Скоро это прошло, остался лишь озноб. Похороненное прошлое едва не ожило во мне. Я тихонько выругался и заставил себя вернуться в нынешний день, а точнее, в ночь.
Вот он нависает надо мной своей черной громадой, этот невидимый в темноте дом. Мокрый плющ на шпалере. Я. Неужели я уже стоял однажды на этом месте, взбирался по этой шпалере, влезал в окно?
Я тряхнул головой, отгоняя назойливые мысли. Где-то я читал, как близнецы, находившиеся за многие километры друг от друга, необъяснимым образом узнавали, что происходит с братом или сестрой. Может быть, такое возможно и у людей просто очень похожих? Нет, я не хочу сейчас знать прошлое. Пусть все остается как есть. Дождь заглушил ругательство, сорвавшееся с моих губ, и я полез по шпалере.
Через десять секунд я добрался до окна, еще через две я открыл его.
Комната пахла женщиной. У стены я разглядел очертания кровати. Я оставил окно открытым, неслышно прошел к двери и прислушался. Внизу тихо играло радио. И все. Я открыл дверь. Никого. Справа от меня лестница вниз, слева две двери, открывавшиеся внутрь.
Ближняя была неплотно прикрыта, и я подумал, что вряд ли миссис Минноу часто заглядывает в кабинет покойного мужа. Я толкнул дальнюю.
И не ошибся. В эту комнату редко входили за последние пять лет. Затхлый запах заброшенного жилья висел в воздухе, и с каждым шагом с ковра взлетало облачко пыли. Уличный фонарь заливал комнату желтоватым светом, и предметы отбрасывали длинные темные тени.
Диван, стол, два шкафа с папками и сейф напоминали о человеке, который работал здесь. Я пошел к сейфу, и в этот момент луч света ударил мне в спину, отбросив чудовищную тень на стену.
Я чуть не вскрикнул от неожиданности, обернулся и застыл, словно прирос к полу. Мускулы стали подрагивать от напряжения. Свет бил мне прямо в глаза.
- Я ждала, что вы придете, - сказала она.
- Выключите эту хреновину, пока они не увидели, - потребовал я сиплым голосом.
Фонарик погас.
- Как вы узнали, что я здесь?
- Я почувствовала это, молодой человек. Я так долго живу ожиданием услышать шаги в этой комнате, что когда кто-то оказался в ней, я сразу узнала об этом. Одно из преимуществ моего возраста, должны вы признать.
- Кто внизу?
- Двое.
- ФБР?
- Один. Другой наш. Они не подозревают, что вы здесь.
Я взял у нее фонарик.
- Вы знаете шифры замка на сейфе?
- Нет. Его знал только Боб. Сейф так и стоит закрытым после его смерти. Там никогда не было ничего ценного. Он держал все важные бумаги в прокуратуре.
- Что же он хранил здесь?
- Так, разные документы, которые приносил, чтобы поработать над ними дома.
- Я намерен вскрыть его.
Она сказала очень просто:
- Приступайте.
Темнота спрятала улыбку, но вдова услышала мой смешок.
- Ну и нервы у вас. Канаты! Ведь все считают, что я убийца.
- Мне это еще не доказали… пока.
Какая женщина! Ее муж мог бы гордиться ею. Я включил фонарик, прикрывая луч рукой, подошел к сейфу, опустился на колени и внимательно рассмотрел диск набора. В мягком рассеянном свете я увидел, как дрожат мои пальцы.
Все опять было до боли знакомо. Все. Я смотрел на этот проклятый сейф, и почему-то каждая заклепка казалась мне моим старым другом. Дыхание у меня сделалось частым и коротким, и таким сухим, что обдирало горло. В мозг опять впились железные когти прошлого и стали раздирать его на части.
Мне стало холодно. Мне стало чертовски холодно. Прошлое смешалось с настоящим и перестало быть прошлым. Наборный диск сейфа превратился в смеющееся лицо, и я понял, что мне знаком не только этот сейф, а все сейфы, я знаю устройство каждого из них. Странное дело, три года я бился, пытаясь выяснить свое прошлое, и в тот момент, когда завеса над ним стала приподниматься, я не хотел видеть его.
