- Все, Сармат. Год моей жизни - да и твоей тоже - в этом чемодане. Я выезжаю первым на своей машине, ты - следом. Наших друзей сбросим по дороге, но уже за Фаро. Там есть пустынные пляжи - как раз для Брыка.
Так мы и поступили. Кавказцам суждено было поутру проснуться от холода на пляже возле Ольяо. Брыка, наверное, через несколько дней найдут в очень заболоченной пустынной долине за Тавирой. Сомневаюсь, что меня замучают ночные кошмары.
- Все, старик. - Сармат ополаскивал руки водой из бутылки, стараясь не смотреть на валявшийся под ногами труп. - Теперь - в Севилью.
- Я не еду, Сармат, - пробормотал я. - Дела еще есть. Подъеду попозже, через недельку.
Он в недоумении посмотрел на меня. Пожал плечами.
- Смотри, тебе виднее. А не слишком рискуешь?
- Надеюсь, нет. Не могут же они держать здесь целую армию. Да и без Брыка они сразу вдвое слабее.
До Вила Реал де Санто Антонио доехали без всяких приключений. Там остановились.
- Старик, дай телефон. Хочу, чтобы все было готово к моему приезду.
Сармат позвонил, вернул мне трубку.
- Когда увидимся?
- Не знаю, Сармат. Целую вечность не был в Москве. Сына не видел четыре года.
- У тебя же там даже квартиры не осталось.
- Да, все оставил жене после развода. Странно: семь лет прошло, а все скучаю.
- Она замужем?
- Кажется, нет.
- Прилетишь в Москву - сразу позвони.
- Спасибо. Удачи тебе.
Я подождал еще несколько минут, пока "БМВ" поднимался по мосту через Гвадиану. Потом он скрылся из вида.
Удачи тебе, Сармат. От всех родителей мира - удачи тебе. Нет на Земле ни одной матери, ни одного отца, которые не желали бы своим детям счастливой жизни в мире, чистом от наркотиков. И ты, Сармат, - гарантия этой чистоты. Удачи тебе.
14 июня 1996 года. Квартейра, Алгарве, Португалия
Дела у меня действительно были. Не то чтобы очень обременительные, но - важные. Если перебираться в Москву, то нужны какие-то деньги, хотя бы на первое время. Увы, мои банковские счета никогда не были столь внушительными, чтобы я мог позволить себе смотреть в будущее с героическим прищуром человека, не думающего о хлебе насущном.
Поэтому через несколько минут после прощания с Сарматом я позвонил Алмейде - знакомому маклеру из агентства недвижимости - и выставил свою квартиру на продажу. Затем связался с Кристиной и предложил ей выкупить - в рассрочку, разумеется, - мою фирму. Кажется, мое предложение вызвало у секретарши состояние, близкое к коматозному. Несколько минут она бормотала что-то нечленораздельное, и я дал ей время подумать. Недолго, два-три дня. Думала она значительно быстрее, чем обычные секретари, и перезвонила мне уже 15 через несколько минут. Звонким, но нетвердым голосом человека, неожиданно получившего власть, она сообщила мне, что принимает мое предложение и в понедельник готова перевести на мой счет первый взнос - двадцать процентов стоимости. На том и порешили.
Оставалась мелочь. Собрать и упаковать вещи, проститься с друзьями. Попытаться разыскать Кирка и закатить прощальный ужин. Желательно - на его яхте. Полюбил я ее.
Я медленно ехал по центральному проспекту Квартейры, мысленно прощаясь со ставшими вдруг такими родными магазинчиками, кафетериями, ресторанами. Припарковав машину недалеко от набережной, зашел в бар к Тейшейре. Его на месте не оказалось. За стойкой стояла высокая стройная мулатка с задумчивым взглядом.
- Добрый вечер, - едва ли не шепотом проговорил я, чтобы не выводить ее из полудремы.
Мулатка вздрогнула, широко раскрыла глаза и улыбнулась мне так, что где-то внутри заурчало мужское начало. В ее улыбке было столько эротики, что Памела Андерсон, увидев ее, утопилась бы от зависти прямо на пляже Малибу.
