– Сейчас ты встанешь и тихо… спокойно… абсолютно спокойно… пойдешь к своей машине. У тебя ведь грузовик?
– Грузовик.
Грузовик. Я был прав.
– Ты сядешь в него, включишь радио… Радио в твоей колымаге есть?
– Есть…
– Так вот. Ты включишь радио и найдешь что-нибудь зажигательное… танцевальное… подходящее случаю. Ты включишь радио на полную громкость, так, чтобы я услышал. И чухнешь отсюда с максимально возможной скоростью. И по меньшей мере месяц будешь объезжать это место стороной. Ты меня понял?
– Понял… Понял…
– А теперь вставай.
Том кивает головой, раз, другой, третий. Он кивает и не может остановиться, он не в состоянии отклеиться от меня.
– Вставай, слышишь!
– Да…
– Поднимайся.
Я легонько надавливаю дулом "Глока" Тому на живот, и этого оказывается достаточно. Через мгновение я в который раз вижу его удаляющуюся спину, он не бежит, идет спокойно, абсолютно спокойно, он делает все, как надо, хороший мальчик.
Хороший мальчик, грязный румын.
Спина Тома – отличная мишень, идеальная мишень, мишень – лучше не придумаешь, в ней заключен целый мир, как славно было бы украсить ее вьюнком, галькой, перьями, вырезками из журнала "Cinema", бутылочными стеклышками, листьями медвежьего ушка, побегами калачиков, цветками лаванды, деталями давно исчезнувших невинных механизмов и о-о… сладенькими маленькими пулями, выложить их в форме… форме… подходящий узор вот так, спонтанно, в голову не придет, нужно хорошенько изучить пару сайтов по татуировкам, пирсингу и шрамированию, несколько дельных изображений обязательно найдется… Уж не сожаление ли я испытываю по поводу Томова ухода? Да, иначе, как сожалением, легкой грустью, это не назовешь.
"Ketchup Song", ла-ла-ла. Ла-ла.
Он делает все, как надо, он сделал все, как надо, он нашел станцию и нашел подходящую случаю танцевальную композицию, популярную года два назад, теперь же ее не заказывают даже ненавистному начальнику-андрогину в честь двадцатилетия профессиональной деятельности. Дебютная песня знойного испанского трио "Лас Кетчуп", ныне канувшего в небытие, Пи остался бы доволен.
Покрышки грузовика визжат, Том сделал все, как надо.
Легкая грусть, вот и все, что мне осталось.
Не очень-то она гармонирует с мусорными баками и дверью в стене, до того казавшейся мне совершенно глухой. Теперь же дверь видна абсолютно ясно, хорошо сработанная дубовая дверь, такие украшают внутренние покои особняков в английских мелодрамах по Диккенсу, десять минут назад ее не было, и я боюсь, как бы она не исчезла. Так же внезапно, как и появилась.
Но дверь и не думает исчезать.
Совсем напротив, она укрепляет свои позиции в стене, выпускает корни, большие, как у деревьев, и совсем маленькие, белесые, те самые, которые еще оставались у меня под ногтями после погребения Макса Ларина, но не только в корнях дело. Вьюнок, галька, бутылочные стеклышки, перья самых разных, самых удивительных расцветок, детали давно исчезнувших невинных механизмов (астролябии? компаса викингов? летательного аппарата да Винчи?) – все это лепится к корням. Есть и вырезки из журнала "Cinema", в основном фотографии довольно приличного качества, я легко могу разглядеть Депардье и Деваэра в майках и соломенных шляпах; Денев – совсем молоденькую, недавно ставшую блондинкой; Джеймса Дина в вечно-красной куртке; Дину Дурбин, Даниэль Дарье, Джонни Деппа: в гриме Эдварда – Руки-Ножницы он неотразим. Нет только Буча и Санденса. И Тинатин, я и не ждал увидеть ее здесь, среди всех этих вещей, которыми совсем недавно хотел украсить спину Кожаного Тома.
Отличную мишень, идеальную мишень, мишень – лучше не придумаешь.
