Когда Лепски подошел к стойке, Додо взирала на него с гневным выражением, означавшим: как-ты-мог-это-сделать. Это была внушительных размеров женщина с гигантской дряблой грудью, рыжими крашеными волосами и неинтересным лицом, которое могло принадлежать жирной, большой свинье. Только по ее глазам можно было понять, что за жиром и дряблостью скрывается твердость стали и ненадежность намазанного салом шеста.
- Виски, - сказал Лепски, облокотившись о стойку. - Как делишки, Додо? Ты выглядишь достаточно хорошо, чтобы можно было тебя нафаршировать и поставить в духовку.
Додо налила ему бокал.
- Надо было тебе сюда приходить? - спросила она, не повышая голоса. - У тебя хватит мозгов, чтоб понять, что ты мне карьеру портишь?
- Мне нужно с тобой поговорить. Я приду к тебе через несколько минут. Будь у себя.
Додо, нахмурившись, ушла.
Лепски выпил виски, потом кинул на стол доллар и направился к выходу. Как только за ним закрылась дверь, голоса опять стали громче.
Через пять минут он сидел в комнате Додо, на первом этаже, с еще одним стаканом виски, а она стояла у окна, наблюдая за работой в порту, - там разгружали рыболовные суда.
- Какого черта, по-твоему, ты это делаешь? - спросила она, стоя к нему спиной. - Ты отпугнул мне четырех хороших клиентов. Ты устроил шум в моем ресторане. Не понимаешь, что ли, что копа здесь ждут меньше, чем последнюю дрянь? - Она обернулась, ее глаза горели гневом. - Еще один такой визит, Лепски, и мы больше не работаем вместе.
Лепски попивал виски.
- Опусти-ка свой большой зад в кресло, Додо, - сказал он. - Мы будем работать вместе, пока мне это будет нужно. - Он сделал паузу и посмотрел на нее тяжелым взглядом копа, потом ухмыльнулся. - Давай, большая и толстая крошка, садись и не груби мне.
- Однажды, надеюсь, какой-нибудь смышленый малый всадит в тебя пулю, - проворчала Додо, но в кресло опустилась. - Цветы я пошлю, но плакать не буду. Что тебе?
- Я ищу Мэй Лэнгли, - сказал Лепски.
Додо выдохнула и покачала головой со сдержанным восхищением:
- Умный ты, негодяй. Не понимаю, почему тебя до сих пор не повысили.
- Зависть, - горько произнес Лепски. - Ты хочешь сказать, что она здесь?
- Да, здесь. Ею интересуется полиция? Я бы ее не оставила, если б знала.
Лепски насмешливо хмыкнул:
- Правда? Я хочу с ней поговорить… полиции она пока не нужна, но может понадобиться. Когда она приехала?
- Пару дней назад.
- Одна?
- Конечно. Это уважающее себя заведение!
- Так вот что мне в нем всегда не нравилось, - ухмыльнулся Лепски. - Она здесь сейчас?
- Здесь? Она не выходила из комнаты два дня. Она похожа на изгнанника из фильма Хичкока.
Лепски допил и встал:
- Номер комнаты?
Додо вытянула свою огромную белую руку. Покорно кивнув, Лепски достал бумажник и протянул ей десятидолларовую бумажку.
- Смотри не разорись, - с отвращением сказала Додо. Она засунула бумажку в лифчик.
- Ты ее там подольше подержи, вдруг вылупится что, - предложил Лепски. - Номер комнаты?
- Двадцать три. - Когда Лепски направился к дверям, она продолжила: - И в следующий раз придешь через черный ход.
- Ну конечно. Пока, Додо. Смотри, чтобы твое хозяйство однажды не застряло в дверях.
Он поднялся по ступенькам на второй этаж. Помедлил у комнаты 23, приложил ухо к двери и прислушался. Услышал, как радио тихо играет свинг. Положил одну руку на кобуру, вторую - на дверь, потом вошел.
Девушка, лежащая на диване в лифчике и трусах, при виде него съежилась, прижавшись к стене, широко открыв большие глаза, губы ее задрожали от страха. Ей было около двадцати пяти лет, слегка вульгарная красота, длинные светлые волосы, челка.