- Тейшейра когда появится? - спросил я.
- Появится, - пропела мулатка. - А сеньор что желает?
- Сеньору стакан сангрии со льдом, - улыбнулся я.
Она налила мне сангрии и полезла под стойку за льдом. Я судорожно сглотнул, тщетно пытаясь отвести от нее взгляд. Несколько минут спустя стакан скользнул по стойке в мою сторону. Холодная сангрия проникла в мой желудок, и там, казалось, что-то зашипело. Я успокоился. На экране телевизора Кевин Костнер поднял руку в прощальном приветствии. Суровый вояка, не знающий слов любви. Я, как сумел, повторил его жест, расплатился и вышел.
Но что это? Уже полночь, а "Ситас" светится, как рождественская елка. Оборудование еще в машине. Можно послушать.
- Срочно! Через четыре часа у меня на вилле! Ты соображаешь, что происходит?! Гроссмейстер прилетел специально, бросил все! Кайхан с тобой?
- Да. А где Брык? Ведь он его засек!
- Черт его знает, этого урку! Телефон в его машине не отвечает. Поверь мне, это очень дурно пахнет! В четыре ноль-ноль. Кайхана мне - живого или мертвого. Только через него могут выйти на нас. Все. До встречи…
Все ясно. Надо срочно звонить в Севилью. Последний аккорд. Набираю номер.
- Алло! Интерпол. Агент Идальго слушает.
"Вах!" - сказал бы я, если бы был грузином. Так вот кто заказчик!
- Алло, добрый вечер. Мне необходимо связаться с Сарматом.
- Поздно. Самолет вылетел час назад. - Легкое замешательство. - Вы человек из Виламоуры? Это вы работали на него?
- Да.
- Что-то срочное? Не стесняйтесь, говорите открытым текстом.
- Есть шанс накрыть их всех в одном месте, - начал я - и замолчал. Четыре рослые, широкоплечие фигуры закрыли мне весь обзор, и ленивый, даже какой-то томный, голос процедил над самым ухом:
- Слышь, командир, ручки на руле сложи. Только резких движений не надо - у меня пушка с глушителем. Вот так, умник ты наш.
Дергаться было бессмысленно. Четыре мордоворота затолкали меня на заднее сиденье джипа "Тойота" (знакомый автомобильчик!) и зажали так, что стало трудно дышать. На голову нахлобучили какой-то дурацкий бумажный мешок, что еще больше затруднило дыхание. Затем джип тронулся. Насмотрелись боевиков, гангстеры сраные!
Ехали мы недолго, минут десять-двенадцать. Я старался считать все повороты и, когда мотор заглох, был почти уверен: меня привезли на виллу Божко. Плохо. Если Божко пустил на виллу этих оболтусов, - значит, земля действительно горит у него под ногами. Следовательно, никто не будет со мной миндальничать и вести тонкие психологические беседы, как то принято в шпионских фильмах.
Черт, как хочется на яхту Кирка! Уплыть в Мексиканский залив и нырять весь день за раковинами, а по вечерам пить ямайский ром и кувыркаться в каюте со всякими караибками и доминиканками. Где все это, Господи? Зачем я здесь? И почему эти милые юноши так недружелюбно на меня смотрят?
Все, хватит соплей! Надо думать… Они знают, что я куда-то звонил, но не знают, что я успел сказать. Значит, перестрахуются. Божко перенесет общий сбор на более раннее время. И - свалит. Обидно. Их потом не найти. С такими деньгами можно скрыться, купив себе небольшую планету. Кто-то должен их остановить.
Я вжался в спинку сиденья, отгоняя мысль, очевидную по своей простоте и безысходности. Кто-то… Помощи ждать неоткуда. Сармат - в свободном полете между. Севильей и Москвой. Незнакомый мне Идальго - в Севилье. Один. Ты, старик, один. Против всей этой своры позорных волчар. Без оружия. Хорошо хоть, что эти дебилы настолько самоуверенны, что не сочли нужным надеть на меня наручники. Правда, две натруженных клешни так сдавили руки, что я их не чувствую, но все же это - не кольца из нержавейки.