Дверь меняет очертания прямо у меня на глазах. Корни ссыхаются и уходят вглубь стены, увлекая за собой милые безделушки, увлекая за собой Депардье и Денев, и Дину Дурбин, тесаки Джонни-Эдварда не в силах этому противостоять.
Барельефы – вот что теперь составляет суть двери, ее смысл.
Многофигурные композиции, некоторые из них мне смутно знакомы: Тайная вечеря, поставленная с размахом бродвейского мюзикла; сцена Благовещения, Денев для нее не годится, а вот Дина Дурбин бы подошла; бегство в Египет, ковбой Мальборо справился бы с ослом в два счета; Пьета, которую тамагочи вечно путают с пиццей, я и сам частенько путаю.
Уж не на исповедь ли меня приглашают, гы-гы?..
***
…Церковь и кухню совсем несложно отличить друг от Друга.
Хотя бы потому, что в церкви я бываю гораздо реже, чем на кухне, всего-то с десяток раз наберется, из них можно смело исключить три пасхальных вояжа в обществе Пи, который прибивается с православными куличами и яйцами то к мечети на Петроградской, то к синагоге на Лермонтовском, то к буддистскому храму на Савушкина. У мечети Пи оставил передний зуб, у синагоги – клок волос, в буддистском же храме все закончилось совместным распеванием мантр с монахами из Калмыкии и постукиванием в маленькие медные тарелочки. Тарелочки Пи унес в качестве сувенира.
То, что открывается мне, – безусловно, кухня.
Кухня, где готовят "Команданте и его гвардию", "Субкоманданте и его девушку" и все остальные блюда из меню "Че…лентано".
Ничего более удивительного, чем эта кухня, я в жизни своей не видел.
Но не стоит впадать в панику, безумный Макс, говорю я себе, черный кролик нравится мне больше всех остальных животных. Черный кролик был бы хорошим приятелем белому кролику. Моему Сонни-бою. Правда, выглядит он несколько странновато, как будто и не кролик вовсе. Вот если бы тот самый художник, который рисовал Че и Санта-Клауса, нарисовал бы кролика и тот по каким-то причинам ожил – он и оказался бы тем самым черным кроликом, его я и вижу перед собой. Здорового, веселого, бойкого, но это рисованный черный кролик.
Никакого сходства с мультяшными персонажами "Веселых мелодий", Баггз Банни идет нахх, туда же отправляется кролик Роджер, Черный же Кролик вполне реалистичен, но, мать его, он рисованный, рисованный! Почему меня не покидает это гребаное ощущение?.. Такими же рисованными выглядят
броненосец,
два скунса,
кошка,
еще одна кошка, лысая, похожая на инопланетянина, кажется, они называются сфинксами,
олененок (не Бэмби, не Бэмби, не Бэмби!),
животное, название которого мне неизвестно, что-то из разряда мелких сумчатых.
Вопрос: если здесь появится рисованный тигр, не наложу ли я в штаны? Мне не хочется встречаться с тигром, даже рисованным, но все будет зависеть от того, сколько патронов осталось в "Глоке". Двери, через которую я вошел сюда, больше не существует. Но нет и никакой другой двери, беглого взгляда на помещение достаточно, чтобы это понять. Огромная плита посередине, вытяжка прямо над ней, несколько разделочных столов, несколько шкафов, мойка (в ней сидит лысый сфинкс), проклятье, что здесь происходит?
От травы, которая растет у меня прямо под ногами и покрывает весь пол, ответа уж точно не дождешься.
Марго.
Марго чистит овощи, она совершенно обнажена, тело ее прекрасно, оно украсило бы любую рекламу, даже рекламу канцелярских скрепок, "ЖЖ"-феминистки перегрызлись бы за право обладания локоном с ее лобка, но я предпочел бы увидеть здесь здоровенного детину в мясницком фартуке, мнущего немытыми мослами капустный салат, – это, по крайней мере, было бы понятно.
