- Юрка?..
- Что там? - спросил Сидоров, заглянув через окрошкино плечо.
Поперёк узкой незаправленной кровати лежал человек, вернее то, что раньше было человеком - бомжом Юркой Грибоедом. Худые Юркины ноги, обутые в старые солдатские ботинки, перетянутые телефонным проводом, чтобы не отвалилась подошва, покоились на полу и были неестественно вывернуты острыми коленками внутрь, словно Юрка пытался что-то зажать между ними. На полу, у ног, валялся пистолет системы ТТ.
Можно было решить, что Юрка мертвецки пьян, но в каморке пахло кровью и пороховыми газами. На стене, над койкой, на уровне головы сидящего на ней человека, темнело бурое пятно, похожее на амёбу. Кровь была и на ржавой спинке, и, по-видимому, за койку её натекло много; оттуда выползали тёмно-бурые, почти чёрные языки, и смешивались с другой лужей, зеленоватой, кисло пахнущей.
Окрошка подковылял к трупу кореша, и, примостившись рядом, стал толкать его, словно пытался разбудить.
- Юрка! А, Юрка! Ты чего? Кто это тебя? Юрка-а-а!
Окрошка поднял на Сидорова глаза, в них были слёзы.
- За что его? Кому он помешал?
Сидоров пожал плечами и поднял с пола пистолет, понюхал дуло, повертел в руках. ТТ как ТТ, только старый - ствол и рукоятка потёртые, в царапинах. На рукоятке узкая серебряная пластинка подарочного адреса. Гравировка затёрта, не разобрать, что там было когда-то написано.
- А я видел этот пистолет, - сказал Альфред, встав рядом с Сидоровым. - Не так давно.
- Да? Где и когда?
- В начале лета. Третьего июня. На дне рождения у Александра Моисеевича.
- У какого Александра Моисеевича?
- У Шульмана. Это его пистолет. Он выпил лишнего, как всегда. Из ресторана пригласил нас с Катенькой к себе домой. Там ещё добавил и в спальню ушёл. Мы с Катенькой подумали: спать пошёл, а он выходит и показывает нам пистолет. Говорит, купил по случаю. Вдруг, говорит, пригодится?
- А ты уверен, что это именно тот?
Альфред взял тэтэшник, внимательно его рассмотрел.
- Точно, он. Вот царапина на стволе. Возле мушки. На том, что Шульман показывал, такая же была. А на пластинке заглавную букву "Ш" разобрать можно. Катя ещё посмеялась, посоветовала Александру Моисеевичу гравировку восстановить. Сказала, начальная буква твоей фамилии уже есть, осталось только продолжить, написать: "Шульману А. М. за боевые заслуги перед Отечеством". Или что-нибудь в этом роде…
- Шульман мёртв, если верить Пархому, - задумчиво сказал Сидоров. - можно предположить, что Саша пришёл к Пархому с этим "тэтэшником". Убить его Шульману не удалось, сам погиб, а орудие мести оказалось в руках Пархома или его отморозков. А если это так, то и Юрка Грибоед - дело рук этого бандита.
- Кто такой Пархом? - спросил Окрошка с вызовом, - Бандит? Мне наплевать, что он бандит! Я уже двоих бандюков завалил. Я и Пархома этого завалю. Я его за Юрку…
- О Пархоме позже поговорим, - пообещал Сидоров, - а сейчас уходить надо.
- А Юрка? - Окрошка указал рукой на мёртвого бомжа. - Его похоронить бы надо…
- Не с руки нам, Окрошка, похоронами заниматься. Друга твоего государство похоронит. Уходить нам надо. И в темпе. Вдруг Пархом ментам позвонил, что в подвале на улице Грибоедова труп? А с пистолета отпечатки свои сотри, и брось, где лежал, - сказал Сидоров Альфреду, - таскать с собой пистолет, зная, что из него убит человек, глупо. А если менты по нему на Шульмана выйдут?.. Что ж, Саше уже всё равно.
Когда Сидоров вслед за Альфредом вышли из Юркиной каморки, Окрошка, задержавшись, якобы для того, чтобы проститься с другом, поднял с пола пистолет и сунул за пояс, под куртку.
- Как думаешь, зачем Пархом Юрку Грибоеда убил? - спросил Альфред у Сидорова на улице. - Что ему вообще от этого бомжа нужно было?
