Тата попробовала, сначала робко и нерешительно. Но очень скоро ей это понравилось и она принялась размалевывать лицо и руки Кати, звонко, радостно смеясь. Через несколько минут Катя превратилась в папуаса. Посмотрев на себя в зеркало, она попыталась скрыть раздражение и жизнерадостно сказала:
– Молодец, Татулик. Теперь моя очередь. – Ухватив девочку подмышки, она усадила ее на стол. – Давай сюда кисть. Сейчас я сделаю из тебя цветочек. Только ты сиди смирно и не вертись. Увидишь, как будет здорово.
За этим последовал подлинный процесс творчества. Катя нарисовала багрово-сизый синяк под левым глазом девочки, промокнув его края и смягчив их ватным тампоном. Затем сделала на тельце несколько кровавых ран, а оставшиеся части тела вымазала сажей.
– Блеск! – воскликнула она, любуясь своей работой. – Получилось то, что надо. – Осторожно, чтобы не размазать краску, сняв Тату со стола, Катя усадила ее на стул. – Вот теперь начинается самое интересное, – пообещала она. – Я буду злым разбойником, а ты – моей жертвой.
Малышка наверняка понятия не имела, что такое "разбойник" и что такое "жертва", но во все глаза смотрела на разрисованную ею тетю в предвкушении новых развлечений. И Катя не заставила ее долго ждать. Сопровождая свои действия прыжками и ужимками, она схватила моток веревки и ловко прикрутила девочку к стулу. Веревка, сдавив нежное тельце, видимо причинила ей боль или неудобство. Тата попыталась высвободиться. Ее личико сморщилось.
– Мне не нлавится эта игла. Я боше не хочу. Отпусти.
– Тебе, как жертве, сейчас хорошо бы поплакать, – не слушая ее, подсказывала Катя. – А я, как злющий-презлющий разбойник, буду корчить страшные рожи и скакать вокруг тебя.
С прыжками и ужимками она подхватила банку яркокрасного кадмия и вылила ее содержимое на ножку Таты. Краска, стекая, образовала на полу зловещую лужу, очень похожую на кровь. Затем она подошла к секретеру и, взяв в руки финку, разом сделалась серьезной и мрачной, как грозовая туча.
"Что тебе, мразь, не видать своей дочери, как моих прежних ушей, это я тебе говорю, Екатерина Погодина, – прошипела она. – Но тебе будет намного больнее, чем мне. Уж тут я постараюсь. Ты будешь до конца своих поганых дней клясть Бога и судьбу за то, что я убила не тебя."
Катя медленно повернулась и, зажав в руке нож, направилась к девочке. Потеряв дар речи, Тата таращилась на нее во все глаза. Перед ней была совсем другая, незнакомая женщина, ничем не напоминавшая ту добрую и ласковую тетю, тайком делавшую ей в садике подарки. Даже пестрые мазки краски на ее лице не могли скрыть произошедшей в ней перемены.
– Отпусти! – захныкала Тата. – Я домой хочу. К маме.
– Про маму забудь, – отрезала Катя. – Нет у тебя больше ни мамы, ни папы.
В ответ девочка разразилась громким ревом. Засунув финку за трусы, как за пояс, Катя поспешно оторвала кусок лейкопластыря и залепила им орущий рот. Затем, снова вооружившись ножом, она присела на корточки, стараясь не смотреть на свою пленницу. Вымазав лезвие в разлитой на полу краске, она небрежно бросила финку рядом с "кровавой лужей". Отступив на несколько шагов, Катя придирчиво оглядела свое творение и удовлетворенно кивнула.
Спохватившись, она поспешно вернулась к секретеру и, достав оттуда картонку, повесила ее на шею своей пленницы.
Тата извивалась на стуле и глухо мычала. Ее, похожие на пуговки, глазенки стали совсем круглыми, особенно тот, что был оттенен огромным уродливым синяком. В них застыл неподдельный ужас. Личико перекосилось. Она делала отчаянные усилия освободиться. Схватив фотокамеру, Катя принялась фотографировать ее в разных ракурсах и с разных расстояний – от портрета до общего плана с лужей "крови" и "окровавленной" финкой на полу.
