- Ага, - машинально сказал я.
В комнате воцарилась тишина; здесь все еще пахло Джеком и перегаром. Через несколько секунд я сказал:
- И что же теперь?
- Я хочу, чтобы ты собрал побочный материал по этому Мышкину. В принципе дело передано в суд, но раз уж он сознался и находится под арестом, то нам ничего не мешает.
- Когда вы собираетесь опубликовать его имя?
- Завтра.
- Кто будет писать о судебном процессе?
- Джек возьмет на себя и слушания и пресс-конференцию.
- Он будет заниматься и тем и другим?
- Ну, ты тоже можешь сходить, но я думал, что из-за похорон и всего остального…
- Похорон? Каких похорон?
Хадден посмотрел на меня поверх очков.
- Завтра похороны Барри.
Я пялился на рождественскую открытку, стоявшую на его столе. На ней был нарисован теплый освещенный коттедж в заснеженном лесу.
- Черт, я совсем забыл, - прошептал я.
- Во сколько похороны?
- В одиннадцать. Крематорий Дюйсбери.
Я встал, все мои конечности ослабли под тяжестью мертвой крови. Я пошел по морскому дну к двери. Хадден поднял глаза от леса поздравительных открыток и тихо спросил:
- А почему ты был так уверен в том, что это - Джеймс Ашворт?
- Я не был в этом уверен, - сказал я и закрыл за собой дверь.
Пол Келли сидел на краю моего стола.
- Наша Пола звонила тебе уже несколько раз.
- Да?
- Эдди, что происходит?
- Ничего.
- Ничего?
- Она позвонила мне. Мол, ты рассказал ей, что я ходил к этой женщине, Мэнди Уаймер.
- Оставь ее в покое, Эдди.
Два часа непрерывной черной работы помножить на нерабочую правую руку - итого четыре. Я расшифровывал свои записи по делу Сьюзан Ридьярд для большой статьи Джека Уайтхеда, умалчивая о своих встречах с Полой Гарланд.
Джек, миссис Гарланд не желает говорить об исчезновении своей дочери. Пол Келли (троюродный брат, и сотрудник этой газеты) попросил нас принять это во внимание и оставить ее в покое.
Яснял трубку и набрал номер.
На втором гудке:
- Алло, Эдвард?
- Да.
- Ты где?
- На работе.
- Когда ты вернешься?
- Меня снова предупредили, чтобы я держался от тебя подальше.
- Кто?
- Ваш Пол.
- Прости. Он хочет как лучше.
- Я знаю, и он прав.
- Эдвард, я…
- Я позвоню тебе завтра.
- Ты пойдешь в суд?
В офисе никого, кроме меня, не было, и я ответил:
- Да.
- Это он, да?
- Да, похоже, что он.
- Пожалуйста, приезжай.
- Я не могу.
- Ну пожалуйста.
- Я позвоню завтра, я обещаю. Мне надо идти.
Связь прервалась, мой желудок свело судорогой.
Я держал свою голову руками - здоровой и больной. Обе пахли Полой и больницей.
Я лежал в темноте на полу комнаты 27 и думал о женщинах.
На стоянке - приезжали и уезжали грузовики, от света их фар по комнате танцевали тени-скелеты.
Я лежал на животе, спиной к стене, закрыв глаза, зажав руками уши и думал о девушках.
Снаружи в ночи хлопнула дверь машины.
Я вскочил, едва не выпрыгнув из собственной кожи, с воплем.
Глава седьмая
6:00
Четверг, 19 декабря 1974 года. Мать сидела в дальней комнате в кресле-качалке и смотрела на сад и серый утренний снег с дождем.
Я подал ей чашку чая и сказал:
- Я пришел за черным костюмом.
- Я тебе чистую рубашку на кровать положила, - сказала она, не отрываясь от окна и не притрагиваясь к чаю.
- Спасибо, - ответил я.
- Что за фигня у тебя с рукой? - спросил Джилман из "Манчестер ивнинг ньюс".
- Прищемил. - Я улыбнулся и сел в первом ряду.
- И похоже, не только руку, - подмигнул Том из Брэдфорда.