Марго непонятна мне, неясна, прекрасная спорщица, и, кстати, куда подевались ее накрахмаленные испанские юбки?., черный бычок на желтом песке, красный плащ перед ним, у Хуаниты – роза в руке, Педро – непобедим, откуда это? детский стишок, никогда не знал его раньше; стишок проплывает перед моими глазами в режиме бегущей электронной строки, никакого облегчения он не приносит, проклятье, что здесь происходит, что?..
– Я, кажется, заблудился, – я пытаюсь придать своему голосу всю беспечность, на которую способен.
– Нет.
Марго не оборачивается, я вижу ее точеный неподвижный профиль, высокая грудь тоже не шелохнется, Марго закончила чистку овощей и переходит к их разделке. Нож появляется в ее руке совершенно ниоткуда (из воздуха? из складок кожи? из прядей волос?), что это за нож, о, Господи, сам Эдвард – Руки-Ножницы ему бы позавидовал!..
– Нет?
– В нашем заведении заблудиться невозможно.
– Мне так не показалось.
– Здесь не так уж много дверей.
Самая удачная шутка сезона, я позволяю себе издать короткий смешок.
– Это вы верно подметили, Марго.
– Как поживает ваш друг?
– Сонни-бой? Кролик?
– Да. Он остался доволен?
– Он остался доволен, Марго. Спасибо.
– Скажу вам по секрету, морковка – не самая лучшая пища для вашего кролика. Уж поверьте.
– Я верю. Что тогда? Капуста, салат?
– Не совсем так.
– Трава? Здесь у вас много травы.
– Разве?
Я смотрю себе под ноги, секунду назад ступни утопали в траве, ярко-зеленой, пружинящей, теперь от нее и следа не осталось. Зато появились другие следы, целые цепочки следов, возможно, они принадлежат животным; я понятия не имею, как выглядят следы броненосца, но следы кошки уж точно ни с чем не перепутаю. На желтом песке отпечатки смотрятся довольно эффектно, вот что теперь у меня под ногами:
песок.
Я стою по щиколотку в песке, не забыть бы вытряхнуть его из ботинок. Потом, когда все закончится. И найдется хоть какая-нибудь дверь.
Черный бычок на желтом песке, если сценарий дурацкого детского стишка верен, сейчас должен появиться и сам бычок, такой же рисованный, как и все остальные твари. Не из него ли Марго готовит стейк на гриле? Стейк я так и не попробовал, быть может, съешь я чертово че…лентаново мясо, это многое бы прояснило? Увлекается же Великий Гатри сластями с марихуаной, он пристрастился к ним еще в Бельгии, рогалики, пирожные, без наркодилера-сенегальца здесь не обошлось. В мясо тоже можно сунуть все, что угодно, беда только в том, что я не ел мяса.
Собирается ли Марго, голая Марго, внести ясность в ситуацию?
И видел ли я когда-нибудь столь совершенное тело? У каждой из цыпочек, с которыми я проводил ночи, обязательно находился хоть какой-то изъян: волоски вокруг сосков, уйма красных родинок, выпирающий наружу пупок; большие пальцы ног, кривые, как турецкие ятаганы; шрам от аппендицита, слабо выраженные мочки, низкие десны, щербинка между зубами, – ничего такого уж постыдного в этом нет, так – метки, индивидуальные особенности, личное клеймо господа Бога, его отеческий рассеянный поцелуй. Помнится, и у Марго было нечто подобное: темный пушок над губой, родинка на виске, ожог на запястье.
Сейчас ничего этого нет.
И если пушок можно свести в течение трех минут при помощи эпилятора или других варварских дамских ухищрений, то от ожога так просто не избавишься. И от родинки на виске – тоже.
Но факт остается фактом, от них и следа не осталось, кожа Марго – гладкая, чуть смуглая, но ровно настолько, чтобы определить ее этническую принадлежность было невозможно. И я вовсе неуверен, что именно о Лакадонской сельве мечтают ее черные глаза.
И… не такие уж они черные.
Темные – да, не пропускающие свет – да, но не черные.
Ровнехонький позвоночник, идеально подогнанные к коже лопатки, идеальной формы ягодицы (застрахованная на шесть миллионов жопа цветной сучки Дженнифер Лопес на их фоне показалась бы лоханью с грязным бельем), ноги… Господи, что это за ноги!..