- Тебя искал, - уверенно ответил Сидоров. - Юрка-то ему и рассказал, что ты на "Искре" живёшь.
- А Грибоед откуда знал?
- Среди бомжей подобные новости быстро распространяются. Я виноват. Не нужно было тебя на "Искру" вести. Надо было сразу к Мотовило. Сейчас мы к нему и пойдём.
- Э, мужики! - окликнул их Окрошка, догоняя, - Мы куда сейчас?
- К одному правильному менту. Только я сейчас позвоню ему, предупрежу, что к нему гости.
Едва Сидоров достал из кармана мобильник, он запиликал сам.
- Алло. Это Николай Любимов, секретарь господина Самсонова, - раздался в трубке голос Николаши.
- Добрый вечер, - поздоровался Сидоров.
- Он не добрый.
- Что случилось?
- Андрей Валентинович просит вас, Алексей Алексеевич, срочно к нему прийти. У нас несчастье. Владислав Андреевич скончался. Нам надо возвращаться в Таргань.
- Как он? - спросил Сидоров, имея в виду Самсонова.
- Плох. Сердце…
8
Андрей Валентинович выглядел ещё хуже, чем ожидал Сидоров. Землистый оттенок лица, который Алексей заметил сегодня утром, сменился синюшным. Губы стали сиреневыми.
- От меня только что вышел нотариус, - Голос у Самсонова был слабым, Сидоров едва разобрал слова старика, - минуту назад.
Сидоров кивнул. Когда он подходил к апартаментам Самсонова, ему навстречу попался хитроватый лысый коротышка в добротном кашемировом пальто. Коротышка внимательно оглядел Сидорова, улыбнулся, по-видимому, чему-то своему, и прошёл мимо. Где-то я его видел, промелькнула в голове Сидорова мысль. Теперь он вспомнил: лет шесть назад он видел этого человека в их офисе. Зачем он тогда приходил, Сидоров не помнил. Нет, скорей всего, и не знал. Катерина просто представила их друг другу, назвала: нотариус такой-то (Сидоров тут же забыл фамилию), а зачем он здесь, не сообщила. Впрочем, Сидорову было и не нужно, его в ту пору больше волновали не дела фирмы, а более прозаичные вопросы, например, удастся ли ему сегодня отыграться в казино? Он и зашёл-то тогда в офис денег взять. Теперь Сидоров догадался, что нотариус был одним из негласных посредников между Самсоновым и его дочерью…
- Я давно знаком с ним. Он помогал мне здесь, в этом городе, - подтвердил Самсонов догадку Алексея. - Осуществлял юридическое сопровождение некоторых Катюшиных договоров… Пальман Матвей Яковлевич. Он хороший юрист и нотариус, которому можно доверять. Я хочу, чтобы ты запомнил это имя.
- Я запомнил.
- Владиславик умер. Тебе сказал Николаша?
- Да. Примите мои соболезнования, Андрей Валентинович.
Самсонов закрыл глаза. Он долго молчал.
- Тяжело… Тяжело и пусто. Я пережил своих детей. Их нет. Я один. И почему-то живу. Зачем? Зачем мне эта жизнь?..
Сейчас Самсонов разговаривал сам с собой, но неожиданно открыл глаза:
- Матвей по моей просьбе составил завещание. Я подписал. Интересуешься, что в нём?
Сидоров отрицательно покачал головой.
- Я и не сомневался. Я сразу понял, что ты за человек. Тем не менее, хочу, чтобы ты знал.
- Я вижу, вы плохо себя чувствуете, Андрей Валентинович. Может, в другой раз?
- Сейчас. Утром мы вылетаем в Таргань. А здоровье у меня не ахти… Сейчас. Именно сейчас.
Сидоров пожал плечами.
- У меня нет наследников, кроме государства, и… тебя.
Сидоров хотел запротестовать, но увидел, что Самсонов слегка прикрыл веки и отрицательно мотнул головой, мол, не перебивай, промолчал.