Лепски понял, что еще мгновение, и она закричит. Он резко сказал:
- Полиция… Не дергайся. Смотри, - и швырнул ей значок полицейского - тот упал рядом с ней, потом закрыл дверь.
Она уставилась на значок, схватила простыню и прикрылась. Потом уставилась на вошедшего, глаза все еще были темными от страха.
Лепски пододвинул стул, сел на него верхом, сдвинул фуражку на макушку, достал пачку сигарет. Одну сунул в рот, зажег спичку об ноготь, закурил, потом, удовлетворенный, что отработал имидж проницательного копа, внезапно улыбнулся ей:
- Привет, Мэй… чего ты так перепугана?
- Чего вы хотите? - хриплым голосом спросила она. - Вы не имеете права вот так сюда врываться… выйдите!
- Я ищу Риккардо, - сообщил Лепски. - Вы уехали из Парадиз-Сити три дня назад. Где он?
- Не знаю.
- Попытайся сказать что-нибудь поинтереснее, крошка. От кого он убегал?
Она вздрогнула и покачала головой:
- Я не знаю.
Лепски вытянул палец в ее сторону:
- Если это все, что ты собираешься мне рассказать, нам с тобой придется прокатиться в полицию, там тебя запрут в вонючую камеру, и своей дозы ты не получишь. Не думаю, чтобы тебе это понравилось, а?
Ее глаза внезапно загорелись ненавистью.
- Говорю вам, не знаю! - пронзительно закричала она. - Не впутывайте меня! У вас ничего на меня нет! Убирайтесь!
Лепски грустно покачал головой:
- Крошка, когда я выхожу на какой-нибудь кусок дерьма, с которым, как мне кажется, сделка не получится, я с собой приношу немного героина. Я говорю шефу, что нашел это в сумочке. Шеф мне, безусловно, верит и, безусловно, сажает виновного в тюрьму. Вот так вот, крошка. Прости… Это не самый красивый способ существования, но нам всем надо выполнять свою работу. Где Лысый?
- Я не знаю. - Она помедлила, потом, видя, что улыбка сходит с лица Лепски, торопливо продолжила: - Кто-то за ним гнался. Он пришел ко мне и попросил приехать с ним сюда. Я приехала. Он пытался взять напрокат катер, но после того раза ему никто не давал. Он был в жутком состоянии. Он попросил меня побыть у Додо, взял напрокат машину и отправился обратно в Парадиз-Сити. Он сказал, что хочет оставить чемодан в аэропорту. Он сказал, что у него есть друзья в Парадиз-Сити и он сможет занять у них немного денег. Он оставил меня здесь, и я его больше не видела.
Лепски обдумал все это. Он решил, что большая часть была правдой, но не все.
- Что ты имеешь в виду: он пробовал взять напрокат катер, но после прошлого раза ему никто не давал?
- Он был здесь пару месяцев назад. Он нанял моторную лодку и попал в беду. Лодка утонула.
Лепски пристально взглянул на нее:
- Утонула? Как?
- Кто-то ее продырявил. Не спрашивайте. Я не знаю. Он мне не говорил. Все, что я знаю, - что лодка утонула.
- Кто ее ему дал?
- Не знаю.
- Что это за друзья в Парадиз-Сити?
Мэй помедлила, потом неохотно произнесла:
- Соло Доминико и Дэнни О'Брайен.
Ну, эти проверены, подумал Лепски. По крайней мере, кажется, она не врет.
- Так он оставил тебя здесь и увез свой чемодан обратно в Парадиз-Сити, в аэропорт. Зачем?
- Он хотел оставить чемодан в безопасном месте.
- Зачем?
- Там было что-то, что он хотел спрятать.
- Что?
Она сжала кулаки.
- Не знаю. Почему вы не можете оставить меня в покое?
- Он говорил, что хочет спрятать что-то в чемодане?
- Да.
- Но не говорил, что?
- Нет.
- И ты не спрашивала?
- Нет.
- Большой был чемодан, Мэй?
- Обычный… Белый пластиковый с красной линией по бокам… обычный чемодан.
Лепски застыл. Ему показалось, что он наступил на чью-то могилу.