Покончив со всем этим, она быстро сорвала со рта ребенка "заглушку" и в ту же секунду зажала себе уши ладонями, спасаясь от пронзительного визга.
– Тише ты! – прикрикнула она на Тату. – Всех мышей и тараканов перебудишь.
Визг оборвался как по мановению волшебной палочки. Девочка уставилась на нее.
– Да-да, – очень серьезно подтвердила Катя. – У соседей под полом живут мыши, а за обоями прячутся тараканы. Будешь так вопить, они все сбегутся сюда. Чего разоралась-то? Забыла что ли, что мы играли в разбойников?
– Не хочу в лабойников, – всхлипывая, еле слышно прошептала Тата, боязливо озираясь по сторонам в поисках разбуженных грызунов и насекомых.
– Ну не хочешь, так и не надо, – сразу согласилась размалеванная разбойница. – Тогда пошли отмываться.
Быстро развязав свою пленницу, Катя спрятала в пластиковый пакет "орудия пыток", а пакет заперла в секретере. Подхватив Тату на руки, она отправилась с ней в ванную. И там, стоя вдвоем под теплым душем, долго смывала с нее и с себя следы представления. Это совместное купание окончательно успокоило девочку. Катя обтерла ее махровым полотенцем, затем вытерлась сама и, облачившись в банный халат, накинула на Тату сухое полотенце.
– Теперь будем волосы феном сушить.
– Не хочу феном. Он кусачий. Я боюсь.
– Мой не кусается. Мой добрый. Смотри. – Катя направила на себя струю горячего воздуха, потом на головку девочки. И так поочередно, переводя фен с нее на себя, высушила волосы обоим.
Чисто отмытую и одетую Тату она усадила на диван к разбросанным там игрушкам.
– Играй пока.
А сама, вооружившись тазом и тряпкой, отмыла красное пятно с паркета и следы краски с полированного стола. Ей хотелось как можно скорее избавиться от ребенка, чтобы действовать дальше, согласно намеченному плану. Она обернулась к Тате. Та крепко спала в уголке дивана, свернувшись клубочком.
– Черт! – выругалась Катя.
Она совсем не планировала оставлять пленницу на ночь дома. Но не будить же ее. Раскапризничается спросонья, устроит рев. Потоптавшись в замешательстве, Катя махнула рукой и пошла в спальню. Открыла постель, положила рядом со своей вторую подушку, вытащила с полки трикотажную ночную сорочку и вернулась в гостиную. Подхватив девочку на руки, она отнесла ее на кровать, натянула на нее свою сорочку, укрыла одеялом, и, затворив дверь, вышла.
Затем набрала номер телефона Светы:
– Привет. Узнаёшь, называться не надо? Я хочу к тебе завтра подъехать, прямо с утра. Дело есть. Часов в девять устроит? Ну, значит, один раз встанешь пораньше. Да. Мне понадобится твоя помощь. Договорились? Все. До завтра. Смотри, чтобы мне не пришлось стоять три часа у тебя под дверью.
Погасив везде свет, Катя вернулась в спальню и тихонько юркнула под одеяло. Закинув руки за голову, она долго лежала, глядя открытыми глазами в темноту, обдумывая следующие шаги, пытаясь представить лица своих заклятых врагов, когда они поймут, что она начала действовать. Увлекшись, Катя почти забыла, что рядом с ней живое существо.
Малышка зашевелилась, заерзала и, подобравшись под одеялом к Кате, вдруг обвила ее ручонками. Катя застыла, боясь пошевелиться, напряглась, будто то была холодная змея, а не маленький, теплый комочек.
"Дурочка, – решила она про себя, – перепутала меня во сне со своей матерью."
Не получив отпора, девочка осмелела, подобралась к Кате еще ближе, закинув на нее одну ножку, щекоча ей волосами нос, и сонно прошептала:
– А завта ты возёшь меня в иглусечный магазин?
– Там видно будет. Спи.