Штаб-квартира городской полиции Западного Йоркшира, Вуд-стрит, Уэйкфилд.
- Эй, а как там твоя девушка поживает? - со смехом спросил Джилман.
- Закройся, - прошептал я, краснея, глядя на отцовские часы: 20:30.
- А что, кто-то умер? - спросил новичок, садясь за тремя черными костюмами.
- Ага, - ответил я, не оборачиваясь.
- Черт. Прошу прощения, - пробормотал он.
- Мудило с юга, - буркнул Джилман себе под нос.
Я обернулся на телевизионные софиты:
- Жарко.
- Ты как сюда вошел? - спросил Том из Брэдфорда.
- Через главный, - ответил новичок.
- Народу много на улице?
- Да сотни, мать их.
- Вот бля.
- Имя знаете? - шепотом спросил Джилман.
- Ага, - улыбнулся я.
- А адрес? - снова спросил Джилман, довольный собой.
- Ага, - ответили мы хором.
- Черт.
- С добрым утром, дамы, - сказал Джек Уайтхед, садясь прямо сзади меня, от души меся кулаками мои плечи.
- Доброе утро, Джек, - сказал Том из Брэдфорда.
- Что, Акула Пера, держишь руку на пульсе? - засмеялся он.
- На всякий пожарный, Джек: не дай бог ты что-нибудь прослушаешь.
- Не ссорьтесь, девочки, - подмигнул Джилман.
Боковая дверь открылась.
Три широкие улыбки в трех широких безвкусных костюмах.
Старший констебль Рональд Ангус, главный следователь Джордж Олдман, старший полицейский инспектор Питер Ноубл.
Три жирных кота, нажравшиеся сливок.
Со стуком и свистом включились микрофоны.
Старший констебль Ангус взял в руки стандартный белый лист бумаги и усмехнулся.
- Господа, доброе утро. Вчера рано утром в Уэйкфилде на Донкастер-роуд после непродолжительной погони был арестован мужчина. Сержант Боб Крейвен и констебль Боб Дуглас приказали водителю белого транспортного фургона "форд" остановиться по причине неисправности габаритных огней. Когда водитель фургона не выполнил указаний сотрудников полиции, они стали преследовать его и в конце концов заставили съехать с проезжей части.
У старшего констебля Ангуса была седая шевелюра, похожая на ореховый мусс. Он выдержал паузу, сияя как медный грош, и словно ожидая аплодисментов.
- Этот человек был доставлен сюда, на Вуд-стрит, и допрошен. В ходе предварительного допроса он дал понять, что владеет информацией о более серьезных вещах. После этого старший полицейский инспектор Ноубл допросил арестованного в связи с похищением и убийством Клер Кемплей. Вчера в восемь часов вечера этот человек признал свою вину в совершении данного преступления. Ему было предъявлено официальное обвинение. Сегодня утром он предстанет перед гражданским судом Уэйкфилда.
Ангус откинулся на стуле с видом человека, объевшегося рождественским пуддингом.
Зал взорвался шквалом вопросов и имен.
Три толстяка прикусили языки и расплылись в еще более широких улыбках.
Я смотрел на Олдмана, пялился прямо в его черные глаза.
А ты, сволочь, думаешь, что ты один до этого додумался?
Олдман смотрел на меня.
Моя дряхлая мамаша и то бы догадалась, черт ее побери.
Главный следователь посмотрел на своего старшего констебля, они подмигнули друг другу и обменялись ухмылками.
Олдман поднял руки.
- Господа, господа. Да, арестованного также допрашивают по другим, нераскрытым преступлениям сходного характера. Однако в настоящий момент я не могу поделиться с вами никакой другой информацией. Но от имени старшего констебля и старшего инспектора Ноубла и всех полицейских, которые участвовали в этом расследовании, я хочу поблагодарить сержанта Крейвена и констебля Дугласа. Они - выдающиеся сотрудники полиции, которые заслужили нашей самой искренней благодарности.
И снова зал вспыхнул потоком имен, дат и вопросов.
Жанетт ’69 и Сьюзан ’72 остались без ответа.
Три толстяка и их ухмылки поднялись с места.
