"Кто бы это мог быть? - недоумевал Иван. - Местные? Вряд ли. А чужие больше вглубь тайги забираются, под перевал…"
Повыше подтянув голенища резиновых "болоток", он едва не бежал по руслу мелководного ручья - решил пройти к Соленой Дайке напрямик, что сокращало путь почти вдвое.
- Не узнал - кто? - на ходу спросил Иван у Гарани, который, пыхтя, шлепал сзади.
- Я близко не подходил… Побоялся… - в голосе Гарани слышались виноватые нотки.
Иван его жалел. Гараня был существом добрым, безотказным, им помыкали все, кто хотел. Недоучившийся студент технического вуза, несостоявшийся актер провинциального театра, он попал на Колыму волей случая - его сманили подвыпившие старатели-отпускники, посулив полный карман денег и вольную жизнь. Первый сезон удача побаловала - Гараня получил при расчете двенадцать тысяч и отбыл в теплые края в радужном настроении и с намерением купить "Жигули". Но домой он так и не доехал. 8 Москве у него оказалось неожиданно много дружков и приятелей, которых он педели две кормил и поил за свой счет в лучших ресторанах столицы. Однажды, после очередного загула, Гараня проснулся а медвытрезвителе без гроша в кармане. Пропали также аккредитивы и документы.
Пока выясняли его личность, Гараня в течение месяца подметал улицы Москвы. А затем дней двадцать ночевал на вокзалах, дожидаясь денежного перевода на обратную дорогу и на пропитание - выручил председатель старательской артели, которому подобные просьбы его шальной братвы были не в диковинку.
На втором заходе везение оставило Гараню - артель "прогорела". И денег выдали только на билет в места цивилизованные. С горя Гараня их пропил и остался на Колыме в зиму без крыши над головой и без средств к существованию. Так он и прибился к лесничеству - жить было где, зарплата, пусть небольшая, но регулярно, а работа такая, что не перетрудишься, особенно в зимние месяцы, когда из-за сильных морозов нельзя нос высунуть наружу…
Над заброшенным прииском гулял низовой ветер, закручивая среди серых конусообразных отвалов пыльные столбы.
- Куда дальше? - шепотом спросил Иван.
- Туда… Там они… - показал дрожащей рукой Гараня в сторону зарослей, где виднелся длинный скособочившийся барак без крыши. - За ним…
Его лицо покрылось пятнами лихорадочного румянца, а глаза воровато бегали, избегая смотреть на Кудрина.
За бараком горел небольшой костер. Освежеванная туша уже была разрублена на куски, и стоящий спиной к Ивану человек высокого роста неторопливо складывал мясо в мешки. У костра, свернувшись калачиком, лежал еще один; видимо, он спал. На огне шкворчало мясо, нанизанное на вертел, который был закреплен между рогульками.
Мельком подивившись такой необычной медлительности и беспечности браконьеров, Кудрин, держа ружье наизготовку, быстро перебежал к бараку, прячась за стенками промывочных сооружений, и пошел вдоль бревенчатой стены, намереваясь подобраться незамеченным как можно ближе к костру.
И тут над головой Ивана, на перекрытии барака, что-то затрещало, посыпались прелые опилки, и сверху на него обрушилась тяжеленная масса. Кудрин упал, но тут же рывком перекатился на другой бок, - и снова рухнул на землю, с ног до головы опутанный крепкой рыболовной сетью. Вскоре он был спеленат, как младенец, и лежал, уткнувшись лицом в пыльную траву.
- Привет начальству! - раздался чей-то очень знакомый голос, и сильные руки перевернули Ивана на спину.
Над ним, подбоченясь и зло ухмыляясь, стоял Тенгиз Мириков, а из-за спины у него выглядывало тупое лицо Коробки.
- Ну, что, законник, допрыгался? - продолжал Мириков, - Как мы вас, а? - засмеялся торжествующе. - Я тебя, дорогой, предупреждал, что мы еще встретимся… Молчишь? Не рад… Вижу, вижу… Или шарики заело? У, бл…й сын… - Он сильно пнул Ивана носком сапога. - Ничего, поговорим позже… Мясо готово? - обернулся к Коробке.
- Давно. Пожуем?
- Само собой… Тащи водку. Эй ты, хмыренок, вали сюда! - позвал Мириков кого-то.
К костру, склонив голову и шаркая сапогами, подошел Гараня.
- Молодец, кацо… - похлопал его по плечу Мириков и захлебнулся неожиданным смехом: - Кацо… Ха-ха-ха…
Насмеявшись вдоволь, он сунул в руку Гарани несколько червонцев.
- На. Ты свою задачу выполнил, доставил нам его в лучшем виде. Садись, обмоем это дело.
Безмолвный Гараня покорно уселся и жадно схватил наполненный стакан.