Меня едва ли не внесли в каминный зал. Бросили в кресло и - о чудо! - отпустили. Чьи-то заботливые, но отнюдь не материнские, руки сдернули с меня колпак.
Прямо передо мной, за столом, заваленным бумагами, сидел Божко. Казалось, он смотрел сквозь меня - смотрел в вечность. Так смотрят покойники. Или - на покойников. Я вздрогнул, заерзал в кресле, пытаясь взять себя в руки.
По обе стороны от Божко разместились: Роберт - прямой, строгий - и Кайхан - очень недовольный и подчеркнуто независимый. Позади Кайхана, казалось, дремал человек размером с беременного мастодонта и с наивным лицом ребенка. Персонажик - тот еще…
- Здравствуйте, - сказал Божко по-английски.
- Вы это серьезно? - ответил я тоже на языке джентльменов.
Божко позволил себе улыбнуться. Чуть-чуть, уголком рта.
- Я его видел, - по-русски сказал Роберт. - Не помню где, но видел. Уверен.
Я на всякий случай сделал вид, что ни слова не понял. Существуют десятки различных пособий - в основном "для служебного пользования", - которые учат, как надо вести себя в подобных ситуациях. С удовольствием понаблюдал бы за их высоколобыми очкастыми авторами, окажись они на моем месте… "Прокачивайте ситуацию… Затягивайте разговор… Уводите беседу в другое русло… Ищите слабое звено…". Чушь собачья! А если на тебя смотрят уже как на покойника?!
Ну-ка, яйцеголовые, просветите меня! Кто здесь - слабое звено? Божко?! Или та рептилия, позади Кайхана? Да он меня средним пальцем по лбу щелкнет - случайно, походя, - и череп разлетится, как яичная скорлупа!
- Если бы мы с вами встретились неделю назад, у меня была бы к вам масса вопросов, - медленно проговорил Божко. - Боюсь, время уже упущено. Вы так ловко уходили от беседы.
Что-то в этой комнате не так. Божко - во главе стола, и это понятно. Но должен быть еще кто-то. "Гроссмейстер прилетел специально, бросил все…" Не может же быть Гроссмейстером то ископаемое на заднем плане…
- Вы очень рискуете, господа, - раздался за спиной спокойный и очень знакомый голос. - Вы не представляете, как опасен этот человек, даже без оружия.
Злость, сожаление, боль - пронзительная, до слез, - все смешалось в душе. Ноги задрожали. Вот он, прокол…
Он вышел из-за спины Кайхана и посмотрел на меня. На лице его не было обычной беспечной улыбки.
Гроссмейстер…
- Ты догадался, амиго, что означает тот символ около банковских реквизитов?
- Партия товаров, заряженная наркотиками. - Я какое-то время помолчал. - Плохо мы знали друг друга, Кирк…
- Плохо, амиго. Бог свидетель, я предлагал тебе и деньги, и дружбу.
- Такие деньги, Кирк? И такую дружбу?
- Все, Гросс. - Божко посмотрел на часы. - Пора что-то решать. Спустимся вниз, посовещаемся. А ты, - Божко передал пистолет Роберту, - глаз с него не спускай. Мы сейчас вернемся.
Это уже совсем странно. О чем совещаться? Нет, они не совещаются. Они рвут когти. Кажется, я знаю, куда. В двух километрах от Виламоуры есть взлетная полоса. Маленькая, принимает только спортивные самолеты. Взять всех с собой они не могут. Но здесь остались ящики с документами, с помощью которых очень легко превратить "честных миллионеров" Божко и Фицсиммонса в преступников. Значит, бросить документы они не могут. Холодный пот мерзко струился по спине. Я все понял!..
Роберт что-то говорил по поводу утреннего расписания самолетов из Фаро. Несчастный идиот! Я его уже не слышал. В голове тикало все громче и громче. Я присел на толчковую ногу, резко перевернул стол на Роберта - и стремглав вылетел за дверь.
За спиной раздался оглушительный взрыв. Взрывной волной меня швырнуло на траву метрах в десяти от входа. Свет померк…
ЧАСТЬ 2
1 августа 1996 года. Москва
"…Севилья - Сармату.
На Ваш запрос отвечаем, что среди трупов, которые подлежали хоть какой-то идентификации тела, интересующего Вас человека не оказалось. К сожалению, останки большинства погибших изувечены до неузнаваемости, многие из трупов сгорели при пожаре. Все, кто находился при взрыве в радиусе 20–25 метров, не имели ни малейшего шанса выжить. В живых остались двое гостей "Ситаса", оказавшиеся в ту ночь на вилле.
Из их показаний следует, что примерно за час до взрыва на виллу против своей воли был доставлен и сразу препровожден в каминный зал мужчина, словесный портрет которого прилагается. На мой взгляд, портрет очень похож на описание человека, которого вы ищете. Если это так - примите наши глубокие соболезнования.
Идальго…"
Дед налил себе полный стакан "Боржоми". Залпом выпил. Сел, закрыв лицо ладонями. Наверно, это - диалектика жизни. 15 его возрасте четыре из пяти важных событий - потери.
- Считаете, генерал, что надежды никакой? - спросил Сармат, глядя в окно.
- Сам смотри. - Дед протянул ему портрет, сделанный Интерполовским компьютером.
- Да, - вздохнул Сармат. - Это, конечно, он. Компьютер исказил черты. Но это он.
- Ладно, Сармат, иди, - махнул рукой Дед. - Я хочу побыть один, извини.
С воспоминаниями приходит боль. Дед много лет знал эту истину, но ничего не мог с собой поделать.
Давным-давно, 16 лет назад, в другой эпохе, в другой стране, в его кабинет зашел парень. Среднего роста, обычного телосложения. Парень непростой. Три года командовал отрядом спецназа в Анголе. Лез в такие дыры, выводил отряд из таких переделок, что южноафриканские наемники (ребята более чем бывалые) слагали о нем легенды, в которых он фигурировал как Хантер. Африканские князьки-сепаратисты назначали за его голову сумасшедшие премии, однако ряды охотников таяли с каждым месяцем. Клич Джонаса Совимби "поймать Хантера!" быстро стал синонимом выражения "укусить себя за нос".
Дед, тогда - подполковник, командир Особого Отряда спецназа ГРУ, следил за карьерой Хантера два года. Парень был хорош. Самостоятелен и быстр в принятии решений. Молниеносная реакция, неплохое знание двух языков, обостренное чувство справедливости.
Первые же месяцы специального обучения выявили еще один талант - необычайный дар перевоплощения. В считанные секунды он мог измениться до неузнаваемости. Менялось все: голос, походка, рост, возраст; если времени было чуть побольше, то и цвет волос, глаз.
И в каждом новом обличье он был настолько органичен, что ставил в тупик даже преподавателей актерского мастерства. Как и все бойцы Отряда, он получил новое имя и легенду: Александр Георгиевич Воинов, капитан ВДВ, офицер-порученец Генштаба. С каждым новым заданием у Деда формировалось и крепло убеждение: Хантер - восходящая звезда военной разведки, прекрасный аналитик. Использовать его в диверсионном отряде - то же самое, что топить печь ассигнациями.
Дед встал, включил селектор:
- Принесите-ка кофе. Двойного.
- Вам нельзя, генерал…
- А еще мне нельзя заниматься тем, чем я занимаюсь последние годы. Все в порядке, майор. Тащи кофе.