- Спасибо, господа, - крикнул Ноубл, открывая дверь для своего начальства.
- Пошел на хер! - крикнул я - в черном костюме, чистой рубашке и серых бинтах.
ПОВЕСИТЬ УБЛЮДКА,
ПОВЕСИТЬ УБЛЮДКА,
ПОВЕСИТЬ УБЛЮДКА НЕМЕДЛЯ!
Вуд-стрит, Троица Государственной Структуры Уэйкфилда:
Полиция, Суд и Городская Администрация.
Десятый час, толпа собралась.
ТРУС, ТРУС, МЫШКИН - ТРУС!
Две тысячи домохозяек и их безработные сыновья.
Джилман, Том и я - в самой гуще событий.
Две тысячи хриплых глоток и их сыновья.
Бритоголовый парень с матерью, экземпляром "Дэйли миррор" и петлей домашнего изготовления.
Все ясно.
ТРУС, ТРУС, МЫШКИН - ТРУС!
Уродливые руки толкают, пихают и тянут нас.
Туда-сюда, сюда-туда.
И вдруг - цап - меня за воротник ухватила длинная рука закона.
Сержант Фрейзер пришел на помощь.
ВЗДЕРНУТЬ ЕГО!
ВЗДЕРНУТЬ ЕГО!
ВЗДЕРНУТЬ ЧЕРТОВА УБЛЮДКА!
За мраморными стенами и толстыми дубовыми дверями гражданского суда Уэйкфилда царил недолгий покой, но не для меня.
- Мне надо с тобой поговорить, - прошептал я, крутя головой и поправляя галстук.
- Вот уж надо, так надо, мать твою, - прошипел Фрейзер. - Но только не здесь и не сейчас.
Ботинки сорок пятого размера потопали прочь по коридору.
Я толкнул дверь в зал судебных заседаний № 2. Он был забит до отказа и абсолютно тих.
Ни одного свободного места, только стоячие.
Ни одного родственника, только господа журналисты.
Джек Уайтхед - в первом ряду: облокотился на деревянный барьер и смеется с сотрудником, рассаживающим представителей прессы. Я поднял глаза на витраж, изображавший холмы, овец, мельницы и Иисуса. Света снаружи было так мало, что стекло лишь отражало свет электрических ламп, громко жужжавших над головой.
Джек Уайтхед обернулся, сощурил глаза и поприветствовал меня.
Казалось, что приглушенное скандирование уличной толпы просачивалось снизу, из-под мрамора и дуба, и сливалось с нашим шепотом. От их ритмичных криков создавалось впечатление, что мы плывем на древней галере.
- Там, снаружи - сумасшедший дом, на фиг, - задыхаясь, сказал Джилман.
- Мы-то, по крайней мере, внутрь попали, - ответил я, прислоняясь к задней стене.
- Ага. Черт знает что случилось с Томом и Джеком.
Я показал на первый ряд аудитории:
- Джек там, внизу.
- Как это он туда так быстро пробрался, мать его?
- Наверное, между кутузкой и судом есть какой-нибудь подземный тоннель.
- Ага. А у Джека есть ключ, - фыркнул Джилман.
- Да, наш Джек - парень ушлый.
Я резко повернулся к витражу - за окном какой-то черный предмет взлетел вдруг и упал, как гигантская птица.
- Это что еще такое?
- Щит какой-то, наверное. Местные нервничают.
- Не только они.
И тут точно по сигналу появился он.
Скамья подсудимых заполнилась ребятами в штатском, один из них был прикован к нему наручниками.
Майкл Джон Мышкин в грязном синем комбинезоне и черной рабочей куртке стоял впереди, большеголовый и жирный, как сволочь.
Я судорожно сглотнул, желудок обожгла поднимающаяся желчь.
Майкл Джон Мышкин моргал и пускал пузыри.
Я потянулся за ручкой, но боль прострелила руку от ногтей к плечу, и мне снова пришлось прислониться к стене.
Майкл Джон Мышкин выглядел старше двадцати двух лет; он улыбался нам детской улыбкой.
Секретарь суда встал, кашлянул и спросил:
- Вы - Майкл Джон Мышкин, проживающий по адресу Фитцвильям, Ньюстед-Вью, пятьдесят четыре?
