- Я думал, мы тебе ясно сказали, что не надо беспокоить тех, кто не хочет беспокоиться, - сказал второй, тот, что ниже ростом.
Их было всего двое, но мне казалось, что комната была забита мужчинами в черных униформах, в ботинках с железными носами, с дубинками в руках.
Короткий шагнул в мою сторону.
- Вот легавый идет - тебе башку оторвет.
Острая боль от пинка в голеностопный сустав заставила меня упасть.
Я растянулся на ковре, моргая сквозь обжигающие красные слезы, пытаясь встать.
Ко мне подошла пара белых колготок.
- Ах ты, лживый ублюдок, - прошипела миссис Уайт.
Пара больших ног увела ее прочь.
- Ты - труп, - прошептал бородатый, хватая меня за волосы и выволакивая из палаты.
Я обернулся, посмотрел на кровать. Мой скальп был разодран до крови.
Миссис Доусон лежала на боку, спиной к двери. Радио играло на полную катушку.
Дверь закрылась.
Палата исчезла.
Большие обезьяньи руки больно ущипнули меня за подмышки, маленькие когти все еще держали меня за волосы.
Я увидел огромную батарею, с которой кусками слезала краска.
Черт, белая теплая шерсть - в черно-желтую боль.
Потом я был на верхней лестничной площадке, ботинки с трудом удерживались у меня на ногах.
Потом я цеплялся за перила на полпути вниз.
Черт, я не мог дышать ни грудью ни животом.
Потом я оказался у подножья лестницы, пытаясь встать, держась одной рукой за нижнюю ступеньку, другой - за грудь.
Черт, мой скальп - красно-желто-черная боль.
Потом тепло исчезло, остался только холодный воздух и гравий под моими ладонями.
Черт, моя спина.
Потом мы все вместе бежали по дорожке.
Черт, моя голова воткнулась в зеленую дверь "вивы".
Потом они щупали мой член и совали руки в карманы, заставляя извиваться и хихикать.
Черт, большие кожаные руки стиснули мое лицо в желто-красную боль.
Потом они открыли дверь моей машины, вытянули мою руку.
Черт, черт, черт.
Потом все почернело.
Желтый свет.
Кто полюбит нашего Маленького Мука?
Снова желтый свет.
- Ну, слава богу.
Розовое лицо моей матери качалось из стороны в сторону.
- Что случилось, родной?
Две высокие черные фигуры за ее спиной - как гигантские вороны.
- Эдди, родной!
Желтая комната, полная синего и черного.
- Вы находитесь в травмпункте Пиндерфилдской больницы, - сказал низкий мужской голос из черноты.
Я почувствовал слабое прикосновение там, где кончалась моя рука.
- Вы что-нибудь чувствуете?
Моя рука кончалась большущей перевязанной кистью.
- Осторожно, родной, - сказала мать, коснувшись моей щеки нежной коричневой рукой.
Желтый свет, черные вспышки.
- Они знают, кто я! Они знают, где мы живем!
- Пусть лучше он пока полежит, - сказал другой мужчина.
Черная вспышка.
- Мам, прости меня.
- Ты обо мне не переживай, родной.
Такси, пакистанская болтовня по рации, запах сосны. Я уставился на свою белую правую руку.
- Сколько времени?
- Четвертый час.
- Среда?
- Да, родной. Среда.
За окном проплывал центр Уэйкфилда.
- Мам, а что случилось?
- Я не знаю, родной.
- Кто тебе позвонил?
- Позвонил? Это же я тебя нашла.
- Где?
Мать отвернулась к окну, шмыгнула носом.
- У входа в дом.
- А что с машиной?
- Ты был в машине. На заднем сиденье.
- Мама…
- Весь в крови.
- Мама…
- Валялся там.
- Пожалуйста…
- Я думала, ты умер. - Она заплакала.
Я смотрел на свою белую правую руку. Запах бинтов был сильнее запаха такси.
- А полиция?
- Им позвонил водитель скорой. Он как только тебя увидел - сразу решил заявить.
