Грачёв устроился за рулём, оставив скребок и щётку в багажнике. Неудачное место парень выбрал, если он действительно от "братвы". Лучше бы где-нибудь за углом остановиться или на той стороне, у магазина. Смешайся там с очередью и торчи хоть полдня, если на морозе не околеешь. Всеволод уже успел до мелочей изучить те три "тачки", что пасли его в последние дни. Этой среди них точно не было. Всё верно, теперь нужна белая – как присланный лист…
"Наверное, уже трупом меня считают и особенно не парятся", – подумал Грачёв, доставая из кармана конверт. Потёр его между ладонями, осторожно расклеил, вытащил плотный белый лист. И, хоть был готов к этому, всё равно закусил губу, чувствуя, как неприятно заныло в груди.
Значит, сейчас стрелять не стали. Понятно – кругом люди, можно и не уйти, попасться, подставить своих. Таранить на дороге "восьмёркой" вряд ли будут – самим же и достанется. Появится такая-то другая, грузовая машина? Нет, эти ребята, скорее всего, так примитивно работать не станут. Тёмных углов вокруг много, но и там прятаться ниже их достоинства. Они сделают всё громко и эффектно, так, чтобы легавые надолго запомнили. А тут ещё неизвестно, почему столкнулись автомобили – может, на льду занесло.
Скорее всего, сейчас ему будут просто давить на психику, чтобы под конец дня дошёл и потерял самообладание. Потому мужик и не прячется – так положено по сценарию. У них впереди сутки – так чего же спешить? Надо сперва поиграть с ним, как кошка с мышью, и только потом придушить. Это тем более легко сделать, что в Главке у них есть хотя бы один "крот", который постоянно держит руку на пульсе. Так и не смогли вычислить его, хотя судили и рядили с Сашкой Минцем. Да и Мишка, вроде бы, над этим думал – тоже ничего не узнал.
Всеволод вытер перчаткой лоб, свернул конверт и сунул его во внутренний карман малахая. Потом взглянул на часы и понял, что надо ехать. Но всё-таки он перекурил, искоса поглядывая на "восьмёрку". Мужик напряжённо ждал, и как только Грачёв, прогрев мотор, тронулся с места, последовал за ним.
Поломав все планы врага, Грачёв усмехнулся, заглушил мотор и вылез и из машины. Он подошёл к затормозившей "восьмёрке" и постучал в ветровое стекло согнутым пальцем. Из "Лады" выглянул мрачный детина с приплюснутым носом и торчащей над мохеровым шарфом бородой. Вид у него был несколько озадаченный, но не злобный.
– Хочешь, анекдот расскажу? – весело спросил Грачёв.
– Ну… давай! – Шпик окончательно растерялся.
– Борман ехал на "Хорьхе" со скоростью семьдесят километров в час. Штирлиц бежал рядом и делал вид, что прогуливается.
После этого Грачёв вернулся к своей машине и, больше не обращая внимания на сопровождающего, поехал по проспекту к Кировскому мосту.
Нева замёрзла не целиком – кое-где на льду темнели полыньи. Небо было желтовато-розовое, с тонкими сиреневыми облаками. Северо-восточный ветер нёс позёмку, и ледяная крупка скреблась о ветровое стекло. Из рассеивающего мрака проступала гостиница "Ленинград", которая почему-то сегодня выглядела очень уныло. Сейчас бы прослезиться, но никак, и от того ещё тяжелее…
Всеволод увидел в зеркале свои чёрные пустые глаза и сам себя испугался. Неужели это он, совсем недавно молодой и горячий? Вроде бы и испуга особенного не почувствовал, а постарел лет на десять. А анекдот, похоже, подействовал – по крайней мере, та "восьмёрка" отстала. Возможно, Грачёва передали другому "тихарю", но пока ни одна машина долго за ним не ехала.
