- И ради этого вы пришли ко мне? Я-то думал, вы расскажете что-нибудь утешительное про Фебу. - Тут Уичерли уронил руки на колени и стал теребить пуговицы на обивке дивана. - К чему все эти экскурсы в прошлое? Я и сам знаю, что Кэтрин способна на все. Думаете, я не заподозрил, что эти письма - ее работа?
- И поэтому отказались от услуг Мэки?
Он кивнул. Теперь он сидел низко опустив голову, словно у него не было сил поднять ее.
- Скажите, обвинения в этих письмах не голословны? Кэтрин действительно изменяла вам прошлой весной?
- Думаю, да. Правда, доказательств у меня не было, да и искать их мне не хотелось - поверьте, я любил свою жену.
Верить ему на слово я был не обязан.
- С начала прошлого года, - продолжал он, - Кэтрин стала все чаще и чаще отлучаться из дома. Куда она ездила, где бывала, от меня скрывалось. Говорила, что сняла себе комнату под мастерскую и уезжает туда рисовать.
- Кэтрин снимала квартиру в Сан-Матео, - уточнил я. - Не исключено, что в этой квартире она была не одна. Вам не приходит в голову, с кем она могла там жить?
- Нет, не приходит.
- А вы когда-нибудь расспрашивали ее об этом?
- Напрямую нет. Честно говоря, не решался. Не хотелось с ней связываться. Она ведь иногда совершенно собой не владела.
- А бывало, чтобы она грозила убить кого-нибудь?
- Много раз.
- Кого же?
- Меня, - угрюмо отозвался он.
- А теперь я задам вопрос, который вам наверняка не понравится. Не вы ли сами сочинили письма за подписью "Друг семьи"?
Тут выяснилось, что собой не владела не только Кэтрин, но и ее бывший супруг. Уичерли вскочил с дивана и, побелев от ярости, стал кричать на меня и размахивать кулаками:
- Как вы смеете! Топтун, ищейка!
Как он только меня не обзывал! Я дал ему выговориться, и вскоре, бросив: "Придет же такое в голову. Вы, должно быть, совсем с ума сошли", он, словно подмоченный фейерверк, что-то прошипел напоследок и иссяк.
- С сумасшедшими ведь не спорят, вот и ответьте на мой вопрос.
- Я к этим мерзким письмам никакого отношения не имею. Для меня они были тяжелым потрясением.
- А для Фебы?
- Она расстроилась, хотя виду не подала. Ей это вообще свойственно: виду не подаст, но принимает все очень близко к сердцу.
- А как восприняла анонимки ваша жена?
- Кэтрин держалась хладнокровно. Иначе бы я не попросил ее напечатать письмо, адресованное Мэки. Мне хотелось посмотреть, как она на это письмо отреагирует.
- И как же она отреагировала?
- Совершенно спокойно - что, вообще говоря, на нее не похоже. Все это время Кэтрин вела себя идеально, а затем, через неделю после Пасхи, она уехала в Рино, и вскоре я получил письмо от ее адвокатов, требующее развода.
- Вас эта перемена в ней удивила?
- Знаете, к тому времени я уже давно перестал удивляться.
- А как к разводу отнеслась Феба?
- Для нее это было как гром среди ясного неба.
- Когда родители разводятся, дети ведь обычно берут чью-то сторону. А на чьей стороне оказалась Феба?
- На моей, разумеется. Я ведь вам уже говорил, почему. Похоже, мы с вами топчемся на месте.
На месте я топтался только потому, что боялся сообщить ему о смерти Фебы - ведь после этого задавать дальнейшие вопросы будет бессмысленно. А вопросов еще было много.
- Помните день вашего отплытия, когда миссис Уичерли поднялась на борт парохода?
- Пожелать мне счастливого пути, - съязвил он. - Еще бы не помнить.
- А вам известно, что Феба сошла на берег вместе с матерью?
- Первый раз слышу. Из моей каюты они ушли одновременно, это верно.
- Они вместе уехали на такси и вроде бы вполне ладили - во всяком случае, Феба согласилась приехать вечером к материв Атертон.
- Откуда вы все это знаете?