- Да, - ответил Майкл Джон Мышкин, оглядываясь на одного из следователей, находившихся вместе с ним на скамье подсудимых.
- Вам предъявлено обвинение в том, что между двенадцатым и четырнадцатым декабря вы совершили убийство Клер Кемплей, чем потревожили покой Ее Величества Королевы. Далее, вы обвиняетесь в том, что восемнадцатого декабря в городе Уэйкфилде вы управляли транспортным средством, не соблюдая правил технической безопасности.
Майкл Джон Мышкин, Франкенштейн в наручниках, положил свободную руку на перила и вздохнул.
Секретарь суда кивнул человеку, сидящему напротив. Тот встал и объявил:
- Уильям Бэмфорт, адвокат истца. Прошу отметить, что в настоящий момент у мистера Мышкина нет адвоката. От имени городской полиции Западного Йоркшира я прошу оставить мистера Мышкина в следственном изоляторе еще на восемь дней с тем, чтобы мы могли продолжить допрашивать его о преступлениях, сходных с тем, в котором он обвиняется. Я также хотел бы напомнить присутствующим, и особенно представителям прессы, о том, что дело по-прежнему остается на рассмотрении суда. Благодарю вас.
Секретарь суда снова встал.
- Мистер Мышкин, есть ли у вас возражения против просьбы адвоката истца оставить вас в следственном изоляторе еще на восемь дней?
Майкл Джон Мышкин поднял глаза и покачал головой:
- Нет.
- Желаете ли вы, чтобы ограничения для освещения судебного процесса прессой были сняты?
Майкл Джон Мышкин оглянулся на одного из следователей. Следователь еле заметно покачал головой, и Майкл Джон Мышкин прошептал:
- Нет.
- Майкл Джон Мышкин, ваше пребывание в следственном изоляторе продлевается еще на восемь дней. Ограничения для прессы остаются в силе.
Следователь повернулся, таща Мышкина за собой.
Вся аудитория подалась вперед.
На верхней ступеньке Майкл Джон Мышкин остановился, повернулся, чтобы еще раз посмотреть на суд, чуть не поскользнулся и ухватился за одного из следователей, чтобы не упасть.
Последнее, что мы видели, была большая рука на перилах лестницы, исчезающая в утробе суда, махающая на прощанье.
Эта рука оборвала жизнь, подумал я.
Потом ублюдок-убийца пропал из виду.
- Ну, что думаешь?
- Вполне подходит на роль, - ответил я.
- Ага, сойдет, - подмигнул Джилман.
Было почти одиннадцать, когда "вива" и ехавшая за ней следом машина Джилмана свернули к крематорию Дюйсбери.
Снег с дождем сменился холодной моросью, но ветер был таким же сильным, как на прошлой неделе, так что прикурить с перевязанной рукой не было никакой возможности.
- Позже, - пробормотал в дверях сержант Фрейзер. Джилман посмотрел на меня, но не сказал ни слова.
Крематорий был забит до отказа и абсолютно тих.
Одна семья плюс пресса.
Мы сели на скамейку в конце часовни, поправляя галстуки и приглаживая волосы, кивая половине газетных редакций Северной Англии.
Джек, мать его, Уайтхед - в первом ряду, болтает с Хадденом, его женой и Гэннонами, облокотившись на спинку своей скамейки.
Я поднял глаза на ближайший витраж, изображавший холмы, овец, мельницы и Иисуса, и стал молиться, чтобы Барри повезло с панихидой больше, чем моему отцу.
Джек Уайтхед обернулся, сощурил глаза и помахал в мою сторону.
Снаружи вокруг здания свистел ветер, похожий на шум прибоя и крики чаек. Интересно, умеют ли птицы говорить?
- Ну, что они тянут кота за яйца? - прошептал Джилман.
- А где Джек? - спросил Том из Брэдфорда.
- Там, впереди, - улыбнулся я.
- Мать моя женщина! Неужели и тут - тоннель? - заржал Джилман.
- Следи за выражениями, - прошептал Том. Джилман уставился в молитвенник.
- Черт, прошу прощения.