Войдя в двери знаменитого серого здания, он сдал в гардероб малахай и шапку, причесался перед зеркалом, взял с полированного столика свой "дипломат", а письмо переложил в карман пиджака. Машинально пожимая руки попадающимся навстречу знакомым, Грачёв поднимался по лестнице, поглядывал по сторонам, выискивая членов своей группы. На том этаже, где размещался отдел Горбовского, он заметил хмурого Гагика Гамбаряна, направлявшегося к кабинету начальника.
– Привет! – Грачёв пожал ему руку. – Тенгиза не видел сегодня?
– Нет. Его и так Захар уже ищет. И меня тоже вызывает! – Гагик дыхнул дорогим табаком, – говорит, важное дело есть.
– Ты чем-то расстроен? – Грачёв пригляделся к Гамбаряну повнимательнее. – Что случилось-то?
– Да ничего! – Гагик явно лукавил. – Ничего. Пойду я. – И распахнул дверь в кабинет Горбовского.
Одновременно с этим в конце коридора возник Тенгиз в тёмных очках. Гагик ещё не успел уйти, и потому, заметив коллегу. Что-то гортанно ему крикнул, приглашающе махнул рукой. Дханинджия, едва успев поздороваться с Всеволодом, испарился. Дверь кабинета злорадно хлопнула, и Грачёв остался один.
Он отошёл к окну и стал смотреть во двор, где разъезжали служебные машины, и бегали люди. Смотрел, как дрожит над двором морозная дымка, слушал голоса водителей и думал о полученном письме. Похоже, Тенгизу ничего не прислали, Гагик в их группе не работал. Интересно бы узнать про Ружецкого и Минца, но их, похоже, пока нет. Надо дождаться и обязательно спросить.
Может, он, недостойный сын своего отца – слабак и истерик. Но всё-таки тяжело нести такой груз одному. Всеволод чувствовал, что не приближающаяся гибель страшит его, а это вот трагическое одиночество, когда никто о твоей беде даже не знает. А так уж повелось, что в этих коридорах и кабинетах, в курилках и в столовой они всегда делились и бедами, и радостями. В две головы всегда легче придумать выход, потому что западло это – играть по правилам врага. Надо хотя бы Сашке послание показать – ведь он видел первое письмо, перед отъездом в Москву, знает и про телефонный звонок Стеличека.
Закусив губу, Грачёв дёрнул рукав вверх, взглянул на часы – половина десятого. Если с Сашкой ничего не случилось, он уже должен быть здесь, в "Большом Доме". Да и брат никуда не должен пропасть – слишком важный сегодня день.
Сзади Грачёва пискнула другая дверь – в общую комнату, где стояло много столов. Оттуда вышел Минц – мрачный, как сатана, исключительно стройный и красивый. Он был бледен, и огромные глаза его смотрели очень печально. Увидев Грачёва, он нервно дёрнул щекой, и тот подумал – а вдруг послание было не одно?
– Доброе утро! – Минц ещё издалека протянул руку для пожатия.
Грачёв, не желая тратить время, вытащил свой злополучный, уже измятый конверт. Достал чистый лист, развернул и помахал им в воздухе, надеясь, что Сашка поймёт всё быстро и без слов. Их обоих в любой момент могли вызвать к начальству. Минц, как всегда, сощурил свои прекрасные очи, вроде бы всё понял. Он уже раскрыл рот, чтобы как-то отреагировать, но в это время из кабинета выглянул Горбовский собственной персоной.
– Саня, зайди ко мне быстренько! Всеволод, доброе тебе утречко, и погоди маленько. Сейчас должны подойти Михаил с Владиком Вершининым и Барановский…
– С Вершининым? – переспросил Грачёв. – А кто это такой?
