сейчас, – рявкнул шеф.
В офисе меня ждал человек лет сорока, подтянутый, впрочем, как все здесь, с жёстким взглядом серых глаз.
– Виктор Саныч, Андрей Владимирович, – представил шеф. Ну, не теряйте времени, поезжайте.
В микроавтобусе Виктор Саныч коротко пояснил:
– Надо забрать из психушки одного человека.
– С Пряжки, – спросил я, – из Кащенко?
– Из нашей, из спец.
В больнице Виктор-Саныча ждали. Буквально через десять минут, потребовавшихся на оформление бумаг, к нам в салон вдвинули носилки с человеком. Укрытым простынёй. Не целиком, как возят покойников, а только до шеи. Голова у человека была обрита. Цвет кожи что-то среднее между жёлтым и бледно-зелёным, глаза закрыты. Приглядевшись, можно было заметить слабое дыхание: грудь еле заметно поднималась и опускалась. Наши дороги известно какие, больного несколько раз основательно тряхнуло. Не открывая глаз, он что-то пробормотал.
– Юрий Владимирович, – довольно чётко проговорил больной.
Виктор Саныч склонился к его рту. Прислушавшись, я услышал, сказанное по-английски: "I know… Burton, I’m waiting for…Why not?"
– Мучается, – сказал Виктор Саныч, – надо обезболить.
Из своего маленького чемоданчика он достал ампулу, одноразовый шприц, ватку и, обнажив худую жёлтую руку больного, уверенно ввёл иглу в вену. Через несколько минут я обратил внимание на то, что мы проехали Площадь Победы и едем по направлению к Пулкову. "В Пулково или в Пушкин", – подумал я, но мы свернули раньше.
– Мы, что, на кладбище? – тупо спросил я, видя, что мы подъезжаем к воротам Южного кладбища.
– А вы видели, чтобы покойников возили куда-нибудь в другое место? – вопросом на вопрос ответил Виктор Саныч.
– Но он же… – начал я…
– Убедитесь сами, – сказал мой напарник, – хотите, пощупайте пульс, ну, или ещё что-нибудь…
Проверять, однако, смысла не было: покойник был покойником на все сто процентов, это было очевидно. Мы выгрузили носилки на тележку, которую сами взяли у стену конторы и быстро покатили куда-то в сторону. На окраине кладбища среди новых могил уже была выкопана ямы, в которую мы и сгрузили труп – так, как он был, в простыне, без гроба, а потом двумя сапёрными лопатками, которые тоже обнаружились у Виктор Саныча, быстро забросали яму землёй, после чего на ней потоптались. Уходя, мы оглянулись: место последнего упокоения только что лежавшего возле нас человека ничем не отличалось от окружающего пространства. Нормально, – удовлетворённо выдохнул Виктор Саныч.
– Вам куда? – спросил он, когда мы въехали в город.
– Выйду у "Московской", – сказал я, – мне здесь по прямой…
Придя домой, я не стал глушить себя стаканом водки, а сделал коктейль, к которому пристрастился в последнее время: водка с апельсиновым соком, коктейль, который почему-то на всём русскоязычном пространстве называют странным именем "отвёртка". Сидел, попивал "отвёртку" и думал.
"Совершенно ясно, что я только что стал соучастником убийства. Именно убийства, а не чего-то другого. На днях на улице я стал свидетелем одного разговора между двумя молодыми женщинами. Подробности неинтересны, интересным было то, что одна из них, отвечая другой, по-видимому, на вопрос о профессии мужа, совершенно спокойно сказала: рэкетир. Вот так. Я вот думаю: могла бы она так же спокойно сказать: "вымогатель" или просто "бандит"? Думаю, что нет, не могла бы. А тут иностранное слово "рэкетир" – и в самом деле выглядит как профессия. Так же как и киллер. "Кем работает ваш муж (или сын)?" – Как тут сказать: "Мой муж (или сын) работает наёмным убийцей"? – да просто не выговорить. А ответить: мой муж (или сын) работает киллером" – это нормально, это можно. Это, я бы даже сказал, не шокирует. Вот так мы все сами себя обманываем. А правда проста: пусть сейчас не я, а жесткоглазый Виктор Саныч ввёл человеку в вену яд, – я стал не больше и не меньше, как соучастником банального убийства".
После третьей "отвёртки" мне стало ясно, что своими силами я со своим настроением не справлюсь. Надо было или звонить Дашке, которая после того, что мы с ней недавно встречались, могла решить, что теперь минимум на две недели свободна, и куда-нибудь свинтить, или плестись на "плешку", где была смутная возможность повстречать Яну, то бишь Люду. Нетрезвые мои раздумья прервал звонок в дверь. Сначала я решил не открывать, ибо терпеть не мог случайных визитов, а потом любопытство взяло верх, да и стало понятно, что незваный визитёр просто так не уйдёт: звонок был требовательным и настырным. Первую часть любопытства я удовлетворил, когда посмотрел в дверной глазок: Георгий Карпович – сам! Лично! А вторую, когда впустил его в квартиру.
– А ничего квартирка, – сказал он, скинув плащ на одно кресло и устроившись во втором, – снимаешь или своя?
– Снимаю.
– И правильно. В твоём возрасте обрастать вещами незачем. А может, и во всяком тоже. Да, кстати, прости, что без предупрежденья, но вижу, что не помешал. Анна Михайловна пошла навестить какую-то родню, вот я и решил тоже сходить в гости. Что пьёшь? А, хорошая вещь, спроворь-ка и мне то же самое – сто на сто.
Первую он выпил залпом. А потягивая вторую, задумчиво проговорил:
– Человека, которого вы сегодня гм… гм… похоронили, звали Алексеем Алексеевичем. Один Бог да отдел кадров знали, как его звали на самом деле. Но для всех, кто его знал, он был Лексей Лексеич. Как это у нас говорится: "Страна должна знать своих героев!". А вот о таких, как он, героях страна не знает сейчас и ещё сто лет не узнает. И газеты не напишут, и фильмов не снимут. А если бы народу была известна хотя бы четверть того, что он умел провернуть, иногда даже в одиночку, ты бы всю свою жизнь гордился тем, что рядом с ним провёл пять минут.
Ты, я думаю, ещё в школу ходил, вряд ли помнишь, а тогда все мировые СМИ криком кричали. Это когда в одной важной, разумеется, ураном и алмазами, а не чем-нибудь иным, африканской стране произошли почти подряд два государственных переворота. Сначала никому не известный капитан местного кордебалета, которую они по дурости называли национальной армией, сверг с престола премьер-министра, который еле унёс ноги от справедливого гнева своего народа, и сам стал править страной вместе с весёлыми ребятами из своего племени, а потом, через два месяца, старый премьер собрался с силами и своими весёлыми, но ожесточившимися от бескормицы ребятами, и сверг зарвавшегося капитана, да так, что этот капитан уже сбежать не успел. Что с ним победители сделали, даже вспоминать страшно. Тогда много писали о пружинах заговоров, видели попеременно руку Вашингтона, Лондона, Тель-Авива и, вестимо, Москвы, и в голову никому не могло прийти, что была-то там всего лишь рука нашего Лексей Лексеича, провернувшего всё это в одиночку – исключительно благодаря своему непревзойдённому авантюризму и невероятной, просто неправдоподобной храбрости. Но, конечно, и не без одобрения вышестоящих начальников. И ведь что подводит наших, да и не только наших, а и тех же цэрэушников, да и англичан из их хвалёной МИ-6 и прочих европейцев – это то, что все они мыслят по-европейски, а эти обезьяны – нет. У них от Европы только галстук и ботинки, поэтому они дома, кстати, снимают их в первую очередь. Кто же мог подумать, что этот поганый премьеришка, которому сначала дали два месяца отдохнуть от явно непосильной для него работы, а потом вернули в уютное кресло, затаил, оказывается, на нашего Лексей Лексеича хамство. А посему на одном приёме подпоил его какой-то туземной отравой и спрятал где-то в джунглях. Медицина у них, как ты понимаешь, на зачаточном уровне, полстраны, включая Президента, со СПИДом, но по части там разных пакостных зелий – тут им равных нет.