- Такова моя профессия - знать и задавать вопросы. Кстати, о вопросах: вы в тот вечер сходили на берег?
- Послушайте, такое впечатление, что вы меня в чем-то подозреваете!
- На то я и сыщик, чтобы подозревать. Между прочим, вы мне не сказали, что ваш пароход отплыл не по расписанию второго вечером, а третьего утром.
- Да, верно, совсем забыл, отплытие задержалось.
- Допускаю, что это вы еще могли забыть, но вы наверняка помните, сходили вы в тот вечер на берег или нет.
- Нет, если это вас так интересует, не сходил. Должен, однако, сказать, что вопрос ваш оскорбителен, как, впрочем, и все остальные вопросы. Я вообще не понимаю, с какой стати вы меня допрашиваете? Вы держитесь возмутительно, и я этого не потерплю, слышите?! - Еле сдерживаясь, он злобно посмотрел на меня и бросил: - Что вам, собственно говоря, надо?
- Мне надо прояснить ситуацию, которая привела к гибели человека, а верней сказать, трех людей, четвертый же до сих пор находится между жизнью и смертью. Скажите, мистер Уичерли, вы на сердце жалуетесь?
- Нет. Во всяком случае, незадолго до отплытия я был у врача, и тот остался мной вполне доволен. А почему вы спрашиваете?
- Вчера ночью у Карла Тревора был инфаркт.
- Что вы говорите? Какой ужас, - отозвался Уичерли каким-то искусственным голосом. В его глазах появилось что-то лисье. - Как он сейчас?
- Не знаю, но у него это уже второй инфаркт, притом тяжелый. В данный момент он лежит в больнице в Терранове.
- В Терранове? Что он делает в этой дыре?
- Поправляется, надо думать. Вчера мы с ним ездили в Медсин-Стоун, где у берега под водой была обнаружена машина. Как выяснилось, машина вашей дочери. В машине нашли труп. Женский труп. Тревор опознал его, и ему стало плохо.
- Это была Феба?
- Да.
Уичерли отвернулся к окну и надолго застыл в каком-то неловком положении: казалось, горе обездвижило его. Когда же он вновь повернулся ко мне, лисьего прищура в глазах уже не было.
- Так вот о чем вы хотели мне сообщить, - почему-то басом проговорил он. - Моей дочери нет в живых.
- Увы. Есть, правда, некоторая несогласованность в фактах. По одним сведениям, Феба погибла вечером второго ноября - около полуночи ее машину видели в Медсин-Стоуне.
- Кто был за рулем?
- На этот вопрос я пока затрудняюсь ответить. По другим же сведениям, Феба целую неделю после второго ноября прожила в квартире своей матери, в Сан-Матео. Во всяком случае, там жила девушка по фамилии Смит, очень похожая на Фебу.
В глазах Уичерли блеснула надежда.
- Смит - девичья фамилия моей жены, и Феба вполне могла ею воспользоваться. Значит, если верить этим сведениям, Феба еще жива…
- Я бы на вашем месте не обольщался, мистер Уичерли, ведь ваш шурин опознал тело. Будь это не Феба, у него не было бы инфаркта.
- Да, Карл действительно был к дочери очень привязан. - Тут Уичерли заметался по комнате, точно посаженный на цепь медведь. - Но не больше, чем я, - добавил он, как будто от этого ему было легче. А потом, смотря мне прямо в глаза, спросил: - Где она сейчас?
- В морге, в Терранове. Пожалуй, вам стоило бы туда сегодня съездить. Но учтите, надеяться, по существу, не на что: зрелище вам предстоит невеселое, и я почти уверен, что вы узнаете свою дочь.
- Но вы же сами сказали, что ее видели в Сан-Матео живой и невредимой через неделю после смерти. Выходит, утонула другая девушка.
- Нет, скорее, другая девушка жила в Сан-Матео.
Глава XXIV
Я поехал обратно на Полуостров. Несмотря на "пятнадцатидолларовый" сон, устал я как собака. В голове у меня перемешались люди, события, города, идеи, и я был охвачен тем энтузиазмом, какой испытывает математик, когда ему кажется, что он вот-вот вычислит квадратуру круга - стоит только хорошенько подумать.
