- Миссис Гарланд, ну пожалуйста…
- Пола, - прошептала она.
Я хотел прекратить, хотел протянуть руку, снять красную нитку и обнять ее крепко-крепко, как саму жизнь.
Но вместо этого я сказал:
- Пола, пожалуйста, я должен знать.
Она вздохнула и села напротив меня в бежевое кожаное кресло.
- Когда вы ушли, я была очень расстроена и…
- Пожалуйста.
- Ну, ко мне пришли Фостеры…
- Дональд Фостер?
- И его жена.
- Зачем они сюда приходили?
Вспышка холодного света в голубых глазах Полы Гарланд.
- Видите ли, они - мои друзья.
- Извините. Я не это имел в виду.
Она вздохнула.
- Они пришли узнать, не слышала ли я чего от Джонни.
- Когда это было?
- Минут через десять - пятнадцать после вашего ухода. Я еще плакала и…
- Простите.
- Дело не только в вас. Мне все выходные звонили, хотели поговорить с Джонни.
- Кто звонил?
- Журналисты. Ваши приятели. - Она говорила, глядя в пол.
- И вы сказали Фостеру про меня?
- Я не называла вашего имени.
- Что именно вы ему сказали?
- Только то, что какой-то журналюга приходил и спрашивал про Жанетт. - Пола Гарланд подняла глаза и посмотрела на мою правую руку.
- Расскажите мне про него, - попросил я; моя мертвая рука снова проснулась.
- Про кого?
Боль росла, пульсировала.
- Про Дональда Фостера.
- А что вы хотите знать? - Красивые светлые волосы Полы Гарланд были убраны назад.
- Все.
Пола Гарланд сглотнула.
- Он богатый, ему нравится Джонни.
- Что еще?
Пола Гарланд, быстро моргая, шепотом добавила:
- И он сочувствовал нам, когда пропала Жанетт.
Во рту у меня пересохло, рука горела, я не мог оторвать глаз от красной хлопчатобумажной нитки.
- Что еще?
- Он может быть настоящей сволочью, если кто-то перейдет ему дорогу.
Я поднял свою белую правую руку:
- Как вы думаете, он мог бы такое сделать?
- Нет.
- Нет?
- Не знаю.
- Не знаете?
- Нет, не знаю, потому что не представляю, зачем ему это нужно.
- Затем, что мне кое-что известно.
- Что вы имеете в виду?
- Я знаю, что он - та ниточка, которой все связано.
- Связано? Что вы пытаетесь сказать? - Пола Гарланд почесывала свои предплечья.
- Дональд Фостер знает вас и Джонни, а труп Клер Кемплей был найден на одной из его стройплощадок в Уэйкфилде.
- И это - все?
- Он - связь между Жанетт и Клер.
Пола Гарланд была бледная, ее бил озноб, она расчесывала кожу на своих руках.
- Вы считаете, что Дональд Фостер убил ту девочку и отнял у меня мою Жанетт?
- Я этого не говорил. Но он знает.
- Что знает?
Я вскочил, бинты мои размотались, я закричал:
- Какой-то мужик крадет, насилует и убивает маленьких девочек и будет продолжать красть, насиловать и убивать, и никто его не остановит, потому что всем, на фиг, все равно!
- Мне не все равно.
- Вам не все равно, а им - насрать. Все, что их волнует, - это их мелкое вранье и деньги.
Пола Гарланд сорвалась с кресла и начала целовать мои губы, мои глаза, мои уши, крепко прижимая меня к себе и повторяя снова и снова:
- Спасибо тебе, спасибо тебе, спасибо тебе.
Моя левая рука стиснула ее позвоночник, правая безвольно болталась, цепляясь за юбку. Красная нитка пристала к моим бинтам.
- Не здесь, - сказала Пола, нежно взяла меня за правую кисть и повела наверх по крутой-прекрутой лестнице.
Наверху были три двери: две закрыты, одна приоткрыта - в ванную. Две пластмассовые таблички: Мамочкина и Папочкина комната и Комната Жанетт.
Мы ввалились в Мамочкину и Папочкину комнату , Пола целовала меня все сильнее и сильнее, говорила все быстрее и быстрее.