Я чувствовал ее взгляд на спине и заставил себя прикоснуться к наборному диску, отдавшись во власть невесть откуда взявшемуся инстинкту, оголившему нервные окончания на подушечках моих пальцев и в несколько раз обострившему слух.
Я стоял на коленях уже двадцать минут, терпеливо подбирая шифр замка, когда услышал слабый щелчок. Оставалось повернуть ручку и открыть дверцу. В верхнем ящичке лежала розовая квитанция с номером.
Только теперь у меня заболела спина от скрюченной позы, в которой я находился долгое время. Я поднялся, закрыл дверцу и сунул квитанцию в карман.
Миссис Минноу отобрала у меня фонарик, и я увидел ее лицо. Похоже, она тоже испытывала чувство удовлетворения.
- Вы нашли то, что искали?
- Да. Хотите взглянуть?
- Мне будет лучше, если я увижу?
- Вряд ли. Но это очень поможет мне найти убийцу вашего мужа.
- Тогда не надо, - сказала она. - Ни пуха…
- К черту.
Она всхлипнула, когда я выходил из комнаты, но не последовала за мной. Я вернулся тем же путем, каким пришел. По-прежнему по крыше автомобиля барабанил дождь, только теперь я сидел в салоне промокший насквозь от беготни по кустам.
Странно, но я не чувствовал холода. Мне, наоборот, было жарко. Жарко и радостно.
Я, кажется, немного переборщил с продавцом, потому что, когда я снова появился перед ним, его лицо оставалось таким же серым, каким оно стало во время нашего разговора в машине. Он как лунатик взял у меня квитанцию и скрылся в подсобке. Я слышал, как он выдвигает и задвигает ящики. Потом он появился с большим коричневым конвертом. Не говоря ни слова, он протянул его мне, получил два доллара в соответствии с указанной в квитанции стоимостью работы и выбил в кассе чек.
Он явно не хотел встречаться со мной взглядом и поворачивался очень медленно. Но я дождался, потому что мне нужно было, чтобы он увидел мое лицо. Его глаза остекленели, он молча кивнул, и я ушел. Ничего, очухается, зато не проболтается.
Я проехал один квартал, остановился под уличным фонарем и вскрыл конверт. В нем оказались две фотокопии и негатив письма.
Оно было написано от руки и адресовано Роберту Минноу.
"Уважаемый мистер Минноу. Этим письмом я ставлю вас в известность, что если меня найдут мертвой, то это скорее всего убийство. Среди моих вещей вы найдете явные доказательства моей связи с Леонардо Серво и фотографии других лиц, которые могут быть причастны к моей смерти.
Грейси Харлан".
Больше ничего не было. Я засунул все обратно в конверт и положил его под резиновый коврик на полу.
В ближайшем баре я заказал выпить, взял стаканчик в телефонную кабинку и пил виски маленькими глоточками, ожидая, когда там возьмут трубку. Наконец мне ответили:
- Говорит сержант Волкер.
- Капитана Линдса.
- Не вешайте трубку, соединяю.
В трубке два раза щелкнуло, Линдс был на связи.
- Это Макбрайд, капитан. У меня для тебя новости.
- У меня для тебя тоже, - хрипло прогудел он. - Ты где?
- На окраине города.
- Мы только что нашли твоего друга Логана. Его машина свалилась с обрыва и разбилась в лепешку.
У меня перехватило дыхание. Я отказывался верить этому. Как же так - Логан!
- Его… столкнули?
- Да. По крайней мере, я так думаю. Все остальные считают, что это несчастный случай, потому что он был сильно пьян.
- Он говорил мне, что решил расслабиться…
Линдс перебил меня.
- От него разило, как из винной бочки. И без экспертизы ясно, что он здорово приложился. В машине был пассажир, личность которого мы пока не установили.
- Черт возьми, а что с Логаном?
- Логан жив, - сказал он тихо, - но очень, очень плох. Если он выживет, это будет чудо. Он в коме, и еще долго никто не сможет поговорить с ним.
- Когда это случилось?
- Очевидно, вчера ночью. Он лежал там до тех пор, пока его не нашли.
