~~~
Мне снился Франк. Наверное, после нашей драки, потому что на лице у него был порез, а на белой рубашке - кровь. Мы сидели в "Вольво-ПВ" и ждали "скорую". Франк попросил закурить. Я зажег сигарету и держал ее, пока он делал затяжку. Он закрыл глаза и выдохнул дым. Я сидел обняв его, будто любимую девушку.
Проснулся я в одиннадцатом часу - на диване, в одежде. Шум снаружи казался приглушенным, как будто кто-то убавил звук. Я вскочил на ноги с чувством беспокойства и кинулся проверять телефон. Ирен не звонила. Пока я мылся в душе, я попытался представить себе ее лицо. Но безуспешно. Видел только ее грудь и лоно.
Я побрился. Лицо сразу отмякло. На запотевшем зеркале я написал: "Ирен". Подумал, что люди пытаются скрыть, кто они на самом деле. Дурачатся. Но все, что мы делаем, отражается у нас на лице. Я видел в моем лице отражение Ирен. Она осталась во мне красивыми чертами. Теперь ее нет рядом, и красота тоже уйдет с моего лица.
Когда я принес завтрак, "Рональдо" спал. Я растормошил его. Он улыбнулся, увидев меня. Я сказал, что съезжу на работу. А он пока может посмотреть мультфильмы. Я включил телевизор и положил пульт на столик.
- Останься, - попросил "Рональдо".
- Я скоро вернусь, - пообещал я.
- Останься.
Я положил на кровать свежевыстиранную бразильскую футболку. Сказал:
- Когда вернусь, пойдем с тобой в бассейн "Фолкебад". Хочешь?
Он не ответил.
- Я могу научить тебя плавать, - сказал я.
Он посмотрел на меня:
- Ты добрый.
Я погладил его по голове:
- Не всегда.
Снаружи опять стояла духота. Что дождь был, что нет. Новый день обещал такую же жару, как и предыдущие. Должно быть, в Западную Норвегию вопреки обычаю пожаловала тепловая волна.
По дороге я вспоминал тот день, когда отец учил меня плавать. Он показывал мне плакаты на стенах "Фолкебада". Потом сидел и курил на краю бассейна и кричал, что я должен делать, как человек на плакатах. Помню, как вокруг смыкалась вода. Я плавал по-собачьи.
В кабинете я открыл окно и начал всех обзванивать. Надо, надо было догадаться раньше. Через полчаса я выяснил, что той ночью были угнаны две машины. Первая - БМВ сербов, которую Бодд обнаружил в Эйтрхейме. Вторая - "субару", о пропаже которой заявили в понедельник с утра. Расследование шло обычным порядком. "Субару" пока не нашли. Владельцем значился Самсон Нильсен.
Я поискал в карманах сигарету, но не нашел. Я сидел и пытался увязать все имеющиеся факты. Мне хотелось понять, что с чем связано и что из чего вытекает. Каким боком тут замешан Самсон Нильсен? Это из-за него парень вылетел в реку? Что произошло с Ирен? Связаны ли эти обстоятельства между собой? Если я выясню, что случилось с парнем, найду ли я Ирен? Я хотел одного - чтобы она вернулась.
У киоска "Микс" я купил сигарет и стал просматривать газеты. И "ВГ" и "Бергенские известия" писали о сербах. На первой странице красовалась фотография, сделанная Мартинсеном из окна моей машины. В "Дагбладе" предпочли изобразить силуэты с информацией о каждом подозреваемом. Интересно, что силуэты выглядели эффектнее фотографий, придавая сербам вид заведомых злодеев. Виновные задержаны. Дело раскрыто.
Пока я читал, ко мне подошел владелец киоска и встал рядом. Это был вздорный вьетнамец по имени Нам. В Одде его звали Нам-Вьетнам.
- Низя тут стояць и цитаць газета, - заявил Нам.
Я посмотрел на него. Вьетнамец дрожал от злости.
- Так мне нельзя тут стоять и читать газеты? - переспросил я.
- Нет, воляство.
- Воляство.
- Да, воляство. Газета - мое.
- Ясно. Так газеты - твои?
- Низя тут стояць и цитаць газета без деньга.
- Извини, я не знал, что газеты твои.
- Хоцесь цитай газета, долзен плати газета.