- Ты переживаешь, ты веришь. Ты не представляешь, как много это для меня значит. Обо мне уже так давно никто не переживал.
Мы оказались на кровати; от света с лестничной площадки на шкафу и туалетном столике лежали теплые тени.
- Ты знаешь, как часто я просыпаюсь и думаю: мне надо готовить Жанетт завтрак, надо ее будить?
Я был сверху, отвечал поцелуями на поцелуи. Звук туфлей, упавших на пол.
- Я просто хочу засыпать и просыпаться, как все нормальные люди.
Она села и сняла свою желто-зелено-коричневую полосатую кофту. Я попытался облокотиться на правую руку, теребя левой маленькие пуговки-цветочки на ее блузке.
- Понимаешь, раньше мне было очень важно, чтобы никто никогда не забыл ее, чтобы никто никогда не говорил о ней, как о мертвой, в прошедшем времени.
Моя левая рука расстегивала молнию ее юбки, ее рука была на моей ширинке.
- Понимаешь, мы с Джефом не были счастливы. Но когда у нас появилась Жанетт, все это как будто приобрело смысл.
Во рту у меня был вкус соленой воды, ее слез и мощного, непрекращающегося ливня слов.
- Но уже тогда, когда она была совсем крохотной, я иногда лежала по ночам и думала, что я буду делать, если с ней что-то случиться; я видела ее мертвой, лежала без сна и видела ее мертвой.
Она слишком крепко сжимала мой член, моя рука была у нее в трусах.
- Чаще всего мне виделось, что она попала под машину или под грузовик, что она лежит на дороге в своем маленьком красном пальтишке.
Я целовал ее грудь, спускался по животу, бежал от ее слов и поцелуев вниз, к ней между ног.
- Но иногда я видела ее задушенной, изнасилованной и убитой. Я бежала к ней в комнату, будила ее и обнимала, обнимала, обнимала.
Ее пальцы путались в моих волосах, сдирали болячки, моя кровь была у нее под ногтями.
- И когда она не пришла домой, все эти кошмары, которые я себе представляла, весь этот ужас, все - сбылось.
Моя рука горела, ее голос - белый шум.
- Все сбылось.
Я - жесткий быстрый член в ее мертвой комнате.
Она - крики и шепот в темноте.
- Мы хороним своих мертвецов заживо.
Я тянул ее за сосок.
- Под камнями, под травой.
Кусал мочку ее уха.
- Мы слышим их каждый день.
Сосал ее нижнюю губу.
- Они говорят с нами.
Сжимал ее бедра.
- Они спрашивают нас: почему? почему? почему?
Я - все быстрее и быстрее.
- Я слышу ее каждый день.
Быстрее.
- Она спрашивает: почему?
Быстрее.
- Почему?
Сухая болезненная кожа на сухой болезненной коже.
- Почему?
Я думал о Мэри Голдторп, о ее шелковых трусах и чулках.
- Она стучит в эту дверь и хочет знать почему.
Быстрее.
- Она хочет знать почему.
Мой сухой край о ее сухой край.
- Я слышу, как она говорит: "Мамочка, почему?"
Я думал о Мэнди Уаймер, о ее задравшейся деревенской юбке.
- Почему?
Быстро.
Сухо.
В голове - другой Гарланд.
Конец.
- Я больше не могу одна.
Чувствуя свой сухой раздраженный член, я слушал, как она говорила сквозь темноту.
- Они отобрали ее у меня. А потом Джеф, он…
Лежа с открытыми глазами, я думал о двуствольных винтовках, о Джефе Гарланде, Грэме Голдторпе, о чертовом круговороте.
- Он был трус.
Фары проезжающей мимо машины проволокли по потолку тени. Интересно, Джеф выбил себе мозги здесь, в этом доме, в этой комнате, или где-то в другом месте?
- Все равно кольцо всегда болталось на пальце.
Я лежал в постели вдовы и матери и думал о Кэтрин Тейлор. Я зажмурил глаза, как будто меня здесь не было.
- А теперь вот Джонни.
