Ещё через день я стоял на палубе небольшой шикарной яхты – голый до пояса, как положено бывалому морскому волку, в белых полотняных брюках и фуражке с морским "крабом". Изображать турка мне было легко благодаря бронзовому средиземному загару. Одного только я не учёл: что море – не суша. Через полчаса меня замутило, да так, что пришлось мне спешно бежать в рубку и блевать там в раковину. За борт было бы подозрительно: морской волк – и такое… Так и бегал каждые десять минут под осуждающим взглядом Пал Палыча. А гостей моя беготня, кажется, наоборот, даже успокоила. Всё, о чём говорил Пал Палыч, произошло без сучка и задоринки. Послав меня на корму, Пал Палыч крикнул по-английски охраннику, чтобы тот ему помог затащить в рубку какую-то тяжёлую штуковину, и как только они скрылись в рубке, я достал пистолет, и ещё через десять секунд наш клиент без звука нырнул в морские волны. Могу только добавить, что когда я подошёл к нему, он обернулся, и в его глазах я увидел не только страх, но и что-то такое… Ну, как бы обречённость, что ли… Я ещё тогда подумал: какая же у них, у этих… жизнь, если они каждую минуту смерти ожидают. А ещё через полминуты из рубки показался Пал Палыч и позвал меня на помощь. Несмотря на его боевое мастерство, оглушённый охранник был для него слишком тяжёл. Вдвоём мы отправили его вслед за его шефом.
Ещё через час мы пристали к маленькой бухточке, где молчаливый человек принял от нас яхту, дав взамен ключи от автомобиля, на котором мы и вернулись в город. Несмотря на удачу операции, настроение у меня, хотя я не подавал виду, было поганым. Но для таких случаев у меня имелось хорошее лекарство под названием "Даша". Не дожидаясь ночи, я принял двойную дозу и успокоился. Ужинали мы в итальянском ресторанчике в центре Ларнаки, а утром на следующий день летели бизнес-классом в Питер.
ГЛАВА 16
Работа в салоне занимала, хотя и не очень активно, руки и ноги и совсем не занимала голову. Времени для размышлений у меня было больше чем достаточно.
Мне было ясно, что Вадим Сергеевич, Александр Петрович, Пал Палыч, а также покойный Михаил Петрович, – все те, кого Вадим Сергеевич называл системой – были гэбистами. При этом гэбистами отставными, к нынешнему ФСБ относящимися скорее отрицательно, чем положительно. Было также ясно, что это были офицеры в немалых чинах. Если Виктор Семёнович был действительно генералом, то явно не меньше генерала был и Вадькин отец. И уж яснее ясного было то, что их прежняя работа заключалась не в слежке за инакомыслящими. Это была, конечно, разведка или контрразведка. А у таких свои люди есть повсюду, то есть скрыться от них невозможно – достанут всюду. Ну, а кто при таком раскладе я – бывший младший сержант со школьным образованием? Сотрудник? Наёмник? Ответа на этот вопрос я найти не мог. Беда моя была ещё в том, что посоветоваться мне было не с кем. О родителях не приходилось и думать: узнай они, чем я занимаюсь – два инфаркта гарантированы – и это в лучшем случае. А друга у меня нет. Ведь друг – это человек, которому ты можешь открыть душу, чего я не мог сделать ни в коем случае. С тоской я понял, что друга у меня не может быть принципиально. И что на это я обречён всю оставшуюся жизнь. Оставалась только Дашка. Которая всегда чувствовала моё настроение и как могла утешала. Иногда словами, а чаще телом. Но даже ей я не мог полностью открыться, уж не говорю – посоветоваться. Конечно, она понимала, что я занимаюсь какими-то неблаговидными, может быть, даже грязными, делами, но о моей настоящей работе всё-таки не подозревала. Ведь одно дело жить, ну пускай не жить, а только спать с человеком, зарабатывающим деньги не совсем чистыми способами, а другое – с убийцей. И как бы эта профессия не звучала на других языках – на русском единственно верным было слово "убийца". Профессиональный убийца.
