Загорелый, с голым блестящим черепом, с изрезанным морщинами лицом, он выглядел настоящим лесным человеком, хоть и родился в степном Кубанском краю. Но во время войны осиротел, сбежал из детдома, скитался по разным зонам и, наконец, осел в Подмосковье. Так случилось потому, что только этот интернат брал на постой людей со сложной биографией. И потому, что именно северо-запад Московской области наиболее подходил Грилёву. Именно таким, валяясь на нарах и слушая рёв полярного бурана, представлял он себе тихий уголок. Тот причал, близ которого должны когда-то закончиться его дни.
Он уселся на корточки под сосенку, достал толстыми пальцами с вытатуированными перстнями горсть табаку, понюхал. Хотелось курить, но нынешним жарким летом делать это в лесу запретили. Грилёв справедливость запрета понимал, и никогда его не нарушал. Он даже не брал с собой спички, чтобы ненароком не согрешить. Вот так и сидел, смотрел сквозь листву в небо, на яркое солнышко, нюхал табак, чихал. Солнце казалось отсюда звездой с шестью длинным и лучами. Оно яростно пекло насквозь прокалённую землю, и редкие дожди испарялись ещё в воздухе.
Сегодня, восемнадцатого августа, тоже в небе ни облачка. Многие старики и с постелей не встанут, разве что поесть и справить нужду. А их кодла вот так же, на корточках, усядется в тенёк смолить папиросы - на территории интерната курить разрешается. Все старики, несмотря на жару, в рубахах с длинным рукавом - чтобы не демонстрировать наколки. Конечно, к вечеру все "остограммятся", начнут мазать, спорить то есть, понтоваться, "ставить примочки"; а кто-то кому-то и вмажет. Да тут и одного обидного слова достаточно, чтобы до мокрухи дошло. Блатные хоть и старые, а горячие, и понятия для них святы. Сам Плешивый в разборках никогда не участвовал, наоборот, умел разводить стороны. Он был "ёра", то есть кручёный, битый человек, прошедший жизнь на всех режимах.
Конечно, не всегда выходило утихомирить замазчивых. В ход шли "пики" и "перья", из интерната менты увозили "дубарей". Помирали со страху тихие старушонки, которые и без того боялись высунуть нос на улицу. Кое-кто из интерната отправлялся опять в СИЗО. Все они плакали покаянными слезами, не хотели расставаться с заведением, с сестричками, с лепилами - так зэки называли фельдшеров и врачей. Кое-кто даже мастырку заделывал - в обморок падал, вены резал. Но слёзы и уловки не помогали, и старики пропадали навсегда.
Грилёв сразу же забывал про этих придурков и продолжал свою размеренную жизнь. Была у него и подруга, тоже бывшая рецидивистка Лёля. Оба жили в отдельных палатах, ходили друг к другу в гости, наносили визиты соседям - вместе и порознь. Бывало, что даже помогали ухаживать за психами, за лежачими. Особенно, конечно, Лёлька старалась, но иногда и Плешивому хотелось проявить себя с лучшей стороны. Сожительство своё они по-современному называли "гражданским браком", хотя прекрасно понимали, что это неправильно. Но изменять традициям оба не хотели, потому и не спешили оформлять отношения.
Да и зачем, ведь их жизнь после регистрации брака не изменилась бы, а выходить из интерната на волю ни Петя Плешивый, ни Лёля Жёлтая не собирались. Там у них не было ни жилья, ни родных. Они знали, что в конце концов местный парень-могильщик из тихих психов зароет их на кладбище в карьере. Поставят кресты, нацепят металлические бирки, занесут номера в книгу.
Но уже точно никто и никогда из-за них этой книгой не поинтересуется. Да и других, даже фраеров, не очень-то здесь ищут. Кто сам откинет хвост, кто повесится по пьянке, кого заделают - всё равно родственники, даже если имеются, не приедут в интернат и не попросят показать могилку. И то верно, чего взять с нищих? У них и трусы здесь казённые…
Пётр и Лёля решили всё-таки съехаться в одну комнату, взять себе трёхногую кошку. Несчастное животное искалечил надравшийся до белой горячки бывший клюквенник и барахольщик, отмотавший первый срок за убийство попа. Тот застал его в сельской церквушке во время кражи утвари. Падла откромсал кошке лапу финкой, но и сам на другой день удавился. Грилёв приютил кошку и долго её выхаживал, потому что других занятий для себя не нашёл.
Но неделю назад их жизнь круто изменилась. Ночью в интернате случился хипиш, прикатились на мотоциклах байкеры. Привезли девчонку лет двадцати и восьмилетнего пацана. Оба они были в жару, почти без сознания; девчонка оказалась ещё и пораненная. Тогда и пришлось Грилёву в спешном порядке съехаться с Лёлькой, а больным выделить свою палату. Других свободных помещений в интернате не нашлось.
Сашка Коваленко, пахан байкеровской кодлы, когда-то давно окончивший медицинское училище, в своё время принял почти безнадёжные роды у дочери директора их интерната. И в благодарность за это счастливый дед поклялся исполнять все желания Коваленко, какими бы они ни были. Схватки у роженицы начались до срока, прямо здесь, в интернате, зимой, когда никакая "скорая" не пробилась сквозь буран, а Коваленко как раз завернул в гости к Грилёву. И вот ведь как бывает - чужого ребёнка спас, а собственного потерял. В роддоме медсестра не ту капельницу младенцу поставила…
Правда, акушер до сих пор директора интерната не беспокоил. И только в прошлое воскресенье, вернее уже понедельничной ночью, привёз тех двоих. Подобрал бедолаг с дороги, замочил рога. Сказал, что больным людям надо помочь, вот только сообщать при них никуда не следует. В крайнем случае, надо связаться с ним. Сашкой Коваленко, а так - чтобы никакой самодеятельности.
- Вы сами знаете - я всякую дрянь к вам не притащу! - заверил Коваленко директора. Грилёв и Лёлька как раз освобождали комнату, поэтому всё и услышали. - За этих ручаюсь головой. Только вы уж мне их сберегите. Чтобы зэки ваши не обижали их, а старики с чистой биографией не настучали в милицию. Дней десять надо подержать их, пока не поправятся. Уважьте уж по старой памяти!
- А что это за люди, которые так милиции боятся? - удивился директор интерната, полный мужчина предпенсионного возраста. Сослали его сюда из Москвы за пьянство. Но, в целом, директор оказался дельный, заведение содержал неплохо.
- Я, конечно, приму их, не то повидал. Но всё же…
- Вы, Андрей Сергеевич, поймите, что милиция сейчас сама во многом ведёт себя как криминальная группировка. Круговая порука и с властями, и с бандитами. Ментов освобождают от наказания, чего бы они ни натворили. Карают лишь тех людей, у которых нет денег и связей. Таких, как эти страдальцы с обочины шоссе. Их преследуют не за то, что они совершили преступление, а потому, что они видели, как это сделали другие. Там мокруха была, причём двойная. Их никому нельзя показывать. Обещаете неделю покоя или нет?
- Сашка, ты не менжуйся! Мы же кенты с тобой. - Грилёв, который тащил узел со своим барахлом, вмешался в чужой разговор, что случалось крайне редко. - Извини, что вмазываюсь. Не знаю, что Андрей Сергеич тебе ответит, но сам обещаю, что ни одна сучара про твоих не тявкнет. А то со мной та блядва дело иметь будет. Мы, блатота, держим эту богадельню. И директор это знает. - Грилёв сурово взглянул на Андрея Сергеевича. Тот согласно кивнул. - Ни легавым, ли бандюкам никого не заложим, понял? Западло нам это. На моей хазе их никто не тронет. Мы легавым свой зефхер покажем. Вон, Лёлька моя за ними присмотрит, без кидняка. Галька-Дворняжка поможет. Девчонку к нам на днях привезли из детского интерната; собака её воспитала. Хорошая девка - не по-людски, по-собачьи живёт. А у собак никогда не будет такой пакости, как у людей. Собаки детей не обидят. И мы приглядим. Вытащим их, парень. Не сбляднули бы только фраера здешние!
Сейчас, через неделю, Пётр Грилёв уже знал, что обещание исполнил. Найдёныши выздоравливали, и вчера мальчонка отметил день рождения. По этому поводу зэки как следует вдели, но от драк воздержались. Надарили Дениске всяких поделок, включая пиковины, потому что всё равно ничего у них не было для мальца. Грилёв лично изъял у Дениски ножи и кастеты, оставил только безобидные игрушки, ложку и ветряную мельницу.
Сидя на корточках под сосной, он вспоминал, как они с Лёлькой попеременно дежурили около постелей метавшихся в жару девушки и мальчика, клали им на лбы тряпки с уксусом. Лёлька умело перевязывала Алисину неглубокую рану на плече, мазала её не только йодом, но и отваром из травок. Больше всего Лёльку растрогало то, что они в бреду звали своих мамочек.
Тогда Плешивый сказал подружке: "Мамочка - не мамочка, а отдавать властям их нельзя. Лучше нехай они потом к матерям тёплыми вернутся, чем сейчас - холодными". Он, старый зэк, всё понимал, потому и удерживал более эмоциональную Лёльку, которая порывалась бежать к телефону, звонить в Питер матерям этих детей.
Следил Грилёв и за тем, чтобы Галька-Дворняжка не болтала во дворе лишнего, и информация не ушла к бабкам-фраерам. Их, конечно, было запросто припугнуть. Но Грилёв не хотел рисковать понапрасну. И всё время валялась то в одной, то в другой постели трёхногая и трёхцветная беременная кошка Муська. Инвалидность, как видно, не помешала ей хорошо погулять.
Чернику Грилёв сейчас собирал для своих больных. Ходил и по малину, но почти ничего не принёс. Андрей Сергеевич Ерёмин, сам врач-терапевт, назначил найдёнышам лечение, а проводила процедуры Лёлька-Жёлтая, выплеснувшая на незнакомых детишек нерастраченную материнскую нежность. Только делать уколы вызывали медсестру, которой парочку представили как знакомых директора. Но она всегда лошила, пресмыкалась перед начальством, и вопросов не задавала. А Лёлька кипятила чайник, ночами укутывала больных в одеяла, даже раздобыла где-то редьку для растирания. И аккуратно записывала температуру больных, как велел делать Ерёмин.
Грилёв встал и отправился дальше, пощипывая чернику. Он думал о том, что по-настоящему привязался к найдёнышам и жалеет об их скором отъезде. Коваленко обещал завернуть за ними дня через три. А чего дальше-то кантоваться? Температура у обоих нормальная, только коленки дрожат, но это всегда так бывает.
За всю свою жизнь Плешивый не чувствовал себя таким нужным, как сейчас. Эту неделю он пробыл мужем, хозяином, отцом, дедом. Но детям в их богадельне находиться вредно. Надо, чтобы они и оглядеться-то не успели. И их пускай никто не видит - всё крепче будут спать…
Внезапно Грилёв услышал смех и весёлые голоса. Вспомнил, что на этой солнечной поляночке по воскресеньям собирается большая компания детей "новых русских". Парни и девчата приезжают на иномарках, жарят шашлыки. Привозят мангал с шампурами, мясо, уксус, приправы. Ищут сухую берёзу, потому что угли из неё получаются самые лучшие.
Местные жители приспособились вязанки богатеньким продавать прямо у шоссе - ту же берёзу, липу, дуб. И ведь платят, не торгуясь, - лень самим собирать и пилить. Дерево еще правильно выбрать нужно, а то не угли получатся, а фуфло одно. Дошло до того, что мужики начали продавать для пикников готовые угли. Если не терпится водрузить шампуры на мангал, можно купить пакет и уже через десять минут нанизывать мясо.
Грилёв выглянул на полянку и увидел там весьма внушительную компанию - человек десять парней и девушек. Причём шашлыком занимался только один - обожжённый солнцем, совершенно краснокожий юноша с зеленоватыми, прилипшими ко лбу волосами. Он доставал из судков замоченное в сметане розовое мясо, добавлял нарезанные кольцами лук и лимон. Рядом грелся мангал. Как и ожидал Грилёв, молодая неопытная компания решила приобрести готовые угли.
Зеленоволосый парень ждал, когда огонь сойдёт на нет. После исчезновения последнего язычка пламени и нужно было ставить шашлыки, чтобы не подгорели. Похоже, парень был въедливым и внимательным, делал всё по правилам и не забывал переворачивать шампуры. Рядом на травке стояла бутылка кетчупа. Грилёв одобрительно покачал головой и вышел на полянку.
Он уже узнал нескольких ребят, приехавших на пикник. Одна из барышень, прекрасная, зеленоглазая, со странным именем Тея бывшему вору Плешивому очень нравилась. Когда он видел Тею, то жалел, что не сбросить ему с плеч годов этак пятьдесят и не поиграть с ней в теннис.
Рыжеволосая Тея с персиковой кожей и длинными ногами, мелькая очень дорогими и модными кроссовками, носилась с ракеткой по поляне и заливисто смеялась. Солнце отражалось от её ногтей, покрытых медным лаком. Партнёром Теи был высокий тощий коммерсант, тоже в наворочанных кроссовках, но только не белого, а чёрного цвета. Костюмы этой пары сияли всевозможными лейблами "молниями" и фирменными строчками. Наверное, Плешивого возбуждал запах духов, висящий над поляной. Девушки, собиравшиеся провести здесь не только день, но и ночь, загодя окропились восточными композициями с запахом специй и сандала.
Все эти молодые бонвиваны были детьми и внуками представителей тверской и подмосковной элиты. Каждая парочка приехала на своей машине. Тут были "Опели" - "Астра" и "Корса". "Форды" - от маленького, почти игрушечного, до респектабельного джипа. Стояли на опушке и "Мерсы", "Ауди", был даже яично-жёлтый кабриолет. Каждая пара красовалась на фоне именно своего автомобиля, желая подчеркнуть его новизну и крутизну.
Владика Дунаева, парня в чёрных кроссовках, Пётр Грилёв знал очень хорошо. Его дед, проворовавшийся начальник калининской продуктовой базы, сидел с Плешивым в одном лагере, и шконки их оказались рядом. А были они разной масти: Плешивый - честный вор, "законник", а Дунаев - полный фраер. Правда, потом наблатыкался так, что любо-дорого. Откинулся, то есть вышел на волю, через три года, а Грилёв остался досиживать ещё на два. Это была его третья ходка.
Сын бывшего заключённого Дунаева сейчас работал в Тверской администрации, а сам Владик занимал немаленький пост в АО РАО ЕЭС России, постоянно жил в Конаково, где отгрохал коттедж. Тея была его любовницей, привёз её Владик из Греции или Югославии. По старой памяти дел и отец Владика ездили в интернат проведать Плешивого, который в те далёкие годы спас патриарха от верной смерти. Дунаева-старшего урки просадили в карты, а Плешивый в последний момент выиграл его жизнь у будущего убийцы. На руках у него тогда был бой колотый - карты краплёные…
Грилёв вышел на полянку, осмотрел бутылки с белыми и красными винами, водкой, коньяком. Покачал головой, но ничего не сказал. Посторонний, оказавшийся на полянке, не понял бы, почему шикарно одетые, бронзовые от загара, приехавшие на крутых "тачках" молодые люди почтительно здороваются с бедным стариком, в руках которого только бидончик с черникой. Но все смотрели на Грилёва, как на уважаемого человека, потому что он был вхож в дом Дунаевых. А Владик был среди них авторитетом и, единственный, ездил на шестисотом "мерине".
- Здрасьте, дядя Петя!
Владик, широко улыбаясь, отдал ракету своей подружке и подошёл к старику. Тот первым протянул широкую заскорузлую ладонь, ничуть не стесняясь выколотых "перстней". Владик почтительно пожал её своей ухоженной рукой.
- Привет, привет! - Грилёв доброжелательно кивнул. - Гулеваните?
- Да вот, собрались, наконец. А то всё в запарке, никакой личной жизни. - Владик надвинул на лоб козырёк фирменной бейсболки, взял Грилёва под руку. - Вы как раз вовремя появились. Останетесь на шашлыки? Ребята будут рады.
- Спасибо на добром слове, но стар я уже для шашлычков. Пойду к себе в интернат свою баланду хавать… Как отец, дед поживают? Здоровы?
- Ну, в возрасте деда здоровым быть трудно. Как говорят, скрипит, но везёт.
Владик пошёл прочь с поляны, сделав Грилёву знак следовать за ним. Оставшиеся снова занялись своими делами - стрельбой по мишеням, игрой в теннис и сокс. Старик видел, что Владик волнуется, но первый ни о чём не спрашивал. Просто шёл по тропинке следом, пока Владик не остановился.
- Как вас в лес-то пустили? - усмехнулся Плешивый, когда они уселись под раскидистой елью, от которой остро пахло нагретой смолкой.
- А мы ни у кого разрешения не спрашивали, - скривил пересохшие губы Владик и огладил лоснящуюся фирменную футболку. - Обнаружат - договоримся…
- Это верно. Вы же не бакланы какие-нибудь. - Грилёв пошевелил носком старого ботинка высохшие папоротники, палкой покопался под елью. - Ни одного грибка в августе! Пусто. Говорят, только яблоки нонешним годом и уродились. Всё сгорело.
- Удачно мы встретились, дядя Петя! - Владик оглянулся по сторонам и придвинулся поближе к Плешивому. - Батя информацию слил. Завтра к вам в интернат милиция приедет. Не думай, не гоню - источник надёжный. У вас там контингент рисковый…
- А что натворили-то? - вскинулся Плешивый. - Наши же сейчас крахи полные, смирно себя ведут. И за ворота почти не суются.
- Да не ваши! - Владик дёрнул плечом, отгоняя громадного слепня. - В Тверской губернии ментов неделю назад на уши поставили. Ещё и "братва" прочёсывала леса, с ротвейлерами на поводках. Облавы были в электричках, на шоссе, в придорожных рыгаловках. Искали "тёлку" какую-то и мальчишку. Про них ещё раньше по телику сюжет был криминальный. Показывали фотки, обещали награду за сведения. Ну, как обычно. Но взять их до сих пор не могут - не лохи оказались. В Малой Вишере попались и у Завидова, и каждый раз уходили. Они сбежали из летнего лагеря на Карельском перешейке. Коза там вожатой работала, пацан был в её отряде…
- К хвосту она его привязала, что ли? - Грилёв прищурил и без того узкие глаза, закашлялся. - Обманом, силой увела?
- Не знаю, дядя Петя. Вожатая, вроде, с крышей сдвинутой. Всё твердит, что её и ребёнка хотят убить какие-то бандиты. То ли косит, то ли всерьёз больная. Якобы они стали невольными свидетелями двойной мокрухи… Мать этой вожатой в больнице с сердцем, у парня тоже дома тарарам. На связь с родными ни разу не выходили. Вроде бы, они движутся к Москве. В Тверской губернии есть усадьба, вернее, ферма. Разводят коров, свиней, птицу разную. Даже страусов - и с большим успехом. Я лично знаком с Ксенией Ивановной, хозяйкой, и восхищаюсь ею от всей души. Человек сделал себя сам, это уж точно. Карьера головокружительная - забурела баба круто. От простой работницы фабрики "Скороход" до бизнес-вумен, ворочающей миллионами! В Завидово только с ней имеют дело - надёжный, проверенный человек. Так вот, представьте, эта парочка спать устроилась в её стогу сена. Конечно, Ксения Ивановна решила их к себе забрать. Накормить, помыть, а после родителям вернуть. Хватит, набегались! Это неделю назад было, тоже в воскресенье. Она как раз в Питер собиралась. Ну, и поехала, а этих двоих оставила дома. Возвращается - их след простыл!
- Бес полный! - расхохотался Грилёв. - Пожрали нахаляву да и когти рванули? Хату-то бикса не поставила? Не взяли они ничего? - заинтересовался старый уркаган.
- Ну, разве одежду на себе унесли, какую Ксения им дала. Они-то были в грязных лохмотьях до того, да ещё больные. Видно, боялись, что в милицию их сдадут. Сумасшедшие бывают очень изобретательны. Ведь ферма охраняется четырьмя ротвейлерами, там даже во двор не выйти. А эти умудрились просочиться в поле и смылись через лес. И снова - никаких следов…
- Ну, ёршики! Хитры! - хмыкнул Плешивый, разглядывая свои пыльные ботинки. - И ладно бы! Ксении твоей барахла жалко? Чего легавых пускать по следу?