Я насчитал только две спальни и ванную. Интересно, где спал брат Полы Гарланд? Джонни спал в спальне Жанетт?
- Я не могу так больше жить.
Я нежно гладил свою правую руку, ее шепот плескался вокруг меня, качая на краю сна.
Была ночь перед Рождеством. В темном лесу стоял новый бревенчатый сруб, в его окнах горели желтые свечи. Я шел по лесу, под ногами был легкий снег. Я шел домой. На крыльце я отряхнул ботинки от снега и открыл тяжелую деревянную дверь. В очаге горел огонь, и комната была наполнена ароматом домашней стряпни. Под идеальной новогодней елкой лежали красиво упакованные коробки с подарками. Я вошел в спальню и увидел ее. Она лежала под рукодельным лоскутным покрывалом, ее золотые волосы разметались по клетчатым подушкам, глаза ее были закрыты. Я сел на край кровати, расстегнул свою одежду, тихо скользнул под одеяло и прижался к ней. Она была холодной и мокрой. Я попытался нащупать ее руки и ноги. Я сел в кровати и откинул покрывало и одеяла - все было красным. Только голова и грудь, распоротая по швам. Ни рук ни ног не было. Я прощупал одеяла. Ее сердце с тупым стуком упало на пол. Я поднял его своей перебинтованной рукой. Пыль и перья прилипли к крови. Я прижал грязное сердце к ее груди, гладя ее золотые локоны. Волосы остались у меня в руке, отстав от ее головы. Я лежал на кровати, весь в крови и перьях, в ночь перед Рождеством, и тут кто-то постучался в дверь.
- Что это было? - Сна ни в одном глазу.
Пола Гарланд вставала с кровати.
- Телефон.
Она взяла свою желто-зелено-коричневую кофту, надела ее на ходу и спустилась вниз, сверкая голой задницей. Цвета эти ей совсем не шли.
Я лежал в постели, слушая, как под крышей шебуршали мыши или птицы.
Минуты через две я сел в кровати, потом встал, оделся и спустился вниз.
Миссис Пола Гарланд сидела в бежевом кожаном кресле, качаясь взад-вперед и сжимая в руках школьную фотографию Жанетт.
- Что такое? Что случилось?
- Звонил наш Пол…
- Что? Что произошло? - Я думал: черт, черт, черт. Перед глазами - разбитые машины и окровавленые лобовые стекла.
- Полиция…
Я упал на колени, тряся ее:
- Что?
- Они его поймали.
- Кого? Пола?
- Какого-то мальчишку из Фитцвильяма.
- Что?
- Они говорят, что это сделал он.
- Что сделал?
- Они говорят, что он убил Клер Кемплей и…
- И что?
- Он сказал, что он убил и других.
Внезапно все стало красным, ослепляюще-кровавым.
Она продолжала:
- Он сказал, что он убил Жанетт.
- Жанетт?
Ее рот и глаза были открыты, но ни звука, ни слез не было.
Я бегом поднялся на второй этаж. Рука горела.
Обратно вниз по ступенькам с туфлями в одной руке.
- Ты куда?
- В офис.
- Пожалуйста, не уходи.
- Я должен.
- Я не могу остаться одна.
- Мне надо идти.
- Возвращайся.
- Конечно.
- Клянешься сердцем и жизнью?
- Клянусь сердцем и жизнью.
22:00, среда, 18 декабря 1974 года.
Шоссе - гладкое, черное, мокрое.
Одна рука на руле, весь вес на педали, ледяной ветер с визгом пронизывает "виву" насквозь, все мысли - о Джеймсе Ашворте.
Понимаете, они думали, что это сделал он.
Я бросил взгляд в зеркало заднего обзора: на шоссе никого, кроме грузовиков, любовников и Джимми Джеймса Ашворта.
Мам, заткнись!
Я съехал с главной дороги у цыганского табора - черное на черном скрывало потери - тряся правой рукой, пытаясь ее отогреть, думая о Джимми Джеймсе Ашворте.
Джимми, а почему они думали, что это сделал ты?
Через рождественские гирлянды в центре Лидса, составляя в голове текст статьи, думая о Джимми Джеймсе Ашворте.
Вот у них и спросите.