И меня, кажется, пригласили провести несколько приятных минут в обществе этих ног.
В любое другое время я бы на говно изошел, истек слюнями, забрызгал бы спермой собственный подбородок, но сейчас ничего такого не происходит. Мне даже не хочется к ней прикоснуться.
Ну не то, чтобы совсем не хочется…
Медленно, очень осторожно, боясь вспугнуть, я кладу ладони на спину Марго, странное ощущение, очень странное, похожее на прикосновение к книжной странице, к альбомной странице – полиграфия высший класс, сафьяновый переплет, золотое тиснение, 50 000 экземпляров, отпечатано в Финляндии, модная книга, модный автор… Вот на что похожа Марго: на модную книгу, во всяком случае – со спины! Ты не горишь желанием ее прочесть, но прочесть нужно обязательно, иначе тебя заклеймят, как последнего лоха. Тебе еще могут простить потные подмышки и несвежую рубашку, но никогда не простят отсутствие этой книжонки у тебя в трусах (на рабочем столе, приборной панели тачки, в пакете с замороженными тигровыми креветками). Не один тамагочи на этом погорел, знавал я несчастных, от которых уходили девушки, – и только потому, что они вовремя не подзаправились гребаным Чаком Палаником и все тем же японским недоноском Харуки Мураками, не читать их равносильно вони изо рта. Срань какая!
На модную литературу у меня не стоит. И никогда не встанет, прости, Марго!
Марго смеется.
Несомненно, это она, я слышу смех: совсем близко, рядом, но спина, позвоночник, лопатки все еще неподвижны, они вообще хоть как-то, хоть когда-нибудь реагируют на происходящее?.. Вот черт, реагируют, и еще как! Между моими ладонями и спиной Марго что-то происходит, но меньше всего это связано со мной. Голой Марго нет, есть Марго одетая: белая жилетка из плотной ткани, приятная на ощупь, растительный орнамент на ней то ли вышит, то ли выбит, он украшен стразами, стекляшками, камешками, их название мне неизвестно. Широкий красный пояс под жилеткой, широкие рукава рубахи, перехваченные манжетами на запястьях, короткие белые штаны. Костюм матадора, JOT оно что! От роскошных волос Марго-почта ничего не осталось: их сменила короткая мужская стрижка, как же я это прощелкал?.. Последние приветы из Голливуда грешат именно такими спецэффектами, но лучше ничему не удивляться, а сосредоточиться на самой Марго. Она предлагает мне любовную корриду, что ли? Гы-гы.
– Вы здесь ни при чем. Это перец.
– Перец?
Если я до сих пор не спрыгнул с мозгов, то тихий смех Марго добьет меня, определенно. Стараясь сохранить остатки спокойствия, я заглядываю Марго через плечо: она и правда шинкует перцы – красные, желтые, она делает это изящно и страстно, она полностью этому отдается, Педро непобедим, ну а кто бы сомневался? Перцы ей интереснее, чем я. Никаких претензий, Марго, никаких претензий и никаких сожалений.
– Перцы так своенравны, – объясняет Марго. Да уж. Своенравны.
– Но вы всегда выходите победителем. Достаточно ли иронично это прозвучало?
– Как правило. Иначе посетителей нечем было бы кормить. И меня бы уволили.
Какое, блин, простодушие, ее бы уволили, надо же! Остается дождаться, когда с перцами будет покончено и Марго перейдет к какому-нибудь другому, не такому воинственному, не такому забыченному овощу. Не исключено, что меня ждут кадры, не вошедшие в окончательный вариант слабоумного фантастического лубка о мутантах "Люди X". Там тоже все, кто ни попадя, в одно мгновенье покрывались чешуей, аллергической сыпью, стальной арматурой и шлакоблоками; из сообщений, оставленных на сайте фанатов: "Пришил ослиный член в порядке генного эксперимента, подскажите, плиз, не отразятся ли подобные опыты на здоровье будущих детей?"
– Интересно, как это у вас получилось, Марго?