– Не знаешь? – удивился Захар. – Это – командир наших омоновцев. Мы же вчера решили их к делу подключить, помнишь? Самую малость подожди. Мне одно дельце надо закончить – Канунников просил…
И Грачёв снова устроился на подоконнике, понимая, что идти ему некуда. Глядя вниз, на людей, которым ещё жить да жить, он сжимал кулаки и зубы с такой силой, что заболела и голова. Впрочем, Сашка уже всё понял, а Тенгиза поставить в курс дела – одна минута. В перерыве нужно выбрать время и всё обсудить. Захара лучше пока не информировать – он должен целиком сосредоточиться на завтрашней операции. Да и нервный он мужик, начнёт опять плакаться, жаловаться на жизнь, потеряет форму, да ещё дело от этого пострадает. И что Горбовский, собственно, может предпринять? Не поставит же он охрану около чужого сотрудника, и всё равно дело кончится тем же самым…
– Чего сидишь, как демон? – Барановский, незаметно подкравшись, хлопнул Грачёва по плечу. Тот вздрогнул и посмотрел на него, будто видел впервые в жизни. – Ну, чисто Врубель! Да очнись ты, дело есть! – Вячеслав явно был в ударе. – Горбовский скоро нас примет, а у меня куча вопросов. Бумажек ради этого Баринова пришлось подписать столько, что на связку макулатуры хватит! Мне твоё мнение очень интересно, по нескольким вопросам… – Барановский прямо на подоконнике разложил свои справки и ордера. – Глянь, пока время есть! Ты же юрист как-никак!
Всеволод, чтобы отвлечься, готов был заняться чем угодно. Так было легче, и он чувствовал себя ещё в мире живых.
А тем временем Захар, придвигая к себе каблуком камин и рискуя здорово обжечься, обвёл глазами троих собравшихся за столом для заседаний. Жар сразу же обволок ноги, и лица оперативников вспотели.
– Хлопцы, безвыходное положение в Москве сложилось. Мы должны помочь коллегам – это без вопросов. Канунников просил сегодня вечером одного человечка прислать, чтобы подежурить в баре "Космоса". Антон Евгеньевич говорит, что появился очень удобный случай взять Арсена, из-за которого в "Шереметьево" творится много всяких пакостей. А козёл этот всех московских сотрудников с кавказской внешностью знает в лицо. Мы там пока не примелькались, вроде. Батоно Тенгиз, как ты на это смотришь? Габлая ты взял удачно, может, ещё раз счастья попытаешь? На один день я тебя с купюр сниму.
– Шеф, дорогой, пощади меня, не губи! – взмолился Дханинджия. – Во-первых, меня там достаточно знают, а после Габлая – особенно. Но не это главное – ради дела жизни не жалко. Только вот Нанке ничего не объяснишь. Вчера опять подрались. Я ей говорю: "Это же служба, дура!" Ну, может, я чуть погрубее сказал. А она меня – палкой от пылесоса… При детях, представляешь? А я и сдачи дать не могу – убить боюсь. Будут они отца после этого уважать, скажи, а, Захар?
– Боюсь, что не будут, – вздохнул Горбовский. – Неужели с женой без рукоприкладства договориться нельзя? Я настаивать не могу, потому что дело не наше. Всё только добровольно. "Прости-господи" немеряно, и выпивки много. Может, ради конспирации, придётся и с девочкой познакомиться…
– Вот-вот, только этого мне и не хватало! – подхватил Тенгиз. – Нанка вчера сказала: "Ещё раз твою пьяную роду увижу, без рожи останешься!" А я пьяный-то не был, вот в чём дело!..
– Язык у тебя без костей, батоно. Я же знаю, как ты про дивчинок любишь поболтать. С той пил, с этой спал… Сорок лет почти, а всё туда же! Сам во всём и виноват. Надо уметь себя с женой поставить…
Все присутствующие усмехнулись, потому что Горбовский слыл первым подкаблучником, хотя тщательно это скрывал. Леокадии не приходилось бить его палкой от пылесоса – муж и так безоговорочно признавал её главной.
– Не посылай меня к девкам, шеф! – продолжал плакаться Тенгиз. – Куда хочешь, только не в бордель! А то пятеро детей сиротами останутся – ведь Квежо мне не простят, особенно сейчас. Люди у нас злопамятные, горячие. Ты свежего человека отправь туда. Неужели никого нет?