- Еще раз.
Она уставилась на него. Облизала губы кончиком языка.
- Обычный чемодан.
- Продолжай… Опиши его.
- О боже. Старый, потертый, белый, из пластика, с красной полосой, нарисованной по бокам.
Лепски подумал, что судьба решила заняться его повышением. Он с большим трудом сохранял видимое спокойствие.
- Теперь говори, кого он боялся.
Она еще больше съежилась на диване, в глазах внезапно появился ужас.
- Говорю вам… не знаю.
Лепски поднялся. Он поднял значок и положил его в бумажник. Теперь он был уверен, что она знала, кто охотился за Лысым, но выяснить это можно было только на официальном допросе. Он терял зря время, пытаясь еще что-нибудь из нее вытрясти.
- О'кей, Мэй, одевайся. Мы едем в полицию.
- Говорю вам, ничего не знаю! Не везите меня туда!
- Не волнуйся, - сказал Лепски. - Надо идти, крошка. Ты уже много наговорила. Так что одевайся. Не обращай на меня внимания. Я женатый мужчина.
Потом почти одновременно произошли две вещи. Дверь рывком распахнулась, и Мэй, вскрикнув, распласталась на диване, зарыв лицо в покрывало, пытаясь спрятаться.
Лепски обернулся.
Низенький коренастый мужчина - лицо его было закрыто белым носовым платком - уже стрелял. Лепски увидел вспышку, увидел, как Мэй подпрыгнула на диване, увидел, как на стену брызнула кровь, когда пуля пробила ей голову. Потом он упал на пол, вцепившись в свой пистолет, дверь хлопнула.
Он снова встал, пистолет в руке, и кинулся к дверям, слыша удаляющиеся по лестнице шаги.
Он услышал крик Додо, и снова громкий выстрел. Он добрался до верха лестницы, где огромное тело Додо преграждало путь. Он преодолел это препятствие, приземлился, хрустнув суставами, передернулся, пришел в себя и услышал рев отъезжающей машины.
Когда он добрался до порта, большая возбужденная толпа пресекла любые попытки погони.
Глава 6
Когда на ночном небе появились красные полосы, Гарри Митчелл осторожно вышел из своего домика. На нем были плавки, в руках - чемодан Лысого Риккардо. Только две вещи он не положил обратно: автоматический пистолет и коробку патронов. Все это он спрятал под плохо пригнанной доской около своей кровати.
Какое-то время он стоял в дверях. Было без пяти пять утра. Ни одного огонька. Ни звука, только пальмовые листья шелестели, когда в горячем воздухе проносился легкий ветерок.
Радуясь, что весь берег в его распоряжении, он быстро и тихо прошел по пляжу к морю и вошел в воду. Он повернулся на спину, положив чемодан на грудь, и, мощно работая ногами, поплыл прочь от берега. Выплыв на глубину, он перевернулся, и чемодан упал в воду. Потом, нырнув, он увидел, как тот медленно опускается на дно. Гарри всплыл на поверхность и снова нырнул, но чемодана уже не было видно, только по мутной воде можно было определить, где он затонул.
Он медленно поплыл обратно к берегу и, когда шел по песку к своему домику, увидел, как в комнате Соло Доминико зажегся свет.
Гарри дошел до своего домика, заперся у себя в комнате и вытерся. Потом надел брюки, рубашку с короткими рукавами и туфли на веревочной подошве.
Ему оставалось чуть больше двадцати минут до назначенного Соло времени. Он сел на кровать и зажег сигарету. Он курил и вспоминал прошлую ночь. Он почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, когда снова вспомнил свое бурное совокупление с Ниной. Как сексуальный опыт - это было уникально. Он подумал о своей умершей жене, Джоан, которая боялась секса и с которой в конце концов он оказался не в силах жить. Повестка, призывающая его в армию, когда он почти решил бросить жену, дала ему долгожданный повод уйти. И вот он ушел. Узнав о ее самоубийстве, он понял, что не смог скрыть от нее своего безумного желания бросить ее. У него не было намерения причинить ей боль, но все эти два года, проведенные с ней, он задыхался - он и представить себе не мог, что мужчину что-либо может довести до такого состояния, - и перестал интересоваться ее чувствами. Если бы, говорил он себе, он был более терпимым, понимающим, если бы он попытался помочь ей, они, может быть, справились бы. Думая об этом, он был честен с собой - и сомневался в этом. Для него секс был самой обычной вещью: нечто, приносящее удовольствие, нечто, созданное не для грустных размышлений и не для того, чтобы быть целью жизни. Сексом надо заниматься, когда приходит желание, и можно подождать, когда желания нет. Ее проблемы и страхи раздражали его, потом стали утомлять.