Заместитель директора телефонной компании в Пало-Альто после долгих препирательств сообщил в конце концов, что Бобби Донкастеру звонили из телефонной будки, находящейся на заправке в Бейшоре, в Кедровой аллее.
Кедров, как, впрочем, и других деревьев, в Кедровой аллее не было и в помине, зато было много машин, которые неслись через довольно безотрадный жилой массив в направлении шоссе. Перед самым выездом на автостраду, на углу, и находилась заправочная станция Гарри с вывеской "У нас можно приобрести льготные талоны-марки". Я издали увидел телефонную будку, которая, точно часовой, стояла на самом краю заправки.
Я подъехал к колонке, и ко мне из здания выбежал улыбающийся юркий седой человечек с брюшком, выдававшим в нем бывшего боксера второго полусреднего веса или корабельного механика, уволенного с флота по возрасту. На груди его белого комбинезона было вышито имя "Гарри".
- Слушаю, сэр.
- Заправьте полный бак. В него входит галлонов десять.
Пока лился бензин, я подошел к телефонной будке и посмотрел на ее номер - Дейвенпорт 93489. Когда я вернулся к машине, бывший боксер с остервенением тер ветровое стекло.
- Вам мелочь нужна? Позвонить хотите? - осведомился Гарри.
- Нет, благодарю. Я - сыщик, расследую дело об убийстве.
- Надо же, - отозвался он то ли с издевкой, то ли по наивности.
- Вчера вечером, часов в шесть, один из подозреваемых звонил по телефону из этой будки. Вы в это время работали?
- Да, и, кажется, знаю, кого вы имеете в виду. Ею уже и до вас интересовались.
- Значит, это была женщина?
- Еще какая. - Гарри, выронив тряпку, вскинул руки и изобразил в воздухе женскую талию. - Пышная блондинка в лиловом платье. Я ей деньги разменял.
- Зачем?
- Ей позвонить надо было. Она дала мне пятидесятидолларовый банкнот.
- А откуда она приехала?
- Вон оттуда. - И Гарри показал пальцем на ведущую к центру Пало-Альто Кедровую аллею. - Еле шла, ноги у нее, видать, болели.
- Она была пешком?!
- Да, представьте себе. Такая дамочка - и пешком.
- Опиши мне ее.
Он описал - Кэтрин Уичерли, не иначе.
- Ты уверен, что звонила она?
- На все сто. Зашла в будку, разговаривает и вдруг меня подзывает. "Где, - спрашивает, - здесь ближайший мотель?" ""Сиеста", - отвечаю, - но мотель этот никудышный, вам он, говорю, не подойдет". А она: "Подойдет, не беспокойтесь".
- И туда отправилась?
- Уж не знаю. Позвонила, вышла из будки и заковыляла в ту сторону.
- В какую?
- В сторону Сан-Хосе. "Сиеста" отсюда в десяти минутах ходьбы, вон, видите вывеску? Дыра, надо сказать, жуткая. Я ее предупредил, но она и слушать не стала, рукой только махнула и дальше говорит.
- А ты слышал, о чем она говорила?
- Нет, ни слова не слышал.
- А как она держалась?
- В смысле?
- Пьяная была или трезвая? Отдавала себе отчет в своих действиях?
- Об этом меня и до вас спрашивали. - Гарри поскреб черными ногтями в своей седой шевелюре. - Шла она вроде нормально, не шаталась, говорила связно, но нервничала, это сразу в глаза бросалось. Я об этом и другому джентльмену сказал.
- Какому? Высокому рыжему парню?
- Да нет, он не рыжий и не парень. С виду доктор. У него и на машине красный крест.
- Какая у него машина?
- Голубая двухдверная "импала" 1959 года.
- Он назвался?
- Может, и назвался, только я его имени не запомнил - не до него было.
- В котором это было часу?
- Пару часов назад. Я рассказал ему то же, что и вам, и он поехал в сторону "Сиесты".
- Можешь его описать?
- Нет, пожалуй. Но похож на врача. Все ведь они одинаковы, осматривают с ног до головы, как будто ты к нему лечиться пришел. Сильные очки, одет хорошо, коричневое твидовое пальто - такое больших денег стоит.
