- Ты делай все что угодно, хоть самолет взорви, хоть всех до единого перестреляй, хоть сам ангелом на небо взлети - но чтобы груз этот не попал никому постороннему в руки. Понял? Если сделаешь это - из любого дерьма тебя выпутаю. Если же груз попадет не тому, кому надо - хоть весь Интерпол вокруг тебя сидеть будет, убью.
…И вот эта ситуация: нужно спасать груз. Но как?
На передней переборке сиял множеством лампочек пульт. За время полета от нечего делать и на всякий случай он довольно внимательно изучил его. Благо, каждая кнопка и каждый тумблер был тут обозначен необходимыми надписями.
Мужчина щелкнул тумблером открытия гермопереборки. Желтый щит в хвостовой части пополз вверх. Тревожно вспыхнула красная лампа "Отсек разгерметизирован".
- Какая высота-то? - вслух спросил сам себя мужчина. - Не задохнусь?..
И тут же вспомнил, что тут имеется высотометр. Вот он! Стрелка медленно ползла от риски к риске, показывая километры, в окошке, напоминающем спидометр, быстро менялись цифры метров. Так, высота уже меньше двух километров. Тут воздуха достаточно. Однако нужно поторапливаться: скоро начнут заходить на посадку.
Между тем, подчиняясь его манипуляциям, раскрылись створки в самом хвосте салона, там, где виднелись ступеньки в хвостовую кабину. А затем поползла, опускаясь, широкая полоса аппарели.
А внизу, в зияющей глубине, тянулся однообразно серо-желтый пейзаж.
Пора было действовать!
Мужчина попробовал было включить таль, закрепленный на длинном, тянущемся вдоль потолка всего салона, рельсе. Однако скоро отказался от этой попытки - не сумел разобраться с пультом управления. Тогда он подошел и начал просто сбрасывать тяжеленные ящики на покатую аппарель грузовой рампы. Один за другим они соскальзывали вниз, срывались в зияющую пропасть, мгновение еще были видны, темными точками падающими вниз, и только тогда исчезали из вида.
Сбросив с десяток ящиков, мужчина запыхался. Они были тяжелыми, в одиночку стаскивать их со штабеля было неудобно.
- Не успею, - вслух сказал мужчина.
Земля и в самом деле неуклонно приближалась. Самолет покачивался, маневрировал… Было ясно, что он уже заходит на глиссаду.
Мужчина с сожалением осмотрелся. Момент, когда запаниковал, когда попытался сделать глупость, спасая себя, прошел. Сброс груза ничего ему не даст. И убийство летчика тоже. Нужно было просто сдаться. В конце концов, не он организатор всей этой аферы.
Но теперь уже поздно рассуждать. Летчик убит. А значит, и на снисхождение рассчитывать нечего. Его, по большому счету, могут просто растерзать сами летчики прямо на аэродроме. И ничего за это никому из них не будет.
- Дурак, - вынес себе вердикт мужчина.
Ну что ж, уходить - так с фейерверком!
Мужчина прошел внутрь отсека, нашел какую-то коробку, щедро обмотанную бумагой. Достал из кармана зажигалку, ободрал шуршащую промасленную бумагу и поджег ее. Начал отрывать кусок за куском, поджигать их и разбрасывать по салону.
- Что у нас тут? - бормотал он. - Брезент? Авось загорится… Коробки? Они хорошо полыхнут… Ящики? Сейчас и под них что-нибудь подложим…
Так он подошел к аппарели. Хотел было поджечь и ящики с оружием. Но потом передумал.
- В конце концов, почему я должен один страдать от этого? - сказал он.
В зияющем провале раскрытого хвоста неторопливо плыла земля. Виднелись ленточки арыков, дороги, какие-то строения…
Она неумолимо приближалась, эта земля. Она неудержимо манила, эта пропасть. А из-за спины уже потянуло дымком - там набирал силу пожар.
Мужчина твердо знал, что прыгнет. И все же оттягивал этот момент. Бездна манила - она же и пугала. Разжигая в салоне огонь, он сам вычеркнул себя из списков живых и все же цеплялся за жизнь.
…Самолет вдруг натужнее взвыл двигателями, задрал нос и начал подниматься. Сдвинутый с места ящик слегка толкнул мужчину в спину. Тот инстинктивно попытался удержаться, но было уже поздно. Ступив на аппарель, он поскользнулся и покатился вниз. На какое-то мгновение сумел зацепиться за ее край. Взглянул снизу на ящики, которые сулили ему хорошие деньги, а привели к смерти, на клубы дыма, которые все гуще вырывались из чрева самолета…
А потом он оторвался.
Он кричал падая. Распрощаться с жизнью никаким другим образом ему было не дано. А потом вдруг пришло осознание того, что больше не может произойти никакого чуда, которое смогло бы его спасти. И он вмиг перестал бояться стремительно надвигающейся смерти. Вдруг захотелось сделать только одно: поставить оценку прожитой жизни. Он мысленным взором окинул прожитое…
И в землю врезался с единственным словом, которое успел выдохнуть:
- Дерьмо!..
* * *
Авиабаза-Лобач-Голованичев
"…В результате неосторожного обращения с огнем на борту грузового самолета начался пожар. По всей вероятности, единственный пассажир, сопровождавший партию груза, решил покурить и… Короче говоря, вскоре пламя начало распространяться по отсеку. Командир воздушного судна полковник Сергей Воронов вышел из пилотской кабины, попытался принять меры к тушению, однако получил травму и потерял сознание, а потом задохнулся от дыма.
Пассажир, виновный в пожаре, не знакомый с устройством самолета, случайно раскрыл десантный люк и вывалился в него вместе с частью груза.
По счастью, неподалеку совершал тренировочный полет на истребителе-перехватчике командир авиационного полка подполковник Александр Голованичев. Он заметил терпящий бедствие самолет. Офицер вошел в связь с грузовым самолетом и завел его на свой аэродром. Благодаря умелым действиям экипажа и аэродромных служб пожар был потушен, самолет спасен…"
- Бред какой-то, - отшвырнул газету Голованичев. - Это бред сивой кобылы.
Лобач довольно усмехнулся, потягивая ледяное боржоми из холодильника.
- Чего ты лыбишься? - ощерился подполковник. - Любой человек, хоть чуть смыслящий в авиации, поймет, что это чистейшей воды бред.
- Могу тебя успокоить: человеку, который ни черта не смыслит в авиации, это тоже вполне понятно, - обронил собеседник.
- Ну так неужели для прессы нельзя было ничего поумнее придумать?
Евгений, выдерживая паузу, потянул минералку. Лишь тогда сказал:
- Такой бред, по-моему, дает оптимальный вариант выхода из сложившейся ситуации.
Голованичев раздраженно передернул плечами:
- Это почему же?
- Ну сам посуди… Таким сообщением мы воздаем каждому по заслугам: Воронов у нас герой…
- Дурак, - сквозь зубы бросил подполковник.
Лобач поморщился.
- Ну зачем ты так? Он ведь погиб…
- Погиб, - повторил Александр. - Какого черта он туда полез? Хорошо еще хоть подчиненные его поступили правильно: не полезли его спасать. А бортинженера вообще под трибунал отдать надо - он во время всего полета должен находиться у своего пульта, в салоне…
О своей роли в происшедшем Голованичев умолчал.
…Когда он во время ведения переговоров с самолетом, который старался посадить, обратил внимание, что изменился голос человека, с которым он разговаривал, то не на шутку встревожился.
- С кем я разговариваю? Где командир? - спросил он.
- Он вышел в салон, узнать характер груза, - бесхитростно ответил второй пилот.
Подполковник еще больше насторожился:
- А в грузовом отсеке у вас кто-нибудь посторонний есть?
Второй пилот ответил сразу:
- Там находится один пассажир - человек, сопровождающий груз.
Голованичев даже задохнулся от ярости:
- Идиоты! Кретины! Это же мафия, мать вашу!.. Мафия! Срочно заберите его в пилотскую кабину, задрайтесь и носу отсюда не высовывайте!
Второй пилот оказался малым расторопным. И когда бортинженер доложил ему, что в грузовом отсеке послышались выстрелы, скомандовал:
- Дверь закрыть и застопорить!
Бортинженер попытался было спорить:
- Ты что, Валентин, там ведь командир…
В такие моменты кто-то должен принимать решение, которое потом до конца жизни будет раскаленным железом жечь его совесть.
- Закрыть дверь! - рявкнул второй пилот.
Это был тот момент, когда, жертвуя одним человеком, нужно спасать всех…
- Ну а теперь скажи мне: чего же мы добились, Женя? - спросил Голованичев.
Лобач поджал губы.
- Немногого, Саня, - вздохнул он. - Хотя это немногое, конечно, куда лучше, чем ничего.
- И все-таки?
- Перехватили партию оружия, которое было предназначено сепаратистам. На какое-то время перекрыли этот канал поставки оружия им же. Перехватили документы, благодаря которым, надеюсь, можно будет выйти на людей, оформляющих "липовые" документы…
- А на тех, кто всем этим руководит? - быстро спросил подполковник.
Оперативник с сомнением покачал головой:
- Вряд ли, Саня. До головы, до мозга, до центра мы не достанем.
- Так ведь сколько щупальца ни обрубай, гидра будет жить…
Евгений молча развел руками.
- Значит, по-твоему выходит, мафия бессмертна? - тихо спросил Голованичев.
Лобач слегка пожал плечами.
- Конечно, Саня. Потому что главари ее сидят так высоко, что нам с тобой до нее не добраться, как бы высоко ты ни поднялся на своем перехватчике.
4
На столике в холле, куда мы перешли, уже источали ароматный пар чашечки с кофе, стояли неизменные рюмки с коньяком, конфеты, печенье…
- Короче говоря, вы, Виолетта Сергеевна, интересуетесь тем, как я лично отношусь к моральной стороне проблемы торговли оружием, - усаживаясь в кресло, уточнил Шеф. - Я вас правильно понял?
- Не совсем, - не согласилась я с подобной постановкой вопроса. - Меня интересует, как вы лично относитесь к тому, что продаете оружие людям, которые из этого оружия будут стрелять в ваших же земляков.
- Очень просто. Меня это не волнует, - спокойно ответил он.
Признаться, я ожидала, что он сейчас начнет объяснять мне, что в сложившейся ситуации происходит ломка моральных устоев, что ему трудно было впервые переступить через что-то в своей душе, что оружие, как и деньги, не пахнет… Но вот так просто и буднично…
- Ну как это может не интересовать то, в кого оно будет стрелять… - растерянно сказала я.
- Да вот так вот просто: не интересует, да и все.
Я внимательно слушала, тщетно стараясь понять, куда он клонит.
- Простите, я пока не поняла, что вы хотите сказать, - пришлось признаться.
Он кивнул.
- Ничего удивительного - на эти вопросы существует столько ответов, сколько и людей, которые их задают. Так вот, я хочу дать вам собственный ответ, который имеется только у меня. Хотя, думаю, присоединятся к нему многие.
- Ну-ну, было бы любопытно послушать.
- Послушайте, - кивнул Самойлов. - Все дело в том, что каждый человек стремится узнать правду и поступать по правде…
- Погодите! - воскликнула я в уверенности, что он опять собирается спорить со мной методом подмены понятий. - Но как же каждый может поступать по правде…
- Нет уж, голубушка моя, это вы погодите, коль спрашиваете мое мнение по той или иной проблеме, - подчеркнуто вежливо и при этом столь же подчеркнуто властно остановил он меня. - Вы здесь находитесь не для того, чтобы доказывать мне свою правоту, а для того, чтобы понять мою и максимально четко ее изложить… Вот, скажем, наш случай. Берем голый факт: совершена продажа крупной партии огнестрельного оружия людям, которые покупать его не имеют права с точки зрения государства, на территории которого они проживают. Правильно?.. Хорошо это или плохо? Как вы лично считаете, Виолетта Сергеевна?
Я ответила твердо:
- Потому что любой преступник и есть преступник, а значит, его интересы в данном случае не должны приниматься во внимание.
- Я с вами не могу согласиться, хотя бы потому, что, с точки зрения сепаратистов, они не преступники, а идейные борцы за независимость своей родины… Вы можете сказать, чем принципиально различаются между собой баски в Испании, северные ирландцы, мусульмане севера Индии, наши чеченцы или арабы оккупированных Израилем территорий? Вы можете назвать принципиальную разницу между их стремлением к свободе и независимости? Частностей - да, сколько угодно. Но главное у них у всех одно: все они не желают, чтобы земля, которую они считают родной, подчинялась законам народа, который они своим не считают.
Он умолк, потянулся к кофе. Я какое-то время переваривала услышанное. А ведь в чем-то он прав: я лично всегда сочувствовала Ольстеру и осуждала сепаратистов Джаммы и Кашмира. Но в чем между ними разница?
- Вы со мной согласны?
Согласна ли я? Я не была уверена. Но для спора аргументов у меня не находилось.
- Я вас слушаю, - ушла я от ответа.
- Ну что ж, тогда поедем дальше, - удовлетворенно кивнул Вячеслав Михайлович. - Итак, понятия "преступник" и "преступность" мы сейчас просто не будем учитывать - хотя бы потому, что они слишком эфемерны.
- Ну ладно, допустим, - растерянно проговорила я. - Но ведь человек тем и отличается от животного…
- …Что у него есть такие понятия, как мораль, честь, долг, совесть… - ехидно закончил за меня Самойлов. - Виолетта Сергеевна, милая, неужто вы и в самом деле верите в эту чушь?
- Но если в это не верить, то зачем тогда вообще все это? - повела я рукой. - Зачем весь этот наш мир? Зачем человек? Зачем цивилизация, культура, искусство, поэзия? Зачем мы с вами?
Мягко, вкрадчиво прозвучал сигнал. Вячеслав Михайлович громко сказал:
- Да, спасибо, я слышу.
Проглотив кофе, он остановил меня жестом, заметив, что я еще что-то хочу сказать.
- Простите, мне нужно спешить, а потому прервемся до вечера… Хочу добавить вам только несколько слов. Можно относиться к этому как угодно, но я для себя сделал такой вывод на оставшуюся жизнь. Перефразируя классика, скажу: жизнь ведь и в самом деле дается нам один раз. И на что ее употребить, каждый волен решать сам. Это и есть то самое, что Маркс и Ленин называли свободой совести. Каждый живет по своей правде, милая моя девочка. Для одного правда состоит в том, чтобы всю жизнь ничего не делать, собирать бутылки и клянчить у пивной, чтобы ему оставили на донышке. Для другого она заключается в служении науке, скажем, астрономии, чтобы уточнить период обращения вокруг Солнца кометы Аренда-Ролана, известной своим аномальным хвостом. Для третьего, как для вас, например, смысл жизни заключается в том, чтобы со временем написать книгу-шедевр, да такую, чтобы на его могиле выбили просто, как на надгробье Суворова: "Здесь лежит такой-то". Четвертый хочет любить (подчеркиваю: не перетрахать, а именно любить) всех женщин… Каждый человек живет по своей правде. Даже тот, кого вы называете преступником, рецидивистом, даже он в своей жизни придерживается каких-то выработанных для себя правил, у него тоже есть своя, личная, одному ему принадлежащая правда. Это можно принимать или не принимать, ее можно одобрять или осуждать - ее невозможно отрицать. И в таком случае нужно, просто необходимо признать право на правду за каждым без исключения человеком. И тогда становится вполне очевидно, что нарушение закона тоже есть явление относительное - относительно некоего свода правил, установившихся в данное время в данном обществе и которых придерживается большинство членов, опять же данного общества. Хотя при этом каждый отдельный человек совершенно не считает себя обязанным придерживаться их неукоснительно… Впрочем, я опять увлекся. Главное я уже сказал.
- Ну а для себя вы какую правду выбрали? - тихо спросила я самое главное, чего так и не смогла понять.
Самойлов хотел уже было подняться, но, услышав вопрос, опять откинулся в кресле.
- Правду не выбирают - это не совсем правильно сказано. Она формируется сама по себе, в значительной степени независимо от нашего сознания. Так вот, моя личная правда состоит в следующем. Что нас ждет после смерти, знать никому не дано. Вполне возможно, тот самый темный тоннель к сияющему свету - такая же сказка, как и крылья ангелов или рога дьявола. Но раз уж господь, вселенский разум, слепая природа, случайное сочетание нуклеиновых кислот или что-то еще, что породило меня, меня таки породило, я должен жить. Я должен жить, в полной мере используя отпущенный мне потенциал. Мне дана голова - значит, я должен думать. Мне дано тело - оно должно работать, Обломов это не мой герой. Мне дан желудок - значит, я его должен нормально кормить. Мне дано еще кое-что - значит, и оно не должно простаивать без дела, забавы библейского Онана меня не прельщают… Ну и так далее. Теперь что касается качеств внутренних. У меня есть властность - я должен командовать. У меня есть самолюбие - я должен его удовлетворить… Короче говоря, те качества, которыми человек наделен, должны быть им реализованы в максимальной степени. Иначе зачем они мне даны?
- Но ведь есть другие люди… - попыталась я еще раз робко возразить.
- Есть, - согласился он, поднимаясь, теперь уже решительно. - И у каждого есть свой личный потенциал. Так пусть каждый реализует то, на что он способен! Если у тебя преобладает лень - что ж ты удивляешься, что ничего в этой жизни не добился? Если ты лакей по натуре - иди ко мне, я тебе заплачу, чтобы ты мне утром тапочки подавал. Если у тебя кулаки функционируют лучше, чем голова, - я тебе тоже найду работу. Если наоборот - и ты у меня не пропадешь… Вот моя правда жизни. Устраивает?
Он вышел из холла, оставив меня одну.
Вновь я была в смятении. Это ж надо такую философию выстроить. И ведь логично выглядит, черт побери, логично! Нечего возразить.
В холле я была одна. Невольно воровато оглянувшись - не должна женщина пить в одиночку, - налила себе еще рюмку коньяку и выпила. Тут и спиться недолго с такими философиями и философами!
5
- Виолетта Сергеевна!
Услышав обращение к себе, я даже чуть вздрогнула от неожиданности. Устеленные мягким ковролином полы давали возможность здесь всем ходить бесшумно. Смутившись, я с досадой оглянулась.
Сзади стоял мужчина, которого я видела только раз, мельком, накануне, когда приехала сюда. Хотя я тогда была слишком возбуждена, чтобы запомнить много подробностей, но он запал в память. Чем-то неуловимым он выделялся среди остальных. Чем именно, я поняла несколько позже. А сейчас просто смотрела на него. Высокий рост, широкие плечи, короткая стрижка, строгий костюм, при галстуке - за эти два дня передо мной немало прошло таких. Правда, пиджак сидел на нем чуть мешковато, без привычности, присущей людям, которые ходят в костюме постоянно.