Катя осторожно скинула с себя ее ручку и ножку, отодвинулась на самый край постели и повернулась к ней спиной. Лежа без сна, она сердито думала о том, что с этим нужно как можно скорее кончать, что не следовало оставлять девчонку на ночь. Ей вспомнились детские уловки дворовых детей, среди которых она росла. Найдет кто-нибудь бездомного щенка или котенка и тащит домой, уговаривая мать приютить его. Мать, естественно, ортачится, требует немедленно выкинуть его на лестницу. Может, больной какой, может, блохастый. А хитрец жалобно молит: "Только на одну ночь. Ну пожалуйста. Завтра мы выбросим его на улицу. Обещаю." Мать, скрепя сердце, соглашается. Помогает накормить животное, а то и выкупать. Оно такое беззащитное и уютное. Оно ластится, умильно заглядывая своими большущими, непорочными пуговками в самую душу. "Мама! Мамулечка! Еще только один денек." А через день приблудный шельмец уже всеобщий любимец. Все его холят, ласкают, ублажают. А там, глядишь, и жить уже без него не могут… "Нет! – рявкнула на себя Катя. – Со мной такие номера не проходят." Она не заметила, как уснула.
Разбудила ее Тата. Пленница сидела на кровати, тихонько похлопывая мягкими ладошками по ее щеке и "умильно заглядывая в самую душу". Сквозь окно ярко светило солнце.
– Тебе чего? – недовольно-сонным голосом пробормотала Катя.
– Скази, што мы в садик не подем, – потребовала девочка.
– Не пойдем. – Приходя в себя, Катя села с ней рядом. – В гости пойдем.
– Ула-а! – обрадовалась Тата.
Катя наспех умыла ее и себя, наспех соорудила завтрак и, схватив ребенка в охапку, поспешила к выходу. "С этим надо кончать! И как можно скорее." Но, остановившись в дверях, вернулась. Побросала в пластиковый пакет разбросанные на диване игрушки.
– Возьмем с собой. Пригодится. Держи.
Они спустились на лифте в подземный паркинг. Даже если бы кто-нибудь и попался им на пути, выглядели они – похитительница и похищенная, вполне мирно и безобидно. Тата независимо вышагивала рядом, одной рукой держась за Катю, другой крепко сжимая драгоценный пакет.
А полчаса спустя Катя уже стояла перед обшарпанной дверью, давя на кнопку звонка.
– Ну чего опять уставилась? – сказала она открывшей путане. – Все никак привыкнуть не можешь к моей физии? Войти-то можно?
Рыжая посторонилась, пропуская их в тесную переднюю и удивленно глядя на ребенка.
– Вот. Гостью тебе привела.
– Может ты еще скажешь, что это твоя дочка? – недоверчиво спросила та. – Я теперь во что угодно поверю.
– Терпение, подруга. Терпение. Все объясню.
Она сняла с Таты вязанный жакет и втолкнула ее в комнату.
– Включи ей телевизор, пусть какие-нибудь мультяшки смотрит. А мы с тобой на кухню пойдем. Побеседуем.
– Значит так, – деловито сказала Катя, устраиваясь на шатком табурете. – Мне надо, чтобы девчонка несколько дней пожила у тебя.
– С ума сошла! – отмахнулась рыжая. – Или забыла про мое ремесло? Я как тот волк, которого ноги кормят. Мне дома рассиживаться никак нельзя.
– Сколько ты за день… прости, за ночь зарабатываешь?
– Так это как повезет. Бывает до 100 баксов, а бывает и кукиш с маслом.
– Отлично. Я буду платить тебе 200 баксов в день за то, чтобы ты осталась дома и присмотрела за малышкой.
Рыжая даже присвистнула.
– Ты чего, мать, того? – Она выразительно покрутила пальцем у лба. – Или у тебя деньги в цветочных горшках растут? А что за дитё-то? Откуда?
– С этого бы и начинала. Сирота она. Только сама еще об этом не знает. Ее родители вчера разбились в автомобильной аварии. Они недавно перебрались семьей в Москву и были моими соседями. У них тут нет ни друзей, ни родственников.
– Печально, конечно. Но ты-то им никто. Зачем тебе эта головная боль? Сдай ее в приют или детский дом.
– Для того, что бы этим заняться, нужно время. Не с ней же пороги обивать. А дома одну оставить не могу. Слишком маленькая еще.
– Поня-ятно, – задумчиво протянула Рыжая, почесав затылок. – И ты правда хочешь отвалить мне за нее такие деньжищи?
– Я когда-нибудь давала тебе повод считать себя трепачкой?