- Э-эй! - затормошил спящего Коробка. - Проснись, кулема!
- Оставь Фефу, - поморщился Мириков. - Он не в курсе дела, пусть отдыхает. Лишний свидетель нам ни к чему…
Пораженный услышанным, Кудрин едва не застонал от бессильной ярости: значит, Гараня заманил его в ловушку! Этого Иван даже предположить не мог…
- Попили, поели - пора… - Мириков остро взглянул на захмелевшего Гараню. - Останешься здесь. Жди, пока не проснется Фефа. И уходите в лесничество. Лишнего не болтайте. Не то… - он легонько кольнул Гараню охотничьим ножом. - Сам знаешь… Я шутить не люблю…
Гараня вздрогнул, отшатнулся в сторону и жалобно сморщился. В его глазах плескался страх.
- То-то… - довольный Мириков спрятал нож и встал. - Мешок мяса ваш. Остальное спрячьте в бараке. Вернемся - заберем. Петран! Развяжи начальнику ноги.
Коробка, икая, снял с Ивана сеть и распустил тугие узлы.
- Вставай, - он помог Кудрину подняться. - Пошли, - потянул его за собой.
- Куда?
- Узнаешь… - коротко бросил Мириков, закидывая за плечи ружье Ивана.
- Что вам от меня нужно?
- Придем на место - расскажу.
- Какое место?
- Интересное, - дернул черным усом Мириков, криво ухмыляясь. - Поспешим, времени в обрез.
- А если я не пойду?
- Тогда мы тебе в сапоги угольков подсыплем, - непримиримая жестокость засветилась в темно-коричневых глазах Мирикова. - Побежишь, как молодой олень…
Иван смирился: что он мог сделать - безоружный, со связанными руками? Им овладели апатия, безразличие - медленно переставляя ноги, он поплелся вслед за Коробкой, Мириков шел сзади. Проходя мимо костра, Кудрин поднял глаза на съежившегося Гараню.
- Спасибо тебе… За все добро отблагодарил… - хмуро сказал Иван. - Не думал, что ты Иуда…
- Иди, иди! - подтолкнул его в спину Мириков. - Путь не близкий…
Хребет вздыбился над ними выветренными светло-коричневыми глыбами одетого в мхи и лишайники камня. Они забрались на высокий скальный уступ, круто обрывающийся вниз, к речной долине. Под уступом, среди кустов, рассыпались острые каменные обломки. Неширокая площадка, на которой они стояли, поросла жесткой травой и карликовыми деревцами.
- Все. Прибыли… - Мириков закурил.
- Что вы надумали? - спросил Ивап.
- Долг вернуть, - хищно осклабился Мириков. - Надоел ты всем, начальник. По-хорошему с тобой не получается. Поэтому пеняй сам на себя.
- Понятно… - Иван почувствовал, как мертвящий холод вдруг сковал сердце.
- Вот и хорошо, что ты такой понятливый… - снова покривил губы Мириков.
- Думаешь, никто ничего не узнает? Все будет шито-крыто? Ошибаешься.
- В тайге всякое случается… - Мириков докурил папиросу и спрятал окурок в карман. - Вон там, - показал куда-то вверх, - лежит подстреленный нами баран-толсторог. Утром, для тебя старались. Свеженький. Полезешь доставать и… - снова осклабился он. - Несчетный случай. С такой высоты свалиться - костей не собрать, - посмотрел на каменную россыпь у подножия уступа.
"Запугиваешь, гад! - думал Иван, напрягая мышцы рук - пытался незаметно ослабить веревки. - Хочешь, чтобы у ног твоих ползал, пощады просил. Поизгаляться надумал напоследок…"
- Найдут вас, Мириков, найдут… И выйдет тебе "вышка" вместе с Петраном. Наши с тобой отношения известны всем, так что в первую очередь за тобой кинутся. Не отвертишься.
- Глупый ты, оказывается. Как Ельмаков. Тот тоже с дурной головы взлетел высоко. Да приземлился неудачно… И, как ты знаешь, все в ажуре - сам виноват. Не ходи над обрывом… А ведь и его предупреждали - не беги впереди паровоза. Сомнет.
- Значит, вы и Ельмакова… Ублюдки… - ненависть переполняла Кудрина.
- Давай, давай, отведи душу, - Мириков подошел к нему Вплотную. - Ты с кем надумал тягаться? Кто ты есть? Винтик. Против кого пошел? Какие люди из-за тебя едва не пострадали… Большие люди. И ты думал, что обойдется? Что, твоя сверху? На закон надеялся, да? Они сами законы пишут. Сами утверждают. Для нас с тобой. Понял, да? Молчишь? Не хочешь слушать? - разгорячившись, Мириков заговорил с акцентом. - Кончать тебя будем, не плюй против ветра.
