~~~
Я болтал с дежурной в "Хардангер-отеле" и ждал Бодда. Через полчаса он спустился. Его щелканье пальцами и походка меня раздражали.
- Тебе нужно сперва устроиться в номере? - спросил я.
- Ты знаешь, где найти подозреваемых? - спросил он вместо ответа.
- Подозреваемых?
- Да, сербов.
Я пожал плечами. Бодд посмотрел на меня.
- Я хочу, чтобы мы друг друга правильно понимали, - сказал он. - Отныне мы во всем должны быть первыми.
Бодд сказал, что нужно взять интервью у всех вовлеченных в эту историю. У семьи. У свидетелей. У подозреваемых. Сербы наверняка еще в городе. Попробуй они уехать - и сомнений в их виновности не осталось бы. А когда их арестуют, нужно будет их сфотографировать. И еще - нужно раздобыть фотографию погибшего. В сегодняшнем номере "ВГ" есть его фото. А у нас почему нет?
- У покойного тоже взять интервью? - спросил я и улыбнулся.
Бодд позвонил Мартинсену, но тот не отвечал.
- Что характерно, - пробормотал Бодд. - Когда фотографы нужны, их никогда нет на месте.
Мы пошли к "вольво". Бодд надел солнечные очки, залез в машину и скривился. Сказал, что сначала решил, что так пахнет в городе, но теперь думает, что где-то в моей машине лежит дерьмо. Мне захотелось ответить, что даже дерьмо пахнет лучше, чем его одеколон. Но промолчал.
Мы проезжали по теплым улицам. У парка камней обогнали моего отца. Он ехал в новой "вольво". Я свистнул, но он меня не заметил. Отец всегда ездил в "вольво". Первой была ПВ-444, которую он привез со станции в Гранвине еще в шестидесятых. Помню, с каким гордым видом он приехал домой в этой машине, которую мама сразу окрестила "Серой кошкой".
В горле пересохло, хотелось пива. Пока мы ехали, Эрик Бодд рассказывал, как он работает. Правило первое - люди врут. Люди блефуют, но нужно просто слушать. Бодд сказал, что в этом его преимущество. Он умеет слушать. Он сопоставляет полученную информацию, проверяет ее, проводит расследования. Находит свидетелей - разных, неизвестных. А если постарается и если повезет, то найдутся и факты, которые выведут на виновного.
Бодд сидел в машине, а я шнырял по разным заведениям, конторам и магазинам. Я не знал, где эти сербы могут быть. На их месте я сел бы в первую попавшуюся машину и укатил куда подальше. Бодд вещал, что "Бергенские известия" - это большая семья. Что он рад, что наконец-то работает в газете с такими ресурсами. Эти проповеди про "большую семью" я слышал несколько лет назад. Но думал, что они прекратились, когда газета начала котироваться на фондовой бирже. Оказалось - нет. Бодд говорил, что только ради этого сюжета он с готовностью прервал свой отпуск. В этой местности убийство - большая редкость. Это могло бы стать статьей сезона.
Я обнаружил их на цокольном этаже моего же здания. Боулинг-бар - вот уж последнее место, где я думал их искать. И первое, где следовало бы. Сербы катали шары, а в промежутках - смотрели чемпионат мира на большом экране. Италия играла очень неплохо, а хорваты откровенно лажали. Обычно итальянцы плелись позади. А тут выбивались в лидеры.
Сербы поигрывали мобильными телефонами и вертели их по столу. Ноги двигались уже механически. Похоже, ребята тут прочно обосновались. Мне захотелось сказать Эрику Бодду, что сербов не оказалось и тут. Но, вернувшись, я сказал, что нашел их.
Бодд позвонил Мартинсену - безрезультатно. Он выругался. Мы отправились в боулинг-бар и заказали там по чашечке кофе. Бодд попросил еще и колы и сказал девушке за стойкой, что только что вернулся из отпуска. И ему нужна ударная доза кофеина.