- Своё предприятие я завещал российскому правительству. Я рассказывал тебе об этом желании… Дом в Таргани со всем, что в нём находится, дом в Москве, на Рублёвке, и виллу в Марбелье я распорядился продать, и на эти деньги организовать клинику для лечения больных СПИДом… Деньги, которые хранятся на моём личном счёте, я отдаю тебе. После моей смерти в установленный законом срок ты вступишь в права наследования. Там не так много, около двух миллионов евро…
Старик замолчал, облизнул сухие губы, взглядом указал Сидорову на стакан с водой, стоящий на журнальном столике. Сидоров подал его Самсонову. Сделав глоток и немного отдышавшись, Андрей Валентинович сказал:
- Тебе паспорт надо поменять.
- Уже делается. Я сегодня утром сфотографировался и отдал фотографии одному хорошему человеку. Он обещал сделать быстро.
- Это хорошо… Дом, который вы построили с Катюшей, и который отобрал Пархом, тоже будет твоим. И деньги, которые он у Катюши украл, вернутся и перейдут к тебе. Но это уже не по завещанию. Мы с Матвеем и этот вопрос обсудили… Что-то от Дениса ни одного звонка. Позови Николашу.
Сидоров позвал секретаря.
- Что Денис?
- Не звонил.
- А ты ему?
- Недоступен.
Николаша резковато дёрнул плечами. Он казался слегка смущённым, словно расстраивался оттого, что не может выполнить задания шефа. Но Андрей Валентинович, по-видимому, хорошо изучивший мимику и жесты секретаря, уловил в смущении нечто другое.
- Ты что-то не договариваешь…
- Да нет, правда. Не могу дозвониться до Дениса Александровича.
- Говори, Николаша. В моём теперешнем состоянии знать о неприятности лучше, чем её ожидать. Рассказывай, а то уволю.
- Да нечего, собственно, рассказывать…
- Я вижу, есть что.
- Ничего ещё не известно… По первому каналу ТВ передали, что на четырнадцатом километре трассы Домодедово-Москва произошло ЧП, взорван автомобиль марки БМВ. Предположительно - в машину выстрелили из гранатомёта.
- Что по времени?
- Это произошло через двадцать две минуты после посадки самолёта, на котором летел Денис Александрович.
- Денис мёртв… - прошептал Андрей Валентинович.
- Из БМВ извлечено два сильно обгоревших тела. Останки вывезены в Москву, - продолжал Николаша, - по номеру автомобиля идентифицирован его владелец, точнее, тот, кто ею в настоящий момент пользуется… пользовался. БМВ причислен к гаражу администрации президента России…
- Денис мёртв, - повторил Самсонов.
- Ничего ещё… - начал Николаша.
- Брось, - резко, насколько позволяло самочувствие, перебил Самсонов, слабо шевельнув рукой, - я уверен, что один из обгоревших трупов - Денис Александрович. Если бы он был жив, обязательно вышел бы на связь. Не позвонил бы сам, так ты бы до него дозвонился.
- И всё же я попытаюсь ещё раз, - не желал мириться с действительностью Николаша. - В Москве чуть не каждый день кого-нибудь взрывают или расстреливают. Совершенно необязательно, что взорвали именно ту машину, на которой ехал Денис Александрович.
- Иди. Пытайся, - разрешил Самсонов.
Николай Любимов вышел.
- Включи-ка телевизор, сынок, - попросил Андрей Валентинович Сидорова, - может, скажут чего?
Было совершенно ясно, что и Самсонова не покидает надежда, что Десницкий жив.
По первому каналу показывали какой-то голливудский боевик с Брюсом Уиллисом. Стреляли, взрывались бочки с бензином и автозаправочные станции, а из сбитых водяных колонок высоким фонтаном били струи воды. У Брюса, как всегда, был разбит нос, и он в очередной раз спасал мир. Спасти мир можно было только взорвав и разнеся в клочья половину Америки. Грохот стоял жуткий. Сидоров уменьшил громкость почти до нуля.
- Может, вам не стоит ехать в Таргань, - мягко посоветовал он Самсонову.
- Может быть… Но я поеду. Это мой долг. Я должен отдать все долги, пока жив, нельзя оставлять их… Да ты не переживай по поводу моего самочувствия. Доберусь. В воздухе я, как ни странно, лучше себя чувствую, мотор более исправно работает. Вот такой парадокс. Привык, наверное, летать. Полжизни в воздухе провёл. То на самолётах, то на вертолётах. А, если что, у меня Николаша есть.