Рыжая улыбнулась, виновато и лукаво одновременно.
– Вообще-то предложение заманчивое. А она под себя, часом, не писает?
– А что?
– Ну как. У меня ведь всего одна постель. Спать с ней вместе будем. А я не люблю, когда ночью под меня лужи пускают.
– Не знаю. Это ты у нее у самой спросишь. В крайнем случае нацепи на нее памперсы. Кажется, в аптеке продаются.
– Кать, а если она не захочет со мной остаться? Я ведь ей чужая совсем.
– Сделай так, чтобы захотела. Спой ей что-нибудь. Спляши. В прятки поиграй. Если очень заупрямится или начнет требовать, чтоб домой отвела, скажи ей правду про родителей. Рано или поздно все равно узнает… Но лучше бы попозже.
На пороге появилась Тата, застенчиво крутя носок башмачка.
– Ты чего? – спросила Катя.
– Я есть хочу. И мультяски заклылись.
– Свет, у тебя с едой как? Может принесу тебе чего на первое время? Чтоб ее сразу одну не оставлять.
– Хорошо бы. У меня на кухне, как всегда, шаром покати.
– Ладно. Только смотри, чтоб пока она у тебя, в доме ни одного мужика не было.
– За кого ты меня принимаешь, подруга. Договор есть договор.
– И еще. На улицу ее пока не води. Пусть здесь посидит. Ну я в магазин и обратно. Где у вас тут ближайший?
За углом, у метро Беговая супермаркет.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Оставив Тату на попечение Рыжей, Катя поспешила домой и, потирая от нетерпения руки, устроилась перед компьютером. Она ввела в него отснятые цифровой камерой фотографии, открыла их в программе Photoshop и принялась внимательно, по одному изучать каждый снимок, укрупняя детали вплоть до отдельных пикселей. Эти снимки ни в коем случае не должны были вызвать и тени сомнения в своей достоверности, даже если те, кому они предназначались, начнут разглядывать их сквозь компьютерное "увеличительное стекло".
Больше всего ее беспокоили нарисованные на жертве увечья. Нужно было, чтобы никто не усомнился в подлинности синяков, кровоподтеков и ссадин, окровавленного ножа и лужи крови на полу. Там, где ее что-то не устраивало, она, лихо манипулируя хитроумными "инструментами" программы, подрисовывала или подтирала мелкие детали и штрихи, усиливала рельефность и четкость изображения, углубляла тени, освежала краски, смягчала границы цвета. При этом старалась не переусердствовать, чтобы не было видно, что это ретушь. Что же касается самой жертвы, тут Катя была абсолютно спокойна. Бедная Татка так естественно, так правдоподобно страдала, что и подправлять было нечего.
Надпись на картонке отчетливо читалась. Она гласила: "Привет из Воронежа! № 1" Но Кате показалось этого недостаточно и, подумав, она присовокупила короткое послание.
"Ну вот, пожалуй, и все. – Она устало откинулась на спинку кресла, повращав головой, чтобы размять затекшую шею. – Хватит мусолить. Можно засылать."
Скопировав отобранные снимки вместе с посланием на дискетку, Катя вложила ее в заранее надписанный конверт и отправила заказной бандеролью с ближайшей почты на домашний адрес Александра Кузнецова, то бишь Сашка.
Рыжая поначалу тяготилась насильно навязанным ей поручением. Меньше всего она была склонна возиться с маленькими детьми, прислуживать им, выносить их дурацкие капризы. Единственное, что заставляло ее сдерживаться и терпеть, так это щедрое вознаграждение, обещанное ее странной приятельницей, которая, кстати сказать, и на себя-то похожа не была. С другой стороны, временная передышка оказалась совсем не лишней. Она успела забыть, когда в последний раз могла позволить себе выспаться ночью, как все нормальные люди, а не таскатся по улицам в любую непогоду. Но ведь у Светы был еще и парень – ее интеллектуальный студент. Чем она ему объяснит, что их встречи на неопределенное время отменяются. Впрочем, можно сказать и почти правду – что к ней на неделю привезли и оставили племянницу, которую она вынуждена пасти.