Девушка улыбнулась. Она, скорее всего, была студенткой и подрабатывала тут летом.
- Если бы вы могли продавать холод, то уже стали бы миллионерами.
- Вы будете играть? - спросила девушка.
- Посмотрим, - сказал Бодд. - Пока мне достаточно просто смотреть на тебя.
Мы присели. Я и раньше пару раз бывал здесь. Иностранцы собирались в группы, каждая играла на своей дорожке. Сербы катали шары на левой, по средней - курды, а справа - сомалийцы. Все играли с молчаливым упорством, как будто каждая группа проводила свой отдельный национальный чемпионат.
Я спросил Бодда, куда он ездил в отпуск.
- Испания, - ответил он. - Коста-дель-Соль.
- И как?
- Тридцать градусов каждый день, - сказал он. - Тридцать девушек каждую ночь.
Я подумал, что редакции вчера пришлось поднапрячься. Не сказав мне ни слова, они вызвали Бодда из отпуска. Наверняка оплатили ему обратный билет. И заплатили за то, чтобы он сменил меня в работе над этим сюжетом. У меня теперь новая должность. Личный шофер со знанием местности.
- Действовать будем по старинке, - заявил Бодд. - Подбираем нужный тон, создаем хорошую атмосферу и выкачиваем из них все, что они знают.
После игры он направился в соседнюю комнату. Я пошел следом, но остался в дверях. Бодд взял табурет и сел перед сербами. Представился по-английски и сказал, что хотел бы узнать, что произошло. Услышать все от них самих. Что - правда, а что - ложь. Они могут спокойно ему рассказать.
Вот дурак! Решил сразу все испортить. Сербы демонстративно смотрели мимо него, на экран. Матч был в самом разгаре. Итальянцам не засчитали гол Кристиана Вьери. Повтор показал нарушения.
- Так что же произошло? - спросил Бодд.
- Офсайд, - ответил один из сербов.
Они засмеялись. И Бодд тоже.
Красавчик-серб в баскетбольной майке команды Нью-Джерси наклонился к Бодду:
- Нам скрывать нечего.
Бодд достал блокнот. Тупица. Самый верный способ заставить собеседника молчать - это достать ручку и бумагу. Бодд сказал, что они могут рассказывать. А он будет слушать. У него это получается лучше всего. Слушать.
Никто ничего не говорил.
Бодд хлопнул ручкой по блокноту.
- Я понимаю: это сложно. Но мы же не полиция. Мы просто хотим узнать правду.
Первый серб попросил у соседа закурить. В пачке на столе ничего не было. Бодд с готовностью поделился сигаретой.
- Что вы думаете об этих разговорах в Одде? - спросил он.
Никто не ответил.
- Нелегко вам, наверное, терпеть все это, раз вы не виноваты.
Красавчик сказал что-то по-сербски. Сосед, парень в красной кепке с эмблемой "ВГ", взял его за плечо, будто пытаясь удержать.
- Почему мы должны с тобой говорить? - спросил он. - Ты все равно не поверишь.
- Почему?
- Потому что мы сербы.
Владелец боулинг-бара, невысокий мужчина с бородкой, решил вмешаться. Он сказал, что молодой Педерсен заходил сюда в тот вечер со своей шайкой. Они затеяли разборки. Как обычно. Репутации заведения это сильно вредит.
- Была драка? - спросил Бодд.
Владелец покачал головой. Бодд повернулся к сербам и спросил:
- А разве не было драки у "Райского гамбургера"? Там вы его дождались и устроили погоню, так?
- Разве не полиция ведет расследование? - спросил владелец.
Вместо того чтобы ответить ему, Бодд спросил сербов, есть ли у кого-нибудь из них машина. Они что, преследовали его и заставили съехать с дороги?
- Он был снежок, - сказал парень в красной кепке. - Картошка.
Бодд спросил, что это значит.
- То и значит. Картошка.
- А что это значит? - спросил Бодд.
- Что он был норвежец. Как и ты.
- Так я - картошка?
- Ты одна из самых больших картошек, какие я видел. Тобой можно накормить целую семью.
Бодд улыбнулся.
Третий серб, до сих пор молчавший, наконец заговорил:
- Если хочешь знать, на похороны мы не собираемся.
Бодд спросил почему. Парень поинтересовался, все ли у него в порядке со слухом.
Бодд не унимался:
- Так почему вы не пойдете на похороны?
- Костюмов нет, - сказал красавчик в майке Нью-Джерси.
Сербы заулыбались. Бодд тоже ухмыльнулся, как будто был частью их компании. Ухмыльнулся и что-то записал. Кретин. Я подумал, что сербам надо бы придержать язык. Но у них на это не хватило ума. Их слишком сильно завели, и они не могли молчать. Бодд своего добился.
И самый красивый оказался самым большим дураком. Он сказал:
- Похороны нам не нравятся. Там так грустно. От одной мысли я уже плачу.
Бодд посмотрел на меня с улыбкой и кивнул.
- Так ты у нас ранимый?
Серб его не понял.
- Слишком сильно переживаешь?
- Да, - ответил красавчик. - Чуть что - и в слезы.
Бодд снова спросил, что произошло.
Никто не ответил.
Бодд достал из бумажника визитку и протянул ее сербу в красной кепке. Звонить можно в любое время дня и ночи. Бодд обернулся ко мне и кивнул. Надел солнечные очки и направился к лестнице. Я остался досмотреть матч. Кристиан Вьери растянулся на траве. В своей синей форме он был похож на туриста, который купается в бассейне с зеленой водой.
~~~
Многолетний опыт научил меня, что вторник после обеда - это самое то. Если отправлять статьи во вторник после обеда, их наверняка напечатают. Это часть работы репортера. Знать, когда появляется дыра, которую нужно заполнить словами и снимками.
Сегодня был вторник. Время обеда прошло, и я так вцепился в руль, что рана на руке снова стала кровоточить. Надо было позвонить в Берген. Сказать, что у нас тут обезьяна с гранатой. Но ведь говорить я буду не с теми, кто прислал этого парня. И меня не поймут.
Эрик Бодд сидел на заднем сиденье и щелкал пальцами. Все в нем меня раздражало. Некоторые люди раздражают с момента знакомства. Сербы вышли из боулинг-бара почти в два. И быстро направились к бульвару, на ходу разговаривая по телефону. Мартинсен сфотографировал их из бокового окна.
- Бомбы с часовым механизмом, - сказал Бодд.
Мартинсен опустил фотоаппарат.
- Поймал их в кадр? - спросил Бодд.
Он сказал, что попозже надо будет начать слежку за сербами. В идеальном варианте у нас должна быть команда постоянных филеров, но сейчас важнее семья Педерсена. Кстати, где этот парень жил?
- Ты ведь не будешь брать интервью у родственников в трауре, - запротестовал я. - От родственников в трауре нужно держаться подальше.
Через секунду Бодд ответил, что пострадавший тоже имеет право высказаться. Это принцип правового государства: выслушать все стороны. Но поскольку, по понятным причинам, сам парень говорить уже не может, пусть вместо него это сделает семья. Я посмотрел на Мартинсена. Тот промолчал. На нем была рубашка с короткими рукавами, а глаза были закрыты солнечными очками.
Бодд наклонился между креслами:
- Ты знаешь этот город вдоль и поперек. Сейчас вот твоим знанием и воспользуемся.
Я ответил, что могу довезти их до Буера. Остальное - их дело. И я без дальнейших разговоров поехал по Рёлдальсвейену, у Васстуна свернул направо и дальше - прямо, через Эйдесмуен. Между деревьями у стадиона я увидел, как паренек мелом расчерчивает футбольное поле. Он медленно шел вдоль поля. Белая рамка напомнила мне о том, что не хватает самих игроков. Я слышал, что в этом сезоне Одда не сможет выставить команду "А". На тренировки игроков приходило всего шесть-семь. Некоторые предприятия, решив собрать денег на нового бомбардира, пригласили в оддинскую команду нигерийца. В дебютном матче этот парень забил три гола, но потом уехал к себе домой. В интервью местной газете он пожаловался, что ему пообещали разрешить ловлю семги, а клуб не торопился с оформлением разрешения.
Буер был пригородом Одды. Отсюда город казался боксером, попавшим в нокаут на своем ринге. В долине Буердаль ледник тысячелетиями работал над созданием гармоничной подковообразной формы. Потом лед отступил, как будто хотел полюбоваться своей работой. Теперь по долине бродят туристы и пасутся овцы.
На Юрдальском мосту посреди проезжей части стояли три складных табурета, на которых восседали две женщины и один мужчина. Я затормозил и отъехал в сторону. Мужчина медленно встал. Я его узнал. Это был тот толстяк, которому недавно достался кемпинг возле Ховдена.
Оге Люнгстад просунул голову в боковое окно.
- Прошу прощения, - сказал он. - Но родственники просили журналистов не пропускать.
Бодд открыл дверь и вышел.
- Но мы с ними договорились, - соврал он.
Люнгстад на него даже не взглянул. Он помахал мне, дождался, пока я выйду, и отвел в сторонку.
- Ты хороший парень, Белл, но его родным сейчас и так несладко. Журналисты тут всю ночь толпились.
- А Белл не может проехать один? - спросил Бодд. - В конце концов, они с Педерсеном знакомы с детства.
Люнгстад отмахнулся от Бодда и снова повернулся ко мне. Сказал, что мне доверяет. Посмотрит, что тут можно сделать. И ушел к остальным. Я видел их переговоры. Одна из женщин достала сотовый. Я закурил и сел на горячий капот.
- Неправильно это, - сказал я.
- Запомни: ты - журналист, - сказал Бодд. - А не Иисус.
Оге Люнгстад вернулся. Сказал, что со мной Педерсен поговорит. Я могу пройти к дому один. Я вздохнул. Затушил сигарету и пошел по гравийной дорожке. Бурая и захламленная речушка в долине продолжала рваться из берегов. Во дворе было два дома: один был построен в пятидесятых, а другой совсем недавно строил сам Педерсен. Участок при доме был какой-то неухоженный - верный признак того, что хозяйство в упадке.
Во дворе стоял рефрижератор. Говорили, что пару лет назад у Педерсена возникли проблемы с городским казначеем. Уклоняясь от налоговых отчислений, Педерсен наворачивал дополнительные километры. Городской казначей дал знать налоговым аудиторам, и Педерсен без лишних слов залез в кабину рефрижератора и все выходные катался в Швецию и обратно.
Я поднялся по лестнице и позвонил. Изнутри слышались какие-то звуки. Никто не открывал. Я не уходил. Позвонил снова. Дом располагался так, что с моста меня видно не было. Я мог развернуться, покурить и пойти обратно. Сказать, что Педерсен не захотел с нами разговаривать. "Даже и не думай, - мог бы сказать я. - Это паршивая идея".
Открыла девчонка. В футболке с надписью на маленькой груди: "I LOVE MY ATTITUDE PROBLEM". Футболка не прикрывала живот, круглившийся над спортивными штанами. Я попросил позвать отца. Она полуобернулась и крикнула. Мой взгляд не мог оторваться от ее живота.
Педерсен вышел и поздоровался. Голый до пояса. Я высказал свои соболезнования по поводу его сына. Сказал, что не хочу его беспокоить. Педерсен пригласил меня войти. И я вошел. Воздух в гостиной был спертый. Работал телевизор. Очередной матч. Португалия против Польши. Под моросящим дождем. Педерсен сказал, что купил антенну-"тарелку". И теперь может смотреть чемпионат мира по шести спортивным каналам на выбор. Хочешь - с высоты; хочешь - со скамейки второго состава; хочешь - с трибуны. Он продемонстрировал мне все это. Игроки прыгали под дождем, как в каком-нибудь кино.
- Выпить хочешь? - спросил Педерсен и, не дожидаясь ответа, плеснул мне русской водки.
Мы пили и смотрели матч. Португальцы были вроде запасной команды Бразилии. Они забавно играли, и мне хотелось болеть за них, но почти всегда это оборачивалось разочарованием. Все-таки это не Бразилия. Я подумал, что это как-то странно - смотреть футбол в доме, где объявлен траур. Дочь Педерсена вернулась и села на диван. Взгляд у нее был далеко не робкий. А мой собственный постоянно натыкался на ее голый живот. Заметив это, она натянула футболку пониже. Но потом живот снова оголился.
Педерсен закурил и сказал, что собирался мне позвонить. Многое на сердце накопилось. Он встал и, чтобы не упасть, шагнул в сторону. От него несло спиртом. Я сказал, что могу и подождать. Но Педерсену хотелось говорить. Я повторил, что могу подождать. Время терпит. В таком состоянии можно наговорить такого, о чем натрезво и не заикнешься.
- Что ты хочешь сказать? - спросил Педерсен. - Что я не в том состоянии?
Я объяснил, что нас остановили на мосту. Как и остальных журналистов. Сказал, что их семью, наверное, не надо тревожить. Педерсен ответил, что не сомневается в наших добрых намерениях. Но мы не в курсе. Не знаем, через что он прошел за эти двадцать четыре часа. Этого никто не знает.
- Я хочу поговорить со всеми, - сказал Педерсен. - Приводи их. Пускай приходят.
Его дочь поглядывала на меня. Я старательно отводил взгляд, а он тянулся к голому животу. Хотелось положить руку на мягкое тело.
- Ты думаешь, он был нацистом? - спросил Педерсен.
- Я ничего не думаю, - сказал я. - Просто хочу услышать твое мнение обо всем этом.
- Не-е-ет, ты думаешь, что он нацист. Все так думают. Ты ничем не лучше остальных.
Я ответил, что просто пытаюсь выяснить, что же произошло.
Он сказал, что сразу почувствовал неладное. Приехать сюда. Втереться в доверие. Разыграть из себя друга. И все - для того, чтобы заклеймить обычного парня. Может, его сын и не был паинькой, но свой хлеб зарабатывал честно.
- Хочешь посмотреть на него? - спросил Педерсен.
- Что?
- Хочешь посмотреть на него?
Я встал и сказал, что, наверное, зайду попозже.
- Хочешь посмотреть на него?
Я поблагодарил за водку и пошел к двери. Педерсен остановил меня. Схватил за локоть и потащил к лестнице.
- Я хочу, чтоб ты на него посмотрел, - сказал Педерсен.
Я попытался высвободиться, но не тут-то было. Педерсен тянул меня по лестнице, ступенька за ступенькой. Я решил не сопротивляться. На втором этаже дверь была приоткрыта. Я заглянул внутрь и увидел плакаты с футболистами, телевизор и стереомагнитофон. Тут же лежал и сам парень, усыпанный цветами. А я-то думал, что тело отправили на вскрытие. Покойного я увидел мельком, потом кто-то начал всхлипывать.
Педерсен прижал меня к стене в коридоре.
- Я хочу, чтобы ты написал, что Гутторм был хорошим парнем, - зашипел он. - Самым лучшим на свете. Так и напиши. Самым лучшим на свете.
Из комнаты послышался женский голос. Кто-то встал с кровати. Педерсен отпустил меня и вошел. Я стоял и слушал их ссору. Потом тихо спустился по лестнице. Девчонка по-прежнему сидела на диване перед телевизором. Когда я проходил через гостиную, она провожала меня взглядом.