- Но он же не врач.
- Николаша? Врач. Окончил медицинскую академию. Правда, по направлению бизнеса в медицине, но разбирается кое в чём. Его там не только медицинским оборудованием торговать учили. Я его и взял-то к себе из этих соображений. У Николаши и таблетки разные есть, и прочая амбулатория. А в Таргани у меня замечательный личный врач. Кардиолог. Он сможет поставить меня на ноги… А если не сможет… Знаешь, Алексей, я смерти не боюсь. Даже хочу поскорей умереть, с нетерпением жду её прихода. Может быть, там… я встречусь с Катюшей и смогу получить её прощение? Мы все там встретимся. Я, Владислав, Катюша, Сима… Мы встретимся и всё обсудим. И простим друг друга. Понимаю, разговор будет непростым. Нужно очень многое объяснить, и, наверное, многое понять…
Самсонов внимательно посмотрел на Сидорова, и, уловив в его глазах некое беспокойство, похожее на смятение, опроверг возможные сидоровские подозрения:
- Нет, я не сошёл с ума. Я вполне адекватен. Некоторое время назад мою адекватность подтвердил Матвей Пальман. Но, знаешь, когда стоишь на пороге… - неожиданно Самсонов напрягся и сделал нетерпеливый жест, - ну-ка, сделай громче.
Наверное, Брюс Уиллис уже спас мир или показ фильма прервали ввиду экстренного сообщения. Весьма бодрым голосом диктор говорил о том, что сотрудник администрации президента, за которым закреплён подорванный автомобиль марки БМВ, жив, а за рулём в момент взрыва находился его личный водитель. Было непонятно, огорчала ли диктора смерть водителя и того, кто был пассажиром, но то, что кремлёвский чиновник остался в живых, его, кажется, радовало.
На экране появилась чадящая разбитая иномарка. В некотором отдалении от места катастрофы толпились зеваки, а возле машины стояли крепкие ребята в тёмно-синих комбинезонах с надписями "МЧС России" на спинах. С эмчээсовцами о чём-то разговаривали два человека, по-видимому, опера. На обочине дороги лежали два тела, издали они выглядели, как два чёрных могильных холмика. Рядом с трупами стояла карета "скорой помощи". На подножке сидел толстячок в берете и что-то записывал в блокнот.
Тела ещё не успели упаковать в полиэтиленовые мешки и оператор, словно наслаждаясь жутким зрелищем, приблизил изображение и стал показывать трупы крупным планом - дымящиеся чёрные головы, тлеющие обрывки одежды, конечности, похожие на корни деревьев. Рука одного трупа, менее обгоревшего, скрюченными пальцами тянулась вверх, на обугленном усохшем запястье болтались часы. Сидоров придвинулся к экрану, пытаясь рассмотреть их, часы казались ему знакомыми. Оператор, словно уловив его желание, вывел запястье на весь экран. Так и есть. "Радо". Точно такие же были на руке Десницкого.
Сидоров повернулся к Самсонову. Андрей Валентинович закатил глаза и судорожно хватал воздух ртом. Наверное, он тоже узнал часы Дениса Александровича, и ему стало плохо. Сидоров вскочил и опрометью кинулся в соседнюю комнату. Николаша с задумчивым видом смотрел на экран телевизора.
- Николай! - закричал ему Сидоров. - Андрею Валентиновичу…
Он не успел закончить фразу, в комнате, где остался Самсонов, ухнуло и Сидорова взрывной волной бросило на входную дверь.
Часть III. Замочить в сортире
1
Надя приехала неожиданно, не предупредив Гошу по телефону о том, что решила сократить пребывание у родителей и провести праздники дома. Может, хотела проверить? Хотя что-что, а не в её характере - проверять.
Услышав звонок в дверь, Мотовило подумал, что это Сидоров вернулся от Самсонова. Больше-то кому? Если бы на службе что стряслось, так его бы по телефону вызвали.
- Наденька?
- Картина Репина "Не ждали"? - лукаво улыбнулась Надежда.
Клетчатая сумка, стоящая у её ног, весила не меньше килограммов тридцати. Как она её допёрла?