Не раз и не два задавал я себе вопрос: чем всё это (имея в виду не столько свою работу, сколько свою судьбу) кончится? Ведь не всегда мой глаз и моя рука будут мне служить так же верно, как сейчас. И что тогда со мной будет, не выкинут ли тогда меня из системы. Как ненужную вещь? При этом прекрасно понимая, что выкинуть из систему совершенно определённо значит выкинуть из жизни.
Ответа на этот вопрос я найти не мог и, подумав (не один раз), решил поговорить с Вадимом Сергеевичем. Рассудил так: моя карьера (скажем так) – в его руках, вот пусть он мне и ответит на этот вопрос.
– Вадим Сергеевич, – сказал я, в очередной раз выслушав его очередные указания, – у меня к вам вопрос. Так сказать, личный…
– Валяй, – сказал шеф, явно находившийся в хорошем расположении духа.
– Сейчас, – начал я, – я выполняю ваши задания и, кажется, выполняю их качественно. Но ведь может случиться так, что задания такого рода вам больше не понадобятся. Вот поэтому я и думаю, а не стоит ли мне получить какую-нибудь серьёзную профессию, которая могла бы вам или, как вы говорите, системе, приносить пользу в будущем. То есть, не стоит ли мне поступить в институт или на какие-нибудь курсы, ну что-нибудь в этом роде… Тогда в будущем…
– Всё понял, можешь не продолжать, – прервал Вадим Сергеевич. – Хорошо тебя понимаю, и отвечу тебе подробно и основательно. С чего бы начать?…Ну, начнём так. Когда-то в древности люди жили натуральным хозяйством. Нужен тебе тулуп – вырасти овцу, остриги, убей, выделай кожу и пошей себе сам. Нужен плуг – пойди в кузницу и выкуй. Сегодня, Андрюша, время денег. Какой нам смысл выращивать годами специалиста, когда можно его нанять. Причём, специалиста высочайшей квалификации. Есть ли нам смысл обучать тебя или кого-то другого английскому, французскому или португальскому и засылать его в ту страну с заданием, когда мы можем там, на месте, купить нужного человека. Знакомый тебе Александр Петрович знает Литву, как уроженец. Да он, собственно, там и родился. Такие люди есть у нас во всех странах этого сраного СНГ, да и во всех странах бывшего Восточного блока. А купить вчерашнего эмигранта или даже природного француза или немца сегодня не проблема, вопрос только в цене. И если бы ты знал, сколько там охотников на нас поработать, то свой вопрос не задавал бы. И дело ещё вот в чём: если нам нужен финансист – то вовсе не мировое светило, а просто профессионально грамотный человек. То же самое с инженером, лётчиком и так далее. А вот ты – другое дело. Ты человек с определённым, сегодня весьма востребованным, талантом. Говоря модным в наше время языком коммерции, все они – товар оптовый, а ты – товар (пусть тебя не смущает это слово) штучный. Переучивать тебя на экономиста это всё равно что Кулибина переучивать на слесаря-сантехника. А поэтому иди отдыхай, и живи спокойно: твой талант ещё долго не обесценится. А что будет через двадцать лет – ни ты, ни я знать не можем. Поэтому не забивай себе голову. Да, ещё: твоя работа в салоне, как ты понимаешь, больше для отвода глаз. Поэтому, когда нужно, не стесняйся, только попроси заранее: – Хочу неделю, хочу десять дней, на Мальдивы, на Канары – ради бога. Если в тебе нет необходимости, отпустим с дорогой душой. Как ты понимаешь, далеко не у каждого есть такие возможности.
Я, конечно, понимал, что Вадим Сергеевич мне польстил, разумеется, не без умысла, но этот разговор несколько уменьшил мои сомнения – не полностью, но хотя бы отчасти успокоил. К тому же я помнил когда-то вычитанную мудрость: Если ты не можешь жить, как тебе нравится – пусть тебе нравится, как ты живешь. Ко мне она имела самое прямое отношение хотя бы потому, что я не очень представлял себе, что это такое – жить, как мне нравится. Теперь в минуты сомнений я взял за правило повторять про себя: "Ты, Андрюша, штучный товар. Тебе ничего не угрожает". Позже я где-то вычитал, что такой способ самоуспокоения называется аутотренингом. И какое-то время он мне действительно помогал.