- Ясно, теперь о пассажире. Мужчина?
- Да. Сейчас устанавливается его личность. Очевидно, он открыл дверцу, пытаясь выпрыгнуть из машины, его вышвырнуло и он упал. Но ему не повезло, машина приземлилась ему на голову. Сплошное месиво, сам понимаешь. Над чем работал Логан?
- Хотел бы я знать, - медленно проговорил я. - Хотел бы я знать, до чего такого он додумался, за что поплатился жизнью.
- В машине найден конверт, на нем твое имя.
Я допил виски и поставил стаканчик около телефонного аппарата.
- Кажется, я начинаю догадываться, - сказал я.
- Не хочешь поделиться своими догадками со мной?
- Я приду к тебе. Но пока у меня есть еще немного времени. Мы же договорились - неделя.
Я повесил трубку и отнес стакан в бар. Я уже направился к выходу, когда блондинка за столиком окликнула меня.
- Привет, малыш!
Она улыбнулась, и ее кавалер улыбнулся тоже, правда, через силу.
- Привет, Кэрол!
- Выпьешь с нами?
- Нет, спасибо, я тороплюсь.
Она встала и улыбнулась своему ухажеру.
- Я скоро вернусь, Хауи. Я должна поговорить с этим парнем. Буквально пару секунд. Не возражаешь?
Он пожал плечами и сказал, что не имеет ничего против. Он тоже улыбался, но я-то чувствовал, как он злится.
Девушка затолкала меня в уголок за автоматом, продающим сигареты.
- Ты не приходишь ко мне. Я жду, жду, каждую ночь, - начала она с упрека.
- Кроме сегодняшней, - усмехнулся я, кивнув на парня за столиком.
- Это тебе назло. К тому же мне стало так одиноко…
Но раз мы встретились, мы могли бы поразвлечься. Я люблю известных людей.
- Известность такого рода, как моя, тебя устраивает?
- В этом как раз самый смак. Ты придешь?
- Может быть. Я хотел навестить тебя. Я хотел спросить, не видела ли ты любовницу Серво?
Улыбка увяла на ее лице.
- Я не могу сказать тебе это.
- Тогда скажи мне что-нибудь другое.
- Что? Спроси меня сам.
- Эта гадость, которой ты красишь волосы, жжет?
Чертенок опять запрыгал у нее в глазах, и она стала медленно расстегивать пуговицы у меня на пиджаке.
- Перекись водорода - нет, а вот нашатырь кусается. Хочешь покраситься?
- Может быть, как-нибудь зайду посмотреть, как ты это проделываешь. - Я отстранил ее руки и, развернувшись, зашагал к выходу.
- Приходи, я разрешу тебе помочь мне!
Сосновый Бор выглядел еще более уныло, чем обычно, если только это вообще было возможно. Я объехал вокруг дома и припарковался на некотором расстоянии от него. Все окна смотрели на улицу черными глазницами.
Развязка была слишком близка, чтобы рисковать, поэтому я полез под сиденье и вытащил револьвер. Я сунул его за пояс, рукоятка уперлась мне в ребра. Неудобно. Карманы пиджака оказались неглубокими, рукоятка высовывалась, и это меня также не устраивало. На моих новых джинсах чуть пониже колена нашелся карман на "молнии", револьвер вошел в него удобно, как в кобуру.
Порывистый ветер опять умыл меня дождем, не спрашивая моего согласия. В небе по-прежнему грохотало, но молний не было видно. Я подошел к дому. Меня встретило объявление, наклеенное на доску, вбитую в землю. Один уголок оторвался и полоскался на ветру.
Я прочитал: "Продается. И. Хиннэм, Рилтортс. Звонить 1402".
Теперь можно приобрести этот дом за бесценок - на нем лежит проклятье. Проклятье насильственной смерти. Может быть, Ленни Серво купит его и превратит в еще один притон. Место для этого вполне подходит.