– Что именно?
– Сначала голая, потом одетая… Я и опомниться не успел.
– Вы умеете выпускать кольца дыма?
– Ну… да. Это несложно.
– Вот видите! А я не умею. И не смогла бы, сколько бы ни старалась…
– Глупо сравнивать!
– Почему же, каждому что-то дается, а что-то нет.
То, что проделала сейчас Марго, не удалось бы никому, легче запустить в небо стиральную машину, легче найти клавиши на виолончели, легче… гм… уговорить Лору расстаться с Jane В., есть, вот оно!., я кое-что выпил в треклятом "Че…лентано", – пятьдесят грамм водки, заказанных для Сонни-боя. Что, если сучий потрох бармен незаметно сыпанул в водку какого-нибудь злого зелья? порошок из грибов-галлюциногенов, к примеру. Или исходя из антуража заведения – мескалинчику, такого же смуглого, как и кожа красавца, которого я подстрелил на трассе, как и кожа самого бармена (кожа Марго в этом контексте не рассматривается). Вот только к чему была приурочена эта благотворительная акция, если она действительно состоялась? Потому что иначе, как галлюцинациями, все происходящее не назовешь – недорезанные кролики, сумасшедшие перцы, два подорванных скунса, прикид матадора и прочее дерьмище, гы-гы, бу-га-га, нахх!.. Как говорит в таких случаях Великий Гатри – "расслабляйся и отъезжай".
– Зато вы умеете… моментально переодеваться, Mapго. Копперфильд отдыхает. Вам нужно выступать с отдельным номером, а лучше – с целой программой. Можно было бы нарубить столько бабла… Подумать страшно.
– Вы это серьезно?
– Никогда не был таким серьезным, – меня разбирает смех. – Это фокус, да?
– Нет.
Марго больше не матадор, но и не та брюнетка, которая приносила мне стейк. Блондинка, достойная брюссельской крыши. Самая настоящая блондинка, но без порнографического налета, свойственного большинству блондинок (если, конечно, их не выкормила корова с эстонского хутора или не произвела на свет норвежская сельдь, залетевшая от датского шкипера. Такие раритеты встречаются еще разве что в земле Северный Рейн-Вестфалия, ноги и подмышки они не бреют, освежителем для полости рта не пользуются, риск подхватить от них трихомоноз сведен к минимуму).
Блондинка Марго кокетничаете головкой капусты брокколи.
Рыжая бестия Марго упивается своей властью над шпинатом. Пожалуй, рыжей Марго нравится мне больше всего, бледная ирландская кожа, насыщенная медь волос, количество юбок примерно такое же, как и в ее латиноамериканской ипостаси, но накрахмаленными они не выглядят. От рыжей бестии Марго веет терпким духом дворцовых переворотов, шпинатная фронда повержена и заключена под стражу, у шпината изначально не было никаких шансов. Никаких. Публичная казнь, развлечение для простолюдинов; черного кролика, двух скунсов, лысой кошки в мойке, не забыть бы расспросить Великого Гатри о природе мескалиновых галлюцинаций.
– Это не то, что вы думаете.
– С чего вы взяли, Марго? С чего вы взяли, что я о чем-то таком думаю?
Проницательность Марго мне неприятна, тем более что я не знаю, к чему она относится. Ощущение такое, что кухарка из "Че…лентано" хозяйничает у меня в голове, а я, как всегда, оказался не готов к приему гостей. Времени на то, чтобы рассовать по ящикам грязное белье и запихнуть под диван немытые тарелки, не остается.
– Помогите мне.
Марго кивает на металлическую бадью с овощами, всегда ли у нее находятся помощники? Всего-то и нужно, что перенести овощи на другой стол, по соседству с плитой, десяток шагов, не больше; я снова вижу обнаженную спину девушки, я покорно следую за ней. И не я один: черный кролик чуть впереди, два скунса по бокам, замыкает процессию броненосец, вот ведь уморительная скотина!.. Из раздумий о броненосце меня выводит легкий плеск.
Не песок, о котором я уже позабыл, – вода.