Несколько раз, выдумывая себе премии за самоотверженный труд, я подбрасывал родителям солидные суммы, так что они смогли купить себе избушку-развалюху в Горелове, по Варшавской железной дороге. В отце сразу проснулся никогда окончательно не засыпавший инженер – строитель, и он сразу с энтузиазмом принялся за приведение этой развалюхи в божеский вид. В матери, всю жизнь прожившей в Ленинграде, тоже проснулись гены бабушки Глаши из калужской деревни и она ретиво взялась за выращивание плодовых и овощных. И, разумеется, цветов. Время от времени я брал на работе два-три дня и ездил на "фазенду", как стали называть дачи после фильма "Рабыня Изаура". Ездил, в основном, когда отцу требовалась помощь для дела, где одной пары рук было недостаточно.
В один из таких приездов, потчуя меня любимыми моими варениками, мама сказала:
– Что-то мне подсказывает, Андрюша, что у тебя появилась постоянная девушка. Подумай, а не пора ли тебе перевести её из разряда подружек в разряд жён. Я знаю, что и девушкам этот разряд больше нравится.
– Мне тоже, – вставил своё "веское" слово отец, всегда и во всём соглашавшийся с матерью. – Кажется, тебе действительно пора подумать…
– Пора, – согласился я, прожёвывая вареник, – ещё как пора. Не пройдёт и пяти лет, как я…
Тут я закашлялся и замолк.
– Посмотри, отец, – сказала мама, – у нашего сына, кажется, прорезалось чувство юмора. Правда, несколько туповатого, но это всё же лучше, чем никакого. А своё предложение я снимаю. Не задумывайся, Андрюша, не надо. Незачем делать твою подругу несчастной.
Из Горелова я возвращался электричкой вместе с толпой усталых угрюмых людей в каких-то невообразимых брезентовых плащах и ватниках, с грязными рюкзаками за плечами и вёдрами в руках.
"Какой ужас, – думал я, – а родителям нравится. Всё! Беру отпуск, Дашку – и на Мальдивы".
В турбюро на Гороховой я купил две путёвки, взял на работе две недели, отпросил – через Вадим Сергеевича – Дашку, и через пару дней мы вылезали из самолёта в Мале, столице Мальдивских островов, к моему удивлению расположенных рядом с Цейлоном. Честно говоря, я думал, что они находятся где-то рядом с Аравийским полуостровом. Устроившись в гостинице, мы первым делом освоили громадную, на полномера, кровать, потом приняли душ и, переодевшись, – я в шорты и майку, Дашка – в шорты и узенькую тряпочку, который она называла топиком, побежали осматривать место нашего отдыха.
Вечером, когда утомлённые солнцем и морем, мы завалились в постель, Дашка вдруг прижала губы к моему уху и прошептала:
– Ты знаешь, Андрюша, я так рада, что снова тебя встретила. Ты такой хороший… Я не знаю, как бы я без тебя… Кипр, Мальдивы… Ты добрый. Я тебе не рассказывала, что мне пришлось… Мужчины не знают, как трудно девушке одной, без поддержки…
В эту секунду воспоминания, которые я хотел бы навсегда похоронить, больно кольнули меня в сердце, я зажал Дашкин рот ладонью и сказал:
– Всё! Никаких больше печальных мыслей! Мы на острове в центре Индийского океана. Мы будем весёлыми и счастливыми. Мы будем купаться и загорать. Мы будем есть устриц и фрукты.
– И будем трахаться, как кролики, – закончила Дашка фразой из недавно увиденного фильма "Основной инстинкт". – И мы тут же принялись за её осуществление.
ГЛАВА 17
За время работы в салоне курсы английского я забросил: днём стало не до занятий, но самой мысли не оставлял. В результате поступил на вечерние: три раза в неделю по три часа. В нашей группе было двенадцать человек, пятеро – явные евреи. Зачем им английский – было понятно, да они и не скрывали. Все собирались в Америку, у многих, если не у всех, там были родственники. Один из них, молодой весёлый парень, понравился мне сразу. Через два месяца занятий он уже ухитрялся острить по-английски, что неизменно вызывало смех у всех сокурсников. Ярко-рыжие кудри и усыпанное веснушками лицо не только не портили, но, кажется, даже усиливали его обаяние. С ним мы не то чтобы подружились, но можно сказать, стали приятелями. Иногда после занятий пили пиво в находящемся по соседству баре и пикировались, практикуясь таким образом в языке. Сеня, так он представился, тоже собирался в Америку.