Иван изо всей силы пнул его ногой пониже живота. Согнувшись, Мириков отскочил в сторону и застонал. Коробка от неожиданности ойкнул и попытался ударить Кудрина прикладом карабина - видавшего виды, с расколотым цевьем, пролежавшего, наверное, не один год в тайнике.
Но Иван увернулся и стукнул его носком по коленной чашечке. Коробка, хромая, бросился наутек. Кудрин с остервенением дергал руками, пытаясь освободиться от веревок; это ему почти удалось, но тут сбоку с диким гортанным криком налетел Мириков. Иван упал.
- Куда?! - заорал вслед Коробке взбешенный Мириков. - Назад, паскудник! Зарэжу!
Кудрин отбивался, как мог. На него посыпался град тяжелых ударов - подоспел и совсем потерявший голову Коробка.
- Р-размажу по камням! - рычал в исступлении Мириков, целясь своими кулачищами в лицо Ивана; Коробка только сопел и молотил по чему попало.
Неожиданно он дико завопил и рухнул, как подкошенный. Мириков, который успел вытащить нож, в ужасе вытаращил глаза на своего напарника - огромный черный пес, похожий на чудовище из кошмарных снов, оседлал Коробку и молча рвал длинными клыками его шарф, добираясь до шеи.
- Ба-а! Уа-а-а!!! - ревел, как бык на бойне, Коробка.
Изловчившись, Иван попытался выбить ногой нож из рук Мирикова. Но тот оказался проворней - отшатнувшись, он оскалил по-волчьи зубы и ударил Кудрина ножом. Боль затуманила сознание; Иван громко вскрикнул и поник. Остервеневший Мириков замахнулся еще раз, но тут Молчан, оставив распластанного Коробку, черной молнией метнулся к нему и грудью сшиб на камни. Мириков ударил его ножом раз, другой. И захрипел страшно - челюсти пса сомкнулись у него на горле…
Иван застонал, пошевелился и открыл глаза. В левом плече словно торчал раскаленный гвоздь, и боль пульсирующими волнами вливалась в мозг. Скрипнув зубами, Кудрин сел. Неподалеку, всхлипывая и охая, ворочался Коробка. Мириков лежал неподвижно, уставившись стекленеющими глазами в высокое чистое небо. Пес, оставляя на примятой траве кровяную дорожку, пытался подползти к лесничему.
- Молчан… - в горле у Кудрина вдруг запершило, и он едва сдерживал слезы. - Живой… Продержись немного, я сейчас…
Превозмогая боль, он наконец освободился от веревок и, зажимая рану в плече, поспешил к собаке.
- Потерпи… Ты уж потерпи чуток… - Иван достал индпакет, который носил в кармане куртки на всякий случай, и принялся перевязывать Молчана; нес тихо поскуливал и лизал ему руки.
Тем временем Коробка поднялся на ноги и поковылял, все убыстряя шаги и часто оглядываясь, к спуску в долину. В его мутно-голубых глазах застыло выражение тупого недоумения, боли и ужаса. Споткнувшись о камень, он упал и с криком покатился вниз…
Иван завернул Молчана в куртку и привязал к себе ружейными ремнями. Рана в плече, которую он перебинтовал разорванной на полосы майкой, все еще кровоточила, но боль поутихла, только левая рука отяжелела, стала непослушной.
- Ничего, дойдем… Нам обязательно нужно дойти… - Кудрин ласково погладил Молчана и, опираясь на ружье, стал спускаться по порожистому склону в урочище, туда, где серебряной нитью прошил свежую весеннюю зелень быстрый горный ручей.
МИХЛЮШКА
Лето. Полдень. Полное безветрие. Над Колымской автотрассой - скверной грунтовой дорогой в ухабах и рытвинах, на которой местами с трудом могут разминуться два грузовика, - висит густая пыльная пелена. Безоблачное небо над речной долиной, по которой причудливо петляет дорога, блекло-голубого цвета с примесью желтизны. Кажется, что жаркое солнце потускнело, и на нем, как и на чахлых лиственницах по обочинам, осела невесомая въедливая пыль.
Вдоль дороги, в сторону городка, который рассыпал по берегам речной излучины неказистые на вид, большей частью одноэтажные строения, шли двое: толстый небритый забулдыга в кургузом клетчатом пиджаке и скрюченный старик с красными слезящимися глазами. За плечами у толстяка висел латаный-перелатанный мешок, в котором позвякивали пустые бутылки. Старик держал в руках деревянную клюку, которой время от времени раздвигал невысокий кустарник и сухую траву. Его изборожденное морщинами лицо загорело до черноты, над беззубым впалым ртом уныло нависал длинный бесформенный нос, весь в сизых прожилках.
Толстяк устал, разомлел от жары. Он с трудом волочил ноги, обутые в добротные сандалии размера на два больше.
