– Ну, что делаешь? Каким способом заколачиваешь презренный металл? – спросил Вадька после третьей, последовавшей сразу после первой и второй. Сам он, оказывается, "пахал" в офисе какой-то коммерческой фирмы, директор которой – трепло и мудак (Людочка, простите великодушно), особых перспектив Вадька там не видит, надеется на папу, о котором после. Слава Бога, сейчас в фирме затишье, отпросился у "мудака" (Людочка, простите ещё раз) в отпуск – поправить пошатнувшееся на этой "пахоте" здоровье. А у тебя?
– Ничего особенного. Куда можно пристроиться после Афгана, если, понятно, не идти учеником слесаря или токаря? Разумеется, в охрану. Работа не сложная, деньги неплохие, если, конечно, не сачковать. А перспектив, наверное, даже меньше, чем у тебя.
– Ладно, – сказал Вадька. – Завтра я отбываю. Записывай телефон. Поговорим обо всём подробно. С охраной, разумеется, надо кончать. У моего фазера все друзья ходят с охраной, только количество этих друзей всё уменьшается. Подозреваю, что и их охранников тоже.
Следующую неделю мы вели себя, как мыши. Правда, мыши водоплавающие. Соотечественники к нам не приставали, и мы с Людой ещё пару раз посетили оставленный Вадькой нам в наследство ресторанчик.
ГЛАВА 11
Вернувшись в Питер я несколько дней бесцельно бродил по городу и как-то вечером позвонил Вадьке.
– Андрюха! – заорал он, – старик! Дуй ко мне! Прикинь: фазер смотался из дому, и винный погреб в нашем распоряжении. Сейчас же вызываю двух тёлок, оттянемся по полной программе.
Через полчаса я был у него. На столе стояла бутылка "Бифитера", бутылка "Абсолюта", шампанское и что-то ещё из даров солнечной Грузии. На закуску твердокопчёная колбаса, какая-то красная рыба и маслины, до которых Вадька был охотник. Если не фанат.
– Дёрнем по одной, – сказал он, разливая по стопкам "Абсолют", – тёлки уже в дороге, шампанское для них. Хотя от водки, – он хохотнул, – тоже не отказываются. Да ты сам увидишь.
Когда девушки вошли в комнату, я вздрогнул: Дашка Милютина, подружка моих институтских лет, точнее, года, а если ещё точнее, то вообще одного семестра. С тех пор прошло немало времени, и её тогдашняя девичья привлекательность расцвела – передо мной была молодая и бесспорно прекрасная женщина, к тому же ещё женщина, хорошо осознающая свою красоту и даруемую этой красотой власть над мужчинами.
Она тоже сразу узнала меня и если удивилась, то по крайней мере этого не показала.
– Привет, Андрюша, – сказала она и подставила для поцелуя… губы.
– Так вы знакомы! – заорал Вадька, – тост "За знакомство" дал дуба. Значит, пьём "За любовь"!
И, опустошив рюмку, смачно чмокнул в губы вторую девушку, тоже, кстати, хорошенькую.
– Маша – представил он. Даша и Маша. Мы с Тамарой ходим парой. Андрюха, не тушуйся, водка остынет, то есть, я хотел сказать, согреется.
– Как институт? – спросил я, усаживаясь рядом с Дашей, – Заканчиваешь?
– Бросила, – сказала Даша, глядя на меня своими, всё ещё волнующими глазами. Когда отец погиб, пришлось пойти работать. Мама в жизни не работала, всегда жила за отцовской спиной. Секретарствую в Вадькиной фирме. Он, кстати, и пристроил.
– Ну и как, – сказал я, – дежурство на телефоне плюс секс?
– Слава Богу, нет – хотя и в этом случае, наверно, пошла бы. Есть-то надо. Моему патрону под семьдесят, – подагра, язва, короче, ему не до этого.
– Так вы с Вадькой, выходит, знакомы? – сказал я, – мы-то с ним одноклассники, а ты…
– У нас отцы служили вместе, правда, мой ушёл из системы, когда Вадькин ещё продолжал служить. А мой обиделся на нового министра, который начал увольнять старых работников и продвигать своих. И ушёл. Чем-то занялся, даже не знаю толком, чем, но деньги зарабатывал солидные.