– Сегодня в России нет государственного антисемитизма, – сказал он мне как-то, – но боюсь, что снова появится, уж больно сильна традиция. Эйнштейн вообще считал, что антисемитизм – тень нашего народа. А от тени – сам понимаешь…
– Значит, и в Америке он есть, – возразил я, – так стоит ли менять?…
– В Америке он, конечно, тоже есть, – согласился Сеня. И после паузы спросил:
– Ты знаешь, сколько русских слов вошло в английский язык?
– Не знаю, – признался я.
– Три, – сказал Сеня, – "спутник", "перестройка" и "погром". Такое вот русское слово.
– Ну ты вспомнил, – сказал я. – Это когда было… Сейчас другое время.
– Время всегда другое, – сказал Сеня. – Евреи в Германии тоже думали, что время другое И вылетели через трубу. В Освенциме. Я хоть по образованию и математик, но книжек по русской истории прочитал тьму. И философов русских тоже. В семнадцатом году большевики истребляли богатых и через некоторое время сами стали богатыми. Не все, конечно. Только верхушка. Сейчас их скинули. Да и то – скинули ли? Теперь новые богачи, этих побольше, всяким там ушлым дали урвать… А у народа опять шиш. Когда эти, новые, всё разворуют, русский человек опять начнёт искать виноватых. А кто всегда виноват? – Америка да евреи. Евреи тут, под боком, а Америка далеко. Вот я и хочу быть не под боком. А там…
Не очень он меня убедил, но я решил, хочет человек уехать, пусть уезжает, может, и впрямь будет ему там лучше. Я бы тоже, может быть, куда-нибудь свалил бы. Деньги есть, купил бы домик где-нибудь у моря или речки какой… Цветы возле дома. Жена, дети, всё, как у людей. Дашка любовница потрясающая, может, и женой бы была не хуже. Обслуживал я себя сам: стирал в стиральной машине, ел в ресторанах. Какова Дашка как хозяйка не знал, но – научилась бы, не больно хитрое дело. Мысли такие у меня время от времени возникали, но обычно воли я им не давал, и почти сразу прихлопывал. Какой отъезд при моей "работе"? Кто мне его позволит? И жена, дети – всё это, элементарное для всех людей, не для таких, как я. Помечтать – и то чуть-чуть – ещё ладно, а серьёзно – не о чем говорить.
В салоне я в основном сачковал, но что начальство смотрело сквозь пальцы, но временами случалась основная "работа". Причём, география её расширялась. В этот раз на юг. В Новгородской губернии намечались выборы губернатора, и как сказал после моего возвращения Вадим Сергеевич, "мы внесли некоторые коррективы в список кандидатов". Родина Российской демократии. Иван Грозный не додушил, и на нашу долю осталось. Мать её…".
Через пару дней, вернувшись от Вадьки, где мы опять повеселились вчетвером, я ещё три часика поспал, принял сотку, закинул грязное бельё в стиральную машину, сходил перекусить, два часа, как прилежный ученик, подолбил английский, и уже ближе к вечеру с бутылкой Будвайзера устроился перед телевизором. Включил семичасовые новости… и бутылка чуть не выпала у меня из рук.
– Вчера ночью, – сказал ведущий "Сегодня", – в Праге в номере гостиницы был застрелен российский бизнесмен Вадим Сергеевич Стороженко, по некоторым сведениям из независимых источников, бывший генерал КГБ. Чешская полиция начала расследование. Сегодня ещё нельзя сказать, с чем связано убийство, с деловыми интересами покойного или его служебным прошлым.