Мать положила руку на мое здоровое предплечье, глядя мне прямо в глаза.
- Кто это с тобой сделал, родной?
Моя холодная правая рука пульсировала под повязкой.
- Я не знаю.
Снова дома, в Оссетте, на Уэсли-стрит.
Дверь такси захлопнулась за моей спиной.
Я подпрыгнул.
На пассажирской двери "вивы" были коричневые разводы.
Мать шла за мной, закрывая сумку.
Я сунул левую руку в правый карман.
- Что ты делаешь?
- Мне надо ехать.
- Не глупи, мальчик.
- Мама, ну пожалуйста.
- Ты нездоров.
- Мам, прекрати.
- Нет, это ты прекрати. Не смей так со мной поступать.
Она попыталась выхватить у меня ключи.
- Мама!
- Ненавижу тебя за это, Эдвард.
Я сдал задом на дорогу, в глазах - слезы и черные вспышки.
Мать стояла перед домом и смотрела, как я уезжаю.
Однорукий водитель.
Красный свет, зеленый свет, желтый свет, красный.
Плачет на стоянке "Редбека".
Черная боль, белая боль, желтая боль, снова и снова.
Комната 27 - нетронута.
Одна рука льет холодную воду на затылок.
С лица в зеркале стекает старая коричневая кровь.
Комната 27 - вся в крови.
Двадцать минут спустя: проселочная дорога в Фитцвильям.
Еду, держась одной рукой за зеркало заднего обзора, зубами сдираю крышку с пузырька парацетамола, глотаю шесть штук, чтобы унять боль.
Фитцвильям на горизонте: грязно-бурый шахтерский поселок.
Моя пухлая белая правая рука на руле, левая шарит по карманам. Здоровой рукой и зубами разворачиваю вырванную из редбекского справочника страницу.
Ашворт, Д., Ньюстед-Вью, дом номер 69, Фитцвильям.
Обведено и подчеркнуто.
На железном мосту, ведущем в поселок было написано: НАХЕР ИРА!
- Эй, пацаны! Где тут Ньюстед-Вью?
На автобусной остановке три подростка в больших зеленых штанах курили одну сигарету на троих и харкали розовой слизью.
- Чего те? - переспросили они.
- Ньюстед-Вью.
- У ларька направо, потом налево.
- Спасибо большое.
- Еще бы.
Я с трудом поднял стекло, отъехал и заглох. Три пары больших зеленых штанов разразились большим розовым фонтаном и замахали мне растопыренными пальцами.
Под повязкой четыре пальца слиплись в один.
У ларька направо, затем налево, на Ньюстед-Вью.
Я припарковался и заглушил двигатель.
Ньюстед-Вью представляла собой один длинный ряд террас, выходящих на грязный, заросший вереском пустырь. Между ржавеющими тракторами и кучами металлолома паслись пони. Свора собак бегала по улице, гоняя целлофановый пакет. Откуда-то доносился детский плач.
Я ощупал карманы куртки. Вытащил ручку. В животе у меня было пусто, в глазах стояли слезы.
Я смотрел на белую правую руку, которая никак не хотела сгибаться, на белую правую руку, которая никак не хотела писать.
Ручка медленно скатилась с повязки и упала на пол машины.
Дом шестьдесят девять по Ньюстед-Вью - аккуратный садик и давно не крашенные оконные рамы.
Внутри светился телевизор.
Тук-тук.
Левой рукой я включил диктофон, лежавший в правом кармане пиджака.
- Здравствуйте. Меня зовут Эдвард Данфорд.
- Чего вам надо? - спросила не по годам седая женщина сквозь кривые зубы и ирландский акцент.
- Джеймс дома?
Засунув руки глубоко в карманы голубого халата, она сказала:
- Вы ведь из "Пост", да?
- Да.
- И вы - тот человек, который говорил с Терри Джонсом?
- Да.
- Чего вы хотите от нашего Джимми?
- Я просто хочу с ним переговорить, вот и все.