- Ишшо ешть одна! - радостно прошепелявил старик, поднимая с обочины пустую бутылку из-под лимонада.
- Д-давай, - оживился толстяк и жадно схватил короткопалой широкой ладонью теплое зеленое стекло.
Придирчиво осмотрев горлышко и попробовав пальцами края, он осторожно положил бутылку в мешок. Затем, подняв к небу круглые маленькие глазки, принялся что-то подсчитывать в уме, беззвучно шевеля губами. Старик, тяжело опершись на клюку, смотрел на него с надеждой.
Но толстяк скривился, будто у него разболелся зуб, и зло сплюнул. Напарник понял его без слов. Уныло кивнув, он побрел дальше. Толстяк с силой дернул козырек засаленной кепки, которая сидела на самой макушке его лысой круглой головы, натянул ее на лоб и двинулся следом.
После полудня припекло еще больше. Толстяк обливался потом, дышал часто, с хрипом. Старик жары словно не чувствовал. Только изредка, поплевав на ладонь, он приглаживал свои длинные седые волосы, серые от пыли. Дорога, круто свернув влево, повела их в густой подлесок.
* * *
У небольшого приземистого здания с линялой вывеской "Прием посуды" людей немного - день будничный, старательский сезон в разгаре, промывка золотоносных песков идет круглосуточно, да и стоять на такой жарище в очереди ради того, чтобы сдать пустые бутылки и банки, охотников мало. Толстяк долго и придирчиво пересчитывал мелочь, которую рыжеволосая приемщица в цветастой косынке небрежно швырнула на прилавок. В третий раз перещупав серебристые кругляшки, он с обиженной миной, молча, протянул ей раскрытую ладонь с деньгами.
Брезгливо поджав полные губы бантиком, приемщица покосилась в его сторону.
- Ну? - спросила она, будто гвоздь вогнала в стенку.
- М-мало… Д-деньги не все… - Толстяк заикается. Зная за собой этот недостаток, он старается говорить помедленнее, но от волнения слова и вовсе застревают в горле; его лицо багровеет, на лбу выступает испарина.
- Чего тебе?.. Мало? Вали отсюда, бичара! Считай лучше!.. Следующий! Подходите, граждане, подходите. Дергай, кому говорю! - с силой оттолкнула она руку толстяка с мелочью; деньги посыпались на землю.
- Т-ты… ты что?! - оторопело воскликнул толстяк; хотел еще что-то добавить, но не нашелся и стал сноровисто выискивать среди камешков и мусора оброненные монеты.
Старик ожидал его у магазина "Вино-водка". Тут очередь была куда длиннее. Опираясь на клюку, старик неторопливо пошаркивал ногами и что-то пришептывал себе под нос. На толстяка он взглянул с надеждой. Тот, однако, лишь махнул рукой и направился к куче поломанных ящиков, сваленных как попало у забора.
- 3-зараза… - пробормотал он и погрозил кулаком в сторону приемного пункта. - Гидра… Опять обманула, - объяснил старику, - Не хватает… У-у! - пнул подвернувшегося под ноги одноглазого бродячего пса.
Пес безропотно, с ленивым достоинством уступил ему дорогу.
Приятели устроились на ящиках не в лучшем расположении духа. Толстяк гневно сопел, а старик с кислым видом неотрывно следил за очередью возле магазина.
- Э! - вдруг вскрикнул он и ткнул в бок приятеля.
Толстяк посмотрел в том направлении, куда старик указал клюкой:
- М-михлюшка… - в радостном изумлении растянул он губы.
- С "пушниной". П-полный мешок. Вот это улов! Расколем?
И, не дожидаясь ответа, с неожиданной для его комплекции прытью толстяк поспешил навстречу низкорослому мужичку с остроносым птичьим лицом, одетому, несмотря на июльскую жару, в замызганную меховую безрукавку. Издали похожий на муравья, сгибаясь едва не до земли и пошатываясь на тонких кривых ногах, Михлюшка упрямо тащил свою ношу - чувал, набитый под самую завязку пустыми бутылками, - к приемному пункту.
- М-мишаня, привет! Д-давай помогу… - Толстяк подставил плечо под мешок, Михлюшка вздохнул с облегчением.
Сдали. Зажав в сухом кулачке рублевки, белобрысый Михлюшка гордо зашагал к магазину "Вино-водка".
- Моя очередь! Моя… - штопором ввинтился старик в толпу возле двери. - Занимал, занимал, во те крешт!
Куда девались его апатия и покорность житейским невзгодам! Он стал похож на старого ерша, которого вытащили ранней весной на берег, - костлявый после долгой и голодной зимы, он угрожающе вертится, топорщит свои острые плавники-локти, шлепает беззубым ртом.