– Ну а кого прикажешь отправить? Пока новенький в курс дела войдёт, пока что… Ладно, чёрт с тобой! Гагик, поезжай. Как на это смотришь?
– Захар Сысоевич, у Тенго жена переживает, а у меня нет, думаешь? – Гамбарян заметно сник. – Мне здесь разве делать нечего?
– Старлей, тебе майор приказал – значит, так надо. Я-то в Москве был уже, а ты давно туда не ездил. Не болтай, куда посылают, и всё. Один день только! Твоя – не моя, драться не станет. – Тенгиз, довольный тем, что от него отвязались, развалился на стуле и подкрутил усы.
Розовое сияние зимнего солнца заливало кабинет, и сверкал морозный узор на окнах. Горбовский придвинул пепельницу и взглянул на Гамбаряна.
– Что, тоже не можешь ехать? Ты вообще с утра смурной какой-то. Дома проблемы, что ли?
– Да я же один с детьми, с Гоар и Давидом. Сейчас в ясли и садик их забросил, а вечером забирать. А родных вызывать из Еревана – денег много надо…
– А Ани твоя где же? – удивился Захар.
Гамбарян потупился, а Дханинджия ткнул его кулаком в бок.
– Неудачно прервала беременность. Теперь опять в больнице лежит – на чистке. Хотела по-быстрому управиться, да не вышло.
Гагик дрыгнулся на стуле, бешено взглянул на Тенгиза, но потом раздумал связываться.
Доселе молчавший Минц вдруг подал голос:
– Захар Сысоевич, давайте я съезжу. Вы же меня в резерве держали. Я сейчас пока не нужен здесь?
– Саня, с предохранителя не полетишь? Ты ведь только что из Москвы. И опять туда? Не выспался даже, наверное.
– Так и Тенгиз там с нами был, а вы его хотели послать. Такое дело провернул, что гордиться может! А я там постараюсь провести время с максимальной пользой…
Фраза прозвучала так двусмысленно, что Гагик с Тенгизом понимающе переглянулись. Похоже, Минца заинтересовала реплика майора относительно девочек.
– Ну, смотри, раз сам вызываешься! – облегчённо вздохнул Горбовский. – Тогда, Гагик, передай ему дело, пока фотку Арсена. Да тебе, впрочем, не впервой. – Похоже, Горбовский вспомнил про Веталя Холодаева. – Орать на тебя некому – холостой. Дома-то не хочется побыть?
– У меня дома плюс пять градусов. – Минц задумчиво смотрел на пламя спички, от которой прикуривал. – Папу опять к Софье отвёз, а то, боюсь, не выдержит старик. У него в комнате рефлектор, у меня – камин. Пробки уже несколько раз вылетали. Папа все пальто на себя навалил, но ничего не помогает. Так что я пережду мороз в Москве. Вскоре потепление обещали – примерно, послезавтра. Так что я не бескорыстно вызвался, – улыбнулся Минц. – У меня тоже свой интерес.
– "Поросёнком" там тряхнёшь, – мечтательно предположил Тенгиз. – Гляди, на девочек командировочные не трать! А то ты, бывает, так делаешь…
Горбовский, чтобы прекратить вольности, легонько стукнул ладонью по своему столу. Потом вызвал секретаршу и продиктовал текст телетайпограммы, которая должна была сразу уйти на Петровку. Когда за женщиной в серой форме закрылась дверь, Захар откинулся на спинку вертящегося кресла.
– Сань, погляди, не пришли ли там Ружецкий с Вершининым? А потом иди и собирайся. Возьмёшь в кассе билет. Самолёт через четыре часа. Завтра днём обратно вернёшься. Будет там Арсен, нет – уже не наша забота. Задание понял?
– Так точно! – Саша уже предвкушал очень приятное времяпровождение.
Почувствовав необычайный прилив сил, он вскочил и открыл дверь. На подоконнике сидели уже четверо – Грачёв, Барановский, Ружецкий и незнакомый молодой мужчина в форме с капитанскими погонами.
