- У него все получается довольно правдоподобно, - согласился Ричард. - В кризисных состояниях я видывал его и прежде. Но сейчас он по-снобистски сдержан. Это игра.
- Как ты можешь быть таким притворщиком? - шутливо упрекнул его Гилли и познакомил нас. У Ричарда были красивые карие глаза в золотистых крапинках, излучавшие доброжелательность. Мне стало теплее после стольких холодных взглядов в этом городе.
- Гилли, Йегер - студент Форбса?
- Да, не очень удачный, но все же студент.
Я подождала несколько секунд, а затем пересекла комнату и подошла к Форбсу.
- Добрый вечер, доктор.
Он посмотрел на меня каким-то диким взглядом. Почему? Неужели от неожиданности нашей встречи здесь?
- Итак, мы снова встретились, - промолвил он. - Жаль, что причиной стал этот случай жестокости.
- Жестокость уже позади.
- Вы полагаете? А гнев от того, что умер хороший человек? Вы очистились от гнева?
- А вы? - Это все, что я могла ответить на такой вопрос и на эту словесную атаку.
Лицо его исказила гримаса, когда он посмотрел на меня. Или он просто пытался скрыть дрожь в мускулах?
- Я хочу что-то сделать, но не знаю что. Что мне делать?
- Страдать, - ответила я. - Это и есть горе. Потом оно пройдет. Я сочувствую вашей утрате.
Он посмотрел на меня. Взгляд его был долгим, вопрошающим, а потом он сказал: - Я вам верю. - Он продолжал смотреть на меня так, что я невольно отступила назад. - Вы уходите? - почти в панике спросил он.
- Я обещала навестить студентов, которых задержала полиция.
- Позвольте мне пойти с вами.
- Один из них Александр Йегер.
- Этот скорее предпочтет встречу с Господом, чем со мной. И все же я хочу пойти с вами.
- Вы мне потом расскажете? - спросил Гилли, когда мы проходили мимо него.
- Здесь?
- Нет, дома.
Форбс направился к двери, забыв о пальто, но когда я ему напомнила, он вернулся и взял его. Во всех его действиях и поведении была какая-то театральность. Он не изменился, сев в машину. Здесь он принялся, не переставая, тереть ладони, а затем пальцы, один за другим. Наконец он все объяснил.
- Я никак не могу забыть, что они сделали с моими руками. Они опускали их в какую-то жидкость, а потом скребли чем-то под ногтями. Нет, они начали с ногтей… Господи! Я уже даже не помню…
- В полиции?
- Конечно, где же еще!
Казалось, это объясняло смысл его протестующих слов, сказанных Ричарду, а поскольку в полиции он считался главным подозреваемым, мне стало понятным, почему он так много и подробно говорил шерифу О’Мэлли о своем якобы увлечении мною.
Я снова испытала неприятное недоумение от ярко освещенных улиц и домов.
- Неужели только при слепящем свете люди здесь чувствуют себя в безопасности?
- Они ничего не чувствуют, а просто ослеплены, и это состояние их вполне устраивает.
- Вы действительно верите в это?
- Разве не для этого существуют транквилизаторы?
Временами, когда я смотрела в его сторону, яркий свет фар встречных автомобилей выхватывал из тьмы его профиль - длинный нос, высокий лоб, выпяченный вперед подбородок, который должен был как бы компенсировать безвольность рта. Мне нравилось это лицо, оно казалось открытым и неспособным скрывать страдание, если Форбс позволял себе это. Отсюда и эта неестественная физическая активность Форбса - это просто был способ отвлечь внимание.
- Да, пожалуй, - ответила я, имея в виду транквилизаторы.
Форбс, казалось, торопился высказать все, будто опасаясь, что ему не хватит времени.
- Кэтрин, я не сказал полиции всей правды, хотя хотел это сделать. Вчера после десяти вечера профессор позвонил мне. Он просил меня зайти к нему на работу. Я только что вернулся из административного корпуса, успев положить свой отчет Хиггинсу в почту декана. Профессор попросил прийти к нему в офис, понимаете, а не домой, где я всегда был желанным гостем. Мы живем близко, в квартале друг от друга, а Ричарда дома почти не бывает. Я направился к профессору в его офис, но был зол на него, даже обижен. Он нехорошо поступил со мной. Не знаю, поймете ли вы меня. Он отмахнулся от меня, иначе это не назовешь. Я ожидал, что он будет обрадован, когда узнает о гранте. Как-никак он сам их не раз получал, да еще в миллионах. Я думал, что эта скромная сумма… думал, что она позволит нам закончить то, что мы с ним начали и что для нас было так важно. Вместо этого он вдруг буквально выскочил из кабинета и - прямиком к декану Борку. "Посмотрите, - выкрикнул он, - чего добился Форбс!" Словно я открыл новую, бесконечно малую частицу. Новый элемент! А затем эта история о советском конвертере. Какое совпадение, что именно в это время на сцене моей жизни появились вы… Он использовал все, чтобы придать этим событиям почти государственное значение. Поверьте, я вышел из дома с твердым намерением пойти к нему, но по дороге перебрал в памяти все свои неприятности.
Ты сделал это, не так ли? - сказал я себе, и повторял то, что скажу профессору, если мы поспорим. Но вместо того, чтобы поити к нему, я вдруг решил, что нет, не пойду, хоть на этот раз я скажу ему нет. И продолжал идти. Сколько раз я останавливался и хотел повернуть в нужную сторону, но я не сделал этого, Я не случайно оказался у отеля "Марди-Гра". Я хотел уйти как можно дальше от факультетского корпуса, вы меня понимаете? Я хотел, чтобы профессор, не дождавшись, ушел наконец домой, думая обо мне и даже беспокоясь. Я не собирался повернуть назад и бежать к нему, а затем просить прощения за опоздание. Поэтому я зашел в бар отеля и выпил. И думал о вас, потому что это было самым надежным способом выбить из головы мысли о профессоре. Наконец я справился у портье о вас, и узнал, что вы давно вернулись и поднялись в свой номер.
Форбс умолк так же неожиданно, как и начал свою исповедь. Мне запало в память как бы случайное замечание о том, что Ричарда почти не бывает дома.
- Все равно вы должны были сказать полиции, почему он был в своем офисе, - сказала я.
- Почему он там был? А вы можете мне это сказать? Я только знаю, что он позвонил мне и попросил прийти.
- Такое, очевидно, часто случалось и прежде?
- Да, он мог вылезть из ванны и позвонить мне, попросить, чтобы я пришел, и снова лечь в ванну и лежать в ней до тех пор, пока я не приду. Однажды, когда я опоздал, он успел написать решение задачи на занавеске в ванной комнате. Все будут допытываться у меня, почему я не пошел к нему вчера, ибо всем известно, что я всегда приходил по первому его зову.
- А сейчас вы не знаете, почему не пришли? - Я посмотрела на него, сворачивая во двор суда.
- А вы знаете?
- Возможно, потому, что вы все-таки получили грант, несмотря на то, что никто не верил, что у вас это получится?
- Да, - ответил он так тихо, что я едва расслышала его из-за шума мотора. Я поближе наклонилась к нему, а он повысил голос. - Так оно, должно быть, и было. Спасибо вам.
- Немного психологии, - ответила я, а про себя добавила: опасная вещь.
- Вы знаете, они взяли всю мою одежду. Даже обувь. Мой шкаф пуст. То, что на мне, это все, что у меня осталось.
- Они долго не продержат у себя вашу одежду.
- Но в ней теперь я не буду чувствовать себя так, как прежде.
* * *
Я поставила машину за зданием суда, хотя если смотреть из окон офиса шерифа или тюрьмы, то это будет - перед зданием суда. Здесь же стояло еще несколько частных машин, но с шерифскими эмблемами, и две полицейские машины. Пока мы парковались, одна из машин уехала, а две другие приехали.
К сожалению, в оперативном отделе дежурил Эверетт, помощник шерифа по особым делам. Мне было бы лучше начать все по-новому с каким-нибудь простым полицейским чином.
- У вас был долгий рабочий день, помощник, - весело приветствовала его я.
- Не дольше вашего, мэм. Чем могу служить? - Моему спутнику он сказал: - Добрый вечер, доктор. - А потом почти взмолился, обращаясь к нам обоим: - Шерифа в его отсутствие заменяет Герин, но он уже ушел домой. Так что то, с чем вы пришли, может подождать до утра. Так будет куда лучше.
- Профессор Форбс и я хотели бы поговорить со студентами, которых вы задержали, помощник.
- Без разрешения шерифа это невозможно.
- Вот мы и пришли, чтобы его получить.
Эверетт оглянулся, ища глазами дежурного.
- Прошу вас сесть и немного подождать. Я постараюсь узнать, как это сделать, не нарушая правил.
В коротком коридорчике между двумя дверями я увидела скамью у стены, но мы с Форбсом предпочли стоя наблюдать за происходящим. Эверетт прошелся вдоль ряда столов и остановился перед тем, за которым в одиночестве сидел полицейский, и стал с ним беседовать. Комната, где мы находились, казалась огромной, должно быть, когда-то это был зал судебных заседаний. Теперь же в нем разместился странный набор современной аппаратуры и офисной мебели. В конце длинного стола для допросов помощники шерифа по особым делам играли в карты, - кто, ожидая поручений, кто просто чтобы убить время. Их голубые шлемы лежали на подоконнике. Когда я посмотрела в их сторону и кивнула в знак приветствия, они чуть привстали на своих стульях.
Однако один из них неторопливо встал и представился.
- Меня зовут Таркингтон, мэм. Могу я быть вам чем-то полезен?
Видимо, это был тот самый Таркингтон, о котором упомянула миссис О’Мэлли и который якобы сказал ей, что я пишу статью о Хиггинсе. Потом, она, правда, поправилась и сказала, что обо мне она узнала от мужа, но имя Таркингтона я почему-то запомнила. Видимо, на это была какая-то причина. В свои тридцать с чем-то он, видимо, все еще числил себя в дамских баловнях, хотя ничего особенного в его смазливости не было, зато была привычка постоянно кривить губы в подобии улыбки. Очевидно ему казалось, что держать рот закрытым это чересчур банально для него.
- Пожалуй, нет, спасибо, - ответила я.
- Вы та самая леди из журнала, не так ли?
- Да, это я.
- Проходите. Ребята будут рады видеть вас.
- Это доктор Форбс, мистер Таркингтон, - представила я ему моего спутника.
- Тарки, - помощник шерифа протянул Форбсу руку. - Здравствуйте, доктор, как вы себя чувствуете?
- Мне получше, - буквально ответил ему Форбс и сделал мне знак, что пора двигаться дальше, если мы хотим увидеть ребят, как назвал их Таркингтон.
Эверетт все еще совещался о полицейским. Таркингтон тем временем приподнял полотнище американского флага, висевшего над одним из столбов, облегчив нам проход в глубь комнаты для встречи с теми, кого наш гид Таркни назвал "особым" отделом. Их было десять человек, и кое-кто из них наблюдал за карточной баталией. Она, разумеется, при нашем появлении была прервана, на столе карты лежали рубашкой вверх. Денег мы не заметили, однако в изобилии валялись грязные замызганные спички. Перед каждым игроком стояла кружка, среди которых было несколько пивных с крышками.
Я совсем не чувствовала неловкости в обществе этих полицейских. Я всегда предпочитала общество мужчин, а при моей профессии большинство из них оказывалось стражами порядка. Именно такого сорта мужчины были друзьями моего отца, и я привыкла к ним с детства. Они работали у нас на ферме и мой отец общался с ними, как с равными.
Здесь же мужчинам было по тридцати лет. Один или два, правда, казались постарше, но никого, кому было бы пятьдесят.
Два или три лица уже оттеняла двухдневная бородка, свидетельствовавшая о том, что они не работают непосредственно в офисе шерифа. Это были специальные кадры; на рукавах молодых людей были особые нашивки. Я не знала, как они восприняли мое появление, но враждебности я не почувствовала. В углу, в нескольких футах от нас, стояли два телетайпа, которые молчали все то время, что мы были здесь. Но сейчас один из них вдруг застучал.
- Заткнись, Бидди, - крикнул Таркингтон.
Присутствующие рассмеялись, кое-кто деланно громко. Это, видимо, была порядком надоевшая шутка, но все посчитали нужным не разочаровывать шутника Тарки.
Вернулся Эверетт и сказал, что сейчас позвонит шерифу. Жестом он дал нам понять, что нам следует оставаться здесь. Кто-то предложил мне стул. Форбс пристроился рядом, на свободном краешке стола, чувствуя себя здесь куда хуже, чем я.
- У Эверетта скобяная лавка на Мейн-стрит, - вдруг сказал он.
- Да, доктор, это его магазин, - подтвердил Таркингтон.
Я, чтобы разрядить обстановку, похвасталась:
- Мой отец когда-то был помощником шерифа в Лейк-Сити.
- Неужели! - Эверетт замедлил шаги и повернулся. Было видно, что он доволен этой информацией, могущей поднять авторитет моей персоны в глазах чинов из спецотдела. Если он считал это необходимым, то мои отношения с ними могут оказаться непростыми, подумала я.
Из боковой двери вышел человек, на ходу поправлявший брюки. Я узнала Эдварда Ковача, того самого, кто проник в мой номер. Увидев меня, он резко остановился, но тут же нахально улыбнулся и поздоровался. Пройдя мимо автоматов, он выудил из одного из них банку пива. Было слышно, как он открыл ее.
- Прихвати еще парочку, Эдди, - крикнул ему Таркингтон.
- Когда ваш отец был в Лейк-сити, мэм? - спросил меня один из присутствующих. - Мой кузен пару лет назад баллотировался там на пост государственного чиновника от демократов.
- Он должен был проиграть, - сказала я.
- Лучше поверьте мне.
- Это было давно, в сороковых, - сказала я, имея в виду своего отца.
- Что вы, мэм, тогда вас и на свете не было, - галантно заметил мой собеседник.
Таркингтон, протянув руку, сгреб свои карты со стола и сунул в нагрудный карман.
- Это не потому, что я вам, парни, не доверяю. Просто боюсь забыть свой первый ход.
- Простите, что помешали вам, - извинилась я.
- Все в порядке. Все знают, что у меня хватит терпения дождаться, когда заяц вылезет из своей норы, так что я не расстраиваюсь.
Ковач принес пиво, а Таркингтон стал представлять нам своих коллег, называя только их имена. Мне он совсем не нравился, в его поведении было что-то насмешливо ехидное и даже нахальное. Мне следовало бы запомнить имена, но получилось так, что я запомнила лишь одно: имя Эла, чей кузен баллотировался от демократов. Моего отца тоже звали Эл, и он любил распевать песенку о каком-то Эле, о котором стоит помнить, потому что он хороший парень.
Я собиралась рассказать этой компании, почему именно мой отец получил тогда значок помощника шерифа. Был охотничий сезон, но у вас его почему-то запретили. Вот отец и собирался поохотиться на тех, кто это сделал. Это была малоприятная история, не для ушей Таркингтона, который всегда умел дождаться своего зайца.
- За ваше здоровье, - сказала я, поднимая стакан с пивом.
Форбс пил молча.
Ковач начал свой рассказ о том, как я застала его в своем номере, когда он снимал там старую электропроводку. Он не винил меня за то, что я рассердилась и предположила, что он мог подкинуть мне наркотики и прочее.
Эл спросил меня, в какой части города Лейк-Сити я жила, и как это мне, девчонке с фермы Иллинойса, удалось стать знаменитой журналисткой.
- Потому, что она уехала на восток, парень, только потому, - заметил кто-то.
- Как еще одна хорошая девчонка с фермы в Иллинойсе, которая пару лет назад уехала на Восток, а вернувшись в Нью-Йорк, была разорвана на куски в собственной квартире той бомбой, которую готовила для других.
Я не стала уточнять то, что до сих нор невыяснено, работала ли она с взрывчатыми веществами. Известно лишь, что девушка погибла от взрыва. Но я была задета подобным сравнением судеб двух девушек из Иллинойса и предпочла помолчать.
- Не обращайте внимание на Тарки, миссис, - успокаивал меня Эл. - И не расстраивайтесь.
- Зачем ей расстраиваться? Никто не расстроился.
- Расстроились, Тарки, расстроились, - сказал один из коллег Тарки, и, похлопав его по спине, прошел мимо, направляясь в мужскую комнату. Все рассмеялись. Я невольно подумала о миссис О’Мэлли.
Эверетт наконец отошел от стола дежурного и сказал нам, что О’Мэлли дал разрешение.
- Они даже не поблагодарят вас, миссис Осборн, если вы попытаетесь их освободить.
- Надеюсь, они будут разговаривать с вами поприличнее, чем они это делают с нами, - сказал один из полицейских.
- Грязнее брани я еще не слышал.
- Расскажи ей, что они вчера сделали, Эверетт, - сказал Ковач.
- Они помочились на свой ужин. Даже не притронулись к еде, а просто помочились в нее.
- Теперь они объявили так называемую голодовку. Это их проблема, но если дело дойдет до отпаивания их апельсиновым соком, я знаю, что в него добавить, - сказал Тарки.
- Мы всего лишь хотим повидаться с ними, - сказала я. - Один из них - студент доктора Форбса.
- К вам это отношения не имеет, доктор Форбс.
- Не хотелось бы, чтобы они добились своего, - сказал Ковач. - Что делает их такими важными персонами?
- В чем их обвиняют? - спросила я Эверетта.