– А как погиб? – спросил я и спохватился: извини.
– Да чего там… – сказала Даша, – убили какие-то подонки, по всему, мелкая шпана. Дали булыжником по голове, забрали деньги и часы, даже машину не тронули, так его и нашли – рядом с машиной.
"Господи, – мелькнуло у меня в голове, – только этого не хватало".
– Ладно, – сказал я, – давай помянем твоего отца. "Царство Небесное рабу…" – Алексею, – сказала Даша, и у меня отлегло от сердца. И мы, не чокаясь, выпили.
– Ага! – сказал Вадька. – Эти уже пьют сепаратно и шепчутся о своём. Хорош шептаться, давайте выпьем вместе. Потом шепчитесь хоть до утра, комната с двуспальным диваном свободна.
Так всё и получилось. Диван, действительно, оказался просторным, а Дашино тело, когда-то приводившее меня в восторг, оказалось ещё более волнующим, желанным и, добавлю, более умелым.
– А как твой козёл? – не удержался я, отдышавшись от первых ласк и закурив, – Алекс, ну, тот, в институте?
– Всё-то ты помнишь, чего не надо, – сказала она. – Дура была – запачкал мне мозги блестящими перспективами в банке отца – банкира. Который оказался дипломатом – не то в Анголе не то в Лаосе. Через год вышибли на пенсию, как брежневского кадра. А Сашка подсел на наркоту. Жив ли, нет – даже не знаю.
Рассуждая трезво, я, конечно, понимал, что моя Люда, как человек, куда лучше Дашки, но когда вечером слышал по телефону её чуть хрипловатый голос: "Андрюша? Что ты делаешь сегодня вечером?" – забывал обо всём, принимал душ, брился и мчался к ней, в её однокомнатную, тоже съёмную, квартирку. Иногда, проклиная себя, даже отменял свидания с Людой, что-нибудь наврав о якобы неотложных делах. Думаю, что, если б Люда меня видела в этот момент, сразу бы всё поняла, а по телефону мне ещё как-то удавалось выкрутиться.
Денег у меня было достаточно, нужда на работу не гнала, но чувство неопределённости время от времени вызывало беспокойство. Во время наших пьянок Вадька ещё пару раз говорил о "фазере", всякий раз подавая мне надежду. Фазер – гэбист, – объяснял Вадька, – понимаешь, в школе об этом нельзя было говорить. Сейчас он как бы в отставке, но, знаешь, у них ведь отставки нет. Гэбист – до смерти гэбист. Он теперь, что называется, в действующем резерве. Что это за резерв – я не знаю, но судя по тому, какие шишки к нему приходят, этот резерв не простой и не мелкий. Про тебя я ему сказал, он немного порасспрашивал и сказал: подберём что-нибудь для этого парня. А фазер у меня такой и сякой, иногда до смерти занудный, но если что пообещал – сделает. Так что сиди и не возникай. Пей лучше "Бифитер" с тоником – вещь! С Дашкой-то видишься?
– Вижусь, – сказал я.
– Жалко девку, – сказал Вадька. Как сыр в масле каталась, а как отца грохнули, пришлось хлебнуть жизни, как она есть. И в магазине поторговала, и в "сопровождении" поработала. Хорошо, что я её вовремя встретил, не знаю, что б с ней было.
– А что с отцом? – спросил я, – как это его…
– Никто не знает, – сказал Вадька, – по всей видимости, просто случайная шпана. У него в багажнике такая американская штучка лежала, любой с мозгами прибрал бы, а этим, видать, только деньги были нужны да часы, дорогущие. Не иначе как за десятку где-нибудь у ларька загнали.
Дашка в этот вечер была чем-то занята и к Вадьке не пришла, чему я был искренне рад. "Алексеевна – думал я, возвращаясь домой, – понятно: папа, как все чекисты, работал под псевдонимом, да и не под одним, надо думать. Потому и я у него стал из Андрея Кириллом. Выходит, что, сам того не зная, отомстил я неверной подружке по самому высокому счёту".