Новость следовало переварить. Но как ни переваривай, ясно одно: у меня произошла очередная смена начальства. Уже во второй раз, хотя на этот – без моего участия. И то, что я перейду под руку нового шефа, а не получу отставку, было мне ясно. Следовало позвонить Вадьке. Раз за разом я набирал номер, телефон был прочно занят.
Я позвонил Дашке:
– Слушала?
– Слышала.
– У Вадьки всё время занято. Поедешь со мной?
– Поезжай один, Андрюша, у меня что-то голова… Ну, там, скажешь от меня тоже.
Через полчаса я был в квартире Вадима Сергеевича. Вадька сидел за столом, где стояла на треть пустая бутылка "Абсолюта" и какая-то закусь. Трубка с телефона была снята.
– Я думал, тебе звонят, – сказал я.
– Да уж звонили. Сто раз, наверное. Соболезнуют, ссуки. Сами, небось, и завалили, волчары.
"А что, – подумал я, – очень может быть. Вадим Сергеевич и сам был волчара хороший, вспомнить хотя бы Виктора Семёновича".
– Помянем, – сказал Вадька, и мы, не чокаясь, выпили по полному стакану.
– Как ты теперь? – Сказал я, – За Вадим Сергеевичем ты был как за каменной стеной.
– В этом смысле всё путём, – сказал Вадька, – отец позаботился. Есть счёт на моё имя, о котором никто не знает, там мне до старости хватит. Можно ещё и квартиру продать, на что мне одному пятикомнатная. Куплю двушку или трёшку, на разницу можно лет пять прожить не хило.
– Ты из новостей узнал? – Спросил я.
– Утром позвонили, – сказал Вадька, – в одиннадцать. Его оказывается в три часа ночи… как раз, когда вы с Дашкой трахаться пошли.
Что меня "система" не забудет, я не сомневался. Мне оставалось только ждать. И ждать пришлось недолго. Меньше, чем через неделю утром раздался звонок:
– Андрей?
– Слушаю, – отозвался я, голос показался мне знакомым.
– Это Иван Карлович, помнишь такого?
– Конечно, – сказал я.
– Вот и прекрасно. Значит, так: запоминай пока адрес. Я здесь ненадолго, – голос казался озабоченным, – пока не подберут замену Вадиму Сергеевичу. Когда подберут, я тебя познакомлю. Пока побездельничай.
И вздохнул:
– Завидую тебе от души.
Квартиру Вадька пока не продавал, и мы с Дашкой частенько у него отмечались. Я подозревал, что он квасит и без нас, отец его всё же как-то сдерживал. При всей своей, как Вадька говорил, занудности, для сына он был и отцом и матерью, которая умерла, когда Вадьке было восемнадцать. Свою работу Вадька бросил. – Денег хватает, – пояснил он, – а в смысле карьеры мне теперь, без фазера, ничего не светит. У них в системе друзья – до тех пор, пока ты нужен…
Через месяц он мне позвонил, явно чем-то взволнованный: Андрюха, приезжай прямо сейчас. Один. Скорее.
– Что случилось? – спросил я, – я только что бельё в машину загрузил…
– На хрен бельё! – заорал он, – Я тебя жду, – и бросил трубку. – Через двадцать минут я был у него. Открыл он не сразу – долго смотрел в дверной глазок. На столе, как обычно, стояла бутылка "Абсолюта".
– Андрюха, – сказал он, налив себе и забыв налить мне, – я пропал. Я не знаю, что делать. Вчера вечером ко мне приходил человек. Он сказал, что "от них". Сказал, что мой фазер должен им кучу денег. Такую кучу, что ты даже представить себе не можешь. Если я отдам всё, что отец мне оставил плюс квартиру – еле-еле хватит. А мне куда – в бомжи?
– Подожди, Вадька. Спокойнее. Давай разберёмся. Ты уверен, что это от них? От тех, кто работал с твоим отцом.
– Хрен его знает, – сказал Вадька, – я его раньше никогда не видел, но он назвал несколько имён… Да ты понимаешь, я на эти морды с детства нагляделся, в любой толпе разгляжу. Причём, эти суки не шутят. Господи, – на моей памяти мой одноклассник вспомнил бога впервые, – что мне теперь делать? Он ведь и сроку дал мне месяц…