Здание "Йоркшир пост", желтые огни на десяти этажах. Я припарковался внизу, улыбаясь и думая о Джимми Джеймсе Ашворте.
Ты умный парень, Джимми.
Большая елка в фойе, на двойных стеклянных дверях - белой аэрозольной краской: С НОВЫМ ГОДОМ! Я вызвал лифт, думая о Джимми Джеймсе Ашворте.
Держишь рот на замке.
Двери лифта открылись. Я вошел и нажал кнопку десятого этажа. Сердце колотилось, я думал о Джимми Джеймсе Ашворте.
Он - хороший мальчик, мистер Данфорд. Он ничего плохого не сделал.
Двери лифта открылись на десятом этаже. В офисе бурлила жизнь, везде стоял гул. На каждом лице - крупными буквами: ПОПАЛСЯ!
Я стиснул левой рукой карманный диктофон "Филипс", думая о Джимми Джеймсе Ашворте, благодаря Джимми Джеймсу Ашворту.
Что вы собираетесь о нем написать?
Думая: Акула Пера.
В кабинет Хаддена - без стука.
В комнате спокойно, как в центре урагана.
Джек Уайтхед поднял лицо - двухдневная щетина и глаза огромные, как тарелки.
- Эдвард… - начал Хадден, очки на кончике носа.
- Я взял у него интервью сегодня после обеда. Я взял у него интервью, мать его! - Хадден скривился.
- У кого?
- Ничего ты у него не брал, - улыбнулся Джек. В воздухе висел запах перегара.
- Я сидел у него в гостиной. Он мне практически сам все рассказал.
- Правда, что ли? - снова Джек, с издевкой.
- Да, правда.
- А о ком хоть речь-то идет, а, Акула Пера?
- О Джеймсе Ашворте.
Джек Уайтхед с улыбкой посмотрел на Билла Хаддена.
- Присядь-ка, - сказал Хадден, указывая на стул рядом с Джеком.
- А в чем дело?
- Эдвард, никакого Джеймса Ашворта никто не арестовывал, - сказал он со всей добротой, на которую только был способен.
Джек Уайтхед притворялся, что просматривает какие-то записи, подняв бровь выше обычного, не в состоянии устоять перед соблазном:
- Если, конечно, он не является также Майклом Джоном Мышкиным.
- Кем?
- Майкл Джон Мышкин, - повторил Хадден.
- Родители - поляки. По-английски - ни гугу, - засмеялся Джек, как будто это было смешно.
- Ну, здорово, - сказал я.
- Вот, Акула Пера, возьми-ка, почитай. - Джек Уайтхед бросил мне первую корректуру утреннего выпуска. Газета отскочила от меня и упала на пол. Я наклонился, чтобы поднять ее.
- Что у тебя такое с рукой? - спросил Хадден.
- В дверях прищемило.
- Надеюсь, это не скажется на твоем стиле, а, Акула Пера?
Я неловко пытался развернуть газету левой рукой.
- Помочь? - со смехом сказал Джек.
- Не надо.
- Первая полоса, - улыбнулся он.
ПОЙМАН! - кричал заголовок.
Клер: спецотряд задержал местного жителя - дразнил подзаголовок.
ДЖЕК УАЙТХЕД, СПЕЦКОРРЕСПОНДЕНТ ГОДА ПО КРИМИНАЛЬНОЙ ХРОНИКЕ, - хвасталась подпись.
Я начал читать.
Вчера ранним утром полиция арестовала жителя Фитцвильяма в связи с убийством десятилетней Клер Кемплей.
Согласно информации, полученной из конфиденциальных полицейских источников, задержанный признался в совершении убийства и ему предъявлено официальное обвинение. Дело передано в гражданский суд Уэйкфилда, куда задержанный будет доставлен сегодня утром.
Полицейские источники также сообщили, что задержанный признался в совершении ряда других убийств. Ожидается, что в ближайшем будущем ему будут предъявлены новые официальные обвинения.
Ведущие следователи страны прибудут сегодня в Уэйкфилд, чтобы допросить задержанного по другим нераскрытым делам подобного рода.
Я уронил газету на пол.
- Я был прав.
- Думаешь? - сказал Джек. Я повернулся к Хаддену.
- Вы же знаете, что я был прав. Я же говорил, что все они связаны между собой.
- О каких других случаях идет речь, Джек? - спросил Хадден.
- О Жанетт Гарланд и Сьюзан Ридьярд, - сказал я со слезами на глазах.
- Для начала, - добавил Джек.
- Я же говорил вам, мать вашу!
- Эдвард, выбирай выражения, - пробормотал Хадден.
- Я сидел в этом самом кабинете, я сидел у Олдмана в кабинете, и я говорил вам обоим, - сказал я.
Но я знал, что все кончено.
Я сидел с Хадденом и Джеком Уайтхедом и понимал, что это конец. Рука моя застыла от боли. Я переводил взгляд с одно на другого: Джек улыбался, Хадден теребил очки. Кабинет, редакция, прилегающие улицы - все вдруг погрузилось в тишину. На секунду мне показалось, что там, снаружи, идет снег.
Только на секунду, а потом все пошло по-новой.
- У вас есть его адрес? - спросил я Хаддена.
- Джек?
- Ньюстед-Вью, пятьдесят четыре.
- Ньюстед-Вью! Та же самая улица, мать ее.
- Что? - переспросил Хадден, теряя терпение.
- Джеймс Ашворт, тот парень, который нашел ее тело, он живет на той же самой улице, что и этот ваш мужик.
- Ну и что? - улыбнулся Джек.
- Иди ты в жопу, Джек!
- Будь так любезен, следи за своими выражениями у меня в кабинете.
Джек Уайтхед поднял руки, шутливо изображая капитуляцию. У меня в глазах покраснело, голова снова налилась болью.
- Они живут в одном городе, на одной и той же улице, в десяти милях от того места, где был найден труп.
- Совпадение, - сказал Джек.
- Думаешь?
- Думаю.
Я откинулся на спинку стула. Правая рука отяжелела от застоявшейся крови. Я чувствовал, как этой тяжестью наливается все вокруг, как будто снег шел здесь, в кабинете, здесь, у меня в мозгу.
Джек Уайтхед сказал:
- Он же сам сознался. Чего ты еще хочешь?
- Правды, мать ее.
Джек засмеялся, громко, от души, низким грудным смехом. Я чувствовал, что мы довели Хаддена до предела.
- А как они его задержали? - тихо спросил я.
- Ехал с неисправными габаритами.
- Шутишь?
Джек перестал смеяться.
- Не остановился по требованию полицейских. Те - за ним. Его задержали, и он вдруг ни с того ни с сего во всем сознался.
- А что у него за машина?
- Грузовой фургон, - сказал Джек, стараясь не смотреть мне в глаза.
- Какого цвета?
- Белого, - улыбнулся Джек, предлагая мне сигарету. Я взял ее, думая о миссис Ридьярд с ее плакатами и аккуратной гостиной с испорченным видом.
- Сколько ему лет?
Джек закурил.
- Двадцать два.
- Двадцать два? Значит, в шестьдесят девятом ему было лет шестнадцать-семнадцать.
- Ну и что?
- Кончай, Джек.
- Где он работал? - спросил Хадден Джека, глядя на меня.
- В фотолаборатории. Проявлял пленки.
В голове у меня зашумело, перед глазами поплыли школьные фотопортреты маленьких девочек.
- У тебя такое ощущение, что тут что-то не так, да?
- Да, - прошептал я.
- Я понимаю: тебе просто не хочется, чтобы это был он.
- Да.
Джек наклонился вперед.
- Я тоже был таким. Работаешь-работаешь, столько всего накопаешь, а оно все никак не складывается.
- Да, - пробормотал я, плывя в белом грузовом фургоне, покрытом фотографиями маленьких улыбающихся светловолосых мертвецов.
- Это - горькая пилюля. Но его поймали.
- Да уж.
- Ничего, привыкнешь, - подмигнул Джек и встал пошатываясь. - До завтра.
- Да, Джек, спасибо, - сказал Хадден.
- Большой день, а? - сказал Джек, закрывая за собой дверь.