Я положил "ВГ" на стойку и помахал рукой.
- Сходи на курс норвежского! - посоветовал я.
- Сходи в библотека! - крикнул Нам мне вдогонку.
Я сел в "вольво" и поехал к Ховдену. Там припарковался на подъезде к Брюсовой вилле. Здание частично загораживали высокие сосны. Перед гаражом стоял трехколесный велосипед и темно-зеленая "ауди". Из-за угла выбежала собака. Забежала на теннисную площадку и справила нужду возле сетки.
Политики хотели снести особняк бывшего директора и построить тут дом престарелых. Для Рабочей партии особняк символизировал то время, когда директор Брюс был полноправным хозяином Одды. Но потом Самсон Нильсен выкупил особняк и отреставрировал его. Слухи ходили разные. Что время от времени Нильсен приглашает влиятельных людей Одды на роскошные праздники. Что у него три или четыре автомобиля. А еще - личная яхта и любовница в Ницце. Поговаривали и об эксклюзивных ночных клубах, и о заездах на "Формуле-1" в Монако. Люди недоумевали, откуда этот парень берет деньги. Сплетники не успокоились и после того, как в одной статье написали о том, что Самсон Нильсен получил от государства деньги на раскрутку двух интернет-кафе. Полагали, что Нильсен связан с финансовыми пирамидами. Но люди не представляют себе, что такое гонщик для Европы. Самсон Нильсен должен был просто купаться в злотых.
Солнечный свет заливал ветровое стекло, размывая вид. Я чувствовал жар и тошноту. Я не понимал, что тут делаю. Просто человек, просто сижу в машине перед просто домом. Если бы кто-нибудь сейчас спросил меня, что мне нужно, я бы не нашелся что ответить. Вот так. Люди порой оказываются не на том месте и не в то время. Если бы кто-нибудь смог сделать фотографию планеты из космоса и распознать на ней всех людей, он бы удивился, насколько велик процент находящихся не на том месте. Как-то братец рассказывал мне про компанию, занимавшуюся аэрофотосъемкой. Летом в ясную погоду они кружили над городской и сельской местностью. А потом рассылали агентов продавать снимки, сделанные с такого близкого расстояния, что люди узнавали крыши собственных домов. Одна молодая мадам с фьорда купила такую фотографию и повесила ее в рамочке на стену. Муж - нефтяник в Северном море - приехал домой и стал изучать снимок. Достал лупу и обнаружил во дворе чужую машину. Оказалось, что фотография была сделана именно в тот день, когда к его жене наведывался любовник.
Где-то в полдвенадцатого из Брюсовой виллы вышел Самсон Нильсен. На нем были белая рубашка и светлые брюки. Всякий раз, когда я видел этого человека, мне казалось, что, как бы хорошо он ни одевался, все равно рано или поздно люди замечают пятна от машинного масла на его руках. Самсон Нильсен сдвинул солнечные очки на лоб и достал сотовый телефон. Набрал сообщение, потом сел в "ауди".
Я поехал за ним - до Эйды и дальше в сторону центра. Нильсен остановил машину у "Кооп-Меги" и пошел в банк. Через пять минут он вышел оттуда и перешел дорогу. Взял мороженого. Встретил знакомых. Купил свежих газет. Дрожащее марево висело между людьми и улицей, между ним и мной, между наблюдаемым и наблюдателем. Жара увеличивала расстояния, и мне от этого было спокойнее. Я мог следить за ним без боязни быть обнаруженным. Но все-таки мне казалось, будто я что-то краду у Самсона Нильсена. И совершенно обыденные действия обретали другой смысл, оттого что я за ними следил.
Пока я вот так шпионил, мне подумалось, что это выглядело бы вполне естественно в других городах.
Можно следить за людьми в Лос-Анджелесе, Лондоне или Токио. Но не в Одде. Хотя кто-то по радио говорил, будто нет ничего проще, чем за кем-нибудь шпионить. Никто об этом не думает. Никто не подозревает, что за ним могут наблюдать.
~~~
Мигал индикатор масла. Наверное, проблема - с самим индикатором. Машина совсем недавно прошла техосмотр. Мы ехали на юг вдоль Сандвинского озера. Самсон Нильсен вел так быстро, что я боялся упустить его из виду. Перед самой Сагой мы попали в пробку, и я расслабился. Кто знает, сколько мне еще за ним придется проехать.