Горбовский и сам вышел в коридор, поздоровался с вновь прибывшими.
– Здоровеньки булы, Владислав, наконец-то! Пошли, поговорим. Михаил, чего надутый такой? Не выспался или опять болеешь? Смотри мне – завтра великий день. Я на тебя очень надеюсь.
– Всё в порядке, товарищ майор! – Ружецкий с тревогой смотрел на брата.
Когда Грачёв спрыгнул с подоконника и направился к кабинету Захара, из его кармана выпал свёрнутый в трубочку конверт. Всеволод так и не сумел остаться с Михаилом наедине, чтобы продемонстрировать послание. Немного отстав, Ружецкий нагнулся, подобрал письмо и, не желая верить очевидному, вытянул из конверта чистый лист. А потом, прокусив губу до крови, сплюнул в платок и быстро пошёл вслед за братом.
– Так, Гагик, Санька, идите и занимайтесь своими делами! – распорядился Горбовский. – Остальных прошу садиться. На сегодня дел много, время поджимает. Давайте быстро, без раскачки, самую суть!..
Пока Захар о чём-то беседовал с Вершининым, Минц улучил минутку и взял Грачёва за локоть.
– Ты что мне показывал, а? Я не совсем понял… письмо какое-то? Лилия донимает? Ты разве ей свой адрес дал?
– Ты что, совсем без бабы спятил?! – взвился Всеволод. Его терпение наконец лопнуло, и организм потребовал разрядки. – Нет, ты даже не дурак, ты неизлечимый псих. Тебя пожизненно в "дурку" нужно упрятать. Кто бы ещё не понял, но только не ты! Лист-то чистый, соображаешь? – Всеволод хотел достать письмо, но не нашёл его в кармане, густо покраснел. – Выпало где-то поблизости… Впрочем, ты всё видел, всё знаешь. Сам же меня предупреждал, объяснял, что это значит…
– Чистый? – испуганно переспросил Саша. – Чистый… – повторил он непослушными губами. – Когда ты его получил? Почему раньше не сказал?
– Я тебе сразу же показал, как только увидел. Сегодня утром из ящика вытащил. Ты даже предполагал, что тридцатого числа это случится. Теперь у меня одна задача – до вечера дожить.
– Сева, вот беда-то! А я уже улетаю в Москву, через три с половиной часа. Захар в командировку послал.
– Улетаешь? – Грачёв непонимающе смотрел на Минца. – Ты же только оттуда вернулся!
– Гагика надо было выручать, и я вызвался. Вернусь завтра во второй половине дня. Но остаются же и Михаил, и Тенгиз, так что не беспокойся. Они тебя не отпустят одного. И ночевать тебе, скорее всего, нужно не дома. Эх, ну что же так, я бы тебя к себе отвёл! Правда, холод у нас собачий…
– Да чего уж там, поезжай! – Всеволод отвернулся и подумал, что пусть уж скорее всё кончится.
Минц торопливо вернулся к столу Горбовского и что-то сказал ему на ухо.
Захар с досадой отмахнулся:
– Что ты, Саня, как истеричка? Сначала вызываешься ехать, а потом передумываешь. Тут не театр, а отдел борьбы с организованной преступностью. Всё должно быть чётко, однозначно. Телетайп на тебя ушёл, Гагик дела собирается передавать, и вдруг – тоже мне! Билет на тебя забили, так что изволь выполнять приказ!
– Не получилось… – Саша похлопал Всеволода по плечу. – Надо надеяться на лучшее, не падать духом. Меня Стеличек и его дядюшка давно приговорили, а я всё живу. Одного из них похоронил, может, и другого доведётся. Так что всего тебе доброго! Держись! А теперь, извини, мне пора. Завтра обязательно увидимся – меня такое предчувствие. Вот увидишь, что я прав…
Минц лёгкой поступью удалился в общую комнату, где его нетерпеливо поджидал Гамбарян, и Горбовский поспешно открыл совещание.