Решительно направилась к двери.
Однако едва я успела ее распахнуть, как отпрянула. За дверью стояла Настоятельница. В руках она держала поднос.
- Вы куда собрались, Барби? - любезно поинтересовалась хозяйка.
Она надвинулась на меня всей своей массой, и мне пришлось податься назад.
- Мне здесь больше нечего делать, - проговорила я. - А потому я хочу уйти.
Теперь, когда порыв угас, я понимала, что меня без разрешения Самойлова отсюда не выпустят. А прорываться силой - силы-то у меня на то и не хватит.
- Не надо, Барби, - чуть возвысила голос Настоятельница. - Вы же прекрасно понимаете, что эта ваша выходка ни к чему не приведет.
Понимала, конечно.
А она глядела на меня все с тем же выражением лица. Глаза горели жадно. А губы кривились в иронической улыбке. Будто знала она нечто такое, что распирает ее от желания мне рассказать, да только никогда не решится на это.
Настоятельница поставила поднос на столик. Там был уже ставший привычным набор: коньяк для нее, мой коктейль, лед… Ну и так далее.
Распрямившись, хозяйка повернулась ко мне.
- Вячеслав Михайлович предполагал, что вы можете попытаться уйти, а потому попросил навестить вас и поговорить с вами.
- О чем? - вырвалось у меня.
Сейчас, коль уж уйти нельзя, коль уж оказалась я едва ли не пленницей, я скорее предпочла бы побыть одной, даже "видик" посмотреть. Но находиться в одной комнате с Настоятельницей не хотелось.
По всей видимости, она это поняла. Тем не менее опустилась на привычное для себя место, в кресло, и уставилась на меня.
- Присаживайтесь, - предложила она мне.
Что ж поделаешь? Приходилось покоряться.
Настоятельница подняла свой стакан с коньяком. Кивнула мне на бокал.
- Ну а вы что же?
…Скоро я поняла, что в мой напиток мне что-то подмешали. Что именно - понятия не имела. Я не была пьяной, я не чувствовала себя так, как, по идее, должен себя чувствовать человек, употребивший наркотик. Зрение не туманилось, речь была твердой. Вот только…
Женщины меня поймут! Только чувствовала я, как вдруг налились соски грудей, как внизу живота стало горячо… Вдруг нестерпимо захотелось ощутить на своих губах поцелуй, да такой, чтобы до боли, до того, чтобы зубами царапнул он меня…
Нет, не могу, не буду, это нельзя, это дочка будет читать, а ей еще рано, рано, рано…
- Как ты себя чувствуешь?
Настоятельница уже сидела рядом со мной на диване. Поглаживала меня по руке.
И мне это вдруг стало приятно. И глаза ее горящие уже не вызывали неприятия. И губы… Я была уже согласна даже на такие губы, на губы, вокруг которых нет привычной колкой мужской щетины…
Господи, чем же и зачем она меня опоила, эта мужеподобная ведьма?
Я не знаю, что со мной произошло, не знаю, что меня вдруг сдернуло с дивана.
Быть может, осознание того, что и здесь может оказаться глазок телеобъектива, который направлен прямо сюда и который скрупулезно фиксирует малейшее действие, происходящее здесь… А может, вдруг бросилось в глаза, как возбужденно вздымается женская грудь между по-мужски мускулистыми руками… А может, представилось, как пленочка эта будет растиражирована и продаваться в метро и станут ее просматривать, роняя сопли и слюни, девочки и мальчики младшего школьного возраста… А то еще и Петру это покажут…
Не знаю.
Только я вдруг, неожиданно даже для самой себя, вскочила с места, отдернув свою руку.
- Прекратите! - громко сказала я.
Она не удивилась. Только опять искривились ее губы в странной усмешке.
Потом поднялась со своего места и молча направилась к двери.
- Кувшин забери! - крикнула я ей в спину.
Женщина оглянулась. Снова бросилась в глаза ее странная ухмылка.