Девчушка оказалась очень забавной и общительной. Правда, временами она начинала подскуливать, а то и реветь в полный голос, требуя, чтобы ее отвели домой, к папе с мамой. Или к тете Кате, которая обещала взять ее в магазин игрушек. К счастью, Рыжей удавалось быстро ее утихомиривать, отвлекая какими-нибудь играми или сладостями. Что же касается сладостей, которые она и сама с детства страсть как любила, то этого добра, благодаря Кате, у нее сейчас на кухне было навалом. И они с Таткой, как два хомяка, словно соревнуясь, с утра до вечера усердно работали челюстями.
Временами, когда Тата не слишком докучала ей, или когда больше не о чем было думать, Света начинала жалеть эту смешную плюгавку, так внезапно ставшую сиротой. Выходит, у нее нет никого в целом свете. О ней некому будет позаботиться, некому приласкать, сказать доброе слово. Что ждет ее через несколько дней – приют, детский дом? Но ведь это все равно, что тюрьма или исправительная колония. Палочная дисциплина. Бездушные воспитатели. Озлобленные, вредные дети. Унылое, безрадостное существование. Да уж, такой судьбе не позавидуешь.
В понедельник, подав машину к подъезду босса, Сашок не мог усидеть на месте. А тот, как на зло, появился с 15-минутным опозданием. Сашок выпрыгнул из джипа, угодив в лужу и даже не заметил этого. Босс еще только спускался с крыльца, а Сашок уже распахнул для него дверцу.
– Ну что? Есть новости? – озабоченно поинтересовался Ломов.
– Только что я получил по почте вот это.
Дрожащей рукой он протянул Ломову распечатанный конверт с дискеткой. По его осунувшемуся лицу и залегшим под глазами теням видно было, что все три ночи, прошедшие со дня похищения, он не смыкал глаз.
Повертев в руках дискетку, Ломов швырнул ее на сидение. Затем внимательно изучил впопыхах разодранный конверт, даже понюхал его. На нем не было ничего, кроме отпечатанного на компьютере адреса, нескольких, небрежно наклеенных марок да почтовых пометок.
– Ну вот она и проклюнулась. Гони в офис. Поглядим, каковы ее требования.
В его кабинете Сашок не мог устоять на месте, пока загружался компьютер, пока мудрый электронный мозг самостоятельно извлекал содержимое анонимного послания, выводя его на экран, пока нацеленные на вирусы "сыщики" определяли степень его вредности.
Наконец на экране один за другим раскрылись холодящие душу кадры – привязанная к стулу покалеченная малышка с орудием пытки и лужей крови под недостающими до пола ножками. Ломов грязно выругался. Сашок не смог сделать и этого. Он, как большой бесформенный мешок, осел на пол, бессильно сжимая и разжимая кулаки, ловя ртом воздух. Язык, в буквальном смысле, присох у него к нёбу. Надпись на картонке не произвела на них должного впечатления. У них и так не было сомнений, что это именно ее рук дело и что она мстит им за мать. Не было сомнений и в том, что "№ 1" это только начало. Раз уж она пошла на такое, она будет мстить до конца. Вопрос в том, как поскорее вычислить ее, изловить и обезвредить. Как вырвать из ее рук ребенка, если он еще жив.
– Погоди! Здесь еще один нераскрытый файл! Текстовой. – Ломов сделал click на icon файла, и тот раскрылся в программе Word.
Сашок, не поднимаясь с пола – разом ослабевшие ноги грозили не удержать его громоздкое, тяжелое тело – на коленях подобрался поближе и, положив свою квадратную голову на стол, принялся медленно читать. Ломов, уже успевший пробежать глазами текст, сочувственно наблюдал за ним.
Послание гласило:
"Ты, ублюдок! Даю тебе срок два дня. Принесешь мне три миллиона долларов (хотя и сам ты, вместе со своим отродьем, не стоите и занюханной трешки). Иначе не видать тебе дочери, как мне – моей матери. Положи деньги в сумку…"
– Она потребует выкуп! Я так и знал! – взревел Сашок, ударяя кулачищем об пол.
– Читай дальше. Читай до конца.
"…Отвези их на западную окраину Москвы, в сосновый бор. Найди старую ель на пригорке и положи сумку в дупло, что прячется на его вершине. А потом прыгай. Головой вниз. С горячим приветом. Твоя Катенька."
Сашок тупо уставился на босса.