Дверь оказалась заперта. Отмычкой я бы открыл ее, но у меня не было отмычки. Чтобы не терять времени, я обмотал руку носовым платком, разбил стекло и, открыв шпингалет, поднял окно. С минуту я стоял, прислушиваясь. Только дождь, лупивший по окнам, да мое дыхание нарушали тишину ночи. Я влез внутрь и опять прислушался. Ветер забавлялся, хлопая незапертой дверью, жалобно поскрипывали стропила под его натиском, ветки скребли по стеклу, словно прося у дома разрешения укрыться от непогоды.
Вся мебель была небрежно прикрыта чехлами и оберточной бумагой. Я прошел между грудами белья и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Все казалось мне знакомо, как будто я специально изучал план дома. Я постарался подумать над этим, но моя мысль наткнулась на глухую стену забытья. Я вспомнил лишь то, что в последний раз пришел сюда с Логаном, и очень быстро убежал, чтобы не встречаться с полицией. Черт, я почти ничего не запомнил тогда.
Или запомнил?
Почему же сейчас меня ведет какой-то бессознательный инстинкт, и я даже вспоминаю странный рисунок на стойках перил лестницы, перекошенную дверь и темное пятно на стенном ковре, как будто там долгое время висел телефон?
Дверь в комнату, где лежала убитая, была закрыта, но не заперта, и я вошел, почему-то ожидая и в этот раз увидеть там мертвое тело.
Однако тела не было, а вот сама комната произвела на меня сильное впечатление.
Кто-то методично, со знанием дела разгромил ее и свалил обломки в кучу в центре. Кровать, туалетный столик, стулья были разломаны, матрас выпотрошен, плинтусы оторваны. Я чиркнул спичкой и заглянул в стенной шкаф. Вся обшивка под кедр была вырвана и валялась на полу. Вмятины в стене свидетельствовали о том, что ее простукивали в поисках тайников.
Работали профессионалы, не осталось ни одного уголка, в который бы они не заглянули. Мне здесь теперь было делать нечего.
Спичка догорела. Я зажег другую и выругался сквозь зубы.
Недавно ответ находился в этой комнате. Совсем недавно. Фотография, которая все расставляла по местам и которая теперь исчезла. Я опять чертыхнулся.
- Не расстраивайся, - услышал я насмешливый голос за спиной. - Стой, как стоишь. Теперь повернись. Медленно. Все делай медленно. Вот так, если дорожишь своей шкурой.
В двери стояли маленький ублюдок Эдди Пэкмен с короткоствольным револьвером в руке и прыщавый малолетка, которого я видел в "Корабле", со своей огромной пушкой.
Прыщ включил фонарик. Луч пробежал вверх-вниз по моему телу.
- Он, кажется, пустой, Эдди.
- Иди обшарь его, сопляк, - рявкнул Пэкмен. - Ты должен убедиться в этом. Давай мне фонарь. - Он взял его и сунул в пальцы, торчащие из гипса на левой руке.
Как Прыщ ни хорохорился, он не мог преодолеть страха. Боком, как краб, он подобрался ко мне, быстренько похлопал меня по карманам и по груди и шагнул мне за спину.
- Я же говорил, что он пустой, - с облегчением сказал он. Его пушка уперлась мне в поясницу. - Топай вперед. Давай, пошел.
Мне ничего не оставалось делать. Эдди вышел из комнаты, пропуская меня.
- Можешь попытаться бежать, если хочешь, но будь уверен, я всажу тебе пулю сначала в задницу, а потом в твои поганые кишки.
Его маленькие злобно блестящие глазки-бусинки уже дырявили меня, умоляя, чтобы я доставил ему это удовольствие. Сейчас он был похож на оскалившуюся крысу, торжествующую над поверженной жертвой.
Молокосос опять ткнул меня револьвером.
- Мы знали, что ты придешь. Ты ублюдок.
- Заткнись ты! - Эдди сплюнул.
Прыщу не понравилось такое обращение.
- Сам заткнись.
Эдди быстро подавил бунт на корабле. Я услышал, как он ударил Прыща в зубы стволом револьвера. Тот всхлипнул и выплюнул выбитый зуб. Второй урок ему не понадобился. Он шмыгал носом всю дорогу, пока мы спускались вниз и шли к седану Эдди, потом сел за руль, прижимая к лицу окровавленный платок.