По дороге я включил радио. Диктор сообщил, что сегодня вечером намечается демонстрация против расизма. Кроме того, газета "Се о хёр" организовала фонд памяти Гутторма Педерсена. Ближе к вечеру в Одду оттуда приедет редактор. Председатель коммуны в своем интервью выразил радость, что скоро, очевидно, можно будет поставить точку в этом деле. Он сказал, что пора оставить негатив в прошлом и взглянуть в будущее. То, чему сама жизнь отказывает в праве на существование, должно уйти. Так было всегда. У промышленности Одды есть новые точки роста. А чтобы переломить негативный тренд, объявлен конкурс на лучший логотип для новой Одды.
У водопада Лотефосс Нильсен свернул в сторону. Я последовал за ним и остановился позади туристского автобуса. В зеркало заднего вида я увидел, как Самсон Нильсен вышел из своей машины и пересел в другую, по-моему, "Ниссан-Санни". Я поправил зеркало, но солнечный свет слепил, и смотреть через ветровое стекло было трудно. Я снова завел машину и проехал чуть дальше. Заслонившись рукой от солнца, я увидел в салоне двоих человек. Но, кем был второй, оставалось неясно. Я вышел из "вольво", но от машины отходить не стал. Туристы вовсю фотографировали двойной водопад. Некоторые японцы с видимым удовольствием и риском для жизни выходили на середину шоссе, чтобы сделать снимок оттуда.
Я помню ту аварию многолетней давности. Как-то зимой, в воскресенье, когда солнце стояло низко, мы, решив отправиться в горы, проезжали Лотефосс. Брызги водопада застывали на шоссе коркой льда. Отец не справился со своей ПВ, машину перевернуло и занесло в кювет. У Франка, сидевшего впереди, было порезано лицо. А в остальном - без потерь. Но я до сих пор вспоминаю страх, с которым осматривал помятую машину. Мама утешала меня, а я все плакал и плакал. Я не боялся ни за брата, ни за себя. Я боялся, что из-за этой аварии мы станем бедными. Мы воспринимали "вольво" как доказательство нашего достатка. А теперь все разом пропало.
Я потянул носом наполненный выхлопами воздух и подумал, что хотя бы по статистике с некоторыми этими туристами должно произойти то же самое. Учитывая то, как они ездят, некоторые обязательно перевернутся или улетят в кювет.
Минут через пятнадцать Самсон Нильсен вышел из "ниссана". Наклонился к боковому окну и сказал что-то, чего я не услышал. Ветер подхватил его слова и унес прочь. Он вернулся в "ауди" и уехал в сторону Одды. Я дождался, когда через пару минут тронется "ниссан", и двинулся за ним. Мы ехали по долине медленно. Движение было плотное, и идти на обгон смысла не представляло.
Доехав до центра, "ниссан" остановился на площади. С расстояния я видел, как тощий человек в тренировочном костюме вышел из машины и запер ее. Он стоял ко мне спиной, но я сразу же узнал его. Все начало вставать на места. Я на верном пути. Не оборачиваясь, Артур Ларсен пересек площадь и вошел в "Райский гамбургер".
Я немного выждал и вошел следом.
"Райский гамбургер" был в Одде еще и игорным притоном. Заляпанные окна, удушливый запах горелого фритюра - оплати заказ и получи инфаркт миокарда. На телевидении азартные игры превратились в семейное развлечение. Ведущие улыбаются, как бортпроводники, лотереям отводится лучшее эфирное время. Здесь же всей этой мишуры не было - только суть: обобрать людей до нитки. Больше чаевых на душу населения, чем в Одде, давали только в паре городов Финмарка. Одда стала хардангерским Атлантик-Сити.
В этот день в кабаке было душно. Я сел за соседний столик с Артуром Ларсеном. Он сосредоточенно заполнял купоны. Я закурил и стал ждать. Ларсен носил парик, причем парик, который не заметить невозможно. Искусственные волосы так ему не шли, что, когда он оказывался рядом, все мысли были только об этом. Я много раз брал у него интервью. Последнее - в связи с банкротством комбината. Он был одним из тех профсоюзных деятелей, которые стремительно взбегают по карьерной лестнице и становятся управленцами. Теперь он руководил распродажей всего имущества предприятия и был единственным, кто оставался там в штате.