- Пусть постоит пока, - произнесла она непонятное. - Вдруг еще пригодится…
2
Это ж надо было так случиться, что внезапно, после столь длительного трудового галопа, мне вдруг нечем стало заниматься. Работу, на которую наняли и за которую обещали заплатить, безо всяких объяснений неожиданно отобрали, а ничего взамен не предложили. А внутри, в самых интимных "закоулочках" тела, по-прежнему трепетало, хотя уже и не так остро, как раньше, неугасимое желание… Как бы это сказать… Ну, скажем, желание близости.
Вот ведь опоила-завела, чертовка мужеподобная, растак тебя, расперетак!..
Так чем же теперь заняться, коль так уж все сложилось? Не просить же, и в самом деле, эту "розоватую" фурию пригласить ко мне какого-нибудь клиента!.. Слишком я себя уважаю и ценю, чтобы становиться панельной девкой! Да и она сама, российская полномочная представительница аборигенок с острова Лесбос, меня тоже отнюдь не прельщает.
…Подошла к столу, взглянула на корешки видеокассет, которые привез с собой и оставил для меня Игорь Викторович. Что тут? Боевик и кинокомедия. Куда мне сейчас еще и боевик смотреть, в моем-то состоянии. Может, хоть посмеюсь…
Однако посмеяться мне, хотя и очень этого хотелось, не удалось. Вместо того чтобы тащиться от приключений какого-то психолога, которому в наследство от отца досталась слониха, я почему-то вновь и вновь вспоминала все того же Петра Васильевича. И не просто вспоминала - коль учесть мое взволнованное состояние.
Ладно, постоянно вертелось в мозгу, я во все это дерьмо вляпалась по собственной глупости, да, из желания заработать. Самойлов, насколько я могу судить, изначально, едва ли не с пеленок, был бандитом. Боксер слишком привык к красивой жизни, а кроме как кулаками махать да по морде получать, больше ни на что не способен. Игорек, понятно, "шестерка". Майор Колесов за деньги на все согласен… Ну и так далее, данный список изначально порочных людей можно продолжать и продолжать. Ну а этот-то, этот - человек, гордый, независимый человек - он-то как в подобную компашку попал? Впрочем, как именно он сюда попал, я уже знала. А вот почему всей этой камарилье столь верно служит?..
Да что ж это ты, любезный Петр Васильевич, так прилип-то ко мне, а? Ну пойми же ты, дубина стоеросовая: не прельщаешь ты меня совсем, никоим образом, ну никак не прельщаешь! Что ж тебе еще-то надо-ть?
Убеждала я себя в этом, а у самой все внутри прямо сжималось от проклятого выпитого зелья. И Мезенцев все время стоял перед глазами…
Бред какой-то, такого у меня никогда не бывало. И быть такого не может! Ну а если кто вздумал бы рассказать нечто подобное - наверное, в жизни не поверила бы.
А с экрана "видюшника" придурковатый парень спрашивает про слониху:
- А как они трахаются, эти слоны? Представляешь, такая махина развалится…
Черт побери, у них что же, других тем для разговоров нет, про это дело только?
Я с места, не поднимаясь, нажала кнопку на пульте "ленивчика" и погасила экран. Хватит, в конце концов. Лучше я лягу да постараюсь заснуть, и впрямь ведь устала за эти дни. Глядишь, может, и в самом деле завтра домой отправлюсь. Да еще с такими деньжищами!
Ох и кутну же я тогда, ох и задам же всем жару!..
Сладко потянувшись, мгновение поколебавшись, решительно сбросила с себя халатик, прошла к столику, над которым висело огромное зеркало. Что, нравится?.. Ну так смотрите же, гады, недолго вам осталось мной любоваться!
Я демонстративно наполнила стакан, бросила в него два кусочка слегка подтаявшего льда и прошла к постели. Улеглась, не укрываясь, сполна отпила зелья. Почувствовала, как по телу прошлась легкая приятная волна.
Эх, жаль, мелькнуло досадливо в голове, что я сразу не догадалась кувшин поближе к постели перенести. А теперь уже подниматься лень.
Сейчас допью - и спать! Сны у меня скорее всего будут те еще, как говорится, с картинками сниться… Ну да ладно. Кто его знает, может, завтра и наяву отведу душу…
А перед глазами опять всплыл Петр Васильевич. И мне в этот раз совсем не хотелось прогонять его образ.
3
Я уже совсем было задремала, когда услышала осторожный стук в дверь. Так в комнату к женщине мог стучаться только мужчина. Мужчина… И у меня вдруг вновь замерло сердце.
Теперь уже я ни на йоту не сомневалась, что за дверью стоял и несмело стучал в нее именно Петр.
Я поспешно потянула из-под себя покрывало, на котором, не расстилая постель, дремала. Лишь добравшись до простыни, натянув ее на себя, крикнула:
- Войдите!
Чутье на сей раз меня не подвело. Это и в самом деле был тот, кого я и ожидала увидеть. Петр Васильевич Мезенцев. Собственной персоной.
Он переступил порог и остановился, потупившись. В принципе, если уж на то пошло, любой мужчина, переступая порог спальни, в данном случае имеется в виду, естественно, женская спальня, увидев в постели женщину, должен смущаться… Впрочем, я говорю ерунду! Мужчина должен делать одно из двух: либо вообще не переступать порога женской спальни, либо только с позволения хозяйки, и тогда уж действительно нечего смущаться. Хотя…
Хотя, насколько беднее и скучнее стала бы наша жизнь, если бы хоть изредка какой-нибудь нахал не переступал порог женской спальни без нашего на то - хотя бы показного - разрешения!
- Вы позволите?
Итак, он был явно смущен. И, исходя из этого обстоятельства, было совершенно очевидно, что и ему я не даю покоя. А это всегда приятно. Это всегда приятно всякой женщине. Кто будет спорить?.. Что-то не слышу бурных возражений.
- А, это вы… - протянула я по возможности томно. - Очень приятно. Рада вас видеть у себя… Слушаю вас, Петр Васильевич…
Он глядел на меня жадно, словно пытался угадать под простынкой очертания моей фигуры. Наверное, она прорисовывалась достаточно четко. И, скорее всего, тонкая материя не скрывала, что под ней я была абсолютно голая. И мне этот его жгучий мужской взгляд отнюдь не был неприятен.
Петр смутился от того, что я это заметила, оторвал глаза от моих очертаний и стал смотреть на мое лицо.
- Здравствуйте, Виолетта Сергеевна… Я тоже рад вас видеть.
Его мощная фигура никак не гармонировала с несмелым тоном.
- Добрый вечер, Петр Васильевич, - отозвалась я. - Какими судьбами?
Мезенцев сразу подобрался, едва ли не руки по швам вытянул.
- Я приехал сюда с поручением от Вячеслава Михайловича, - сообщил он мне.
Нет сомнения, что если бы мной самой не владел в тот момент бес желания, я бы, скорее всего, так не поступила бы. А тут - не сдержалась.
- И только по поручению? - переспросила я. - А как же зов сердца?
Он коротко стрельнул в мою сторону глазами и опять отвел их. Тут уж третьего быть не может: мужчина на красивую женщину, лежащую, едва прикрытую простынкой, в постели, либо глядит откровенно, либо же, напротив, старательно этого избегает.
Мезенцев на мою провокацию не поддался. Вернее, постарался не поддаваться.
- Вячеслав Михайлович просил передать вам ваш гонорар. Ваши деньги…
Он достал из кармана конверт, сделал шаг к кровати и протянул его мне. А глядел не на мою руку, не на выражение лица - теперь уже откровенно любовался мной! Уж я-то такие взгляды прекрасно знаю.
Петр не был красивым, хотя лицо его выделялось суровостью и мужеством. И тем не менее, я тоже с удовольствием смотрела в его жадно распахнутые зрачки. Он хотел, он жаждал меня!.. И покажите мне женщину, которой неприятен такой взгляд!
- И что же в нем?
Мне было приятно слушать его голос. Потому и задала этот абсолютно лишний вопрос.