- Какого он возраста?
- Лет сорока пяти, может, пятидесяти. Усы у него с проседью. Старше меня. И повыше.
В это время на заправку с автострады въехал пыльный автофургон с орегонским номером. Трое детей на заднем сиденье таращили уставшие глазенки и во все стороны вертели головами, ожидая увидеть Диснейленд. Водитель заглушил мотор и метнул в сторону Гарри недовольный взгляд.
- С вас пять долларов девяносто центов, - заторопился Гарри. - Марки возьмете?
Я расплатился.
- Марки не нужны, сдачу оставь себе. Спасибо за информацию.
- Вам спасибо. - И Гарри, размахивая тряпкой, побежал к фургону.
Мотель "Сиеста" располагался на выжженном солнцем пустыре поблизости от стоянки грузовиков. Перед входом красовалась реклама домашней утвари. По штукатуренным стенам коттеджей разбегались глубокие трещины, как будто чья-то рука загребла их и изо всех сил стиснула. "Сиеста" была на порядок хуже отеля "Чемпион", а ведь и тот фешенебельностью не отличался.
Я остановил машину у коттеджа с вывеской "Контора" и уже направился, скрипя подошвами по гариевой дорожке, к входу, но тут заметил, что за соседним коттеджем стоит старенький "форд" первой модели. Я подошел к "форду" и заглянул за ветровое стекло: на регистрационном талоне значилось имя Бобби Донкастера и его адрес в Болдер-Бич. Тогда я бросился к коттеджу, за которым стоял "форд", и подергал дверь - заперта. Окно было задернуто измятой зеленой занавеской.
У меня за спиной хлопнула дверь. Из конторы вышла и, раскачиваясь, поплыла в мою сторону очень толстая женщина в надетом поверх пестрого платья мужском свитере. В ушах у нее болтались серьги величиной с медные кольца, на которые надеваются занавески. Волосы были густо-черные, и только из челки выбивалась издали похожая на шрам седая прядь.
- Проваливай отсюда! - гаркнула она низким хриплым голосом. - А то получишь пулю в лоб.
И она, тяжело дыша, подняла свою огромную, покрытую веснушками лапу, в которой был зажат маленький, точно игрушечный, пистолет.
- Я не грабитель, мэм.
- А мне наплевать, кто ты такой. Говорю, проваливай.
- Я - сыщик. Убери свою пушку.
И я показал ей полицейский жетон, доставшийся мне от шерифа Лос-Анджелеса, который был недоволен моим поведением. Жетон, видимо, произвел на толстуху впечатление, ибо пистолет мгновенно исчез в недрах ее необъятной груди.
- Чего ты здесь забыл? - поинтересовалась она. - Заведение у нас солидное, тихое. А к прошлогодней истории мы отношения не имеем - тогда здесь другой управляющий был.
Я покосился на дверь коттеджа, у которой стоял "форд":
- Рыжий там?
- Он тебе нужен?
- И не только мне.
- Мы за постояльцев не отвечаем, - стала оправдываться она, изобразив на лице траур.
- Я не о том. Он у себя?
- Вряд ли. По-моему, еще не возвращался.
Я подошел к двери коттеджа и громко сказал:
- Выходи, Бобби! Выходи, а то войду я.
Ответа не последовало, и я поддал плечом тонкую дверь.
- Ты что, спятил?! - крикнула толстуха. - Не вздумай высаживать дверь. Погоди, я сейчас.
Вскоре толстуха вернулась, гремя ключами. Она открыла дверь, а я достал пистолет. Сегодня, похоже, мне без него не обойтись. Внутри было темно, душно и пахло потом. В зеленоватом полумраке мебель напоминала лежащие на морском дне обломки затонувшего корабля.
Толстуха дернула за шнур и под похожим на луну, засиженным мухами белым стеклянным колпаком зажглась лампочка, осветившая бледным светом фанерный платяной шкаф, какого-то бурого цвета ковер и незастеленную двуспальную постель. Простыни на ней были скомканы и перекручены - казалось, два арестанта всю ночь сплетали из них веревки для неудавшегося побега. На полу рядом с кроватью валялась незастегнутая сумка с инициалами Р. Д., в которой я обнаружил смену белья, мужские рубашки, носовые платки, зубную щетку, пасту, бритву, а также чековую книжку на несколько сот долларов в банке Болдер-Бич.