Хантер… Главная профессиональная удача в жизни… Главное разочарование…
Пять лет назад, когда новорожденная страна в эйфории кричала о рае на земле уже через 500 дней, когда жэковские сантехники с позеленевшими от водки и блеска заморских денег глазами бросились в последний крестовый поход за арабскими колготками, когда в подворотнях и подвалах-"качалках" ежесекундно, точно инфузории простым делением, плодились бритые затылки, в хмурое осеннее утро в кабинет к Деду вошел совсем другой человек. Вошел с бумагой в руке. Дед сразу понял, в чем дело.
- Все?
- Все, Дед…
- "Бесперспективность дальнейшей службы"?
- Да.
- Министр подписал?
- Да.
- Не думал, что у тебя кишка окажется такой тонкой.
- С кишками у меня все в порядке. Очень не хочется лезть в то дерьмо, которое вскоре всем вам придется разгребать.
- Объяснись. Конкретней.
- Начинается эпоха Большого Передела, и силовые структуры - ты, Дед, и тебе подобные - станут предметом большого торга. Не все политики - подонки, но у подонков больше шансов в этой драке. И станет тобой руководить бывший комсомольский лидер, фарцовщик по образованию и растлитель малолетних по складу ума. Они считают себя гарантами прогресса, а тебя - пережитком тоталитаризма, нуждающимся в срочном перевоспитании. А я не хочу, чтобы меня воспитывал какой-нибудь моральный урод!
- Ладно, уймись! Народный трибун… Чем думаешь заниматься?
- Съезжу в Португалию на несколько месяцев, отдохну. Душно мне здесь.
- В Португалию? По местам трудовой славы?
- Не без этого, Дед, не без этого…
- Ладно. Отпускаю без всяких условий, но если вдруг возникнет такая ситуация, что без тебя не обойтись, - обращусь. Поможешь?
- Ситуации моделируются людьми… У меня что, есть выбор?
- Ты прав. Выбора у тебя нет. Так что все твои зарубежные легенды остаются в силе. Все. Свободен.
И он ушел. Человек, чья работа являлась учебным пособием по современной разведке. С тех пор они не виделись. И вот - "…ни малейшего шанса выжить…"
Хантер сделал свое дело… И - ушел. Не сегодня - завтра Интерпол, вооруженный собранными Хантером документами, приступит к планомерному и последовательному разгрому божковского наследства. Начнутся аресты, процессы - все то, что является логическим завершением его работы. Венцом карьеры… Терновым…
Дед подумал, что надо бы сообщить обо всем бывшей жене Хантера. Ох, тоска…
5 августа 1996 года. Керчь, Украина
Дверь бара с шумом отворилась. Какой-то человек быстро прошел по тротуару - и растянулся на дороге, аккурат перед машиной. Костя резко нажал на тормоз и с удовольствием отметил про себя, что очень вовремя поменял колодки. Красавица "Омега" встала как вкопанная. Костя в задумчивости посмотрел на пьяницу и повернулся к Зурабу:
- Сиварь какой-то. Пойди, дай ему пенделя.
- Я, брат, и ходить-то не могу, а ты - пенделя…
Поставщик не появлялся уже две недели. Уличные "дистрибьюторы", сами, как правило, законченные наркоманы, оборвали Косте телефон.
В Керчь пришла большая ломка. Угроз наркоманов Костя не боялся. За ним стоял Брык, а это - силища! Правда, "силища" тоже уже два месяца как не давал о себе знать, но такое случалось и раньше. Костя открыл дверцу, подошел к любителю спиртного.
- Вставайте, граф!
- Брат, дай руку…
Поморщившись, Костя протянул ему руку - и чуть не заорал от боли. Рука его, казалось, попала в железные тиски. "Пьяница", совершенно трезвый парень лет тридцати, деловито, даже как-то "буднично" защелкнул наручники на Костиных запястьях.
- Пойдем, брат Константин, вон в ту машину. - И кивнул в сторону серой "Волги".
Костя обернулся - и совсем сник: Зураб лежал на капоте, руки за спиной, в наручниках, а здоровенный парень вытаскивал из-за ремня "браунинг". Все. Приехали.
Гели будет обыск дома - приехали надолго. А обыск, конечно, будет. Это не простые керченские менты, эти - явно покруче.