И, думая об этом, я в первый раз пожалел о том, что случилось несколько месяцев назад на заброшенном армейском стрельбище.
ГЛАВА 12
В субботу Вадька позвонил необычно рано – в пять, и не орал, как обычно, а спокойно сказал:
– Приходи к семи – сможешь?
– Хорошо, – сказал я, – сейчас звякну Дашке…
– Не надо Дашке, – сказал Вадька, – приходи один.
И я почувствовал, что сегодня в моей жизни что-то должно круто измениться.
В семь я был у Вадьки. На столе, как всегда, стояла бутылка "Абсолюта", но когда я протянул к ней руку, Вадька сказал:
– Подожди, успеем, фазер хочет с тобой поговорить.
Через несколько минут он вышел из комнаты, вернулся и сказал: – идём.
Вадькиного отца я несколько раз видел, когда учился в школе. Против моего ожидания, он почти не изменился, та же подтянутость, осанка, разве что поседел, да и то не слишком.
– Садись, Андрей, – сказал он, – поговорим, успеете ещё с Вадькой надраться, хотя ты, может быть, не такой большой любитель этого дела, как мой разгильдяй. – Чего встал? – сказал он Вадьке, – иди, дай нам с Андреем поговорить. И мне: садись, в ногах правды нет. И когда я сел, продолжил: хотя знающие люди говорят, что нет её и выше.
– Сколько вы с моим Вадькой вместе учились, года два, верно? Потом мой остолоп в институт, а ты – в армию. Хвалю. А после Афгана? Я не просто так интересуюсь, думаю, что смогу предложить тебе работу, но для этого я должен тебя хорошо знать. Кое-какие справки о тебе я навёл, и не прихоти своей ради, а потому что мы берём к себе только проверенных людей. Так что отнесись к этому правильно. А теперь рассказывай подробно, как ты жил после Афгана – до сего дня. Закуривай, не стесняйся, и начинай.
Зная профессию Вадькиного родителя, подобных вопросов я ожидал. Не ожидал только, что он потребует таких подробных ответов. Но хотя я и собирался отвечать в общих чертах, свои ответы на всякий случай подготовил тщательно. Сейчас мне это пригодилось.
Не буду пересказывать всё, что я вешал на уши Вадькиному отцу. При этом почти всё, что я рассказывал, было правдой. Я только увеличивал сроки своих временных работ, чистым враньём была только одна – у хозяина нескольких ларьков, которого, я знал, год назад убили в какой-то рыночной разборке. Был у меня заготовлен ответ и на самый опасный, с моей точки зрения, вопрос: на какие деньги я живу, работая нерегулярно на таких малооплачиваемых работах. Отвечая на этот вопрос, я слегка замялся, а потом "раскололся": возвращаясь из Душанбе, провёз в Питер, по поручению тамошних мафиози, солидную партию наркотиков, за что получил солидные же, я не уточнял, деньги.
– Ну, что ж, молодец, что не стал врать, – выслушав мои "показания", сказал Вадькин отец. – Конь о четырёх ногах и то спотыкается – блеснул он народной мудростью. Главное – не повторять ошибок. Значит, так: с понедельника выходишь на работу (он назвал солидный автомобильный салон) охранником, там будут предупреждены. Будешь получать – он назвал немалую сумму – это на первое время. Работа эта для тебя, как я думаю, временная, но работать надо добросовестно. Ну а дальше, а дальше "поживём – увидим". Если нет вопросов (вопросов у меня не было), можешь идти к моему остолопу, он уже, наверное, тебя заждался.
И я вернулся к Вадьке.
В следующий понедельник я вышел на работу. Салон занимал два просторных этажа в здании, почти полностью перестроенном из бывшего Зимнего стадиона. Администратор, человек лет сорока в новеньком, с иголочки, дорогом костюме "от кутюр", табличка и именем была кокетливо приколота к левой стороне его пиджака, узнав моё имя, сказал: – От Вадима Сергеевича, как же, знаем – и тут же передал меня своему помощнику Игорьку, приказав, – Игорёк, введи Андрея в курс дела. – Игорёк, почти в таком же костюме, но разве что суть дешевле (я понял, что иерархию здесь блюдут) долго водил меня по залам, переходам между ними и кабинетам, называя мне назначение и обитателей каждого из них. – Три дня можешь болтаться по салону и задавать вопросы, но только охранникам. Потом, когда придёт разрешения на оружие, начнёшь служить по-настоящему. – В своём кабинете он достал из стола такую же, как на администраторе и на нём, табличку, вписал от руки моё имя и приколол к моему не фирменному пиджаку.