- Тут сало и мяса немного. Папа кабанчика к праздникам заколол. И так, кое-что - варенец, творог, сметаны банка…
- Что же ты не позвонила? Я бы встретил. Тяжесть какая! - Гоша одной рукой легко подхватил сумку, а другой приобнял жену за талию и чмокнул в прохладную, с улицы, щёку.
- А, что тяжесть? С вокзала до такси донести помогли, а живём мы с тобой на первом этаже.
- Кто это… помогли? - спросил Мотовило, поставив сумку рядом с обувной тумбочкой, и помог жене снять пальто.
Потом повернул Надю к себе лицом и, заглянув ей в глаза, наигранно грозно спросил:
- Кто помог? Что за помощники такие выискались? А ну, признавайся!
- Попутчики, - улыбнулась Надя, - наши, деревенские. Семён и Ольга Ситниковы, соседи наши в Холмах. Они в город к сыну погостить приехали. А ты что, никак ревнуешь?
- А как же? Конечно, ревную. Если ревную, значит люблю. А что это ты вдруг вернуться решила? Соскучилась?
Надя вздохнула и устало опустилась на тумбочку. Георгий присел на корточки и стал расстёгивать молнии на её сапогах.
- Да к родителям моя младшая сестра Маринка приехала из района, - грустно сказала Надежда, - с мужем и маленькими дочками-близняшками. Полна изба народа - визги, писки. Старикам с внучками возиться в радость. А я что? Погостила, рассказала всё о себе. Да особо и рассказывать-то нечего… Вот и решила. Родителям не скучно будет с Маринкой и девчушками, а ты тут один…
Георгий уловил в словах жены скрытую боль и обиду на свою бездетную жизнь, на то, что не может приехать к родителям вот так, как сестра - с мужем и ребёнком. Или с ребятишками.
- Ну и молодец, что приехала, - сказал он, поднимаясь и привлекая Надю к себе и щекоча её маленькое ухо рыжими колючими усищами, - я соскучился страшно. Не представлял, что мне тут одному целых три дня делать? С ума сойти можно от одиночества и безделья. Праздник этот дурацкий придумали - День народного единства, годовщина изгнания из Москвы польских интервентов. Кстати сказать, триста девяносто третья. Непонятно, как этот праздник отмечать? Думал, может, девчонок каких из фирмы по интимным услугам вызвонить? Может, у них полячки найдутся?
Надя хмыкнула, поняв, что Гоша пытается отвлечь её от грустных мыслей, развеселить. Но получилось у него это несколько неуклюже, даже грубовато. Впрочем, Надя давно привыкла к его ментовскому юмору и не обижалась.
- И что, не вызвонил? - усмехнулась она.
- Так лучше тебя мне всё равно не найти. Нет таких ни одной. На всём белом свете.
Вдруг Надя принюхалась и наморщила носик:
- Ты что, мусор забыл вынести?
- Это… Я мусор вынес. Утром ещё.
- А чем так… пахнет? Накурено, и мусором каким-то…
- Я сам - мусор, - пошутил Мотовило, - тут, видишь какое дело, родная… У нас… э-э-э, в некотором роде, тоже полна изба народу…
- Не поняла.
Надя решительно встала и прошла через зал в спальню. Убедившись, что ни в зале, ни в супружеской опочивальне никого нет, вернулась в прихожую.
- Они там, - Мотовило сделал страшное лицо и указал пальцем на закрытую дверь в кухню.
- Проголодались? - с иронией в голосе произнесла Надя и открыла дверь.
Сидящие за кухонным столом Окрошка и Альфред поднялись. Вернее, встал Альфред, а Окрошка только попытался, но не смог, он был уже изрядно пьян, а костыли стояли в углу, за спиной, но он не мог вспомнить, куда их поставил.
- Здравствуйте, - поздоровалась Надя.
Окрошка икнул и судорожно кивнул головой:
- Здрасьте.
- Добрый вечер, - поздоровался Альфред, смущённо улыбаясь, и вдруг замер, улыбка сползла с его губ, а смущённость сменилась растерянностью. - Наденька?
- Альфред… Аркадьевич? - Надя тоже растерялась.
- Э, да я вижу, вы знакомы, - удивлённо произнёс Мотовило.
Надя покраснела и сказала Георгию, словно оправдываясь:
- Альфред Аркадьевич работал на "Искре"…