Я протянул руку, и мне на ладонь лег внушительный сверток. Развернув ткань, я обнаружил собственную коллекцию отмычек, которые некогда разложил по размеру и форме в отдельные петли.
- Теперь готов.
* * *
Фамильный особняк Энтони находился ближе прочих к берегу реки, разделяющей Асилум на несколько секторов. Еще прадед нынешнего главы семьи гордился тем, что из окна его кабинета можно наблюдать опочивальню императора. И это правда, ведь на противоположном берегу был самый престижный район - Имперский Дворик, где располагалась не только роскошнейшая постройка нашей великой страны, но также превосходные парки, площадь для праздничных церемоний и некоторые особо охраняемые учреждения, как, например, Имперский Банк. Райский сад для воров, куда и впрямь можно угодить после смерти… или непосредственно перед таковой.
Прадеда Энтони не смущал тот факт, что от реки летом тянуло тухлой водой, а зимой - сыростью. Самые холодные ветра жили именно здесь, они носились вдоль каналов и с радостью облизывали дома смельчаков, решивших отхватить кусок земли поближе к вершине. Собственно, болезни стали постоянными спутниками благородного семейства. Но даже эта причина не заставила Энтони усилить отопление горячей водой. Также как и дворец, его дом все еще отапливался исключительно дровами, в то время как новаторы наслаждались теплыми помещениями, дополнив свои подвалы парой насосов и котлом для подогрева воды.
- Я не мог записать вас как своего коллегу, - говорил Вилсон, пока мы ехали по сумрачным улицам Асилума, - поскольку тогда наша авантюра не имела бы смысла.
- Сказали бы правду, что я вор. В высшем свете все воры, я был бы как рыба в воде.
Он не ответил на мою улыбку, мы оба понимали, что это и не совсем шутка.
- Запомните, вы искусствовед, занимаетесь картинами из Огалтерры. Колониальное искусство нынче в моде, но никто толком не разбирается в нем. Вам будет легко запудрить им мозги.
- Какая чудесная фраза от сыщика. Вы вынуждаете меня к вранью, инспектор, а это преступление.
- Мы ищем преступника, по сравнению с которым ваши злодеяния - детские шалости. Так что, будьте добры, обойдемся без сарказма.
Я отодвинул занавеску и посмотрел на особняк, раскинувшийся впереди.
- Вы действительно считаете, что мы найдем его в этом доме?
Вилсон промолчал. Едва ли он мог утверждать наверняка. Им двигала интуиция и, вероятно, неприязнь к этим людям, но он действительно здорово рисковал, взяв меня на прогулку. Вряд ли начальник одобрил бы такие методы. Шутка ли: привести вора высший свет.
* * *
Мы еще поднимались по лестнице, а дверь уже гостеприимно распахнул дворецкий, протягивая руку, чтобы принять пальто, трость и шляпу. Зачем выбрасывать столько денег на головной убор, если он нужен, чтобы сделать пару шагов от порога до кареты и от кареты до порога?
- Сквайр Вилсон, - приветствовал дворецкий. Одной из его обязанностей было помнить гостей по именам, их привычки и пожелания, даже если те бывали в доме один раз. Взяв вещи сыщика, он тут же, не оборачиваясь, передал их стоящему наготове слуге ниже рангом. Протянув руки ко мне, он без малейшей запинки произнес, - сквайр Лоринг.
Черт подери, мое имя еще никогда не звучало с таким достоинством, столь весомо. Передавая ему перчатки, я невольно захотел убедиться, не осталась ли грязь под ногтями, чтобы мой маскарад не раскрылся до срока. Но волнение было напрасным. Получив пожелание прекрасного вечера, мы с Вилсоном прошли дальше. Спускаясь по трем широким ступеням из серого мрамора в овальный просторный зал, я окунулся в буйство смешанных ароматов духов, музыки, звона бокалов. Разделяя зал на два берега, стоял длинный стол, накрытый атласной скатертью золотистых тонов и салфетками цвета слоновой кости. Блюда, которые были представлены на нем, мне никогда не доводилось не только пробовать, но даже видеть. Здесь была широкая тарелка с разложенными на ней моллюсками на половинке раковины, рыба длиною в половину меня, трехэтажное сооружение из корзинок, наполненных фруктами, мясные пироги, блинчики с рыбьей икрой, утка в медово-яблочном соусе, перепелиные яйца, фаршированные гусиной печенью, вяленая оленина. А в центре стола, шипя и брызгая во все стороны, расположился фонтан игристого вина. Помимо этого, умудряясь ни с кем не столкнуться, по залу перемещались слуги, разносящие в бокалах выпивку любой крепости. Бренди, джин, ром, старые вина, ликеры…
- Держите себя в руках, Лоринг, - насмешливо шепнул мне Вилсон.
- Несколько моих знакомых умерли от голода. Увидели бы они с того света, как жируют те, кто обирал их до нитки…
Нашу милую беседу прервал подошедший хозяин дома. Он был на голову выше меня, его объемная шапка волос сплошь состояла из седины, брови аккуратно причесаны, пигментные пятна на щеках немного припудрены. Вертикальные складки вокруг рта придавали ему сходство с марионеткой. Роскошный костюм, монокль на золотой цепочке, булавка для галстука с крупными изумрудами. Судя по выражению лица, только светские обязательства вынудили его обратить внимание на бедного родственника.
- Гилберт Вилсон, друг мой, - холодный тон и отстраненная улыбка никак не вязались с приветствием. - Как чудесно, что ты нашел возможность посетить наш дом. Сожалею, но, вероятно, тебе здесь скоро наскучит. Все эти разговоры о политике никогда тебя не интересовали.
Вилсон ответил ему натянутой улыбкой:
- Что ты, не стоит переживать. Я благодарен за приглашение и собираюсь знатно повеселиться. О твоих приемах ходят легенды!
Лицо Энтони заметно поскучнело, и он перевел взгляд на меня:
- А, твой гость, сквайр Лоринг! Добро пожаловать. Слышал, вы недавно в столице.
- Не люблю сидеть на месте, - в тон ему ответил я. - В четырех стенах как в темнице.
- Понимаю вас, я сам после первого путешествия к границе Огалтерры подумал о том, как скучно мы живем! А ведь многим кажется, что сидя в одном кабинете, полвека наблюдая один вид из окна, можно знать о жизни так много, чтобы поучать других.
Ни для меня, ни для Вилсона не осталось секретом, в чью сторону был сделан изящный выпад.
- Что ж, приятно вам повеселиться, - он широким жестом взял бокал с подноса у проходящего мимо темнокожего слуги, отсалютовал нам и отправился восвояси.
- Милейший человек, - заметил я, провожая его взглядом.
- Он всего лишь жалкая тень собственного отца, который был еще худшим мерзавцем, - с ухмылкой ответил Вилсон. - Просто удивительно, что Мария родилась и выжила в этом клубке змей.
Он впервые упомянул при мне свою жену, и я вовсе не собирался поддерживать эту тему. Самые долгосрочные мои отношения с женщиной продлились неделю. Я был молод, горяч и наивен. Получив из-за нее несколько раз по челюсти, оставшись без гроша и подружки, я сделал вывод, что для меня есть только два пути: жить как все или жить лучше. Но если первый предусматривал наличие надоевшей жены, сопливых детей и неизбежного будущего на дне бутылки, то во втором отсутствовали все эти составляющие. Женщины в моей жизни стали ничего незначащими эпизодами, да и с выпивкой я всегда был весьма осторожен. Потом, когда у меня не будет нынешней прыти, чтобы лазать по чужим домам, я непременно обзаведусь собственным и подумаю, стоит ли в него кого-то пускать. Пока до этого еще далеко. Вот одна причина, почему я не хотел продолжать беседу с Вилсоном. А вторая - абсолютное безразличие к тому, чем жил человек, посадивший меня на цепь.
Я буду лукавить, если скажу, что не притронулся к еде, разложенной для сытых гостей. Напротив, я с удовольствием откушал каждого блюда, прислушиваясь к необычным ощущениям и вкусовым сочетаниям. В конце концов, я воровал не для того, чтобы оставаться бедным. Однажды я позволю себе всё это и даже больше, как только покину Патрию с новыми документами и парой саквояжей, битком набитых авардами.
От глотка бренди в груди стало тепло. Хотя, возможно, тому виной множество свечей, которыми были унизаны огромные люстры. Подчеркивая свою позицию, хозяин дома не пользовался даже газовыми лампами, доводя принципы до абсурда.
Поверх бокала я рассматривал гостей и слушал Вилсона. Он указал на грушеобразного мужчину в тугих штанах, которые грозились лопнуть на бедрах. Как оказалось, это председатель, ведущий собрания парламента.
- Мне кажется, или сквозь ткань его брюк можно сосчитать складки на заду? - спросил я, снова припадая к бокалу. С каждым глотком бренди этот вечер становился не столь омерзительным.
Вилсон сдержанно хмыкнул, хоть ему было весело.
- Вам повезло, что времена изменились. Я помню его наряды в эпоху модных накладок на икры. Он имел несколько пар: для зимы - объемнее, для весны - поскромнее.
Меня передернуло от картины, возникшей перед внутренним взором.
Рядом с председателем стояли супруга и дочь, обе бледные, как блинное тесто, и столь же привлекательные. С ними поддерживал оживленную беседу невысокий эмоциональный джентльмен с залихватскими усами. Представитель либералов, автор недавно принятого закона о сокращении количества праздников, позволяющих рабочим отдыхать без потери оплаты.
Я слушал про одних, вторых и третьих, неторопливо прогуливаясь по залу, и когда моё заочное знакомство завершилось, мы с Вилсоном тихо распрощались. Он нашел себе собеседников среди пожилых консерваторов, а я, вооружившись полным бокалом, отправился на охоту за сплетнями.
- Какой конфуз! Почему я ничего не слышал?
- Не имею возможности сказать при дамах.
- Полно вам! Неужели что-то настолько ужасное?
- Я слышал, что он нагнулся, дабы поднять веер, оброненный одной знатной леди, и его штаны лопнули.
Ответом на это умопомрачительное сообщение были ахи и тихий смех, который тут же сменился призывом Господа.
- Я предупреждал его, что два года - это не лучший возраст для лошади, но он меня не послушал. И вот результат! Раскрошенное копыто и воспаленный сустав.
- Кажется, наездник тогда погиб.
- Или остался калекой, я не имею понятия! На прекрасном представителе породы можно поставить крест, он больше не выйдет на круг. Хотя, если удастся скрестить его с подходящей кобылой, то…
Я прошел дальше, уворачиваясь от разносчиков напитков и немного захмелевших гостей. Разговоры собравшихся были столь же скучны, сколь и невинны. Никаких заговоров и преступных секретов. Может быть, Вилсон напрасно привел меня. Я решил, что еще немного потопчусь среди гостей, и пойду к столу, чтобы наполнить вечер минимальной пользой.
Внезапно меня толкнули в спину.
- Прошу извинить, - чуть заплетающимся языком проговорил круглолицый джентльмен с седыми кудрями, делающими его похожим на состарившегося крылатого младенца с картин великих художников. - А вас я, кажется, не знаю.
Так как его голос привлек внимание окружающих, мне пришлось ответить:
- Арчибальд Лоринг, гость сквайра Вилсона.
- Вы - родственник?
- Друг.
- Впервые слышу о друзьях нашего затворника, - вступила в разговор какая-то сухощавая дама с неприятным лицом, каждая черта которой словно вышла из-под пера карикатуриста. - Разве бедняга Вилсон не зарекся от выходов в свет после смерти бедняжки Марии?
- Насколько вы близкие друзья? - спросил появившийся из ниоткуда Энтони, рассматривая меня сквозь монокль. - Ваше лицо мне незнакомо.
- Я недавно прибыл в город.
- Так откуда же вы?
- Урбем, - не раздумывая, я назвал свою малую родину. - Занимаюсь картинами, в основном из Огалтерры.
- Как замечательно! - не сводя с меня пристального взгляда, воскликнул хозяин дома. - Я как раз недавно приобрел одну картину. Будьте любезны, оцените ее.
Я пригубил бренди и направился в ту сторону, куда меня приглашал жест Энтони. Издалека за мной встревоженно наблюдал Вилсон, но подходить не стал. Думаю, в тот миг он сжевал собственные усы.
Мы прошли через арку в соседнее помещение, где за белоснежным роялем играл музыкант. Здесь было тише и воздух свежее, небольшие компании приглушенно общались, пока не заметили хозяина дома. Стоило тому появиться, как все присоединились к нашему шествию.
- Вот смотрите, сквайр Лоринг.
Энтони указал на полотно, занимающее половину стены. В массивной позолоченной раме находилась картина с банальным сюжетом: зеленый лес, кусок искрящегося озера, ясное небо. Две птицы, сидящие на ветке. Такими пейзажами были богаты почти все посещаемые мною дома, и только размер самого холста мог повлиять на их стоимость.
- Как полагаете, кто автор этого произведения искусства, и какова цена?
Я повернулся к Энтони. У него даже рот приоткрылся в голодном оскале. Как же не терпелось аристократу осадить друга сыщика Вилсона. Давняя вражда между ними может стоить мне легенды. Пусть я и не собирался всю жизнь изображать знатока картин, но на этот вечер мне была необходима подходящая маскировка, и насмешки едва ли сделают задание по шпионажу проще.
Сопровождаемый жадными взглядами, я подошел к картине, осмотрел вблизи мазки на холсте, в которых не понимал ровным счетом ничего, раму, и обернулся к притихшим гостям. Их собралось человек пятнадцать. Энтони все еще ждал моего позора, он был готов бросить разогретой публике пару метких колкостей, которые не будут касаться меня лично, но непременно заденут Вилсона. Тот как раз появился под сводом арки за спинами собравшейся толпы.
- Я мог бы назвать вам и автора, и сумму, которую вы заплатили, - сказал я с легкой улыбкой, - хоть не представляю, завысили ли вы ее, чтобы впечатлить этих благородных господ, или занизили, чтобы уйти от налогов.
Несколько смешков оборвались, когда Энтони сухо кашлянул и нетерпеливо потребовал:
- Не тяните.
- Я могу сказать вам то, чего не знаете об этой картине ни вы, ни ваши друзья. Человек, продавший ее вам, заработал несравнимо больше, чем тот, кто принес ее в магазин. И нет, это был не художник. Посмотрите на этот край. Видите мазок желтого поверх серого?
Мой палец указал на коричневатое пятно, находящееся возле границы рамы.
- Должно быть, живописец изобразил тень от листьев, - передернул плечами Энтони. - Что за ребусы вы нам загадываете?
- О нет, это не ребусы, и не тень, к слову сказать. Посмотрите сюда, - теперь я указал на парочку птиц, - их оперенье содержит в точности такое же сочетание цветов.
Мои слушатели недоуменно переглядывались и озадаченно мычали, строя различные версии.
- Там, под рамой, должна была находиться третья птица, завершающая картину. Если вы обратите внимание, деревьев каждого вида художник изобразил по три штуки, три облака и даже три камня. Птиц тоже три.
- Но почему она под рамой? - спросил кто-то.