– Иначе на твои вопросы никто отвечать не будет. С четверга или пятницы, когда придёт разрешение, получишь оружие и форму, будешь три дня в неделю сидеть на входе, естественно, внутри. Твоё дело – визуальный осмотр, две внешние камеры слежения и металлоискатель. При опасности или вообще что-то непонятное – на пульте, который будет у тебя в кармане, нажимаешь кнопку. Сигнал получит… кто надо. В этом случае кобура расстёгивается, и ты находишься в состоянии готовности номер один. Инструкцию я тебе дам сегодня же. Дома её почитаешь, а ещё лучше запомнишь. Ещё три дня – просто ходить по залу, помогать клиентам в том, что они попросят и наблюдать за порядком, потому что – он хмыкнул – бывали случаи…
Буквально на второй день, гуляя по выставочному залу салона, я загляделся на чёрный "Линкольн". Машина была из тех, что на улицах встречались весьма редко. Проходивший администратор, увидев моё лицо, на котором я не смог потушить выражение восторга, сказал:
– Какова машинка, а? Залезай в салон, посиди, познакомься ближе, кто знает, может, будешь когда-нибудь ездить на такой, а что? Только ничего там не трогай, двести тысяч, не шутки.
Я чуть ли не благоговейно влез в кабину и стал во все глаза рассматривать её внутреннее устройство. Робко потрогав рулевое колесо, я заметил на его стволе, как мне показалось, обрывок тонкой белой нитки, но, присмотревшись, обнаружил простую царапинку. Через четыре дня я приступил к своим постоянным обязанностям, не слишком интересным, но и не слишком утомительным. Сидеть на входе было скучно, посетители заходили не часто, развлекали только камеры наружного наблюдения. В них проходящие люди выглядели часто непредсказуемыми и нередко смешными. В другие три дня я ходил по залам и время от времени позволял себе залезть в кабину какой-нибудь шикарной машины, привлекшей моё внимание. Однажды в зале продажи появился белый "Линкольн", почти копия того, в котором я сидел в первый день моей работы. Этот отличался не только цветом, что-то новое появилось у него в районе передних фар, чуть по-другому выглядели задние крылья. Тут уж я не смог удержаться и влез в кабину. Там тоже было как-то не так, как в том, первом, и только я уже решил, что это новая модификация той же модели, как мой взгляд упал на рулевое колесо, на котором я заметил знакомую мне царапину в виде вопросительного знака. Понять, в чём тут дело, я не смог, но это наводило на размышления. После этого случая я не раз садился в салоны дорогих машин, это не возбранялось, и внимательно разглядывал их внутренности. Пару раз я находил знакомые приметы в разных по внешности машинах, а иногда сам делал незаметные "зарубки". Довольно скоро я понял, что по крайней мере часть из этих машин не продавалась, а, так сказать, сдавалась в аренду, и быть может для дел не вполне законных. Иногда какая-нибудь машина, вернувшись к нам, выставлялась уже в зале подержанных машин и, судя по её внешности, подвергалась солидной обработке. Иногда, думая в стиле человека, пославшего меня сюда, я говорил себе, что такая-то машина "вернулась с задания". Понятно, что своими наблюдениями и мыслями, навеянными этими наблюдениями, я ни с кем не делился.