Заглянул я и на кухню. На раковине на бумажной тарелке лежал недоеденный гамбургер с розовой сердцевинкой, из-под которого ласковыми, с поволокой глазами на меня пялился таракан, такой огромный, что непонятно было, почему он до сих пор не доел гамбургер. Стрелять в него я не стал.
Толстуха плюхнулась на кровать, и пружины под ее весом жалобно заскрипели. В унисон им заскрипел и ее голос:
- Не знаю, вернулся он или нет. Но по идее должен был. Он ведь и сумку свою тут оставил, и машину. И за жилье они еще не платили.
- Он здесь не один?
- С женой. - Она не сумела сдержать сальную улыбочку. - Так они записались, хотя я-то сразу поняла, что никакая она ему не жена. Но не отказывать же им из-за этого? Если бы я у всех свидетельство о браке и реакцию Вассермана проверяла, то давно бы уж разорилась. - Улыбка у нее была грубая и ехидная, под стать уму. - В чем же он подозревается?
- В убийстве.
- Плохо дело, - совершенно спокойно сказала толстуха. - А по его виду не скажешь. Может, это она во всем виновата? Он что, ее мужа убил?
- Вроде бы. Когда они сюда приехали?
- Она - вчера, часов в шесть, сказала, муж позже будет, а он - в одиннадцать вечера, где-то так.
- Как она назвалась?
- Смит. Мистер и миссис Смит.
- Они ушли отсюда пешком?
- Нет, за ними - вернее, за ней - приехал пожилой джентльмен на новеньком голубом "шевроле".
- Как этот джентльмен выглядел?
- Пожилой, с усами. - Она провела пальцем по верхней губе. - Усики не как у Чарли Чаплина, а как у Адольфа Менжу. Хоть и в очках, а видный мужчина. И с ней он, как ни странно, ласково обращался.
- Что ж тут странного?
Толстуха покосилась на перекрученные простыни и смятые подушки, взяла одну, положила ее себе на колени, взбила и сказала:
- Он ведь ее муж?
- Нет. А кто он, я как раз и пытаюсь выяснить.
- Кого же тогда убили?
- Ее дочь.
Толстуху проняло:
- То-то у блондинки вид такой грустный. Уж я-то знаю, что такое потерять близкого человека. У меня у самой на войне муж погиб. С тех пор я и начала есть. А когда замуж за Сперлинга вышла, еще больше растолстела.
Она положила руку на грудь. Пальцы белые и толстые, как сардельки. Все тело заплыло жиром: кажется, ткнешь пальцем - и останется вмятина. Ноги и руки налитые, словно воском покрыты.
- Скажите, миссис Сперлинг, а что спрашивал у вас джентльмен с усами?
- Спросил, живет ли здесь пышная блондинка в фиолетовом платье. Я ответила - живет. Тогда он постучался к ним в коттедж, они его впустили и стали все втроем шушукаться. Минут двадцать шушукались, не меньше.
- Не слышали, о чем?
- Нет, но, похоже, у них разлад вышел. Блондинка не желала ехать с усатым, хотела со своим рыжим дружком остаться. Я сама видела, как она упиралась, когда усатый ее к машине вел.
- Она вырывалась?
- Нет-нет, волоком ее тащить не пришлось, но она все время права качала. Спор у них до самого отъезда продолжался. И что самое интересное, рыжий был на стороне усатого.
- Как вы думаете, усатый увез их в полицию?
- Нет, не похоже. А вы приехали рыжего арестовать?
- Да. Должен же парень вернуться за своей машиной, поэтому я, если не возражаете, здесь его подожду.
- Мне главное, чтоб стрельбы не было.
- Надеюсь, не будет.
Она встала, и кровать облегченно вздохнула. Но в дверях толстуха остановилась, в ее неповоротливом, заплывшим жиром мозгу никак не укладывалась одна мысль: