- Шесть лет. Я начал в 12-м участке, на патрульной машине. Одно время работал сыщиком. Понимаете, в районе Палмер-парка настоящее пристанище для гомиков, так что приходилось иметь дело с насильниками, которые нападали на гомиков. В общем, я наряжался в женские тряпки и бродил по парку, привлекая внимание уголовников.
- В юриспруденции это называется провоцированием на уголовно наказуемое деяние.
- Ну да! У нас это называется полицейской ловушкой. Потом я перевелся в подразделение пожаров и поджогов, у меня был кое-какой опыт в этом деле. Три года я работал на страховую компанию в качестве дознавателя причин пожара при рассмотрении претензий на возмещение потерь. Но мне там не нравилось. Ходишь на пожарище по колено в воде, и от одежды вечно несет гарью. Думаю, именно поэтому от меня ушла моя вторая девушка. Мне приходилось развешивать одежду у раскрытого окна, чтобы ее проветрить. Поэтому я перевелся в подразделение по обезвреживанию взрывных устройств.
- Почему вы это сделали?
- Я же только что сказал. Чтобы уйти из подразделения пожаров и поджогов.
- Я имею в виду, почему вы выбрали именно подразделение по обезвреживанию взрывных устройств?
- У меня там знакомые ребята, доводилось сталкиваться с ними по работе.
- А были еще какие-то другие побудительные мотивы?
Вполне возможно, только Крис не был уверен, что стоило о них упоминать.
- Может, вы хотели себе что-либо доказать?
- Например?
- Ну, скажем, вашу мужественность.
- Мужественность? - Крис вскинул голову. - А каким образом работа со взрывными устройствами может влиять на мужественность, если она в один момент может лишить всякой мужественности, оторвав яйца?
Крис сразу понял, что этого ему не следовало говорить.
- Именно поэтому я и предположил, что вы могли перейти в этот отдел, считая эту работу своего рода проверкой.
- Для того чтобы доказать себе что-либо, нет необходимости оставаться на одной и той же работе целых шесть лет. Для этого ее нужно любить. Риск, конечно, есть. И когда соглашаешься на такую работу, разумеется, рискуешь, а иначе просто уходишь. Не знаю, что меня привлекло… Может, это как-то связано с тем, что произошло со мной во Вьетнаме, я часто об этом думал…
- А что произошло с вами во Вьетнаме?
- Там меня назначили в разведку, которая в основном работала с парнями из армии Южного Вьетнама. Одной из моих обязанностей был допрос пленников, которых они приводили, а потом я должен был рекомендовать, как с ними поступить.
- Имеете в виду, пустить в расход?
- Нет, что с ними делать. Отпустить на свободу, отослать их обратно… Но я не об этом. Хотя и об этом тоже. - Крис умолк, подбирая нужные слова. - Как-то раз меня послали допросить вьетнамца, который, как считали парни из армии Южного Вьетнама, работал на южновьетнамских повстанцев, то есть на Вьетконг. На него указал один информатор, и того схватили прямо в деревне. Я пришел и увидел, что парни, с которыми я работал, заставили этого вьетнамца, дряхлого старика, встать босиком на гранату с выдернутой чекой. Он обхватил ее пальцами ноги, удерживая гранату на месте, а руки у него были связаны за спиной. В жизни не видел такого насмерть перепуганного человека. Они поставили его за стеной разрушенного дома на случай, если нога у него соскользнет и граната взорвется. Мне пришлось разговаривать со стариком через эту стену, а мой переводчик лег на землю и отказался встать, когда я ему приказал. Парни из армии Южного Вьетнама отошли метров на тридцать, стояли и курили. Ну, я задал старику несколько вопросов. Он, простой крестьянин, ничего не знал о Вьетконге. Он плакал и дрожал от страха, стараясь удержаться на гранате. Он даже имена своих детей не мог вспомнить. Я сказал парням, что старик невиновен, и пошел к нему, собираясь вставить чеку на место и отпустить его. Когда я развязал его и поднял голову, смотрю, эти парни уходят. Я заорал им вслед: "Где эта проклятая чека?" Они сказали, что швырнули ее неподалеку. Я снова закричал: "Помогите мне найти ее! Не можем же мы оставить старика в таком положении". Один из них посоветовал: "Пусть возьмет гранату и зашвырнет ее подальше". Им было наплевать на старика, они пошли дальше и все время гоготали. Некоторые из этих парней были даже знакомы со стариком. Они знали, что он не вьетконговец, но им было наплевать. Они просто ушли.
Крис замолчал. После непродолжительной паузы продолжил:
- Я ползал по земле, искал эту проклятую чеку, но наконец бросил это дело. Старик все плакал - он не мог бы справиться с этой гранатой. Единственное, что пришло мне в голову, - заставить его сойти с гранаты, тогда бы я быстро ее схватил и забросил подальше. Но я не мог ему объяснить, что мне от него нужно, так как переводчик убежал. Я попытался было с помощью жестов ему объяснить, что от него требуется, но было ясно, что он меня не понимает. Тогда я решил подойти к нему, толкнуть его в сторону и схватить гранату. Но он должен был стоять спокойно. Я начал к нему подходить и все говорил: "Не бойся, отец. Тебе нечего бояться". Я уже был от него на таком расстоянии, как вот эта дверь, когда он не выдержал. Он подбежал ко мне и изо всех сил вцепился мне в одежду, и за те пять секунд, которые оставались до взрыва, я так и не смог его оторвать от себя, никак не мог. Граната взорвалась вместе со стариком, который цеплялся за меня. Он погиб, а мне поранило осколками обе ноги. Я провалялся в госпитале год и три месяца, а потом меня демобилизовали.
Наступила долгая пауза, во время которой слышно было лишь, как врач постукивает ручкой по столу и слегка покашливает.
- Когда вы приблизились к старику, сержант Манковски, вы испытывали страх?
- Страх? Еще бы! Я до смерти боялся.
- Понятно, но вместе с тем я полагаю, что преодолеть страх вам помогла ненависть, которую вы испытывали в тот момент к солдатам из армии Южного Вьетнама.
- Может, и так, - кивнул Крис.
- Но сейчас в не менее опасных ситуациях, думаю, ваш страх больше не заглушается, к примеру, чувством сильной злости. Страх выходит наружу, и вам приходится с ним справляться. Страх, который проявляется, к примеру, в опасении остаться безруким.
- Это не я волнуюсь из-за своих рук, а Филлис.
- Вы сказали, цитирую: "Однако она так часто об этом говорила, что я стал поглядывать на свои ладони…"
- Это из-за Филлис.
- Вы и сейчас на них смотрите.
Крис положил руки на колени, сцепил пальцы и решил ограничиваться односложными ответами и не возражать врачу.
Помолчав, психиатр сказал:
- Мне сообщили о происшедшем вчера взрыве бомбы. Каковы обстоятельства гибели того человека?
- Мы предполагаем, что погибший попытался, так сказать, опередить взрывную волну, которая распространяется со скоростью пятнадцать тысяч футов в секунду, но ему это не удалось.
- Вы сделали все, что смогли?
- Если хотите, я могу представить вам мой отчет.
На этот раз врач молчал так долго, что Крис решил: наконец-то все позади.
- А у вас есть еще какие-то страхи? - спросил психиатр, откашлявшись.
- Какие это?
- Ну, боитесь ли вы животных или насекомых?
Крис подумал, затем ответил:
- Не люблю пауков.
Держись, докторишка! Тут не к чему придраться, кто их любит, этих пауков…
- Вот как? Интересно! Стало быть, страх перед пауками.
- Я не сказал, что боюсь их, а просто не люблю.
- А вы не думаете, что вы пытаетесь приуменьшить силу своего страха, заменить его неприязнью? Я задаю вам этот вопрос, сержант Манковски, потому что страх перед пауками может указывать на дисфункцию в области сексуальной идентификации. Точнее, страх оказаться бисексуалом.
Крис задержал дыхание, потом спросил с расстановкой:
- Вы полагаете, что, если мне не нравятся пауки, это означает, что я бисексуал?
Врач вскинул голову и впервые внимательно посмотрел на него.
- Успокойтесь, у вас такой вид, будто вам угрожают…
- Послушайте, меня прислали сюда на обычный медосмотр. Угнетала ли меня моя работа? Не испытал ли я какой-нибудь стресс? Нет, я просто желаю перейти в другой отдел. И только из-за Филлис… А теперь вы пытаетесь убедить меня, что у меня проблемы.
- Я не считаю, что у вас проблемы.
- Тогда что вы пытаетесь мне доказать этими пауками?
Глядя ему прямо в глаза, врач сказал:
- Я полагаю, что паук - это символ, или, если угодно, клиническое объяснение мощного нервного импульса, то есть волны возбуждения, распространяющейся по нервной системе, что указывает на страх наличия бисексуальных половых признаков, особенно в форме фаллического клитора!
Крис уставился на психиатра, который в свою очередь не сводил с него взгляда.
- Я ответил на ваш вопрос?
- Да, спасибо, - вздохнул Крис.
Этот врач просто псих, а не психиатр! Жалкий слабак, который сидит у себя в кабинете в своем белом халате и обрушивает идиотские, нахватанные знания на голову, как ему кажется, тупого копа. А эта заява про фаллический клитор! Нет, ему не справиться с этим дуралеем иначе, как только кивать и соглашаться.
- А что вы испытываете по отношению к змеям? - спросил врач.
- Змей я люблю, даже очень. С ними у меня не было и нет никаких проблем.
Врач все еще держал его под прицелом своего взгляда и не позволял уйти.
- Вы понимаете, что ваша предыдущая работа могла вас психосоциально ослабить?
- Конечно, это я понимаю, - сказал Крис.
- В таком случае существует связь между вашим страхом перед пауками и вашим желанием доказать - посредством работы со взрывными устройствами - свою мужественность. Я думаю, вы опасались, что эта работа способна лишить вас мужской силы. Она могла, как вы сказали, "оторвать яйца".
- Это просто такое выражение, - сказал Крис. - Не надо понимать его буквально.
- Кстати, вы когда-либо испытывали неспособность совершать полноценный половой акт?
Крис не торопился отвечать. Но, не усмотрев в вопросе ловушки, сказал:
- Нет, ни разу в жизни.
- Правда?
- У меня есть свидетельницы.
- Ну, это не так уж важно.
Крис смотрел на склоненную голову доктора, на его редкие, тщательно причесанные волосы.
- Вы мне не верите, да?
Доктор побарабанил ручкой по столу, не глядя на него.
- Полагаю, вы являетесь одним из редких исключений.
- Исключений из чего?
- Видите ли, в научной работе, выполненной в Мюнстере, что в Западной Германии, исследования показывают, что в сперме напористых, самоуверенных и сексуально озабоченных мужчин почти неизменно низкий процент сперматозоидов.
- Это интересно, - заметил Крис. - Мы на этом закончили? - Он встал и, не дожидаясь вопроса, сказал: - Мне пора возвращаться, нужно еще передать дела.
- Итак, вы уходите из подразделения по обезвреживанию взрывных устройств. Но мы с вами еще не обсудили, куда вы переводитесь.
Крис снова опустился на стул.
- Вы кажетесь слишком возбужденным, - продолжал врач.
- Ничего подобного.
- Вы в этом уверены?
- У меня времени в обрез. Мы с Филлис договорились встретиться в баре. - Крис взглянул на часы: было без двадцати пять. - Ровно в пять.
Врач улыбнулся:
- Я вас не задержу. Мне интересно знать, и, может быть, вы успеете объяснить, почему вы попросили перевести вас именно в отдел по расследованию преступлений на сексуальной почве?
4
Скип проглотил крохотную дозу наркотика - меньше, чем ноготь мизинца, - отхлебнул пива и уютно устроился в кресле в ожидании, когда Робин начнет прочищать ему мозги. Швы на пластиковом кресле слегка разошлись, но все равно оно было глубоким и удобным. Единственное, что Скипа раздражало, был яркий свет от бра без абажура, резко отражавшийся от белой стены. Похоже, стену покрасила сама Робин, стараясь придать более пристойный вид убогому жилищу.
Итак, она вернулась в их старый квартал, в дешевую квартиру на Кэнфилд-стрит, недалеко от Университета Уэйна штата Мичиган, где они когда-то шатались в брюках клеш, нагружались наркотиками и спиртным, занимались любовью и по ночам выходили из дома на улицу, где шла своя ночная жизнь. В те годы эта центральная улица крупного промышленного города считалась районом трущоб.
Лампочка в бра вспыхивала молнией, бросая яркий свет на белую стену. Действие ЛСД проявилось мгновенно: все вокруг стало казаться словно плавающим в воздухе, начали происходить странные метаморфозы. Из кухни вышла Робин с двумя банками пива, и ее рука вытянулась на целых десять футов, передавая ему банку.
- Я по тебе скучала. Ты знаешь, как давно это было?
Она уже замолчала, а он лишь теперь услышал ее. Это было что-то новое. Скип поднял руку, помахал ею перед собой и ощутил воду. Вот почему звук ее голоса был таким неспешным!
Она спросила, что он делает.
- Ничего, - ответил он.
У него было впечатление, будто он плавает в бассейне, окруженном полками с книгами и пачками старых подпольных газет, которые она сохранила. Робин сидела за письменным столом, заваленным папками, блокнотами, тетрадями и прочей дребеденью, белая стена была у нее за спиной. Губы у нее зашевелились, и скоро он услышал:
- Когда мы были вместе в последний раз?
- Ну, ты даешь! - Перед его внутренним взором замелькали даты, и он выбрал нужную. - В апреле семьдесят девятого, в федеральном суде.
Робин покачала головой, и вода засверкала и запузырилась, как напиток с содовой.
- Я не об этом, а про то, когда мы были с тобой наедине.
- Ну, это было в Лос-Анджелесе. В том мотеле, где останавливались Джим Моррисон и "Дорз".
- Поэтому ты и запомнил?
- Мотель справа от бульвара Сансет. Ты вошла, и я не сразу понял, ты ли это или какая-то светлокожая цветная девчонка, волосы у тебя были все в кудряшках и стояли облаком вокруг головы. Я говорю: "Ты кто, Анджела Дэвис?" А когда разглядел под этими волосами тебя, то не сумел быстро скинуть одежду. - Скип усмехнулся, видя перед собой ту сцену в мотеле.
- А спустя пять дней, - услышал он голос Робин, - нас схватили.
- Я в тот день ездил за наркотиками в Венис, в этот развеселый пригород Лос-Анджелеса. Понятия не имею, как нас могли вычислить, особенно тебя с африканской прической.
- Тогда я тоже этого не понимала. А потом решила, что, возможно, это и к лучшему. Вначале все казалось таким увлекательным - подполье, опасность, риск. Но, если подумать, в жизни мне не было так тоскливо.
- А мне - нет, - сказал Скип. - Я постоянно ввязывался в разные истории, одна рискованнее другой. Один раз даже банк ограбил.
Ему послышалось, будто Робин сказала "Отпад!", но как-то спокойно, видимо, это признание не слишком ее поразило.
- Всего один раз, потому что меня раздражали камеры видеонаблюдения, которые все время на тебя таращатся. Я принялся за бакалейно-гастрономические магазины. Супермаркеты "Севен-илевен", что торгуют с семи утра до одиннадцати вечера, мне особенно нравились, только там много не возьмешь.
Он смотрел, как она теребит свою косу. Вот она ее погладила, и кончик косы приподнялся и потянулся к нему через всю комнату. Он поднял руку и потрогал его.
- Что ты делаешь?
- Ничего.
Он протянул руку за спину и нащупал свои длинные волосы, стянутые в конский хвост. Стараясь держаться нормально, он смотрел, как Робин отпила пива. Сейчас она была без очков. Потом облизнула губы языком, а он сидел и ждал, что ее язык дотянется до его рта, как если бы это был змеиный язык. В ней было что-то от змеи. Она могла мгновенно ужалить резким словом, когда меньше всего этого ожидаешь. При этом выглядела классно, другой такой в мире не было. Язык у нее снова спрятался во рту, и Скип спросил:
- Ты когда-нибудь трахалась под водой?
- В далеком прошлом.
У нее был такой вид, будто она ждала, вспомнит ли он прошлое. Как вчера в ресторане, когда она словно подстегивала его память, возвращая его к событиям, которые происходили за последние двадцать лет.
- Ты был под дозой, когда воровал? - донеслось до него.
- Думаешь, я ненормальный? Конечно!
- А пускал в ход оружие?
- В банке нет, но потом да.
Она сделала еще глоток пива.
- А тебе приходилось убивать?
Искрящаяся вода успокоилась, и он увидел, что Робин ждет его ответа и улыбается ему.
- Однажды я заколол одного парня шпагой. И сделал я это мысленно.
- Когда снимался фильм?
- Ну да! В Испании. Но тебя, конечно, интересует, как я взорвал машину одного парня? Она взорвалась, как только он открыл дверцу. Я не знал этого парня, ни разу его не видел, только уже потом увидел его фото в лос-анджелесских газетах. Это была обыкновенная разборка, парень шуровал на чужой территории.
Робин по-прежнему наблюдала за ним. Кидала на него внимательные взгляды.
- Это когда я пользовался тем надежным убежищем в городке Венис. Я кое-куда съездил, вернулся и застал банду ублюдков, которые там гужевались. Не думаю, что кто-то из них меня знал, правда, как-то раз, когда я там останавливался, один урод пару дней все глазел на меня, а потом вдруг говорит: "Ты ведь Скип Джибс? Это ты взорвал федеральный призывной пункт в Детройте в 1971 году, какого-то там сентября".
- Двадцать девятого сентября, - сказала Робин. - В мой день рождения.
- Этот дегенерат заявил, что был членом подпольной организации "Метеорологи". Эти леваки с самого начала выступали за применение насилия против существующей в стране власти. Сечешь? Между прочим, они обосновались близ Детройта в Анн-Арборе, а название взяли из песни Боба Дилана: "Не нужен нам метеоролог, чтобы определить, в какую сторону дует ветер". Так вот, этот метеоролог сказал, что достанет мне сигареты с марихуаной, сколько угодно и бесплатно. Понимаешь? Он был наркодилером, а потом он свел меня с одним мексиканским придурком, работавшим на того парня, который заплатил мне за работу и которого я никогда не видел.
- И сколько ты за эту работу получил?
Задавая этот вопрос, Робин повернулась к столу и взяла баллончик с аэрозолем.
- Пять кусков. Я сам назначил эту цену, условившись, что вся сумма будет в стодолларовых купюрах.
- Ты продешевил, - заметила Робин, стоящая у белой стены с баллончиком в руках.
- Да, но это было десять лет назад.
- Сейчас за такую работу можно получить гораздо больше.
- Короче, это было года за два до нашей встречи в Лос-Анджелесе.
- К этому мы и возвращаемся, - заметила Робин и, пристально глядя на него, спросила: - И знаешь, почему? Потому что спустя пять дней нас схватили. Ты сказал, что понятия не имеешь, как нас могли вычислить. А ты когда-нибудь думал, что кто-то подсказал копам, где нас искать?
- Конечно думал.
- И долго ты над этим думал? - усмехнулась Робин. - Лично я размышляла об этом восемь лет. Я составила список всех, с кем мы тогда поддерживали связь, а также тех, кто мог знать или выяснить, где мы скрываемся. После тщательной проверки вычеркнула из этого списка имена всех, кроме двоих, и они были в самом начале моего списка.