Я резко повернулся к витражу - по проходу мимо окна шла Кэтрин Тейлор, вся в черном, под руку с Жирной Стеф и Гэзом из спортивного. Джилман сильно толкнул меня под ребро и подмигнул:
- Везет же тебе, чувак.
- Катись в жопу, - прошипел я, краснея, глядя, как белеют костяшки пальцев на здоровой руке, вцепившейся в деревянную скамейку.
И тут органист нажал вдруг на все клавиши сразу.
Все встали.
А вот и он.
Я пялился на гроб, стоявший в начале зала, и не мог вспомнить, какого цвета был гроб моего отца - темнее или светлее.
Я опустил глаза в молитвенник, лежавший на полу. Я думал о Кэтрин.
Я поднял глаза, пытаясь разглядеть, где она сидит.
Через проход жирный мужик в коричневом кашемировом пальто смотрел на меня в упор.
Мы оба отвернулись и уставились в пол.
- Где ты была?
- В Манчестере, - ответила Кэтрин.
Мы стояли снаружи, на косогоре между входом и стоянкой. Дождь и ветер были холоднее обычного, прямо ледяные. Черные костюмы и пальто цепочкой выходили из крематория, пытались прикуривать, открывать зонты, пожимать руки.
- А что ты делала в Манчестере? - спросил я, прекрасно зная, что она делала в Манчестере.
- Я не хочу об этом говорить, - сказала она и пошла к машине Жирной Стеф.
- Прости.
Кэтрин Тейлор шла не оборачиваясь.
- Можно я тебе сегодня вечером позвоню?
Стефани открыла пассажирскую дверь, и Кэтрин наклонилась, чтобы взять что-то с сиденья. Она развернулась и швырнула в меня книгой, крича:
- Вот, ты забыл это, когда трахал меня в последний раз!
"Путеводитель по северным каналам" пролетел над дорожкой, ведущей к крематорию, теряя по дороге фотографии маленьких школьниц.
- Черт, - плюнул я, неловко собирая снимки.
Маленькая белая машина Жирной Стеф развернулась и выехала со стоянки.
- Ничего, свет клином не сошелся.
Я поднял голову. Сержант Фрейзер протягивал мне фотографию десятилетней светловолосой улыбающейся девочки.
- Отвали, - сказал я.
- Ну, не стоит.
Я выхватил у него фотокарточку.
- Чего не стоит?
Хадден, Джек Уайтхед, Джилман, Гэз и Том тусовались у входа, поглядывая на нас.
- Жаль, что ты так руку повредил.
- Тебе жаль, да? Ты же меня сам и подставил.
- Я не понимаю, что ты несешь, мать твою.
- Конечно. Не понимаешь.
- Послушай-ка, - сказал Фрейзер. - Нам надо поговорить.
- Мне нечего тебе сказать.
Он сунул клочок бумаги в мой нагрудный карман.
- Позвони мне сегодня вечером.
Я пошел к машине.
- Извини, - крикнул Фрейзер против ветра.
- Катись к черту, - сказал я, доставая ключи.
Неподалеку от "вивы" у красного "ягуара" стояли и разговаривали два крупных мужика. Одной левой рукой я повернул ключ в замке, вытащил его и открыл дверь. Наклонившись, я бросил чертову книгу и фотографии на заднее сиденье и вставил ключ в замок зажигания.
- Мистер Данфорд? - обратился ко мне толстяк в коричневом кашемировом пальто.
- Да?
- Отобедать не желаете?
- Что?
Толстяк улыбнулся, потирая руки в кожаных перчатках.
- Я угощаю.
- С какой это стати?
- Хочу с вами побеседовать.
- О чем?
- Ну, скажем так: вы не будете разочарованы.
Я посмотрел на вход в крематорий.
Бил Хадден и Джек Уайтхед говорили с сержантом Фрейзером.
- Ну ладно, - сказал я, думая: черт с ними, с поминками в Пресс-клубе.
- Вы, может быть, знаете "Клуб Карачи" на Брэдфорд-роуд?
- Нет.
- Это - рядом с "Варьете", сразу перед въездом в Бэтли.
- Ясно.
- Через десять минут?