Меня усадили на почетное место, на заднее сиденье. Эдди сел рядом и уперся стволом револьвера мне в ребра. Он глядел мне в лицо и насмешливо улыбался. Когда машина тронулась, он молниеносно обрушил гипсовую руку мне на голову. Что-то треснуло в моей многострадальной черепушке, боль пронзила все тело, меня замутило, словно кто-то взболтнул мои кишки. Потом я уже ничего не чувствовал.
Я не знаю, сколько времени прошло, когда боль появилась опять. Она отдавалась в голове с каждым ударом сердца. Сама же голова безвольно свесилась на грудь, и мне казалось, что она вот-вот оторвется, если мои руки выпустят то, что держат. Но они ничего не держали. Да и вообще это были не руки. Это были какие-то мясистые шары на концах плетей, связанных за спинкой стула. Бесчувственные, налившиеся кровью шары. С большим трудом я разлепил глаза, и постепенно неясные расплывчатые пятна стали превращаться в мои ноги. Мои ступни спазматически дернулись и сдвинулись на один дюйм. Слава Богу, что хоть они не привязаны.
Комната освещалась каким-то желтым светом. Я заставил свой взгляд проползти по грубым доскам пола до противоположной стены, потом вправо, к стулу, дальше, к другому стулу, и наконец, в центр комнаты, к четырем ножкам стола.
На столе стояла старомодная керосиновая лампа. Фитиль был вывернут слишком сильно, и черный дым, поднимающийся к потолку, уже нарисовал черное пятно на грязной потрескавшейся штукатурке. В стене, напротив меня, была дверь, которая плотно прилегала к косяку.
На улице все еще лил дождь. Он стучал тысячами молоточков по крыше и не думал прекращаться. Я сидел, не двигаясь, давая возможность проясниться возвращающемуся сознанию и прислушиваясь к звукам, долетающим снаружи. За шумом дождя я различал воркование воды, милующейся с берегом. Ожившее обоняние подтвердило, что рядом протекает река.
Я и река. Мы оба были одиноки.
Я стал разминать ноги и попробовал встать. Стул приподнялся на дюйм от пола, не больше: он тоже был к чему-то привязан.
Мне вдруг захотелось узнать, сколько времени. Отсутствие возможности посмотреть на часы почему-то угнетало меня больше всего остального. Я опять сел и попытался разорвать путы. Конечно, мне это не удалось. Тогда я стал крутить руками так и сяк, чтобы восстановить кровообращение.
Получилось еще хуже. Руки перестали быть бесчувственными кусками мяса. Они превратились в оголенные нервы, к которым подключили электрический ток. Мое тело забилось в конвульсиях. Я выругался и впился зубами в губу, тут же прокусив ее. Пот градом катился по моему лицу и капал с подбородка, между ступнями на полу расплывалось темное пятно.
Прошло десять, - а может быть, тридцать - минут, и на смену этому ужасу пришла тупая пульсирующая боль. Но, по крайней мере, я уже чувствовал кончики пальцев. Они были все в крови, потому что впившиеся в мясо веревки разорвали кожу.
Любое занимаемое мной положение причиняло боль. Самой лучшей позой оказалась та, в которой я пришел в себя: чуть податься вперед и смотреть в пол. Но мне уже через минуту надоело сидеть, тупо уставившись на грязные доски. Я перевел взгляд на ноги. Икра под коленом чертовски болела. Я выдвинул ногу вперед, и боль уменьшилась, но я решил лучше потерпеть и убрал ее на прежнее место. Револьвер лежал в кармане.
Я и револьвер. Мы бы натворили дел, если бы у меня были развязаны руки. А так - что я мог сделать, большой, сильный и такой беспомощный. Я сам влез на эшафот. Я сразу должен был догадаться, как только увидел растерзанную комнату. Мне следовало распластаться на полу и держать дверь на мушке, терпеливо ожидая, когда они войдут. Я много чего должен был сделать.
Теперь я пожинал плоды собственной беспечности.
Я сидел и ругал себя самыми последними словами. Теперь никто не узнает правду об этом деле. Я-то узнаю, но меня бросят в реку - как говорится, концы в воду. Конечно, еще кое-кто знает, но это как раз те, кому нужна моя смерть.