- Здесь десять тысяч долларов новыми "сотками", - ровно ответил Петр Васильевич. - Можете пересчитать.
Я не собиралась пересчитывать. Мне вдруг нестерпимо, до боли, до судорог, до… Не знаю чего.
Мне просто нестерпимо захотелось его, Петра Васильевича Мезенцева.
- Пересчитать? - переспросила я. - Я не буду пересчитывать… Выпьешь со мной?
Отставной офицер швырнул конверт на столик. Взглянул на меня.
- С тобой?
Он понимал, что со мной происходит, и не задавал лишних вопросов. И я знала, что и он испытывает ко мне такое же влечение. Это было какое-то взаимное наваждение, обоюдная страсть.
- Со мной, - не стала кокетничать я.
Он прошел к столику, налил в пустой стакан коньяку, который пила Настоятельница. Потом вожделенно взглянул на меня.
- А тебе чего?
Мне не хотелось ничего ему говорить. Только молча качнула головой в сторону кувшина.
Петр Васильевич наполнил еще один стакан и принес его мне. Я его выпила, этот напиток. Потому что мне очень хотелось, чтобы зелье пробрало меня как можно сильнее.
Я его безумно хотела, этого офицера-неудачника, Петра Васильевича Мезенцева.
Как бы то ни было, он был самым порядочным мужчиной из тех, кого я встречала за последние дни. Да и из всех остальных знакомых мне мужчин.
4
…Мы лежали утомленные, умиротворенные, утоленные… Он поглаживал меня по голове своей могучей твердой ладонью, и я чувствовала, как под его кожей перекатываются твердые клубки мышц.
Мне было просто хорошо.
- Ты давно женат? - спросила я.
- Да, - ответил он после паузы.
- И как вы с женой живете? - упорно продолжала допытываться я.
Этот вопрос я своим мужчинам задаю часто. Мне это всегда любопытно: почему мужчина, женатый мужчина, вдруг оказывается в постели у другой женщины. И если кто-то начинал заливать, что она у него стерва, что она его не понимает и т. д., и только потому он пошел на это - с таким мужчиной близости больше не допускаю. Если он такое про жену говорит, что же станет рассказывать обо мне? А будет обязательно - мужчины в этих вопросах трепачи похлеще нас.
Однако в данном случае я вопросы задавала не из праздного любопытства. Пусть бы говорил что угодно - ему бы я все простила. Мне почему-то было приятно осознавать, что он всякий раз задумывается перед тем, как ответить - не хочет обманывать и в то же время не желает сказать что-нибудь, что будет неприятно мне.
- Нормально. Как все, - потом подумал и добавил - Как все: всяко бывает… А в целом нормально.
Я поцеловала его. Поерзала, устраиваясь поудобнее. Провела ладонью по его мускулистой груди.
И продолжила допрос:
- А ты ей изменяешь?
Он слегка пожал плечами.
- Что значит "изменяешь"? - не то растерянно, не то смущенно проговорил он. - Сказать, что совсем уж безгрешен, - так нет. Но и не ищу специально приключений. - И врубил с военной прямотой - Во всяком случае, любовницы не имею.
Мне хотелось его поддразнить.
- А я? - сделала вид, что обиделась.
Петр и в самом деле растерялся.
- Ты - это другое, - смущенно промямлил он. - Разве ты любовница?
Он умолк, не в силах подобрать слова. Надо сказать, его реплика озадачила и меня. Чего угодно могла ожидать на свой вопрос, но не такое.
- А кто же я?
Мезенцев заговорил, сбивчиво, комкая мысли и перебивая сам себя:
- Ты… Нет, ты не любовница. Любовница, это когда богатый и похоть тешить… А ты… Ты сказка. Ты мечта, - он радостно повторил, явно довольный, что сумел подобрать нужную формулировку своей мысли - Да, ты мечта. Только та мечта, которую можно обнять и приласкать…
Да, такого мне еще никто не говорил! Гляди-ка: солдафон солдафоном - а ведь поэт!
Похоже, его и самого смутила патетика собственных слов. Поэтому он тут же спросил у меня:
- А ты замужем?