- Он уже досыта наговорился с полицейскими. Хватит ему уже обсуждать это. Особенно с такими, как…
Я схватился за дверную раму, стараясь не выйти из себя.
- С вами что, какая беда приключилась?
- Да.
Она вздохнула и пробормотала:
- Ну, заходите, посидите. Выглядите вы что-то совсем неважно.
Миссис Ашворт повела меня в гостиную и усадила в кресло, стоявшее слишком близко к камину.
- Джимми! Тут пришел этот господин из "Пост", хочет тебя видеть.
Левая щека у меня уже горела; со второго этажа донеслись два глухих удара. Миссис Ашворт выключила телевизор - комната погрузилась в оранжевую мглу.
- Жаль, что вы раньше не приехали.
- Почему?
- Ну, я-то сама не видела, а люди говорят, что к нам тут полицейских понаехало - пруд пруди.
- Когда?
- Около пяти утра.
- Куда? - спросил я, глядя через полумрак на школьную фотографию на телевизоре. Мне ухмылялся длиноволосый юноша, узел его галстука был размером с его лицо.
- Сюда. На нашу улицу.
- Сегодня, в пять утра?
- Да, в пять. Никто не знает, почему, но люди думают, что это…
- Мам, заткнись!
Джимми Ашворт стоял в дверях в старой школьной рубашке и лиловых трениках.
- А, ты уже встал. Чайку? - спросила его мать.
- Пожалуйста, - ответил я.
- Ага, - ответил парень.
Миссис Ашворт вышла из комнаты пятясь и бормоча что-то себе под нос.
Пацан сел на пол, прислонившись спиной к дивану, и откинул с лица длинные пряди прямых тусклых волос.
- Джимми Ашворт?
Он кивнул.
- А вы - тот мужик, который разговаривал с Терри?
- Да, это я.
- Терри сказал, что мы можем расчитывать на бабки.
- Возможно. - Я отчаянно хотел пересесть в другое кресло.
Джимми Ашворт потянулся к пачке сигарет, лежавшей сзади него на подлокотнике дивана. Пачка упала на ковер. Он вытащил сигарету. Я наклонился вперед и тихо сказал:
- Может, расскажешь мне, что произошло?
- А что у вас с рукой? - спросил Джимми, закуривая.
- Дверью машины прищемило. А что с твоим глазом?
- А что, видно?
- Только когда зажигалку к лицу подносишь. Легавые?
- Возможно.
- Сильно тебя доставали?
- Можно сказать и так.
- Так ты хоть денег на этом заработай. Расскажи нам, что случилось.
Джимми Ашворт глубоко затянулся и медленно выдохнул в оранжевое зарево камина.
- Мы ждали прораба, но он не приехал, да еще и дождь шел, так что мы просто болтались, типа чай пили, и все такое. Я пошел ко Рву, чтобы поссать. Ну, тут я ее и увидел.
- Где она была?
- Во Рву, недалеко от края. Она, похоже, скатилась вниз. А потом я увидел эти, эти…
В кухне засвистел чайник.
- Крылья?
- Так вы уже знаете?
- Ага.
- Терри рассказал?
- Да.
Джимми Ашворт откинул волосы с лица, случайно подпалив их концом сигареты.
- Ай, черт.
Комната наполнилась запахом горелых волос. Джимми Ашворт посмотрел на меня.
- Оно там застряло.
- И что ты сделал? - спросил я, как можно дальше отворачиваясь от огня.
- Да ничего. Я просто, бля, остолбенел. Я не мог поверить, что это она. Она выглядела совсем по-другому, прямо белая-белая.
Миссис Ашворт вернулась с чайным подносом и поставила его на стол.
- Они всё говорили, какая она была славная, - прошептала она.
Мне казалось, что кровь перестала циркулировать во всей моей правой руке.
- И ты был один? - спросил я.
- Ага.
Рука снова начала пульсировать, бинт пропотел и начал чесаться.
- А Терри Джонс?
- Что - Терри Джонс?
- Спасибо, - сказал я, беря чашку у миссис Ашворт. - Когда Терри ее увидел?