Было у меня о чём подумать и кроме работы. Мои отношения с Людой стали потихоньку разлаживаться. Мне казалось, что я по-прежнему привязан к ней, слова "любовь" я избегал даже в мыслях, может быть потому, что за ним маячило слово "женитьба", а к ней я был не готов, да и Людин рассказ о сделанном ей аборте и его последствиях держался где-то на периферии сознания. Я был уверен в том, что она, как человек, лучше Даши во всех отношениях, и что любит меня больше и искреннее (в Дашке в этом отношении я вообще сомневался), но и отказаться от Даши совсем я не мог. Я сказал, что Люда была лучше во всех отношениях, но здесь я кривил душой. В одном отношении, мне совсем не безразличном, Дашка здорово превосходила мою скромную подругу. В той постоянной, почти девичьей застенчивости, с которой Люда отдавалась мне, была своя и немалая прелесть, но то сексуальное буйство, которому предавалась в постели Дашка, действовало на меня просто завораживающе. Если Людины ласки будили во мне нежность, то Дашкины будили во мне самца, жаждущего безоглядной нерассуждающей страсти – и эту страсть получающего. Иногда я ловил на себе Людин взгляд – в её глазах со всегдашним вопросительным выражением я замечал, ну, что ли, искру недоверия.
Она ничего не спрашивала и только раз сказала:
– У тебя всё в порядке? По-моему, ты за последнее время как-то изменился.
А один раз она обняла меня и отпрянула, пробормотав:
– Какие противные духи…
– Люда, – сказал – я, посмотрела бы ты, какие к нам приходят дамы, иногда такие страшные – и я каждую под ручку вожу между машинами.
– Разве это дело охранника, – спросила Люда, – для этого есть администратор или не знаю кто…
– Конечно, – тотчас согласился я, – но иногда его не бывает на месте, а клиента упускать нельзя.
Как мне выйти из положения между двумя огнями я не знал – и решил положиться на судьбу – куда-нибудь вывезет…
Долго думать на эту тему не пришлось. В одну из суббот меня вызвал к себе Вадим Сергеевич, как всегда к себе домой и как всегда через Вадьку.
– Ну, как работа? – спросил Вадим Сергеевич, когда я зашёл к нему в кабинет, сел и закурил, по его предложению, свой "Кэмэл".
– Работа как работа, – сказал я, – в общем, нормальная.
– Нормальная – это хорошо, – сказал Вадим Сергеевич, – но, думаю, тебе пора переходить на следующий уровень. Полюбовался на машины – пора на них ездить. Теперешняя работа у тебя такая: у нас в Калининграде филиал, иногда мы отсюда туда перегоняем машины. Этим ты и будешь заниматься. Водишь хорошо?
– ГАИ не жалуется, – сказал я.
– Пожалуется – успокоим, – обронил Вадим Сергеевич, – но что не жалуются – хорошо. Едешь в Калининград через Литву, конкретно – через Вильнюс. В Калининграде, в Вильнюсе бывал?
– Не случалось, – сказал я, – один раз только в Таллинне, со школьной экскурсией.
– Ну, теперь посмотришь. Калининград – ничего особенного, а Вильнюс прекрасен. Гора Гедиминаса, Собор Петра и Павла, Арсенал, Барбакан… Поездки будут не утомительными, не бойся. До Вильнюса семьсот километров. Там тебя встретят и определят на ночлег. Утром едешь в Калининград. Там тебя тоже встретят. Отдашь машину, получишь расписку и билет на самолёт. Возвращаешься воздухом. Утром сразу сюда, отдаёшь расписку и, если будут, устные сообщения – и то и другое только мне. И два дня в твоём полном распоряжении. Два дня и две ночи, хватит и на Люду и на Дашу. Мне в твои года хватало.
И, заметив, что мне этот разговор неприятен, сказал:
– Извини. В Вильнюсе поставишь машину на привокзальной площади, у гостиницы "Гинтарас". Человеку, который тебя встретит (время я тебе скажу), Александру Петровичу (опять Петрович, с тоской подумал я) – подаришь сувенирчик, который я тебе дам. Переночуешь – и в Калининград. Там уже наш салон, адрес я тебе тоже дам. Отдашь машину Ивану Карловичу, получишь расписку, ну да что я тебе повторяю, голова у тебя молодая, запомнишь с первого раза. Транзит через Литву у нас налажен. Тебе уже делают паспорт с многократной визой, в среду получишь его и литы, это литовские деньги – и вперёд. Оплата не бог весть какая, но побольше, чем получал до сих пор. Хватит и на литовские цеппелины, и на японские суши по возвращении. Если будут какие вопросы – только ко мне. Ну, дуй!