Когда он сошел с корабля в Сайгоне, его ждало письмо.
Она писала, что была ему неприятна. Все письмо было пронизано тем, что он когда-то любил в ней, - абсолютной честностью. Она писала, что ей не стоило вообще выходить замуж, что она просит прощения.
В конце она писала:
"Думаю, я не единственная женщина, которая так чувствует, Гарри. Не то чтобы я не могла любить мужчину, но я не могу справиться с сексуальными делами. Я действительно люблю тебя… по крайней мере, достаточно, чтобы сделать тебя свободным. Будь счастлив, Гарри. Найди другую девушку, которая тебе не будет так неприятна, как я. Я неприятна тебе… так неприятна. Я не хочу продолжать. Говорят, души возвращаются. Ну и хорошо, может, у меня будет еще один шанс. Хорошо бы, мы снова встретились, годы и годы спустя, и я не была бы тебе так неприятна, как сейчас, правда?
До свидания. Джоан".
Ее отец прислал телеграмму, в которой говорилось, что ее нашли в ванной с перерезанными венами, и Гарри неплохо было бы попросить, чтобы ему дали увольнительную.
Но должно было начаться сражение, и Гарри увольнительную не попросил. Он пошел воевать в депрессии, в шоке, постоянно чувствуя свою вину. После того, как кончилась битва, после того, как он увидел мертвых и раненых, после того, как он прошел сквозь град пуль, после того, как он две недели провел в одиночном окопе, ненавидя самого себя за жуткий запах собственного тела, после того, как он убил четырех маленьких желтолицых мужчин, - после всего этого самоубийство Джоан для него ничего уже не значило.
Гораздо больше значила для него Наан, вьетнамка, которую он увидел на углу улицы. Она помешивала восхитительно пахнущий суп в старой консервной банке из-под кисло-сладких огурцов. Запах еды заставил его остановиться, он присел рядом с ней на корточки, взял миску с супом, которую она предложила, и они поговорили.
Наан говорила по-английски довольно сносно. Ее черные длинные волосы были заплетены в косичку - так он узнал, что она была девушкой: только замужние вьетнамки зачесывали волосы наверх.
Он был в увольнении две недели. Каждое утро около одиннадцати он приходил на угол улицы есть суп Наан. Вскоре он понял, что любит ее. Позже она сказала, что полюбила его, как только увидела в первый раз.
Их связь была для Гарри исполнением его мечты: любовь без сложностей.
Он, содрогнувшись, потушил сигарету - вспомнил тот день, когда после четырех недель в перепаханном пулями рисовом поле он вернулся в Сайгон, и ему сказали, что Наан умерла. Бомба, случайно попавшая в рынок, убила десять вьетнамцев, среди них была и Наан, - их тела кровавым месивом разбрызгались по стене, и чтобы смыть их, вызывали пожарную команду.
Гарри потер пальцами виски. Вот теперь - прошлая ночь, начало чего-то нового. Это была для него первая связь с женщиной, относящейся к сексу так же, как и он: совершенно не подавляя своих желаний, используя его для удовлетворения своих потребностей. Думая об этом, Гарри решил, что именно это ему и нужно. Он устал от трудностей, устал от женщин, которые отдавались ему только для того, чтобы завлечь его, привязать к себе, оплести паутиной рабства. Нина со своей чувственной красотой была опустошающе непредсказуема. Теперь она, кажется, даст ему то, что он так долго искал.
Он вспомнил предупреждения Рэнди: "Она не для тебя, если не хочешь иметь дело с Соло".