- Ну, сначала я пошел обратно к ребятам.
- Когда это было?
- В смысле?
- Ты только что сказал, что остолбенел. Мне просто интересно, сколько ты там простоял, прежде чем пойти рассказать другим.
- Да не знаю я, на хер.
- Джимми, пожалуйста. Не ругайся в доме, - тихо сказала его мать.
- Да он такой же, как эти чертовы легавые. Не знаю я, сколько я там простоял.
- Извини, Джимми, - сказал я, ставя чашку на каминную полку, чтобы почесать перебинтованную руку.
- Я пошел обратно во времянку. Я надеялся застать там прораба, но…
- Мистера Фостера?
- He-а, мистер Фостер - босс, а прораб - это мистер Марш.
- Джордж Марш. Очень хороший человек, - сказала миссис Ашворт.
Джимми Ашворт посмотрел на мать, вздохнул и сказал:
- Короче, прораба там не было. Только Терри.
- А остальные?
- Они свалили куда-то на машине.
- Значит, ты сказал Терри Джонсу, и вы вместе пошли обратно ко Рву?
- Нет, нет. Я пошел звонить в полицию. Мне одного раза хватило.
- Значит, Терри пошел посмотреть, пока ты звонил в полицию?
- Ага.
- Один?
- Ага, сам. Я же так и сказал.
- И?
Джимми Ашворт отвернулся к оранжевому зареву.
- И полиция приехала и забрала нас в кутузку на Вуд-стрит.
- Понимаете, они думали, что это сделал он. - Миссис Ашворт промокнула глаза.
- Мам, заткнись, а?
- А Терри Джонс? - спросил я; моя пульсирующая рука внезапно онемела, мне ее как будто не хватало.
- Нехороший он человек.
- Мам, да заткнись ты!
Мне было жарко, я устал и ничего больше не чувствовал.
- Его полицейские допрашивали? - спросил я.
- Ага.
Я потел, у меня все чесалось, я мечтал выбраться из этой духовки.
- Но они не думали, что это сделал он?
- Не знаю. Спросите у них.
- Джимми, а почему они думали, что это сделал ты?
- Я же сказал: спросите у них.
Я встал.
- Ты умный парень, Джимми.
Он удивленно посмотрел на меня снизу вверх.
- В смысле?
- Держишь рот на замке.
- Он - хороший мальчик, мистер Данфорд. Он ничего плохого не сделал, - сказала миссис Ашворт, вставая.
- Спасибо, что разрешили мне войти, миссис Ашворт.
- Что вы собираетесь о нем написать? - Она стояла в дверях, глубоко засунув руки в голубые карманы.
- Ничего.
- Ничего? - Босой Джимми Ашворт встал с пола.
- Ничего, - сказал я, подняв свою толстую белую правую руку.
Я медленно ехал в темноте обратно в "Редбек", глотая таблетки, роняя их на пол. Фары грузовиков и новогодние елки - как привидения из мрака.
На щеках моих были слезы, но плакал я не от боли.
В каком все-таки сраном мире мы живем.
Детей убивают, и это никого не колеблет. Царь Ирод навсегда.
В ярко-желтом фойе я взял еще один столбик монет, набрал номер на Уэсли-стрит и пять минут слушал гудки.
Ненавижу тебя за это, Эдвард!
Япозвонил было сестре, но передумал.
Я купил "Ивнинг пост" и выпил чашку кофе в "Редбеке".
Газета кишела сообщениями о растущих ценах и Ирландской республиканской армии. Маленькая заметка без подзаголовка о расследовании по делу Клер Кемплей с вежливыми цитатами старшего полицейского инспектора Ноубла затесалась на вторую полосу.
Чем же Джек занимается?
Джек Уайтхед выходил из "Радости". Похоже, был бухой в говно и злой.
На последних страницах царил "Лидс юнайтед" - футбол отфутболил Лигу регби.
Ни Джонни Келли, ни "Уэйкфилд Тринити", только "Святая Елена" на семь очков впереди.
Правда? А я думала, что скорее - его жена.
Ярисовал круги высохшей кофейной ложкой:
Пропавшая девочка: Клер Кемплей -
Тело Клер Кемплей нашел Джеймс Ашворт -
Джеймс Ашворт работает на "Фостерс Констракшн" -
"Фостерс Констракшн" принадлежит Дональду Фостеру -
Дональд Фостер - председатель Клуба лиги регби в "Уэйкфилд Тринити" -
Звезда, лучший игрок "Уэйкфилд Тринити" - Джонни Келли -
Джонни Келли - брат Полы Гарланд -
Пола Гарланд - мать Жанетт Гарланд -
Жанетт Гарланд - пропавшая девочка.
Все в этом мире взаимосвязано. Покажи мне две вещи, не имеющие никакого отношения друг к другу.
Барри Гэннон словно сидел рядом со мной.
Ну и какие у тебя планы?
Обратно в ярко-желтое фойе. Седьмой час. С остервенением листаю телефонный справочник.
- Это Эдвард Данфорд.
- Что вам угодно?
- Мне надо с вами встретиться.
- Вам лучше войти. - Миссис Пола Гарланд стояла в дверях дома номер 11 по Брант-стрит в Кастл-форде.
- Спасибо.
Я оказался в очередной теплой комнате, окна которой выходили на террасу. По телевизору начинался сериал "Коронейшн-стрит". Я держал правую руку в кармане.
Из кухни вышла низкорослая толстая рыжая женщина.
- Здрасьте, мистер Данфорд.
- Это - шотландка Клер, моя соседка. Она как раз собиралась уходить, да, Клер?
- Ага. Приятно было познакомиться, - сказала женщина, пожимая мне левую руку.
- Надеюсь, вы не из-за меня уходите? - ответил я ложью на ложь.
- Ух ты, смотри, какой вежливый, а? - засмеялась шотландка Клер, подходя к ярко-красной двери.
Пола Гарланд все еще держала дверь открытой.
- До завтра, дорогуша.
- Ага. Приятно познакомиться, мистер Данфорд. Может, зайдете к нам еще - пропустим по стаканчику в честь Рождества, а?
- Пожалуйста, зовите меня Эдди. С удовольствием, - улыбнулся я.
- Ну, тогда до встречи, Эдди. С Рождеством тебя, - улыбнулась Клер.
Пола Гарланд проводила Клер на улицу.
- Счастливо, - сказала она хихикая.
На какой-то момент я остался в гостиной один. Я разглядывал фотографию на телевизоре.
Пола Гарланд вернулась в дом и закрыла красную дверь.
- Извините.
- Да нет, что вы, это я должен просить прощения, что так вот напросился…
- Не говорите глупостей. Да садитесь же вы наконец.
- Спасибо, - сказал я и сел на бежевый кожаный диван.
- Насчет вчерашнего вечера… - начала было она, но я поднял руки.
- Забудьте об этом.
- Что у вас с рукой? - Пола Гарланд поднесла собственную руку ко рту, глядя на посеревший комок бинтов на месте моей кисти.
- Кто-то прищемил мне ее дверью моей машины.
- Шутите.
- Нет.
- А кто?
- Двое полицейских.
- Шутите.
- Нет.
- А почему?
Я поднял на нее глаза и попытался улыбнуться.
- Я подумал, может, вы мне расскажете, почему.
- Я?
С ее коричневой расклешенной юбки свисала красная нитка. Я захотел прекратить то, что начал, и сказать ей про красную нитку.
Но вместо этого я сказал:
- Это были те же полицейские, которые пытались припугнуть меня после того, как я побывал у вас в воскресенье.
- В воскресенье?
- Когда я был здесь в первый раз.
- Я ничего полицейским об этом не рассказывала.
- А кому вы рассказывали?
- Только нашему Полу.
- Кому еще?
- Больше никому.
- Пожалуйста, скажите мне.
Пола Гарланд стояла посреди мебели, призов, фотографий и рождественских открыток, кутаясь в полосатую желто-зелено-коричневую кофту.