Теперь уже я не знала, как он будет реагировать на мои откровения. Потому что нетрудно было представить, какого рода вопросы станет он задавать.
Впрочем, у меня опыта вести подобные разговоры, судя по всему, побольше, чем у него. Я всегда в таких случаях отвечаю максимально откровенно. Хотя бы уже потому, что мы легче, чем мужчины, можем "отфутболить" своих любовников, да и кандидатов на таковых.
- А ты как думаешь?
Он ответил быстро, наверное, и в самом деле думал об этом не раз.
- Думаю, что нет.
- А почему?
- Потому что нормальный муж не разрешил бы жене пуститься в такую аферу.
Логично, конечно.
- Нет, конечно. Ты прав. Была когда-то. Но это было так давно…
Петр хмыкнул.
- "Давно"… - с иронией подметил он. - Ты еще слишком молода, чтобы для тебя что-то было слишком давно.
Конечно, если посмотреть на историю моего замужества с колокольни его возраста, то это вообще получается едва ли не вчера.
5
Отчего я проснулась, даже не знаю. Наверное, интуиция подсказала, что в моей жизни грядет перелом. Очередной перелом. Трагический, жуткий, страшный, неимоверно ужасный перелом.
Я встрепенулась, еще не успев сообразить, что же меня встревожило, инстинктивно прижалась к Петру. Наверное, во все времена, начиная с пещерных, женщина предвидела опасность и искала защиты у мужчины.
- Что случилось, милая?
Очевидно, он не спал и тут же с готовностью обнял меня и прижал к себе.
- Не знаю, - прошептала я. - Мне просто стало вдруг страшно.
В доме было тихо. Нигде не слышалось ни звука. Что, впрочем, вполне понятно при тщательнейшей звукоизоляции, которой отличались комнаты в этом борделе. Однако я ощущала, чувствовала: что-то происходит.
Не сомневаюсь ни на секунду, что девяносто девять мужиков из ста, услышав такое, сказали бы что-то из серии "Это тебе показалось, слышишь, какая тишина, давай лучше опять займемся любовью…" Петр был сотым - не случайно его имя означает "камень". А может, все дело в том, что он прошел две войны, - а там не спрашивают, сколько ты прослужил и откуда знаешь про опасность.
Мезенцев решительно высвободился из моих объятий, рывком потянулся к своей одежде, небрежно сброшенной на стул. В комнате было темно - лишь едва заметно тлел ночничок. А Петр был впервые в этой комнате да и раздевался он торопливо…
Короче говоря, он опоздал.
С резким шумом распахнулась дверь. Мгновенно и нестерпимо ярко вспыхнул свет. Я зажмурилась и инстинктивно натянула на себя тонкую простынку, которой была едва укрыта. Наверное, Петр тоже зажмурился, потому что остановил свое движение, замер рядом. Его я и увидела первым, когда решилась приоткрыть глаза. Он и в самом деле сидел на краю кровати и тоже моргал, приноравливаясь к яркому свету.
Все остальное я увидела уже потом.
Прямо перед нами стоял, сложив руки за спиной и покачиваясь с пятки на носок, Вячеслав Михайлович. Он смотрел на нас молча, долго и как будто даже с сочувствием. От двери вытягивал шею, чтобы лучше видеть происходящее, Игорь Викторович, Игорек. Его лицо лучилось нескрываемым торжеством. Ну а на своем постоянном месте уже сидела огромная Настоятельница, глядя на постель со смешанным чувством - ревности и злорадства.
- Ну что ж, добрый вечер, голубки, - склонил голову в насмешливом поклоне Самойлов. - Как вам спалось-отдыхалось?
Что тут ответишь? Я подавленно молчала, все тянула на себя простыню. Обнаженный Мезенцев покосился в сторону Настоятельницы.
- Мне хоть одеться можно? - поинтересовался он подчеркнуто спокойно.
- В этом нет необходимости, - так же невозмутимо, будто и не происходило в комнате ничего необычного, ответил Самойлов. - Ты ведь знаешь почему?..