Соло его не беспокоил. Он был уверен, что, если дело дойдет до настоящей драки, он сможет одолеть Соло, но не в этом была проблема. Соло был Нинин отец.
Он потер виски, нахмурившись. Она пришла к нему. Она отдалась ему. Мог ли Соло сожалеть? Его рабыня, так она говорила. Какое право имел отец, каким бы он ни был, относиться к дочери как к рабыне?
Сложности… Проблемы… Сложности… Проблемы…
Гарри резко поднялся и вышел из комнаты. Он пошел в кухню. Там Соло пил дымящийся кофе, в толстых пальцах - сигара. Он сидел за столом, над его головой висела лампа, на столе и на полу лежала его громадная тень.
- Привет, Гарри! - Соло хмыкнул. - Я пытался тебе вчера вечером сказать, что ты сегодня утром не нужен. Я хочу, чтобы ты занялся прыжковой вышкой. Я говорил с Хаммерсоном. Он сегодня утром пришлет дерево. - Маленькие глазки Соло прищурились, когда он взглянул на Гарри. - Я поздно вечером пришел к тебе, чтобы это сказать, но тебя не было. - Он подался вперед, в глазах была усмешка. - Нашел маленькую девочку, которую можно уложить на песок?
С каменным лицом Гарри произнес:
- Это мое дело, Соло.
Тот залпом допил кофе.
- Можешь трахать их сколько хочешь, Гарри, мне все равно, но чтобы никаких последствий. Я не хочу никаких осложнений в моем замечательном ресторане.
- Я уже взрослый, - нетерпеливо сказал Гарри. - Я не из этих детишек… успокойтесь.
- Нуда… Я забыл. Прости. - Соло прошел по кухне и взял в руки четыре плетеных корзинки. - Ты займешься вышкой для прыжков, ага?
Он направился к дверям, потом остановился, склонил голову набок и посмотрел на Гарри.
- Как ты сказал, кто ты такой?
- Взрослый… не маленький уже. - Гарри почувствовал предупреждающий укол: опасность.
- Вот так вот? Уже не маленький, а? - Вдруг Соло громко захохотал. - Прости. Мы все, по идее, такие… а?
- Теоретически, - тихо произнес Гарри.
- Но некоторые взрослые более взрослые, чем остальные, а? - Глаза Соло подернулись какой-то дымкой. - Ручаюсь, ты думаешь, что ты чуть более взрослый, чем я, а?
- Я так говорил, Соло?
- Нет, конечно, но ты вообще говоришь мало, Гарри, и поэтому ты очень толковый парень. - Соло открыл дверь. - Я вернусь около десяти. - Он вышел за дверь, в рассветные сумерки, и Гарри подождал несколько минут не двигаясь. Только когда он услышал, как завелся мотор "бьюика" и Соло уехал, он расслабился. Взглянул на часы. Было пять сорок. Он подошел к плите, снял кофейник и налил себе чашку.
Что-то не так, подумал он. Неужели Соло уже начал что-то подозревать? Он задумчиво пил черный горячий кофе, чувствуя себя немного неловко. Что-то не так, снова сказал он себе.
- Гарри?
Тихий шепот заставил его резко обернуться, он опрокинул чашку с кофе. В дверях стояла Нина. На ней была короткая ночная рубашка, шелковистые волосы не причесаны. Она выглядела так, будто только что встала.
При виде ее Гарри почувствовал, как в нем бурлит кровь. Он поднял чашку и подошел к ней. Она отошла, поманив его за собой. Следуя за ней по коридору, он дошел до ее комнаты.
Он слишком хорошо понимал ее, чтобы не отметить, что эта комната выражает ее индивидуальность. Комната была светлая, радостная, большая, аккуратная.
Он стоял у двери, которую закрыл за собой, и смотрел, как она снимает свою ночную рубашку. Потом, обнаженная, она повернулась к нему лицом, широко раскинув руки, губы ее приоткрылись в застывшей улыбке желания, темные соски отвердели.
Снова Гарри почувствовал: опасность.
"Я взрослый" - так он сказал Соло. Правда ли это? Мог ли думающий, взрослый человек принять это вульгарное предложение? Не ведет ли он себя как один из этих идиотских подростков типа Рэнди?