Увидев меня, Ларсен вздрогнул. Я ничего не сказал. Он снова уставился в купон, как будто меня не заметил.
Я подошел к его столику и сел прямо напротив.
- Ты чего-то хотел?
Он посмотрел на меня и спросил, что я имею в виду.
- Ты мне звонил, - сказал я.
- Не звонил я тебе.
- Возможно, я ошибаюсь, но ты звонил мне как-то вечером.
- Да нет же!
- Наверное, ты просто забыл. Разговор ведь был недолгий. Настолько недолгий, что я, признаюсь, даже не понял кто говорит. А вот сейчас увидел тебя и понял.
К столику подошел парень в солнечных очках "Рой Орбисон". Одет в черное, волосы намазаны гелем. Спросил, не будет ли сегодня скачек. Ларсен ответил, что скачками не интересуется. "Рой Орбисон" сказал, что скачки - это проще простого. Побеждает лошадь, которая первой приходит к финишу. Все элементарно. Надо просто поставить на эту лошадь. Он попросил одолжить ему ручку. У нас таковой не оказалось. И он пошел спрашивать у других.
- Зачем ты прислал мне ту кассету? - спросил я.
Артур Ларсен отвлекся от купонов.
- Не суй в это дело свой нос, - посоветовал он.
- Не совать свой нос? Да это ты ткнул меня туда носом!
- Мы можем встретиться в другом месте?
- По-моему, и тут замечательно. Вот только воняет.
- Мы можем встретиться через пятнадцать минут.
- Зачем ты подсунул мне ту кассету?
Ларсен не ответил. Его спортивная куртка была расстегнута почти до пупа, так что видны были седые волосы на его воробьиной груди.
- Ты ведь посмотрел запись? - спросил Ларсен.
- Да, хотя я видал фильмы и получше, - ответил я.
Ларсен покачал головой, как будто разговаривал с самым большим идиотом в мире. Очевидно, он был прав.
- Убили мальчишку, - сказал Ларсен. - Я хотел, чтобы кто-нибудь разобрался, что же произошло.
- А что произошло?
Больше Ларсен ничего не сказал. "Рой Орбисон" нашел ручку и вернулся. Ларсен спросил, знаю ли я кафе "Бережок". Он сможет подойти туда через четверть часа. Я согласился. "Рой Орбисон" сел за стол и стал заполнять купоны. Сказал, что никогда не знает, чего ждать от Далли. Есть ведь и другие лошади, но в прошлый забег Далли пронеслась ураганом и обобрала его на несколько тысяч. Ее наверняка пичкают наркотиками. Так хорошо она никогда не бегала. У них стопроцентно есть свой ветеринар, который работает с Далли и пичкает ее наркотой.
Площадка у автозаправки "Шелл" называлась "Кафе "Бережок"", потому что здесь алкоголики могли спокойно бражничать. В дождливую погоду они забирались в старые машины, брошенные у реки. Со стороны Опо пахнуло холодом. За последние дни из-за таяния снегов вода поднялась на угрожающий уровень.
Я сел на капот разбитого "воксхолла" и закурил. За рекой я увидел новую цианамидную фабрику, запущенную за несколько месяцев до признания комбината банкротом. Чуть дальше фабрика по производству дициандиамида, где отец устраивал меня на летнюю подработку, когда мне было восемнадцать. Помню летние ночи, когда я выходил на тот балкончик на четвертом этаже. Смотрел, как на улицах громыхают грузовики. Стоял в изгвазданной робе, зная, что не стану плавильщиком, как отец.
Я прождал с полчаса, потом позвонил в справочную узнать номер Артура Ларсена. Шум реки перекрывал все звуки, и я сел в полуразвалившийся "воксхолл". Ларсен не отвечал. Этот мерзавец меня обманул. Я позвонил Ирен, но снова безрезультатно. Я не знал, что делать. Закрыв глаза, я слушал шум реки.
Я сидел в "воксхолле", который больше уже никуда не поедет.
~~~
Когда я пришел на автостоянку, то у себя в "вольво" обнаружил Эрика Бодда. Он поздоровался со мной через окно, дожевывая кебаб. Через год-другой он точно растолстеет. У него склонность к полноте и к тому, чтобы раздражать других.