- Потому что, когда вор вырезал картину, он не слишком заботился о целостности композиции. Как и скупщик, который заказал новую раму, не подумав, что не до конца закрыл оперенье третьей птицы.
- Уму непостижимо!
- Абсурд!
- Вы намекаете, что моя картина - ворованная? - нахмурился Энтони и угрожающе двинулся вперед. - По-вашему, я вор?
- Ничуть, вы заплатили за нее честно, все до последнего каритаса. Но заплатили ворам, увы. Не хотел бы вас огорчать, господа, но не я начал этот разговор. Большинство картин, прибывающих из Огалтерры в ваши дома - ворованы.
На сей раз гул возмущения был столь сильным, что голос Энтони не сразу пробился сквозь него. В его глазах сверкали молнии.
- Это всё слова! Кусок какой-то птицы, который может быть всего лишь неудачным мазком, не доказательство.
- Возможно. Но доказательство - эти горизонтальные полосы, - ребро моей ладони продемонстрировало несколько трещин, пересекающих полотно. - Краска была сухой, вор небрежно отнесся к своему делу и не увлажнил холст, а как результат - заломы. Или же вы полагаете, что художник обошелся бы со своей картиной столь неуважительно?
Энтони быстро подошел ко мне, обжег взглядом и уткнулся в картину, едва не водя по ней носом. Стихли споры и голоса, несколько минут было так тихо, что я слышал, как поскрипывают туфли пианиста.
- Черт меня раздери, он прав! - воскликнул Энтони, отстраняясь от картины, и глядя на нее словно впервые.
Он медленно повернулся ко мне и неожиданно хлопнул по локтю, тем самым демонстрируя и доброе расположение, и то, насколько я ниже по статусу.
- Вы мне решительно нравитесь, сквайр Лоринг! Могу ли я заручиться вашей помощью при следующей покупке? Мне не терпится проучить этих обманщиков!
- Непременно, - с улыбкой ответил я.
Настроение толпы переменилось. Они стали свидетелями забавного представления, и я неожиданно из клоуна, над чьей нелепостью можно посмеяться, превратился в жонглера, чья ловкость вызывает восхищение. Я не испытал удовлетворения от их признания, лишь облегчение. Когда я проходил мимо Вилсона, тот коротко коснулся моего плеча и заметил:
- Ловко вы, однако.
- Теперь вы обязаны тому, за что меня собираются повесить, - ответил я.
В общем зале играли скрипачи, а публика радостно аплодировала и скромно смеялась над выступлением фокусника. Он был одет в костюм шута: объемный колпак с двумя большими "рогами", украшенными колокольчиками, красная рубаха с одним зеленым рукавом, полосатая жилетка, штаны, напоминающие короткие шаровары до колена, сквозь прорези в полотне виднелись цветные чулки. Он выстукивал ритм каблуками тяжелых башмаков, при этом ловко жонглировал семью яблоками, придерживая кончиком носа вилку, на которой балансировала тарелка. Завершив свое представление, фокусник поймал все яблоки в собственные штаны, оттопырив их пояс, тарелку поставил на поднос проходящего мимо слуги, а вилку показательно спрятал себе в карман, притворяясь, что ворует. Зрители рукоплескали и хохотали, не зная, что он действительно не вернет ни вилку, ни другие мелкие серебряные приборы, которые поместились в потайных карманах его смешных штанов.
Я слышал об этом человеке, хоть никогда лично не пересекался и не узнал бы его без грима. Его называют Шут Серебряник, поскольку он чаще всего ворует только серебряные предметы, украшения и деньги. Почему? Потому что с серебром люди расстаются охотнее, а к золоту привыкли относиться с большим уважением, и никто не придерется, если не досчитается парочки серебряных вилок. Побранят слуг, может, высекут или выгонят, но не станут звать свору егерей и допытывать всех, кто был на празднике. Именно это Шуту на руку. Он частый гость на светских приемах, и еще никто не связывал его появление с пропажей столовых приборов.