Я наклонился к окну:
- Прошу прощения, но что ты делаешь в моей машине?
- Я подумал, ты свозишь меня на поле для гольфа, - ответил Бодд.
- Ах, ты подумал… А что еще ты подумал?
- Ты в гольф играешь?
Я покачал головой.
- Жаль, - сказал Бодд. - А я-то думал, ты со мной сыграешь.
- Так много думать вредно, - заметил я.
- Ты прав. Я стараюсь не думать, стараюсь не показываться на работе. Вот, решил съездить на гольф. Кстати, на заднем сиденье сумка. Надеюсь, все пройдет хорошо.
Я не ответил.
- Попробуй разок, - посоветовал Бодд. - Тебе понравится. Бывает, сижу на работе и только и думаю что о гольфе.
- Бросай думать. Пора бы уже.
- Знаю, но ничего не могу с собой поделать.
- А теперь можешь подумать, как бы выйти из моей машины.
Я широко открыл дверь. Эрик Бодд не двигался. Я тоже. Бодд закрыл дверь.
- У меня предложение, - заявил он. - Мы едем на поле для гольфа. Я прохожу круг. Потом - ты.
- У меня предложение получше, - сказал я. - Ты выходишь из моего автомобиля.
Бодд повернулся и взял сумку с заднего сиденья. Порылся в ней и извлек конверт, из которого вынул фотокарточку. Я долго вглядывался, пока понял, что на ней. Похоже, снимали длиннофокусным объективом из-за деревьев. В кабриолете сидели двое. Я и Ирен - в ее машине - в последний вечер. Я смотрел на фотографию. И думал только о том, как давно это было.
- Город маленький, - сказал Бодд.
Я обошел машину и сел. Прислонился затылком к спинке сиденья и положил руки на руль, как будто собирался вести. Потом - отер ладони о колени, запустил двигатель и включил поворотник.
- Сначала журналисту приходится делать кучу домашних заданий, - вещал по дороге Бодд. - Многие считают, что мы просто разъезжаем туда-сюда, а мы делаем домашние задания. Возьмем здешнее поле для гольфа. Кто поверит, что в Одде есть поле для гольфа?
Я не ответил. Подумал только, что у этого парня неприятный голос.
- До этого я бывал в Одде только проездом, - продолжал Бодд. - Да, город изменился в лучшую сторону, но жить бы я здесь не стал. Не знаю, ты, наверное, привык. Ты можешь на многое не обращать внимания.
Он рассмеялся.
- Слыхал эту шутку? Говорят, что в оддовчанах столько тяжелых металлов, что с ними надо обращаться как с отходами особой категории.
Я снова промолчал. Надо было поправить его и сказать, что правильно называть жителей "оддинцами". Надо было сказать ему, чтобы шел делать домашнее задание. Надо было свернуть на обочину, достать из багажника винтовку и пристрелить этого парня с одного выстрела.
Мы проехали Тукхейм и выехали в Аскане. Я остановил машину возле поля для гольфа. Некоторое время мы сидели и слушали, как затихает мотор.
- Твоя история не принимается, - сказал Бодд.
- Какая еще история? - спросил я.
- О том, где ты был той ночью. Про "бывшую" и потоп в подвале. Есть получше?
Я не знал, нужно ли блефовать. Я так устал от блефа, что сейчас готов был рассказать Эрику Бодду что угодно.
Мы вышли из "вольво". Бодд взял с заднего сиденья сумку. Поле для гольфа располагалось у залива, рядом с цинковым заводом. Отсюда открывался вид на цеха, резервуары, соединяющие их трубы и другие трубы, некогда отравлявшие выбросами все вокруг. Поле для гольфа тоже было отравлено. Насквозь зараженная площадка, в которой проковыряли восемь дырок. Ходила шутка, что, если вынуть мяч из лунки, можно потерять полруки.
- На многих полях я играл, - произнес Бодд. - Но на таком - впервые.
Он сделал пробный удар.
- Знаешь что? - сказал он. - Я вот думал: каково тебе приходится? Работать в местном офисе, который вот-вот собираются закрыть.
Я не знал, поблагодарить его за заботу или открутить ему голову.